Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Автор книги: Афанасий Фет

«Я был опять в саду твоем…»

 
Я был опять в саду твоем,
И увела меня аллея
Туда, где мы весной вдвоем
Бродили, говорить не смея.
 
 
Как сердце робкое влекло
Излить надежду, страх и пени, —
А юный лист тогда назло
Нам посылал так мало тени.
 
 
Теперь и тень в саду темна
И трав сильней благоуханье;
Зато какая тишина,
Какое томное молчанье!
 
 
Один зарею соловей,
Таясь во мраке, робко свищет,
И под навесами ветвей
Напрасно взор кого-то ищет.
 

Июнь 1857

Грезы

 
Мне снился сон, что сплю я беспробудно,
Что умер я и в грезы погружен;
И на меня ласкательно и чудно
Надежды тень навеял этот сон.
 
 
Я счастья жду, какого – сам не знаю.
Вдруг колокол – и всё уяснено;
И, просияв душой, я понимаю,
Что счастье в этих звуках. – Вот оно!
 
 
И звуки те прозрачнее, и чище,
И радостней всех голосов земли;
И чувствую – на дальнее кладбище
Меня под них, качая, понесли.
 
 
В груди восторг и сдавленная мука,
Хочу привстать, хоть раз еще вздохнуть
И, на волне ликующего звука
Умчаться вдаль, во мраке потонуть.
 

1859

Мотылек мальчику

 
Цветы кивают мне, головки наклоня,
И манит куст душистой веткой;
Зачем же ты один преследуешь меня
Своею шелковою сеткой?
 
 
Дитя кудрявое, любимый нежно сын
Неувядающего мая,
Позволь мне жизнию упиться день один,
На солнце радостном играя.
 
 
Постой, оно уйдет, и блеск его лучей
Замрет на западе далеком,
И в час таинственный я упаду в ручей,
И унесет меня потоком.
 

1860

«Молчали листья, звезды рдели…»

 
Молчали листья, звезды рдели,
И в этот час
С тобой на звезды мы глядели,
Они – на нас.
 
 
Когда всё небо так глядится
В живую грудь,
Как в этой груди затаится
Хоть что-нибудь?
 
 
Всё, что хранит и будит силу
Во всём живом,
Всё, что уносится в могилу
От всех тайком,
 
 
Что чище звезд, пугливей ночи,
Страшнее тьмы,
Тогда, взглянув друг другу в очи,
Сказали мы.
 

14 ноября 1859

На железной дороге

 
Мороз и ночь над далью снежной,
А здесь уютно и тепло,
И предо мной твой облик нежный
И детски чистое чело.
 
 
Полны смущенья и отваги,
С тобою, кроткий серафим,
Мы через дебри и овраги
На змее огненном летим.
 
 
Он сыплет искры золотые
На озаренные снега,
И снятся нам места иные,
Иные снятся берега.
 
 
В мерцаньи одинокой свечки,
Ночным путем утомлена,
Твоя старушка против печки
В глубокий сон погружена.
 
 
Но ты красою ненаглядной
Еще томиться мне позволь;
С какой заботою отрадной
Лелеет сердце эту боль!
 
 
И, серебром облиты лунным,
Деревья мимо нас летят,
Под нами с грохотом чугунным
Мосты мгновенные гремят.
 
 
И, как цветы волшебной сказки,
Полны сердечного огня,
Твои агатовые глазки
С улыбкой радости и ласки
Порою смотрят на меня.
 

Конец 1859 или начало 1860

«Кричат перепела, трещат коростели…»

 
Кричат перепела, трещат коростели,
Ночные бабочки взлетели,
И поздних соловьев над речкою вдали
Звучат порывистые трели.
 
 
В напевах вечера тревожною душой
Ищу былого наслажденья —
Увы, как прежде, в грудь живительной струей
Они не вносят откровенья!
 
 
Но тем мучительней, как близкая беда,
Меня томит вопрос лукавый:
Ужели подошли к устам моим года
С такою горькою отравой?
 
 
Иль век смолкающий в наследство передал
Свои бесплодные мне муки,
И в одиночестве мне допивать фиал,
Из рук переходивший в руки?
 
 
Проходят юноши с улыбкой предо мной,
И слышу я их шепот внятный:
Чего он ищет здесь средь жизни молодой
С своей тоскою непонятной?
 
 
Спешите, юноши, и верить и любить,
Вкушать и труд и наслажденье.
Придет моя пора – и скоро, может быть,
Мое наступит возрожденье.
 
 
Приснится мне опять весенний, светлый сон
На лоне божески едином,
И мира юного, покоен, примирен
Я стану вечным гражданином.
 

1859

Георгины

 
Вчера – уж солнце рдело низко —
Средь георгин я шел твоих,
И как живая одалиска
Стояла каждая из них.
 
 
Как много пылких или томных,
с наклоном бархатных ресниц,
Веселых, грустных и нескромных
Отвсюду улыбалось лиц!
 
 
Казалось, нет конца их грезам
На мягком лоне тишины, —
А нынче утренним морозом
Они стоят опалены.
 
 
Но прежним тайным обаяньем
От них повеяло опять,
И над безмолвным увяданьем
Мне как-то совестно роптать.
 

1859

«Если ты любишь, как я, бесконечно…»

 
Если ты любишь, как я, бесконечно,
Если живешь ты любовью и дышишь, —
Руку на грудь положи мне беспечно:
Сердца биенья под нею услышишь.
 
 
О, не считай их! в них, силой волшебной,
Каждый порыв переполнен тобою;
Так в роднике за струею целебной
Прядает влага горячей струею.
 
 
Пей, отдавайся минутам счастливым, —
Трепет блаженства всю душу обнимет;
Пей – и не спрашивай взором пытливым,
Скоро ли сердце иссякнет, остынет.
 

1859

«Еще акация одна…»

 
Еще акация одна
С цветами ветви опускала
И над беседкою весна
Душистых сводов не скругляла.
 
 
Дышал горячий ветерок,
В тени сидели мы друг с другом,
И перед нами на песок
День золотым ложился кругом.
 
 
Жужжал пчелами каждый куст,
Над сердцем счастье тяготело,
Я трепетал, чтоб с робких уст
Твое признанье не слетело.
 
 
Вдали сливалось пенье птиц,
Весна над степью проносилась,
И на концах твоих ресниц
Слеза нескромная светилась.
 
 
Я говорить хотел – и вдруг,
Нежданным шорохом пугая,
К твоим ногам, на ясный круг,
Спорхнула птичка полевая.
 
 
С какой мы робостью любви
Свое дыханье затаили!
Казалось мне, глаза твои
Не улетать ее молили.
 
 
Сказать «прости» чему ни будь
Душе казалося утратой…
И, собираясь упорхнуть,
Глядел на нас наш гость крылатый.
 

1859

«Тихонько движется мой конь…»

 
Тихонько движется мой конь
По вешним заводям лугов,
И в этих заводях огонь
Весенних светит облаков.
 
 
И освежительный туман
Встает с оттаявших полей.
Заря, и счастье, и обман —
Как сладки вы душе моей!
 
 
Как нежно содрогнулась грудь
Над этой тенью золотой!
Как к этим призракам прильнуть
Хочу мгновенною душой!
 

1862?

«Чем тоске, и не знаю, помочь…»

 
Чем тоске, и не знаю, помочь;
Грудь прохлады свежительной ищет,
Окна настежь, уснуть мне невмочь,
А в саду над ручьем во всю ночь
Соловей разливается-свищет.
 
 
Стройный тополь стоит под окном,
Листья в воздухе все онемели.
Точно думы всё те же и в нем,
Точно судит меня он с певцом, —
Не проронит ни вздоха, ни трели.
 
 
На заре только клонит ко сну,
Но лишь яркий багрянец замечу —
Разгорюсь – и опять не усну.
Знать, в последний встречаю весну
И тебя на земле уж не встречу.
 

1862

Romanzero

 
Знаю, зачем ты, ребенок больной,
Так неотступно всё смотришь за мной,
Знаю, с чего на большие глаза
Из-под ресниц наплывает слеза.
 
 
Там у вас душно, там жаркая грудь
Разу не может прохладой дохнуть,
Да, нагоняя на слабого страх,
Плавает коршун на темных кругах.
 
 
Только вот здесь, средь заветных цветов,
Тень распростерла таинственный кров,
Только в сердечке поникнувших роз
Капли застыли младенческих слез.
 

22 июля 1882

 
Встречу ль яркую в небе зарю,
Ей про тайну мою говорю,
Подойду ли к лесному ключу,
И ему я про тайну шепчу.
 
 
А как звезды в ночи задрожат,
Я всю ночь им рассказывать рад;
Лишь когда на тебя я гляжу,
Ни за что ничего не скажу.
 

3 июля 1882

 
В страданьи блаженства стою пред тобою,
И смотрит мне в очи душа молодая.
Стою я, овеянный жизнью иною,
Я с жизнью нездешней, я с вестью из рая.
 
 
Слетел этот миг, не земной, не случайный,
Над ним так бессильны житейские грозы,
Но вечной уснет он сердечною тайной,
Как вижу тебя я сквозь яркие слезы.
 
 
И в трепете сердце, и трепетны руки,
В восторге склоняюсь пред чуждою властью,
И мукой блаженства исполнены звуки,
В которых сказаться так хочется счастью.
 

2 августа 1882

 
Вчерашний вечер помню живо:
Синели глубью небеса,
Лист трепетал, красноречиво
Глядели звезды нам в глаза.
 
 
Светились зори издалека,
Фонтан сверкал так горячо,
И Млечный Путь бежал широко
И звал: смотри! еще! еще!
 
 
Сегодня всё вокруг заснуло,
Как дымкой твердь заволокло,
И в полумраке затонуло
Воды игривое стекло.
 
 
Но не томлюсь среди тумана,
Меня не давит мрак лесной, —
Я слышу плеск живой фонтана
И чую звезды над собой.
 

5 августа 1882

Горячий ключ

 
Помнишь тот горячий ключ,
Как он чист был и бегуч,
Как дрожал в нем солнца луч
И качался,
Как пестрел соседний бор,
Как белели выси гор,
Как тепло в нем звездный хор
Повторялся.
 
 
Обмелел он и остыл,
Словно в землю уходил,
Оставляя следом ил
Бледно-красный.
Долго-долго я алкал,
Жилу жаркую меж скал
С тайной ревностью искал,
Но напрасной.
 
 
Вдруг в горах промчался гром,
Потряслась земля кругом,
Я бежал, покинув дом,
Мне грозящий, —
Оглянулся – чудный вид:
Старый ключ прошиб гранит
И над бездною висит,
Весь кипящий!
 

1870

«Отчего со всеми я любезна…»

 
Отчего со всеми я любезна,
Только с ним нас разделяет бездна?
Отчего с ним, хоть его бегу я,
Не встречаться всюду не могу я?
Отчего, когда его увижу,
Словно весь я свет возненавижу?
Отчего, как с ним должна остаться,
Так и рвусь над ним же издеваться?
Отчего – кто разрешит задачу? —
До зари потом всю ночь проплачу?
 

1882

Осенью

 
Когда сквозная паутина
Разносит нити ясных дней
И под окном у селянина
Далекий благовест слышней,
 
 
Мы не грустим, пугаясь снова
Дыханья близкого зимы,
А голос лета прожитого
Яснее понимаем мы.
 

1870?

«В душе, измученной годами…»

 
В душе, измученной годами,
Есть неприступный чистый храм,
Где всё нетленно, что судьбами
В отраду посылалось нам.
 
 
Для мира путь к нему заглохнет, —
Но в этот девственный тайник,
Хотя б и мог, скорей иссохнет,
Чем путь укажет мой язык.
 
 
Скажи же – как, при первой встрече,
Успокоительно светла,
Вчера – о, как оно далече! —
Живая ты в него вошла?
 
 
И вот отныне поневоле
В блаженной памяти моей
Одной улыбкой нежной боле,
Одной звездой любви светлей.
 

1867

Ключ

 
Меж селеньем и рощей нагорной
Вьется светлою лентой река,
А на храме над озимью черной
Яркий крест поднялся в облака.
 
 
И толпой голосистой и жадной
Всё к заре набежит со степей,
Точно весть над волною прохладной
Пронеслась: освежись и испей!
 
 
Но в шумящей толпе ни единый
Не присмотрится к кущам дерев,
И не слышен им зов соловьиный
В реве стад и плесканьи вальков.
 
 
Лишь один в час вечерний, заветный,
Я к журчащему сладко ключу
По тропинке лесной, незаметной,
Путь обычный во мраке сыщу.
 
 
Дорожа соловьиным покоем,
Я ночного певца не спугну
И устами, спаленными зноем,
К освежительной влаге прильну.
 

1870

«Чем безнадежнее и строже…»

 
Чем безнадежнее и строже
Года разъединяют нас,
Тем сердцу моему дороже,
Дитя, с тобой крылатый час.
 
 
Я лет не чувствую суровых,
Когда в глаза ко мне порой
Из-под ресниц твоих шелковых
Заглянет ангел голубой.
 
 
Не в силах ревности мятежность
Я победить и скрыть печаль, —
Мне эту девственную нежность
В глазах толпы оставить жаль!
 
 
Я знаю, жизнь не даст ответа
Твоим несбыточным мечтам,
И лишь одна душа поэта —
Их вечно празднующий храм.
 

1861?

Сонет («Когда от хмелю преступлений»)

 
Когда от хмелю преступлений
Толпа развратная буйна
И рад влачить в грязи злой гений
Мужей великих имена, —
 
 
Мои сгибаются колени
И голова преклонена;
Зову властительные тени
И их читаю письмена.
 
 
В тени таинственного храма
Учусь сквозь волны фимиама
Словам наставников внимать
 
 
И, забывая гул народный,
Вверяясь думе благородной,
Могучим вздохом их дышать.
 

1866

«Толпа теснилася. Рука твоя дрожала…»

 
Толпа теснилася. Рука твоя дрожала,
Сдвигая складками бегущий с плеч атлас.
Я знаю: «завтра» ты невнятно прошептала;
Потом ты вспыхнула и скрылася из глаз.
 
 
А он? С усилием сложил он накрест руки,
Стараясь подавить восторг в груди своей,
И часа позднего пророческие звуки
Смешались с топотом помчавшихся коней.
 
 
Казались без конца тебе часы ночные;
Ты не смежила вежд горячих на покой,
И сильфы резвые и феи молодые
Всё «завтра» до зари шептали над тобой.
 

1860

«Встает мой день, как труженик убогой…»

 
Встает мой день, как труженик убогой,
И светит мне без силы и огня,
И я бреду с заботой и тревогой.
 
 
Мы думой врозь, – тебе не до меня.
Но вот луна прокралася из саду,
И гасит ночь в руке дрожащей дня
 
 
Своим дыханьем яркую лампаду.
Таинственным окружена огнем,
Сама идешь ты мне принесть отраду.
 
 
Забыто всё, что угнетало днем,
И, полные слезами умиленья,
Мы об руку, блаженные, идем,
И тени нет тяжелого сомненья.
 

1865?

«Как нежишь ты, серебряная ночь…»

 
Как нежишь ты, серебряная ночь,
В душе расцвет немой и тайной силы!
О, окрыли – и дай мне превозмочь
Весь этот тлен бездушный и унылый!
 
 
Какая ночь! Алмазная роса
Живым огнем с огнями неба в споре,
Как океан, разверзлись небеса,
И спит земля – и теплится, как море.
 
 
Мой дух, о ночь, как падший серафим,
Признал родство с нетленной жизнью звездной
И, окрылен дыханием твоим,
Готов лететь над этой тайной бездной.
 

1865?

«Блеском вечерним овеяны горы…»

 
Блеском вечерним овеяны горы.
Сырость и мгла набегают в долину.
С тайной мольбою подъемлю я взоры:
«Скоро ли холод и сумрак покину?»
 
 
Вижу на том я уступе румяном
Сдвинуты кровель уютные гнезды;
Вон засветились над старым каштаном
Милые окна, как верные звезды.
 
 
Кто ж меня втайне пугает обманом:
«Сердцем как прежде ты чист ли и молод?
Что, если там, в этом мире румяном,
Снова охватит и сумрак и холод?»
 

1866

«Кому венец: богине ль красоты…»

 
Кому венец: богине ль красоты
Иль в зеркале ее изображенью?
Поэт смущен, когда дивишься ты
Богатому его воображенью.
 
 
Не я, мой друг, а божий мир богат,
В пылинке он лелеет жизнь и множит,
И что один твой выражает взгляд,
Того поэт пересказать не может.
 

1865

«Напрасно!..»

 
Напрасно!
Куда ни взгляну я, встречаю везде неудачу,
И тягостно сердцу, что лгать я обязан всечасно;
Тебе улыбаюсь, а внутренне горько я плачу,
Напрасно.
 
 
Разлука!
Душа человека какие выносит мученья!
А часто на них намекнуть лишь достаточно звука.
Стою как безумный, еще не постиг выраженья:
Разлука.
 
 
Свиданье!
Разбей этот кубок: в нем капля надежды таится.
Она-то продлит и она-то усилит страданье,
И в жизни туманной всё будет обманчиво сниться
Свиданье.
 
 
Не нами
Бессильно изведано слов к выраженью желаний.
Безмолвные муки сказалися людям веками,
Но очередь наша, и кончится ряд испытаний
Не нами.
 
 
Но больно,
Что жребии жизни святым побужденьям враждебны;
В груди человека до них бы добраться довольно…
Нет! вырвать и бросить; те язвы, быть может, целебны, —
Но больно.
 

1852

Купальщица

 
Игривый плеск в реке меня остановил.
Сквозь ветви темные узнал я над водою
Ее веселый лик – он двигался, он плыл, —
Я голову признал с тяжелою косою.
 
 
Узнал я и наряд, взглянув на белый хрящ,
И превратился весь в смущенье и тревогу,
Когда красавица, прорвав кристальный плащ,
Вдавила в гладь песка младенческую ногу.
 
 
Она предстала мне на миг во всей красе,
Вся дрожью легкою объята и пугливой.
Так пышут холодом на утренней росе
Упругие листы у лилии стыдливой.
 

1865

«Напрасно ты восходишь надо мной…»

 
Напрасно ты восходишь надо мной
Посланницей волшебных сновидений
И, юностью сияя заревой,
Ждешь от меня похвал и песнопений.
 
 
Как ярко ты и нежно ни гори
Над каменным угаснувшим Мемноном, —
На яркие приветствия зари
Он отвечать способен только стоном.
 

1865

Роза

 
У пурпурной колыбели
Трели мая прозвенели,
Что весна опять пришла.
Гнется в зелени береза,
И тебе, царица роза,
Брачный гимн поет пчела.
 
 
Вижу, вижу! счастья сила
Яркий свиток твой раскрыла
И увлажила росой.
Необъятный, непонятный,
Благовонный, благодатный
Мир любви передо мной.
 
 
Если б движущий громами
Повелел между цветами
Цвесть нежнейшей из богинь,
Чтоб безмолвною красою
Звать к любви, когда весною
Темен лес и воздух синь, —
 
 
Ни Киприда и ни Геба,
Спрятав в сердце тайны неба
И с безмолвьем на челе,
В час блаженный расцветанья
Больше страстного признанья
Не поведали б земле.
 

1864?

Тополь

 
Сады молчат. Унылыми глазами
С унынием в душе гляжу вокруг;
Последний лист разметан под ногами,
Последний лучезарный день потух.
 
 
Лишь ты один над мертвыми степями
Таишь, мой тополь, смертный твой недуг
И, трепеща по-прежнему листами,
О вешних днях лепечешь мне как друг.
 
 
Пускай мрачней, мрачнее дни за днями
И осени тлетворной веет дух;
С подъятыми ты к небесам ветвями
Стоишь один и помнишь теплый юг.
 

1859

«Только встречу улыбку твою…»

 
Только встречу улыбку твою
Или взгляд уловлю твой отрадный, —
Не тебе песнь любви я пою,
А твоей красоте ненаглядной.
 
 
Про певца по зарям говорят,
Будто розу влюбленную трелью
Восхвалять неумолчно он рад
Над душистой ее колыбелью.
 
 
Но безмолвствует, пышно чиста,
Молодая владычица сада:
Только песне нужна красота,
Красоте же и песен не надо.
 

1873?

Псевдопоэту

 
Молчи, поникни головою,
Как бы представ на страшный суд,
Когда случайно пред тобою
Любимца муз упомянут!
 
 
На рынок! Там кричит желудок,
Там для стоокого слепца
Ценней грошовый твой рассудок
Безумной прихоти певца.
 
 
Там сбыт малеванному хламу,
На этой затхлой площади, —
Но к музам, к чистому их храму,
Продажный раб, не подходи!
 
 
Влача по прихоти народа
В грязи низкопоклонный стих,
Ты слова гордого свобода
Ни разу сердцем не постиг.
 
 
Не возносился богомольно
Ты в ту свежеющую мглу,
Где беззаветно лишь привольно
Свободной песне да орлу.
 

1866

«С какой я негою желанья…»

 
С какой я негою желанья
Одной звезды искал в ночи!
Как я любил ее мерцанье,
Ее алмазные лучи!
 
 
Хоть на заре, хотя мгновенно
Средь набежавших туч видна,
Она так явно, так нетленно
На небе теплилась одна.
 
 
Любовь, участие, забота
Моим очам дрожали в ней
В степи, с речного поворота,
С ночного зеркала морей.
 
 
Но столько думы молчаливой
Не шлет мне луч ее нигде,
Как у корней плакучей ивы,
В твоем саду, в твоем пруде.
 

1863

«Я уезжаю. Замирает…»

 
Я уезжаю. Замирает
В устах обычное «прости».
Куда судьба меня кидает?
Куда мне грусть мою нести?
 
 
Молчу. Ко мне всегда жестокой
Была ты много, много лет, —
Но, может быть, в стране далекой
Я вдруг услышу твой привет.
 
 
В долине иногда, прощаясь,
Крутой минувши поворот,
Напрасно странник, озираясь,
Другого голосом зовет.
 
 
Но смерклось, – над стеною черной
Горят извивы облаков, —
И там, внизу, с тропы нагорной
Ему прощальный слышен зов.
 

Середина 50-х гг.

«Не избегай; я не молю…»

 
Не избегай; я не молю
Ни слез, ни сердца тайной боли,
Своей тоске хочу я воли
И повторять тебе: «люблю».
 
 
Хочу нестись к тебе, лететь,
Как волны по равнине водной,
Поцеловать гранит холодный,
Поцеловать – и умереть!
 

1862?

«В благословенный день, когда стремлюсь душою…»

 
В благословенный день, когда стремлюсь душою
В блаженный мир любви, добра и красоты,
Воспоминание выносит предо мною
Нерукотворные черты.
 
 
Пред тенью милою коленопреклоненный,
В слезах молитвенных я сердцем оживу
И вновь затрепещу, тобою просветленный, —
Но всё тебя не назову.
 
 
И тайной сладостной душа моя мятется;
Когда ж окончится земное бытие,
Мне ангел кротости и грусти отзовется
На имя нежное твое.
 

1857

Зевс

 
Шум и гам, – хохочут девы,
В медь колотят музыканты,
Под визгливые напевы
Скачут, пляшут корибанты.
 
 
В кипарисной роще Крита
Вновь заплакал мальчик Реи,
Потянул к себе сердито
Он сосцы у Амальтеи.
 
 
Юный бог уж ненавидит,
Эти крики местью дышат, —
Но земля его не видит,
Небеса его не слышат.
 

15 ноября 1859

К Сикстинской Мадонне

 
Вот сын ее, – он – тайна Иеговы —
Лелеем девы чистыми руками.
У ног ее земля под облаками,
На воздухе нетленные покровы.
 
 
И, преклонясь, с Варварою готовы
Молиться ей мы на коленях сами
Или, как Сикст, блаженными очами
Встречать того, кто рабства сверг оковы.
 
 
Как ангелов, младенцев окрыленных,
Узришь и нас, о дева, не смущенных:
Здесь угасает пред тобой тревога.
 
 
Такой тебе, Рафаэль, вестник бога,
Тебе и нам явил твой сон чудесный
Царицу жен – царицею небесной!
 

1864?

Музе («Пришла и села. Счастлив и тревожен…»)

 
Пришла и села. Счастлив и тревожен,
Ласкательный твой повторяю стих;
И если дар мой пред тобой ничтожен,
То ревностью не ниже я других
 
 
Заботливо храня твою свободу,
Непосвященных я к тебе не звал,
И рабскому их буйству я в угоду
Твоих речей не осквернял.
 
 
Всё та же ты, заветная святыня,
На облаке, незримая земле,
В венце из звезд, нетленная богиня,
С задумчивой улыбкой на челе.
 

1882

«Не смейся, не дивися мне…»

 
Не смейся, не дивися мне,
В недоуменьи детски грубом,
Что перед этим дряхлым дубом
Я вновь стою по старине.
 
 
Не много листьев на челе
Больного старца уцелели;
Но вновь с весною прилетели
И жмутся горлинки в дупле.
 

1884

«День проснется – и речи людские…»

 
День проснется – и речи людские
Закипят раздраженной волной,
И помчит, разливаясь, стихия
Всё, что вызвано алчной нуждой.
 
 
И мои зажурчат песнопенья, —
Но в зыбучих струях ты найдешь
Разве ласковой думы волненья,
Разве сердца напрасную дрожь.
 

1884

«Ты был для нас всегда вон той скалою…»

 
– Ты был для нас всегда вон той скалою,
Взлетевшей к небесам, —
Под бурями, под ливнем и грозою
Невозмутимый сам.
 
 
Защищены от севера тобою,
Над зеркалом наяд
Росли мы здесь веселою семьею —
Цветущий вертоград.
 
 
И вдруг вчера – тебя я не узнала:
Ты был как божий гром…
Умолкла я, – я вся затрепетала
Перед твоим лицом.
 
 
– О да, скала молчит; но неужели
Ты думаешь: ничуть
Все бури ей, все ливни и метели
Не надрывают грудь?
 
 
Откуда же – ты помнишь – это было:
Вдруг землю потрясло,
И что-то в ночь весь сад пробороздило,
И следом всё легло?
 
 
И никому не рассказало море,
Что кануло ко дну, —
А то скала свое былое горе
Швырнула в глубину.
 

2 июня 1863

Бабочка

 
Ты прав. Одним воздушным очертаньем
Я так мила.
Весь бархат мой с его живым миганьем —
Лишь два крыла.
 
 
Не спрашивай: откуда появилась?
Куда спешу?
Здесь на цветок я легкий опустилась
И вот – дышу.
 
 
Надолго ли, без цели, без усилья,
Дышать хочу?
Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья
И улечу.
 

1884