Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Автор книги: Афанасий Фет

Графине Н.М. Сологуб

 
О Береника! Сердцем чую
Заочный блеск и власть красы,
И помню россыпь золотую
Твоей божественной косы.
 
 
Не нам, с волненьями земными,
К ее разливу припадать!
Ей место – с песнями твоими
Между созвездьями сиять.
 
 
Ну что за добрая догадка —
Вдруг «отче» молвить мне шутя!
Так по головке умной сладко
Погладить дивное дитя!
 

28 января 1892

Л.И. Офросимовой при посылке портрета

 
Гляжу с обычным умиленьем
На ваши кроткие черты,
И сердце светлым вдохновеньем
Наполнил образ красоты.
 
 
Какой обмен несправедливый!
Вдруг получить издалека
Вам, юной, свежей и красивой,
Печальный образ старика!
 

8 февраля 1888

И.Ф. Офросимову на юбилей конского его завода в селе Березовце

 
Да, я не Пиндар: мне страшней
Всего торжественная ода, —
Березовец и юбилей
Рожденья конского завода.
 
 
Когда б слова в стихах моих
Ложились выпуклы и ковки,
Вставали разом бы из них
Копыта, шейки и головки.
 
 
Следя за каждою чертой,
Знаток не проходил бы мимо,
Не восхитившись красотой
Любимца или Ибрагима.
 
 
Я, лавры оглася твои
И все стяжанные награды,
В заводе конском Илии
Нашел бы звуки Илиады.
 
 
Но этих звуков-то и нет,
И я, греметь бессильный оду,
Лишь пожелаю много лет
Тебе и твоему заводу!
 

17 июня 1888

На бракосочетание Е.Д. и К.Г. Дункер

 
В часы забав, во дни пиров,
Пред божеством благоговея,
Поэты славили любовь
И пышный факел Гименея.
 
 
Он горячо волнует грудь
И сквозь покров полупрозрачный
На расцвеченный кажет путь
И жениху и новобрачной.
 
 
И мы отраду возвестим
Князьям сегодняшнего пира;
Споет о счастьи молодым
Моя стареющая лира.
 
 
На юность озираясь вновь
И новой жизнью пламенея,
Ура! и я хвалю любовь
И пышный факел Гименея!
 

30 апреля 1889

Е.Д. Дункер

 
Если захочешь ты душу мою разгадать,
То перечти со вниманием эту тетрадь.
Можно ли трезвой то высказать силой ума,
Что опьяненному муза прошепчет сама?
Я назову лишь цветок, что срывает рука, —
Муза раскроет и сердце и запах цветка;
Я расскажу, что тебя беспредельно люблю, —
Муза поведает, что я за муки терплю.
 

17 января 1888

На серебряную свадьбу Е.П. Щукиной 4 февраля 1874 года

 
Ты говоришь: день свадьбы, день чудесный,
День торжества и праздничных одежд!
Тебе тот путь не страшен неизвестный,
Где столько гибнет радужных надежд.
 
 
Все взоры к ней, когда, стыдом пылая,
Под дымкою, в цветах и под венком,
Стоит она, невеста молодая,
Пред алтарем с избранным женихом.
 
 
Стоит она и радостна и сира.
Но он клялся, – он сердцем увлечен!
Поймет ли мир всё скрытое от мира —
Весь подвиг долга и любви? А он?
 
 
Он понял всё, чем сердце человека
Гордится втайне – Дайте мне фиал!
Воочию промчалась четверть века,
И свадьбы день серебряной настал.
 
 
И близкий здесь, и тот перед родною,
Кого судьба умчала далеко;
У всех в глазах признательной слезою
Родимое сказалось молоко.
 
 
Судьба всего послала полной чашей.
Чего желать? Чего искать душой?
Дай бог с четой серебряною нашей
Нам праздновать день свадьбы золотой!
 

4 февраля 1874

М.Н. Коншиной

 
Явись, явись ко мне, больному!
Вот исцеленье! Кто скорей
Развеет грустную истому
Души тоскующей моей?
 
 
Кто неподкупных муз привета
Достойней прелести лица?
Кто красотой из рук поэта
Достойней вечного венца?
 

13 февраля 1890

М.Ф. Ванлярской при получении визитной карточки с летящими ласточками

 
Мечтам покорствуя отважным,
Несусь душой навстречу к ним,
И вашим ласточкам бумажным
Не меньше рад я, чем живым.
 
 
Они безмолвны, не мелькают,
Крылом проворным, но оне,
Подобно вам, напоминают
Красой воздушной о весне.
 

23 апреля 1891

П.И. Чайковскому

 
Тому не лестны наши оды,
Наш стих родной,
Кому гремели антиподы
Такой хвалой.
 
 
Но, потрясенный весь струнами,
Его цевниц,
Восторг не может и меж нами
Терпеть границ.
 
 
Так пусть надолго музы наши
Хранят певца
И он кипит, как пена в чаше
И в нас сердца!
 

18 августа 1891

Графу А.К. Толстому в деревне Пустыньке

 
В твоей Пустыньке подгородной,
У хлебосольства за столом,
Поклонник музы благородный,
Камен мы русских помянем.
 
 
Почтим святое их наследство
И не забудем до конца,
Как на призыв их с малолетства
Дрожали счастьем в нас сердца.
 
 
Пускай пришла пора иная,
Пора печальная, когда
Гетера гонит площадная
Царицу мысли и труда;
 
 
Да не смутит души поэта
Гоненье на стыдливых муз,
И пусть в тени, вдали от света,
Свободней зреет их союз!
 

1882

Графу Л.Н. Толстому

 
Как ястребу, который просидел
На жердочке суконной зиму в клетке,
Питаяся настрелянною птицей,
Весной охотник голубя несет
С надломленным крылом – и, оглядев
Живую пищу, старый ловчий щурит
Зрачок прилежный, поджимает перья
И вдруг нежданно, быстро, как стрела,
Вонзается в трепещущую жертву,
Кривым и острым клювом ей взрезает
Мгновенно грудь и, весело раскинув
На воздух перья, с алчностью забытой
Рвет и глотает трепетное мясо, —
Так бросил мне кавказские ты песни,
В которых бьется и кипит та кровь,
Что мы зовем поэзией. – Спасибо,
Полакомил ты старого ловца!
 

Конец октября или начало ноября 1875

Графу Л.Н. Толстому при появлении романа «Война и мир»

 
Была пора – своей игрою,
Своею ризою стальною
Морской простор меня пленял;
Я дорожил и в тишь и в бури
То негой тающей лазури,
То пеной у прибрежных скал.
 
 
Но вот, о море, властью тайной
Не всё мне мил твой блеск случайный
И в душу просится мою;
Дивясь красе жестоковыйной,
Я перед мощию стихийной
В священном трепете стою.
 

23 апреля 1877

А.Н. Майкову на сочувственный отзыв о переводе Горация

 
Кто сам так пышно в тогу эту
Привычен лики облачать, —
Кому ж, как не тебе, поэту,
И тень Горация встречать?
 
 
На Геликон ступя несмело,
От вас я блеска позайму,
Гордясь, что сам, хоть неумело,
Но вам обоим руку жму.
 

14 октября 1884

На юбилей А.Н. Майкова 30 апреля 1888 года

 
Пятьдесят лебедей пронесли
С юга вешние крики в полесье,
И мы слышали, дети земли,
Как звучала их песнь с поднебесья.
 
 
Майков медь этих звуков для нас
Отчеканил стихом-чародеем,
И за это в торжественный час
Мы встречаем певца юбилеем.
 
 
Кто же выступит с гимном похвал
Перед тем, кто, поднявшись над нами,
Полстолетия Русь осыпал
Драгоценных стихов жемчугами?
 
 
Хоть восторг не дает нам молчать,
Но восторженных скоро забудут,
А певца по поднебесью мчать
Лебединые крылья всё будут!
 

11 марта 1888

Полонскому

 
Спасибо! Лирой вдохновенной
Ты мне опять напомнил дни,
Когда, не зная мысли пленной,
Ты вынес, отрок дерзновенный,
Свои алмазные огни.
 
 
А я, по-прежнему смиренный,
Забытый, кинутый в тени,
Стою коленопреклоненный
И, красотою умиленный,
Зажег вечерние огни.
 

1883

Я.П. Полонскому

 
В минувшем жизнь твоя богата,
Звенел залог бесценный в нем:
Сам рассказал ты, что когда-то
Любил и пел ты соловьем.
 
 
Кто ж не пленен влюбленной птицей,
Весной поющей по ночам?
Но как поэт – ты мил сторицей
Тебе внимающим друзьям.
 

26 августа 1890

В альбом Н.Я. Полонской

 
Стихи мои в ряду других
Прочтут ли бархатные глазки?
Но появиться рад мой стих
Там, где кругом цветы и краски.
 
 
Желать вам счастья я готов,
Но в чем придет оно, не знаю;
Ни юных роз, ни мотыльков,
Хоть им дивлюсь, не поучаю.
 

20 июня 1890

Ф.И. Тютчеву

 
Мой обожаемый поэт,
К тебе я с просьбой и с поклоном:
Пришли в письме мне твой портрет,
Что нарисован Аполлоном.
 
 
Давно мечты твоей полет
Меня увлек волшебной силой,
Давно в груди моей живет
Твое чело, твой облик милый.
 
 
Твоей камене – повторять
Прося стихи – я докучаю,
А всё заветную тетрадь
Из жадных рук не выпускаю.
 
 
Поклонник вечной красоты,
Давно смиренный пред судьбою,
Я одного прошу – чтоб ты
Во всех был видах предо мною.
 
 
Вот почему спешу, поэт,
К тебе я с просьбой и с поклоном:
Пришли в письме мне твой портрет,
Что нарисован Аполлоном.
 

1862

Ф.И. Тютчеву

 
Прошла весна – темнеет лес,
Скудней ручьи, грустнее ивы,
И солнце с высоты небес
Томит безветренные нивы.
 
 
На плуг знакомый налегли
Все, кем владеет труд упорный;
Опять сухую грудь земли
Врезает конь и вол покорный.
 
 
Но в свежем тайнике куста
Один певец проснулся вешний,
И так же песнь его чиста
И дышит полночью нездешней.
 
 
Как сладко труженик смущен,
Весны заслыша зов единый!
Как улыбнулся он сквозь сон
Под яркий посвист соловьиный!
 

1866

На книжке стихотворений Тютчева

 
Вот наш патент на благородство, —
Его вручает нам поэт;
Здесь духа мощного господство,
Здесь утонченной жизни цвет.
 
 
В сыртах не встретишь Геликона,
На льдинах лавр не расцветет,
У чукчей нет Анакреона,
К зырянам Тютчев не придет.
 
 
Но муза, правду соблюдая,
Глядит – а на весах у ней
Вот эта книжка небольшая
Томов премногих тяжелей.
 

Декабрь 1888

К памятнику Пушкина 26 мая 1880 года

 
Исполнилось твое пророческое слово;
Наш старый стыд взглянул на бронзовый твой лик,
И легче дышится, и мы дерзаем снова
Всемирно возгласить: ты гений! ты велик!
 
 
Но, зритель ангелов, глас чистого, святого,
Свободы и любви живительный родник,
Заслыша нашу речь, наш вавилонский крик,
Что в них нашел бы ты заветного, родного?
 
 
На этом торжище, где гам и теснота,
Где здравый русский смысл примолк, как сирота, —
Всех громогласней тать, убийца и безбожник,
 
 
Кому печной горшок всех помыслов предел,
Кто плюет на алтарь, где твой огонь горел,
Толкать дерзая твой незыблемый треножник!
 

Май 1880

1 марта 1881 года

 
День искупительного чуда,
Час освящения креста:
Голгофе передал Иуда
Окровавленного Христа.
 
 
Но сердцеведец безмятежный
Давно, смиряяся, постиг,
Что не простит любви безбрежной
Ему коварный ученик.
 
 
Перед безмолвной жертвой злобы,
Завидя праведную кровь,
Померкло солнце, вскрылись гробы,
Но разгорелася любовь.
 
 
Она сияет правдой новой, —
Благословив ее зарю,
Он крест и свой венец терновый
Земному передал царю.
 
 
Бессильны козни фарисейства:
Что было кровь, то стало храм,
И место страшного злодейства —
Святыней вековечной нам.
 

1881

15 мая 1883 года

 
Как солнце вешнее сияя,
В лучах недаром ты взошел
Во дни живительного мая
На прародительский престол.
 
 
Горит алмаз, блестят короны,
И вкруг соборов и дворца,
Как юных листьев миллионы,
Обращены к тебе сердца.
 
 
О, будь благословен сторицей
Над миром, Русью и Москвой,
И богоданной багряницей
От искушений нас укрой!
 

Май 1883

На пятидесятилетие музы

 
Нас отпевают. В этот день
Никто не подойдет с хулою:
Всяк благосклонною хвалою
Немую провожает тень.
 
 
Как лик усопшего светить
Душою лучшей начинает!
Не то, чем был он, проступает,
А только то, чем мог он быть.
 
 
Живым карать и награждать,
А нам у гробового входа,
О муза, – нам велит природа
Навек смиряяся, молчать.
 

29 декабря 1888

На пятидесятилетие музы 29 января 1889 года

 
На утре дней всё ярче и чудесней
Мечты и сны в груди моей росли,
И песен рой вослед за первой песней
Мой тайный пыл на волю понесли.
 
 
И трепетным от счастия и муки
Хотелось птичкам божиим моим,
Чтоб где-нибудь их налетели звуки
На чуткий слух, внимать готовый им.
 
 
Полвека ждал друзей я этих песен,
Гадал о тех, кто им живой приют;
О, как мой день сегодняшний чудесен! —
Со всех сторон те песни мне несут.
 
 
Тут нет чужих, тут всё родной и кровный!
Тут нет врагов, кругом одни друзья! —
И всей душой за ваш привет любовный
К своей груди вас прижимаю я!..
 

14 января 1889

Стихотворения, не вошедшие в основное собрание

Лирический пантеон

 
Пуская в свет мои мечты,
Я предаюсь надежде сладкой,
Что, может быть, на них украдкой
Блеснет улыбка красоты,
 
 
Иль раб мучительных страстей,
Читая скромные созданья,
Разделит тайный страданья
С душой взволнованной моей.
 

1840

Баллады

 
Кто в ночи при луне открывает окно?
Чья рука, чья чалма там белеют?
Тихо всё. Злой евнух уже дремлет давно,
И окошки гарема чернеют.
 
 
Ты, султанша, дрожишь? Ты, султанша, бледна?..
Страшно ждать при луне иноверца!..
Но зачем же, скажи мне, ты ждешь у окна?
Отчего ноет сладостно сердце?
 
 
– Что ж ты медлишь, гяур? Приезжай поскорей!
Уж луна над луной минарета.
Чу, не он ли?.. Мне чудится топот коней.
Далеко нам скакать до рассвета!
 
 
Да! То он! Мой гяур уж заметил меня!
Конь идет осторожной стопою,
Всадник машет платком и другого коня
На поводьях ведет за собою.
 
 
Дремлет страж под окном; вдруг кинжал полетел
На него серебристой змеею;
Стон глухой… Меч сверкнул, и песок почернел
Там, где пала чалма с головою.
 
 
– Ножкой стань на плечо! Ах, скорей! не сорвись!
– Я боюся ревнивой погони.
Ах, в гареме огонь! – Захрапевши, взвились
И как вихри помчалися кони.
 
 
Поутру под окном изумленной толпой
Чернолицая стража стояла;
Перед нею с султаншиной белой чалмой
Иноверца перчатка лежала.
 

1840

1

 
На гранит ступает твердо
Неприступный Рауфенбах,
И четыре башни гордо
Там белеют на углах.
 
 
Заредеют ли туманы
Перед утренней зарей,
Освежатся ли поляны
Хладной вечера росой,
 
 
Пробирается ль в тумане
В полночь чуткая луна, —
Всё молений и стенаний
Башня южная полна.
 
 
Там под кровлею железной
Протянулося окно,
И решеткой бесполезной
Не заковано оно.
 
 
Что ж ты, пленник, так бледнеешь?
Вольный мир перед тобой!
Иль нет крыльев? – Знать, сотлеешь
За удушливой стеной.
 
 
Но потухшими очами
Ты не смотришь в синю даль;
Знать, что куплено слезами,
Знать, чего так больно жаль, —
 
 
Не вдали. Сухие руки
Не протягивай к земле,
И в жару безумной муки
Не зови ее к себе!
 
 
Что ты бьешься?.. Теодора,
Нежный друг твой, не придет,
Не избавит от позора
И на грудь не упадет.
 
 
Завтра казнь! Барону-змею
Любо, что перед женой
Завтра к плахе склонишь шею
Ты с косматой головой!..
 

2

 
Светом облит лик иконы,
перед ней стоит налой,
Слышны вздохи, слышны стоны,
И, во прах склонясь главой,
 
 
Горько плачет Теодора,
Кудри по полу легли;
Завтра день его позора,
Завтра с горестной земли
 
 
Милый друг ее умчится;
Не слезой горячей к ней
Он в последнее простится —
Жаркой кровию своей!
 

3

 
Уж редеет сумрак хладный,
Уж поднялся эшафот,
И кругом толпою жадной
Собирается народ.
 
 
Час настал. С своей женою
К башне подошел барон
И могучею рукою
Уж замка коснулся он.
 
 
Вдруг с окна над ним слетело
Что-то. – Ах! – и уж в пыли
Два разбитых мертвых тела
Близ дверей тюрьмы легли.
 

4

 
Там, в капелле, под горою,
За решеткой золотой,
Спит под мраморной плитою
Рауфенбах с своей женой.
 
 
Любо черни на просторе,
Что толпе любви закон?
Душно в гробе Теодоре
Спать с немилым; где же он?
 
 
Холм песчаный за рекою
Лег над избранным твоим.
Всё там тихо, – лишь зарею
Ворон каркает над ним.
 

1840

 
Ужин сняли. Слава богу,
Что собрались как-нибудь.
Ну, присядем на дорогу,
Да и с богом в дальний путь.
 
 
Вот уж месяц вполовину
Показался, – не поздай;
Только слушай: ты долину
За кладбищем объезжай!
 
 
Речь давно об ней ведется:
Там удавленник зарыт.
Только полночь – он проснется
И проезжих сторожит.
 
 
Как огни, у исполина
Светят страшные глаза;
На макушке, как щетина,
Поднялися волоса;
 
 
С шеей, петлею обвитой,
Как котел он посинел,
Зубы кровию облиты,
И язык окостенел.
 
 
Самому мне с ним возиться
Довелось лет пять назад;
И теперь – когда, случится,
Вспомнишь ночью – и не рад!
 
 
Всё ли в путь собрали сыну?
Вот и с богом: поезжай!
Только слушай: ты долину
За кладбищем объезжай.
 

1840

Лирические стихотворения

 
Ах, не плачь и не тужи,
Мать родная! Покажи,
Где его могила!
Иль не знаешь ты того,
Как я нежила его,
Как его любила?
 
 
Ох, родная, страшно мне:
Он мерещится во сне
С яркими очами!
Всё кивает головой
И зовет меня с собой
Грозными речами.
 
 
Нет, родная, бог уж с ним!
Не пойду я вслед за ним:
Он меня задушит.
Пусть он спит в земле сырой;
Мой приход его покой
В гробе не нарушит.
 
 
Ох, родная, покажи,
Где он, где он? – Задуши
Ты меня, мой милый!
Сладко я умру с тобой;
Ты поделишься со мной
Тесною могилой.
 
 
Не задушишь ты меня:
Обовьюсь вокруг тебя
Жадными руками;
Я прижмусь к твоим устам
И полжизни передам
Мертвецу устами.
 
 
Что ж ты смотришь на меня?
Мне смешно и без тебя:
Сердце лопнуть хочет!
Тяжко мне среди людей!
Слышишь… Свищет соловей,
И сова хохочет.
 
 
Ха-ха-ха! так смех берет!
То из раны кровь польет,
То застынет снова;
Жадно кровию напьюсь,
Сладко-сладко захлебнусь
Кровию милова.
 
 
В чистом поле он убит
И в сырой земле лежит
С раною кровавой.
Кровь и слезы – слезы – кровь,
Где ж ты, где, моя любовь
С головой кудрявой?
 
 
Вскинусь птицей, полечу,
Черны кудри размечу
По челу кольцами.
Улыбнись же, полно спать!
Это я пришла играть
Черными кудрями!
 

 
Вчера златокудрявый,
Румяный майский день
Принес мне двух душистых
Любовниц соловья:
Одна одета ризой
Из снежных облаков,
Другая же – туникой
Авроры молодой.
 
 
Я долго колебался,
Какую розу взять.
Ах, белая так нежно
Зеленые листки
В венке моем пахучем,
Целуя, оттенит!
 
 
А ты, коралл душистый,
Прильнув к моей груди,
Горячее дыханье
Бальзамом напоишь;
И взоры огневые
Красотки молодой
Скорей падут на сердце,
Над коим дышишь ты!..
И с розы на другую
Бросал я жадный взор.
 
 
Заметив нерешимость,
Мне юный Май сказал:
Возьми сестер обеих
И, счастливый вдвойне,
Укрась венок зеленый
И любящую грудь!
 
 
Я принял их и понял
Спасительный урок.
Давно на дне кристальном
Души моей живой
Любуется собою
Наины светлый взор,
И грудь полунагая,
И черная коса;
 
 
И тут же ненарочно
В тени златых кудрей
Красотка Зинаида
Предстанет предо мной.
И каждый раз, как кольца
Упругие прыгнут
И золотом заблещет
Их радужный отлив,
Я слышу, как в ланитах
Моих зардеет кровь.
Вы розы – да, две розы! —
Обеим вам любовь!
 

1840

 
Плывет луна по высоте,
Смахнув с чела туман ревнивый,
И в сладострастной темноте
Шумят ветвистые оливы.
 
 
Чу, – слышу звуки вдалеке!
Там, под балконом, близ ограды,
Поют – и эхо по реке
Несет аккорды серенады.
 
 
И звуки, стройные сыны
Звончатой лиры Аполлона,
Несут владычице балкона
На ложе пламенные сны.
 
 
Луна плывет, река дрожит,
Трепещет сердце у поэта.
Проснись, о дева, он стоит
И ждет отрадного ответа.
 
 
И вдруг раздался тихий звон
Замка средь звуков песнопенья,
И вот брюнетка на балкон
Взошла с улыбкой умиленья,
 
 
И, будто невзначай, само,
Скользнув из ручки девы милой,
Сердец поверенный – письмо
Упало вниз через перилы.
 

1840

 
В моем саду, в тени густых аллей,
Поет в ночи влюбленный соловей,
И, позлащен июньскою луной,
Шумит фонтан холодною волной,
Кругом росой увлажены цветы, —
Пойдем туда вкушать восторг мечты!
 
 
Не чужд ли ты волшебных чар любви?
В моем саду сильней огонь в крови;
Всё чудно там, и звезды над тобой
Текут плавней небесной синевой,
Луна дрожит и блещет, как алмаз, —
Пойдем туда: полюбишь в первый раз!
 
 
Но если уж ты любишь и любим,
Всё там найдешь, всё назовешь своим:
Фонтан, цветы, влюбленный соловей —
Везде она, везде поют о ней!
К луне ли взор – там тихо и светло —
Опять она, опять ее чело!
 

1840

 
Простите мне невольное признанье!
Я был бы нем, когда бы мог молчать,
Но в этот миг я должен передать
Вам весь мой страх, надежду и желанье.
 
 
Я не умел скрываться. – Да, вам можно
Заметить было, как я вас любил!
Уже давно я тайне изменил
И высказал вам всё неосторожно.
 
 
Как я следил за милою стопой!
Как платья милого мне радостен был шорох!
Как каждый мне предмет был безотчетно дорог,
Которого касались вы рукой!
 
 
Однажды вы мне сами в том признались,
Что видели меня в тот самый миг,
Как я устами к зеркалу приник,
В котором вы недавно улыбались.
 
 
И я мечтал, что к вам закралась в грудь
Моей души безумная тревога;
Скажите мне, – не смейтесь так жестоко:
Могла ли в вас наружность обмануть?
 
 
Но если я безжалостно обманут, —
Один ваш взгляд, один полунамек —
И нет меня, и я уже далек,
И вздохи вас печалить перестанут.
 
 
Вдали от вас измучуся, изною,
Ночь будет днем моим – ей буду жить,
С луной тоскующей о прошлом говорить;
Но вы любуйтеся веселою луною
 
 
И ваших девственных и ваших светлых дней
Участием в страдальце не темните;
Тогда – одно желанье: разрешите,
Лицо луны – или мое бледней?
 

1840

 
Фиял кипит янтарной Ипокреной,
Душа горит и силится во мне
Залить в груди огонь жемчужной пеной.
Но что забыть, что вспомнить при вине?
 
 
Красавица с коварною душою,
Ты, божеством забытый пышный храм,
И вы, друзья с притворною слезою,
И вы, враги с презренной клеветою,
Забвенье вам!
 
 
И вы, мечты, которыми прельщался,
И ты, судьба, противница мечтам, —
Довольно я страдал и заблуждался,
Надеялся, слезами обливался…
Забвенье вам!
 
 
Ты, девы грудь, вы, кудри золотые,
Ты, Грации художественный рост,
Вы, ямочки и щечки огневые,
Ты, тень ресниц, вы, глазки голубые, —
Вам первый тост!
 
 
И вы, друзья святого вдохновенья
С мечтательной и нежною душой,
Вы, полные к прекрасному стремленья,
С тоской души, с улыбкой умиленья —
Вам тост второй!
 
 
И вы, друзья с зелеными венками
И с хохотом в досужный Вакха час, —
Похмелья гений носится над вами!
Поднимем кубки дружными руками!
Я пью за вас!
 
 
Фиял кипит янтарной Ипокреной,
И что души тревожило покой —
Всё умерло в груди воспламененной,
Всё милое – воскресло предо мной!
 

1840

 
Скажи кольцо, как друг иль как злодей
Ты сжало мне трепещущую руку?
Скажи, что мне сулишь: ряд ясных дней
Иль черных дней томительную муку?
 
 
Нет, за тебя мне сердце говорит,
И я тебя, мой друг, кольцо, целую, —
И, вечности символ, твой круг сулит,
Как ты само, мне вечность золотую.
 
 
Что ж ты молчишь, предвестник лучших дней?
Скажи ты мне, подарок обручальный,
Скажи, далек ли миг, когда у ней
Блестит чело короною венчальной?
 
 
И счастье мне!.. Но мне ль мечтать о нем?..
Дают ли груз сокровищ несть бессильным?
Мне счастья нет в страдальчестве земном, —
Найду ль его и за холмом могильным?
 
 
Зачем же миг, зачем миг счастья мне?
Зачем в цепь узника сапфир лазурный?
Пусть я несусь по яростной волне,
Чтоб потонуть в пучине жизни бурной!
 
 
О, не мертвей, небесное лицо,
Не раздирай души твоим страданьем!
О, не блистай, заветное кольцо,
И не сжигай груди твоим блистаньем!
 
 
Прочь, счастье, прочь! – я не привык к тебе,
Ее кольцо меня с тобой сковало, —
Но, море, – вот, возьми его себе:
Его давно ты с шумом ожидало!
 
 
И не меняет моего лица
От тиши к бурям переход столь быстрый,
Но сердцу так легко: нет на руке кольца —
И нет в душе надежды даже искры!
 

1840