Текст книги "Эркюль пуаро (сборник) (СИ)"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 52 страниц)

– Grand Dieu[167]167
  Боже милосердный (фр.).


[Закрыть], – тихо проговорил Пуаро, – но какой же я глупец!

Джоан Фарли посмотрела в сторону двери.

– Что-нибудь еще?

– Только два маленьких вопроса. Вот этот захват, – показал он на стол, – он всегда был здесь?

– Да. Отец пользовался им, когда брал что-нибудь с пола. Он не любил нагибаться.

– И последнее. У вашего отца было хорошее зрение?

Девушка удивленно посмотрела на Пуаро.

– Совсем нет, он вообще ничего не видел. Я имею в виду, без очков. Это у него с детства.

– А в очках?

– О, с ними он видел все превосходно.

– То есть читал газеты, и так далее?

– Да.

– Тогда у меня все, мадемуазель.

Джоан Фарли вышла из комнаты.

– До чего же я был глуп, – пробормотал Пуаро. – Оно все время находилось здесь, прямо у меня под носом. И именно поэтому я его проглядел!

Он снова высунулся из окна. Далеко внизу, в узком проходе между особняком и фабричной стеной, темнел какой-то небольшой предмет.

Пуаро удовлетворенно кивнул и вышел из комнаты.

Остальные все еще были в библиотеке. Пуаро обратился к секретарю:

– Попрошу вас, мистер Корнворси, подробно описать обстоятельства, при которых мистер Фарли обратился ко мне. Когда, например, он продиктовал вам письмо?

– В среду вечером – в половине шестого, насколько я помню.

– Были ли какие-нибудь особые распоряжения относительно его отправки?

– Мистер Фарли сказал только, чтобы я сделал это лично.

– Вы так и поступили?

– Да.

– Возможно, он просил вас передать какие-то распоряжения и дворецкому относительно моей персоны?

– Да. Он велел передать Холмсу (так зовут дворецкого), что в половине десятого явится джентльмен. У него следует спросить имя, а также убедиться, что у него с собой письмо.

– Весьма необычные предосторожности, вы не находите?

Корнворси пожал плечами.

– Мистер Фарли... – осторожно сказал он, – и был весьма необычным человеком.

– Какие-нибудь еще инструкции?

– Да. Он велел мне взять выходной на тот вечер.

– И вы взяли?

– Да, сэр, сразу после обеда я отправился в кино.

– И когда вернулись?

– Примерно в четверть двенадцатого.

– После этого вы еще виделись с мистером Фарли?

– Нет.

– А утром он не упоминал о нашей беседе?

– Нет.

Пуаро немного помолчал.

– Когда я пришел, – сказал он, – меня провели совсем не в комнату мистера Фарли.

– Да. Холмсу было предписано проводить вас в мою комнату.

– Но почему в вашу? Вы можете это объяснить?

Корнворси покачал головой.

– Я никогда не обсуждал распоряжений мистера Фарли, – сухо объяснил он. – Ему бы это совсем не понравилось.

– А обычно он принимал посетителей в своей комнате?

– Да, но, опять же, не всегда. Иногда и в моей.

– Видимо, в таких случаях это было чем-то вызвано?

Хьюго Корнворси задумался.

– Нет, едва ли – я как-то никогда не задумывался об этом.

– Вы позволите, я вызову дворецкого? – спросил Пуаро, поворачиваясь к миссис Фарли.

– Разумеется, мосье Пуаро.

На звонок явился Холмс, как всегда безупречно корректный – воплощение учтивости.

– Вы звонили, мадам?

Миссис Фарли кивком указала на Пуаро. Холмс вежливо повернулся:

– Да, сэр?

– Какие инструкции вы получили, Холмс, касательно моего визита в среду вечером?

Холмс откашлялся и сообщил:

– После обеда мистер Корнворси предупредил меня, что в девять тридцать прибудет джентльмен по имени Эркюль Пуаро. Мне следовало удостовериться, точно ли это тот джентльмен, спросив его имя и убедившись в наличии при нем письма. После чего я должен проводить его в комнату мистера Корнворси.

– Вы получили также и распоряжение постучать в дверь?

На лице дворецкого отразилось явное неудовольствие.

– Так было заведено. Я всегда должен был стучать в дверь, впуская посетителя. Пришедшего по какому-то делу, – уточнил он.

– Вот-вот, это меня и смущало. Вы получали еще какие-нибудь распоряжения на мой счет?

– Нет, сэр. Мистер Корнворси сообщил мне то, что я только что передал вам, а потом сразу ушел.

– Когда это было?

– Без десяти минут девять, сэр.

– После этого вы видели мистера Фарли?

– Да, сэр, в девять я, как обычно, принес ему стакан горячей воды.

– Мистер Фарли находился у себя или все еще в комнате мистера Корнворси?

– Он был в своей комнате, сэр.

– Вы не заметили там ничего необычного?

– Необычного? Нет, сэр.

– А где в это время находились миссис и мисс Фарли?

– В театре, сэр.

– Благодарю вас, Холмс, это все.

Дворецкий поклонился и вышел из комнаты. Пуаро повернулся к вдове миллионера:

– Еще один вопрос, миссис Фарли... У вашего мужа было хорошее зрение?

– Нет. Без очков – нет.

– Он страдал сильной близорукостью?

– О да, без своих очков он был практически беспомощен.

– У него, вероятно, их было несколько?

– Да.

– Ага, – проговорил Пуаро, откидываясь на спинку кресла. – Думаю, это решает дело...

В комнате царило молчание. Все смотрели на этого маленького человечка, самодовольно поглаживающего свои усы. На лице инспектора застыло недоумение, доктор Стиллингфлит нахмурился. Корнворси, вероятно, решительно ничего не понимал, миссис Фарли выглядела совершенно ошеломленной, а Джоан Фарли – заинтересованной.

Тишину нарушила миссис Фарли.

– Я не понимаю вас, мосье Пуаро, – раздраженно воскликнула она. – Этот сон...

– Да, – сказал Пуаро. – Этот сон имеет огромное значение.

Миссис Фарли поежилась.

– Я никогда не верила во все эти сверхъестественные вещи, но теперь... ночь за ночью видеть то, что потом...

– Невероятно, – подтвердил Стиллингфлит, – просто невероятно. Если бы я не знал вас, Пуаро, и если бы вы своими ушами не слышали про этот сон от старого осла...

Он смущенно закашлялся и поспешил загладить свою грубость:

– Прошу прощения, миссис Фарли. Если бы это рассказал не ваш муж...

– Именно, – подтвердил Пуаро, внезапно открывая прищуренные до того и оказавшиеся вдруг очень зелеными глаза. – Если бы это рассказал не Бенедикт Фарли.

Он остановился, оглядывая побледневшие лица своих слушателей.

– Видите ли, в тот вечер некоторые вещи меня крайне озадачили. Во-первых, почему меня так настойчиво просили принести письмо с собой?

– Чтобы удостовериться, что это вы, а не какой-то мошенник, – предположил Корнворси.

– Нет и еще раз нет, мой милый юноша. Это же просто нелепо. Должна была быть другая, более серьезная причина. Поскольку мистер Фарли не только попросил меня предъявить письмо, но и совершенно недвусмысленно потребовал, чтобы оно у него и осталось. Более того, он не уничтожил его, и сегодня оно обнаружилось среди его бумаг! Так зачем же он хранил его?

– Он хотел, чтобы, если с ним что-то случится, мы узнали об этом странном сне! – прозвенел голос Джоан Фарли.

Пуаро одобрительно кивнул.

– Вы проницательны, мадемуазель. Это объясняет – точнее, только это и может объяснить, – зачем он хранил письмо. После его смерти сон должен был быть рассказан! Этот сон крайне важен. Жизненно важен, мадемуазель!

Хорошо, – продолжил он, – пойдем дальше. Услышав рассказ мистера Фарли, я попросил его показать мне стол и револьвер. Он явно собирался сделать это, но неожиданно передумал. Почему же?

На этот раз никто не спешил с ответом.

– Я поставлю вопрос иначе. Что было в соседней комнате такого, чего я не должен был видеть?

И опять никто не ответил на его вопрос.

– Да, – сказал Пуаро, – это действительно трудно представить. И однако же, должна была быть причина, и причина серьезная, по которой мистер Фарли принял меня в комнате своего секретаря и наотрез отказался пустить в свою. Там было нечто, что он никак не мог позволить мне увидеть.

Теперь я перейду к третьему необъяснимому факту, имевшему место тем вечером. Перед моим уходом мистер Фарли потребовал, чтобы я отдал ему то самое письмо. По невнимательности я отдал ему послание от своей прачки, лежавшее в другом кармане. Мистер Фарли внимательно осмотрел его и, видимо удовлетворенный, положил на стол. Уже выходя из комнаты, я обнаружил свою оплошность и вернулся, чтобы поменять письма. После чего покинул дом – признаюсь – в полном недоумении. Всё вместе, и последнее происшествие в частности, казалось мне совершенно необъяснимым.

Он по очереди оглядел присутствующих.

– Вы не понимаете?

– Чего я не понимаю, так это при чем тут ваша прачка, Пуаро, – буркнул Стиллингфлит.

– Моя прачка, – сказал Пуаро, – сыграла огромную роль. Эта презренная женщина, портящая мои воротнички, вероятно, впервые в своей жизни совершила нечто полезное. Ну конечно, вы понимаете. Это же очевидно. Мистер Фарли разглядывал это письмо. Чтобы обнаружить ошибку, достаточно было одного взгляда! И однако, он не заметил, что ему дали не то. Почему? Да потому, что он плохо его видел!

– Так он был без очков? – догадался проницательный инспектор Барнетт.

– Нет, – улыбнулся Пуаро. – В том-то и дело, что он был в очках. Вот это-то и интересно.

Он наклонился вперед.

– Сон мистера Фарли имеет огромное значение. Как вы знаете, ему снилось, что он совершает самоубийство. И через некоторое время он действительно совершил его. Точнее говоря, он был в своей комнате один и затем его обнаружили мертвым, с револьвером под рукой, хотя все это время никто не заходил в его комнату и не выходил оттуда. Что же это означает? Это означает – это просто обязано означать – самоубийство.

– Ну да, – подтвердил Стиллингфлит.

Эркюль Пуаро покачал головой.

– Ничего подобного, – сказал он. – Это было убийство. Весьма необычное и очень умно задуманное убийство.

Он снова наклонился вперед, барабаня пальцами по столу. Его глаза сияли, и в них вспыхивали зеленые искорки.

– Почему же мистер Фарли не позволил мне зайти в его комнату тем вечером? Что там было такого, чего мне нельзя было видеть? Так вот, друзья мои, я уверен, что там был сам Бенедикт Фарли!

Он улыбнулся, глядя на вытянувшиеся лица слушателей.

– Да-да, я не оговорился. Почему тот мистер Фарли, с которым я беседовал, не сумел различить два абсолютно разных письма? Да потому, mes amis[168]168
  Друзья мои (фр.).


[Закрыть], что это был человек с совершенно нормальным зрением, вынужденный надеть очки с сильными линзами. Человека с хорошим зрением такие очки превращают в почти что слепца. Я прав, доктор?

– Ну, да. Разумеется, – пробормотал Стиллингфлит.

– Откуда еще в разговоре с мистером Фарли могло появиться у меня чувство, что я имею дело с фигляром, с актером, играющим свою роль? Представьте себе декорации. Полутемная комната, ослепляющая меня лампа с зеленым абажуром, мужская фигура... Что я вообще видел? Старый халат в заплатках, крючковатый нос (подделанный с помощью воска – удивительно все-таки полезная штука), хохолок седых волос и мощные линзы, скрывающие глаза. Откуда мы знаем, что мистер Фарли вообще видел этот сон? Только из разыгранного передо мной спектакля и со слов миссис Фарли. Какие есть основания полагать, что он держал в столе револьвер? Опять же рассказанная мне история и подтверждение миссис Фарли.

Они сделали это вдвоем: миссис Фарли и Хьюго Корнворси. Это он написал мне письмо, проинструктировал дворецкого, вышел – якобы в кино, – тут же вернулся, открыв дверь своим ключом, прошел в свою комнату, переоделся и сыграл роль Бенедикта Фарли.

И вот мы подходим к сегодняшнему вечеру. Возможность, которой давно уже ждет мистер Корнворси, наконец подворачивается. У дверей комнаты Бенедикта Фарли дожидаются двое свидетелей, готовых поклясться, что никто не заходил внутрь и не выходил оттуда. Корнворси, выждав, когда на улице станет особенно шумно из-за проезжающих машин, высовывается из окна своей комнаты и захватом, который заранее взял со стола хозяина, дотягивается до окна его комнаты. В захвате зажат некий предмет. Бенедикт Фарли подходит к окну рассмотреть его. Тогда Корнворси втягивает захват обратно и, когда Фарли высовывается из окна, стреляет в него из револьвера. Шум транспорта заглушает звук выстрела. Кроме того, вспомните: окно выходит на заводскую стену. Свидетелей просто не может быть. Потом Корнворси выжидает примерно полчаса, берет какие-то бумаги и, спрятав между ними револьвер и сложенный захват, выходит из своей комнаты и заходит в соседнюю. Там он кладет захват на стол, оставляет на полу револьвер – предварительно прижав к нему пальцы покойника – и спешит наружу с известием о «самоубийстве» Бенедикта Фарли.

Он же позаботился и о том, чтобы письмо было найдено и, как следствие, появился я со своей историей – историей, услышанной от самого мистера Фарли – о навязчивом сне, подталкивающем его к самоубийству. Он понимает, что кто-нибудь легковерный непременно вспомнит про гипноз. Но его расчет только лишний раз подтверждает, что рука, нажавшая на спусковой крючок, была рукой Бенедикта Фарли!

Эркюль Пуаро перевел глаза на вдову и с удовлетворением обнаружил на ее смертельно побледневшем лице страх – и не просто страх, а самый настоящий ужас.

– И в скором времени, – мягко закончил он, – неизбежно наступил бы счастливый финал... Четверть миллиона долларов и два сердца, бьющиеся в унисон.

• • •

Доктор Джон Стиллингфлит и Эркюль Пуаро обошли особняк Нортвэй и остановились. Справа от них возвышалась фабричная стена, слева и высоко над их головами находились окна комнат Бенедикта Фарли и Хьюго Корнворси. Пуаро нагнулся и поднял с земли небольшой предмет – чучело черной кошки.

– Voilà[169]169
  Вот (фр.).


[Закрыть], – сказал он. – Вот это и поднес Корнворси к окну Бенедикта Фарли. Вы помните, тот ненавидел кошек? Естественно, он тут же ринулся к окну.

– Но почему, ради всего святого, Корнворси не вышел и не подобрал это?

– А как он мог это сделать? Это значило бы навлечь на себя подозрения. И потом, наткнувшись на эту кошку, любой подумает, что какой-нибудь ребенок бродил здесь и просто ее бросил.

– Да, – вздохнул Стиллингфлит. – Вероятно, любой так и подумает. Но только не старый добрый Эркюль! Да знаете ли вы, старый плут, что я до самого последнего момента считал, будто вы собираетесь поразить нас какой-нибудь претенциозной «психологической» версией «подсказанного» убийства. Клянусь, эти двое думали так же! Однако и штучка же эта Фарли! Боже, как ее проняло! Корнворси вполне мог бы отвертеться, не случись у нее истерики и не попытайся она попортить вашу красоту своими коготками. Хорошо еще, я успел вовремя.

Он помолчал и добавил:

– А вот девушка мне понравилась. И характер есть, и ум. Подозреваю, меня сочтут охотником за приданым, если...

– Вы опоздали, друг мой. Место уже занято. Смерть ее отца открыла ей прямую дорогу к счастью.

– И это напоминает мне о том, что как раз у нее-то были все мотивы избавиться от своего непривлекательного папаши.

– Мотив и возможность, знаете ли, далеко не всё, – возразил Пуаро. – Нужны еще преступные наклонности.

– Эх, старина, и почему только вы сами не совершаете преступлений? – мечтательно проговорил Стиллингфлит. – Готов поклясться, вам бы все отлично сошло с рук. Собственно говоря, это было бы даже слишком для вас просто. Я имею в виду, что дело оказалось бы немедленно закрыто ввиду явной и абсолютной безнадежности.

– Такое, – сказал Эркюль Пуаро, – может прийти в голову только англичанину.

ЧЁРНАЯ СМОРОДИНА
Four and Twenty Blackbirds

I

Эркюль Пуаро обедал со своим другом Генри Боннингтоном в ресторане «Гэллант Эндевор» на шоссе Кингз-роуд в Челси.

Мистер Боннингтон любил этот ресторан. Ему нравилась царящая там атмосфера праздности, нравилось, что там подают «простую английскую» пищу, а не «кучу непонятно как приготовленных блюд».

Он обожал рассказывать своим сотрапезникам об актерах и художниках, наведывавшихся в этот ресторан, и всегда предлагал им полистать книгу визитеров, где красовались автографы знаменитостей.

Сам мистер Боннингтон не имел ни малейшей склонности к искусству, но умел восхищаться талантами других.

Молли, симпатичная официантка, поздоровалась с ним как со старым другом. Она была очень горда тем, что помнила, какие блюда предпочитают ее постоянные клиенты и какие не любят.

– Добрый вечер, сэр, – произнесла она, когда мужчины уселись за угловым столиком. – Вам повезло. Сегодня у нас индюшка с орехами – это ведь ваше любимое блюдо? К тому же есть прекрасный «Стилтон». Вы начнете с супа или с рыбы?

Мистер Боннингтон ничего ей не ответил, выжидая, что скажет его друг. Тот внимательно изучал меню. Мистер Боннингтон счел своим долгом предупредить:

– Тут вы не сыщете никаких французских изысков. Настоящая английская кухня, причем отменного качества.

– Ну и прекрасно! – театрально взмахнув рукой, воскликнул Пуаро. – Я полностью полагаюсь на ваш выбор.

– Ну если так, хм... – Мистер Боннингтон смущенно закашлялся.

Когда заказ после долгих раздумий был сделан и выбрано соответствующее блюдам вино, мистер Боннингтон со вздохом откинулся на стуле и, посмотрев вслед удаляющейся Молли, развернул салфетку.

– Милая девушка, – с одобрением проговорил он. – А в юности была просто красавица. Ее обожали рисовать художники. Она понимает толк в еде, а это даже важнее, чем приятная мордашка. Как правило, женщины к этому равнодушны к еде. Многие из них, отправившись с приятелем в ресторан, даже не замечают, что у них на тарелке. Если женщина влюблена, она не думает, что заказать, а заказывает первое, на что упадет ее взгляд.

Эркюль Пуаро покачал головой:

– C'est terrible[170]170
  Это ужасно (фр.).


[Закрыть].

– Благодарение Господу, мужчины не таковы! – самодовольно произнес мистер Боннингтон.

– Все без исключения? – спросил Пуаро, и глаза его лукаво заблестели.

– Ну, разве что, когда молоды, – уступил мистер Боннингтон. – Сосунки. Взгляните на нынешнюю молодежь – никакой выдержки, никакого мужества – ни у кого из них! Я их презираю, а они, – добавил он с подчеркнутой холодностью, – наверное, презирают меня. Возможно, они правы! Но послушаешь рассуждения некоторых молодых – и что, оказывается, у них на уме? Что никто старше шестидесяти не имеет права на жизнь. Невольно задумаешься, сколько же из них помогло своим престарелым родственникам покинуть этот мир.

– Вполне возможно, – сказал Эркюль Пуаро, – что именно так и обстоит дело.

– Хорошенькие же у вас мысли, Пуаро. Похоже, работа в полиции лишила вас идеалов.

Эркюль Пуаро улыбнулся.

– Tout de même, – сказал он, – было бы интересно составить список людей – старше шестидесяти, скончавшихся в результате несчастного случая. Уверяю вас, это навело бы на весьма любопытные мысли.

– Ваша беда в том, что вы всюду ищете преступление, а его незачем искать, оно и само объявится.

– Прошу прощения, – сказал Пуаро, – я, кажется, опять – как это у вас говорится – сел на любимого конька? Лучше, друг мой, расскажите о ваших проблемах. Как ваши дела?

– Сплошное безобразие! – сказал мистер Боннингтон. – Таков нынешний мир. Слишком много всякого безобразия, слишком много красивых слов. Красивые слова помогают скрывать грязь! Как густой мучной соус скрывает тот факт, что рыба под ним не лучшего качества! Дайте мне просто филе и никакого паршивого соуса.

В этот момент Молли принесла ему филе, и он одобрительно пробормотал:

– Ты знаешь, что я люблю, моя девочка.

– Так ведь вы наш постоянный посетитель, не правда ли, сэр? Так что я должна это знать.

Эркюль Пуаро спросил:

– Разве ваши посетители всегда заказывают одно и то же? Неужели им не хочется попробовать что-нибудь новенькое?

– Только не джентльменам, сэр. Леди, те любят попробовать что-то новенькое, а джентльмены всегда хотят одно и то же.

– Ну, что я вам говорил? – проворчал Боннингтон. – Во всем, что касается еды, на женщин полагаться нельзя!

Он оглядел ресторан.

– Тут презабавное место. Видите бородатого чудака в углу? Молли скажет вам, что он всегда обедает здесь по вторникам и четвергам. Он ходит сюда уже лет десять – в некотором роде местная достопримечательность. Но до сих пор никто не знает ни его имени, ни где он живет, ни чем занимается. Довольно странно, ведь правда?

Когда официантка принесла им по порции индейки, мистер Боннингтон сказал:

– Я вижу, ваш Пунктуальный Старичок все еще ходит сюда.

– Совершенно верно, сэр. Его дни – вторник и четверг. Правда, на прошлой неделе он вдруг пришел в понедельник! Это выбило меня из колеи! Я решила, что перепутала дни. Но на следующий день он тоже пришел, так что, скорее всего, в понедельник у него было внеплановое посещение.

– Отклонение от привычного распорядка, – пробормотал Пуаро. – Интересно, с чем это было связано?

– Сэр, если вас интересует мое мнение, то думаю, что он был чем-то расстроен или обеспокоен.

– Почему вы так решили? Он себя как-то странно вел?

– Нет, сэр, не то чтобы странно. Он был такой же тихий, как всегда. Никогда слова не скажет, кроме «Добрый вечер». Если что и было странным, так это его заказ.

– Его заказ?

– Боюсь, что вы, джентльмены, будете надо мной смеяться. – Молли покраснела. – Но когда джентльмен ходит сюда больше десяти лет, вы, естественно, хорошо знаете, что он любит, а что – нет. Он терпеть не мог пудинга с почками и черной смородины, и не припомню, чтобы он заказывал густой суп. Но в тот понедельник заказал густой томатный суп, бифштекс, пудинг с почками и пирог с черной смородиной! Похоже, что он просто не замечал, что заказывал!

– В самом деле? – произнес Эркюль Пуаро. – Я нахожу все это весьма интересным.

Молли удовлетворенно взглянула на них и удалилась.

– Ну, Пуаро, – посмеиваясь, произнес Генри Боннингтон. – Хотелось бы услышать, что вы об этом думаете.

– Я бы предпочел сначала услышать ваше мнение.

– Хотите сделать из меня Ватсона? Ладно, старик отправился к врачу, а врач поменял ему диету.

– Порекомендовал густой томатный суп, бифштекс, пудинг с почками и пирог с черной смородиной? Не могу представить себе, чтобы кто-нибудь мог такое прописать.

– Напрасно, старина. Доктора могут посоветовать что угодно.

– Это единственное, что вам пришло в голову?

Генри Боннингтон почесал за ухом:

– Ну, если говорить серьезно, я думаю, что существует единственно возможное объяснение. Наш чудак был во власти каких-то свалившихся на него проблем. Он был так поглощен ими, что ему было не до обеда. Ну и случайно заказал даже то, чего терпеть не мог. Бедняга...

Он немного помолчал, затем добавил:

– Вы мне, конечно, скажете, что знаете, о чем думал этот человек. Что он обдумывал план убийства, ни больше ни меньше.

И он засмеялся собственной шутке.

Но Эркюль Пуаро не поддержал его. Он признавался впоследствии, что в тот момент был серьезно обеспокоен и что до сих пор клянет себя, что не предугадал тогда, чем все это может кончиться. Но друзья в один голос уверяют его, что предугадать дальнейшее развитие событий на основании имеющейся у него на тот момент информации было практически невозможно.

Недели через три Эркюль Пуаро и Боннингтон снова встретились – на этот раз в метро.

Они кивнули друг другу, продолжая держаться за ремни в качающемся из стороны в сторону вагоне. И только на «Пикадилли-Серкус», когда многие вышли, они сели на освободившиеся места в углу, где им никто не мог помешать.

– Так-то оно лучше, – пробормотал Боннингтон, – какие все-таки люди избалованные создания. Говорят им: ходите больше пешком, так нет, всё норовят проехаться! Совершенно не думают о здоровье.

– Человек живет сегодняшним днем, – пожал плечами Пуаро, – и совсем не думает о том, что будет завтра.

– Это точно. Сегодня ты радуешься жизни, а завтра, глядишь... – произнес мистер Боннингтон с какой-то мрачной удовлетворенностью. – Да, кстати, помните того старичка из «Гэллант Эндевор»? Не удивлюсь, если он уже ушел в мир иной. Он уже не заходил в ресторан целую неделю. Молли страшно переживает по этому поводу.

Эркюль Пуаро даже привстал, в глазах его вспыхнули зеленые искры.

– Неужто целую неделю? – спросил он. – Целую неделю?

Боннингтон сказал:

– Помните, я говорил, что, может быть, старик ходил к врачу и тот предписал ему диету? Насчет диеты – это, конечно, ерунда, но я не удивлюсь, если он действительно был у врача и тот поставил ему смертельный диагноз. Потому-то он и заказывал все подряд – мысли его в это время были в другом месте. Потрясение было столь сильным, что он раньше времени покинул наш бренный мир. Врачи все-таки должны быть потактичней с пациентами.

– Обычно они очень тактичны, – заметил Пуаро.

– Ну вот и моя остановка, – сказал мистер Боннингтон. – До свидания. Вряд ли мы теперь когда-нибудь узнаем хотя бы имя этого бедолаги. Забавно устроен этот мир.

И он поспешил на выход.

Эркюль Пуаро сидел нахмурившись. Похоже, он не находил этот мир забавным. Придя домой, он тотчас дал своему верному дворецкому несколько указаний.

II

Эркюль Пуаро водил пальцем по списку фамилий. Это был список людей, умерших в последнее время.

Палец Пуаро остановился на одной фамилии.

– Генри Гаскойн. Шестьдесят девять лет. Что ж, начнем с него.

Через несколько часов Эркюль Пуаро уже сидел в кабинете доктора МакЭндрю на Кингз-роуд. Доктор МакЭндрю был высоким рыжеволосым шотландцем, с умным живым лицом.

– Гаскойн? – проговорил он. – Да, припоминаю. Чудаковатый такой старик. Он жил в одном из тех допотопных домов, которые сейчас сносят, чтобы очистить место для застройки новых кварталов. Он не был моим пациентом, но я знал его. Первым почувствовал неладное молочник. Никто не забирал бутылки с молоком, которые он оставлял на крылечке. В конце концов соседи послали за полицией. Они взломали дверь и обнаружили старика в холле. Он свалился с лестницы и сломал себе шею. На нем был старый халат с рваным поясом – возможно, он запутался в его полах и упал.

– Понятно, – сказал Эркюль Пуаро. – Это был просто несчастный случай.

– Совершенно верно.

– У него были родственники?

– Племянник, сын его сестры. Он приезжал проведать дядюшку раз в месяц. Его фамилия Лорример, Джордж Лорример. Он сам врач. Живет в Уимблдоне.

– Сколько времени он пролежал в холле?

– Ага! – сказал доктор МакЭндрю. – Вот мы и перешли к официальным вопросам. Не меньше сорока восьми часов и не больше семидесяти двух. Его нашли шестого утром. Но, как выяснилось, можно было установить более точное время. В кармане халата покойного было найдено письмо, написанное третьего и отправленное из Уимблдона в тот же день после обеда. Судя по штемпелю, оно пришло в девять двадцать вечера. Это позволяет предположить, что смерть наступила третьего после девяти двадцати. Это подтверждает состояние его желудка и степень разложения трупа. Старик ел за два часа до смерти. Я проводил вскрытие шестого утром. По моему заключению смерть произошла за двое с половиною суток до этого, что-нибудь около десяти часов вечера.

– Похоже, все состыкуется. Скажите, когда его последний раз видели живым?

– В тот же вечер третьего, это был четверг, на Кингз-роуд, – он обедал в ресторане «Гэллант Эндевор» в семь тридцать. Кажется, он всегда там обедал по четвергам.

– У него были другие родственники? Или только этот племянник?

– Еще был брат-близнец. Их жизнь сложилась довольно странно. Они не встречались много лет. Видите ли, в юности Генри был артистом, правда, весьма бездарным. Второй брат, Энтони Гаскойн, тоже был артистом, но, женившись на богатой женщине, покончил с актерской карьерой. Братья по этому поводу поругались и, насколько я понимаю, больше не виделись. Но самое странное, что умерли они в один день. Энтони Гаскойн оставил этот бренный мир тоже третьего числа, в три часа дня. Я и раньше слышал историю о близнецах, в один день покинувших наш грешный мир, находясь при этом в совершенно разных местах. Возможно, что все это, конечно, просто совпадение, но таковы факты.

– А жена брата жива?

– Нет, она умерла несколько лет тому назад.

– Где жил Энтони Гаскойн?

– У него был дом на Кингстон-Хилл. По словам доктора Лорримера, он жил затворником.

Эркюль Пуаро задумчиво кивнул.

Шотландец бросил на него пытливый взгляд.

– О чем вы подумали, мосье Пуаро? – грубовато спросил он. – Я ответил на ваши вопросы. Это был мой долг, поскольку вы предъявили удостоверение. Но ведь, в сущности, я нахожусь в полнейшем неведении...

Пуаро медленно проговорил:

– Вы думаете, что это смерть в результате несчастного случая. Мое мнение не менее тривиально – его просто столкнули с лестницы.

Доктор МакЭндрю озадаченно взглянул на Пуаро.

– Другими словами – убийство! У вас есть какие-нибудь основания так думать?

– Нет, – ответил Пуаро, – только подозрения.

– Но должно же быть что-нибудь... – настаивал его собеседник.

Пуаро ничего не ответил.

МакЭндрю продолжил:

– Если вы подозреваете племянника, мистера Лорримера, то учтите: вы идете по ложному следу. Лорример играл в бридж в Уимблдоне с восьми тридцати до двенадцати ночи. Это выяснилось во время дознания.

Пуаро пробормотал:

– И конечно, было тщательно проверено. Я знаю: полиция здесь работает весьма оперативно.

– Может быть, у вас есть что-нибудь против него?

– До разговора с вами я вообще не знал о его существовании.

– Значит, вы подозреваете кого-нибудь еще?

– Да нет. Дело не в этом. В основе человеческого поведения лежат привычки. Это очень важно. А некоторые поступки мосье Гаскойна абсолютно противоречат его привычкам. Похоже, здесь что-то не так.

– Я не совсем понимаю.

– Если соуса многовато, значит, рыба с душком, – пробормотал Пуаро.

– Прошу прощения?

Пуаро улыбнулся.

– Еще немного, и вы захотите отправить меня в сумасшедший дом, Monsieur le Docteur. Нет, с головой у меня все в порядке. Просто я привык действовать методически, находя таким образом объяснение тому или иному факту. И если какой-то факт нарушает единую схему, это страшно меня удручает. Прошу простить меня за причиненное беспокойство.

Пуаро встал, доктор тоже поднялся.

– Видите ли, – произнес МакЭндрю, – сказать по правде, я не нахожу ничего подозрительного в смерти мистера Гаскойна. Я считаю, что он упал, вы – что его столкнули. Но где доказательства?

Пуаро вздохнул.

– Да, кто-то все это сумел ловко проделать.

– Так вы в самом деле думаете, что...

Маленький бельгиец развел руками.

– Я человек дотошный, и у меня есть идейка, но, к сожалению, ничего в ее подтверждение. Кстати, доктор, у Генри Гаскойна были вставные зубы?

– Нет, его зубы были в прекрасном состоянии. Большая редкость в его возрасте.

– Он за ними следил? Они были белые, он всегда их чистил?

– Наверняка. Ведь с возрастом зубы слегка желтеют, а у него – отнюдь.

– И ничем не были окрашены?

– Нет. Не думаю, чтобы он курил, если вы это имеете в виду.

– Да нет. Я имел в виду совсем другое. Есть у меня некоторые соображения, хотя, возможно, я и на ложном пути. Всего хорошего, доктор МакЭндрю, извините, что отнял у вас много времени.

Он пожал доктору руку и удалился.

– А теперь, – проговорил Пуаро, выйдя на улицу, – проверим эту версию.

III

В ресторане «Гэллант Эндевор» Пуаро уселся за тот же самый столик, за которым они когда-то обедали с Боннингтоном. Но обслуживала его не Молли. Молли, сообщила ему официантка, уехала в отпуск.