Текст книги "Возникновение(СИ)"
Автор книги: Af Pi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
Известно, что некая палка-копалка была первейшим орудием человечества. Видимо, господа ученые также возжелали быть чем-то подобным... но уже говорящим орудием! Ну что ж, во что-то наступил очень добрый, прогрессивный, очень цивилизованный и талантливый век, очень сострадательный, очень человечный... и никакого рабства! Это, наверное, к деньгам!
36
Во всех этих бесконечных новостях обернутого и шелестящего мира хотелось бы обратить внимание на вот такую "обученную" новость: жизнь на планету "Земля" занесли, с добротной долей вероятности, метеориты.
Да, космос, видимо, кишит жизнью... вот именно жизнью скитающейся и «ничегонезначащей», да и вообще – невидимой!
Так жили и живут в "невесомой" современности великие странники, величайшие одинокие, непонятые и непонятные, совсем призраки. Всё так же и они – словно блуждая, сгорая, оставляют шанс.
А во что "упасть" – это уже Вечная Проблема.
37
Мне перестала служить моя добрая, такая старая кровать; я даже не знаю теперь, где бы мне отчаяться! Какие ещё только не подстерегают нас в будущем измены... ну что ж, проваливайте себе, дезертировавшие – за «счастьем»!
38
О покосившихся домах, или о единственной философии далекого архитектора
Допущу, что есть и ещё кто-то, кто уже созерцает полуразрушившиеся и покосившиеся дома человеческой постройки, не испытывая даже ничтожного грамма пессимизма или другой унылой заразы.
Иной раз, если позволяет местность, я особенно изучаю крушение: как тихо сползает недостойный более фундамент в землю, как бы хороня себя самое; как промерзшие, переломленные и лопнувшие кое-где окна с как бы плачевной морозной улыбкой наблюдают такое самозабвение, и накоптивший своё дымоход... в общем состоящий из тройки кривых кирпичей...
Но будущий архитектор грядет? Не всякий ли дом разрушается ради его более достойного произведения?..
Вторая забавность: мы вообще живем в его произведении... и ведь оно Рушится, да! с большой буквы! Куда же он тогда грядет?.. к чему же он пригрядет? И разве, выстроив вновь, он останется доволен собою?..
Кто постиг эту затруднительную философию Ваятеля? Немногие счастливцы, кто уже дерзает смотреть в обе стороны, и доверять себя единственного... многому?
P.S. Эта мысль каким-то образом сама ещё похожа на некий фундамент, на котором должно ещё возвыситься человеческое Сознание.
39
А: Не правда ли, у нас сегодня очевидно прекрасное настроение, профессор? Потому ко мне в голову постучалась невинная, так скажем, дурь; на это у неё какой-то даже собачий... нет, девичий нюх!.. Давайте всё-таки и мы утвердим вот что: женщина умнее мужчины...
Б: Весьма боюсь упустить шанс, уважаемый мой друг, вас подколоть. Зачем же она столь хитра – всего этого не понимать?.. хотя, хотя... ведь "Истина – это женщина!"*
А: Да! у вас величественная память! И ещё неизвестно для кого есть более кара, когда восстать перед такой "женщиной" нам... с поникшим видом! да и не только видом!*
Б: Но не перерастает ли всё это, как бы вам сказать... в не очень приличную игру влюбленных?..
А: Нет, нет! Человек – не повторяется!..
Б: Как! Что это?! Боюсь, вас не поймут... филологи.
Смех с мехом
40
Эти два аскета, друг друга отрицающие, презирающие, хохочущие с убеждений своих оппонентов (мы говорим о священниках и ученых*), воткнулись (или воткнутся), в конце концов, в одно и то же. Разве что первые сообразили своё Чудо во «сне», другие же сообразят – наяву. Вот тогда и посмотрят, была ли доселе ученая «серьезность» как Серьезность; в тот светлый, но громоподобный, день закончится всякая «объективность». А вот кто хорошо смеялся с этого «противостояния» – истинно посмеется ещё лучше!
41
На добротной высоте, конечно, слишком разреженно. Многое, что с легкостью "зажигалось" на базаре, что веселило зажиточное представление, здесь не дает даже жалкой искры. Поэтому, увы, в горах как бы скучно... Находили действительных горцев слишком даже аккуратными в веселье, т.е. здесь скромно как-то смеются. Уличная же сирена испытуя такое, тотчас выкручивает на пальцах, что возымела к философу пару вопросов: «Почему так?», «Да и над чем смех?» И вот, натолкнувшись на подобный курьез, получив «неблагополучный», «невменяемый» ответ, жгучий повеса впервые чувствует озноб; он ни разу и никак! не смеётся дорогой, улепётывая восвояси. И только дома уже, со своей освоенной перспективы, он готов умереть от смеха по поводу леденящего кровь приключения!
42
Но, подобно грозовой туче, надвигаюсь поразмыслить над временами года, задуматься над этим великим ходом, который, должно быть, окажет характерное влияние на другой ход – ход человеческой мысли. Может быть, этот трюк-круговорот природы содержит в себе далеко не второстепенную бумажную загадку? Итак, в сторону, любители кроссвордов!
Убеждаю себя начать размышление с зимы; но оставим в покое европейскую зиму, она нам нимало не интересна и удручающе покойна. Воображение нас несет в космическую Арктику, куда-нибудь на суровые широты, где чешут спины о лед легендарные белые медведи! К суровым полярным ночам, в непостижимую, беспросветную пургу! На обжигающий кажется и звезды беспощадный мороз!..
Ещё чуть-чуть и мы, отчаянные путешественники, упремся лбами в невообразимую надежду. Возможно, что юное (то есть современное) человечество не знало такой ледяной надежды по причине своего «колыбельного» местонахождения. Кто же категорически сему не верит, прочь с нагретого табурета! и загляните в лица своих справедливых на обе ноги родителей, в которых и поныне отчаянно теплится одна житейская как бы надёжа: вытопить из вас... «человека»! Очень дряблая, обвисшая, извонявшаяся надёжа...
Зима – это надежда! СтОящая, стоЯщая, бодрящая саму жизнь надежда! Надежда не просто на «жизнь». Это перспектива (и очень может быть даже «дьявольская») какова она есть!
Но какой не любитель я ранней весны... Что может быть отвратительнее ранней весны?
Но и невозможно недооценить выстраданный и впервые как бы осознанный человеческий апрель и чудесно противоречивый, трагический май! Да уж, эти твердолобые майские заморозки, смертельные для всего уже зацветшего...
Но и довольно поднадоел сегодняшний крик впечатлительных и реалистичных аллергиков. Но в сторону капризы этих всяких сопливых аллергиков...
Ведь впереди лето! Этот солнечный полдень! На едва уже северных широтах удивительно легко спутать позднюю весну с летом. Здесь не надо ошибаться, несмотря на возражения тотчас надувшихся и пустивших нюни; именно летом, конечно, многое поспевает и приобретает свои как будто последние и самые что ни на есть полезные формы. Напрасно ли это время года – сельских тружеников? Время сбора урожая, битвы за урожай! И не стоит обманываться насчет памятных человеческих войн – суровых, кровопролитных, ужасающих, поражающих. Это печаль. Такова ли суть битвы за действительно удачный урожай? Печаль после такой битвы не подразумевается! А два, три поколения спустя нынешнее, и никто – большинство – не сподобится и представить, как вообще произрастает овощ! Останется одна догадка: утолением чего служит овощ. Короче, будущие войны – войны не овощей.
Но лето – замечательная пора! Лето – это красота и здоровье, это босоногость, легкость, роскошество, удачливость и веселость, игра! Стыдливость здесь уже и не прячется по кустам... полдень!
Но разве осень начинается в сентябре? В сентябре пусть себе начинается учебный год, но не осень! Всякий «праздношатающийся» заметит кое-что, день ото дня падающее, уходящее и тускнеющее, на небосводе... но это задолго до вступления в полноправные права осени! Только одно озорство и как бы горячность, приобретенная, впитавшаяся, не позволяет ещё отвлечься на самую решающую, осеннюю, задумчивость. Но шаг сделан. Далее шаги удлиняются и учащаются, и вот уже это... бег.
Но что известно точно: ещё далеко не осеннее время. Вчера я было чуть не проспал первое число июня!
Да и ведь лето может затянуться... а осень показаться неприлично долгой.
43
И только что на бумажных просторах повстречал, увы, истинно пролетариевые строки:
Я Евгений, ты Евгений.
Я не гений, ты не гений.
Я гавно и ты гавно -
Я недавно, ты давно. (да простят меня дамы, сие прочетшие!)
Я же и не представляю, как вообще с этим возможно было рискнуть иметь дело, т.е. разворошить. Это понятно, требуются при такой работе надежные перчатки; конечно, почаще закрывать на многое глаза (всё-таки не стоит забывать на публике, пусть и такой публике, о рвотных рефлексах); в конце концов, и в первую очередь, не дышать! Значит, умереть? И я вижу, как посинела эта «Большая политика».
44
"Исписаться" – невозможно. Тот, кто "исписался" – ещё не писал. Всё тут даже наоборот: достигаешь такого удивления, что вообще не замечаешь потолков, и не замечаешь серьезности напряжения... одна выдающаяся, никем неопознанная высота. Здесь никак не "исписываются"! Здесь только "сходят с ума", то есть как бы добровольно "завершают" эту свою умную деятельность.
45
Редкие счастливцы имели такого "случайного" собеседника в своей жизни, о котором, может быть, забывали через десять минут... но выходило так, что о нем вспоминалось спустя каких-нибудь пять лет... и никак, вот горе! не забывается.
46
«Мы строим будущее!» – так хрюкает и сегодняшняя политическая свинья, и не только политическая. Эта удачная скотина даже не собирается понимать, что таким образом она просто-запросто развалила своё обрюзглое, сырое тело – на будущем! Только и хочется спросить: что оставлено за собой во имя будущего? Что преодолено в тебе во имя будущего? Будущее не нужно «строить», построенный! К нему в гости нужно идти: идти, разрушаясь, сгорая, оставляя, даже, может быть, забывая, себя, свинью, забывая! Не простирая на него свои корявые, жалкие руки; не заплетая, подобно пауку, коварную липкую сеть, куда уже чуть ли по невинности попадается это будущее! Что ты, свинья, в состоянии понять – за горизонтом? Что отложила такого ценного твоя персона, чтобы удивить как следует неслыханную перспективу? – полезный жир, злосчастный ревматизм, небесную гарь... да и срамный страх перед нелегкой, болезненной смертью – вот что, строитель пастбищ!
47
Ещё пять лет назад (а я пока молод) меня считали одним из лучших "шкиперов" города. Мне и сейчас не стоит слюнявить палец, чтобы понять, откуда дует ветер! "Туманила" мою персону только молчаливость, происходящая из какой-то неразгаданной мечтательности. В конце концов, я сместил с капитанства и мечтательности себя самостоятельно, т.к. слишком уж обреченным и каким-то посеревшим мне показался однажды вечером этот бесперспективный корабль. Недавно прилетала новость о том, что всё-таки он раскололся о мель, и в среде идеальной утренней погоды; говорят, едва ли не все погибли, т.е. «спасены»!
Известно также о том, что команда, видимо отчаявшись ввиду отсутствия каких-либо припасов, уже пустилась шлюпочным плаванием наугад! И самолично бог с братией перепуганных архангелов ими занимался: с борта своего непростительно белого! легкого, как южный осенний день, судна, что появилось из ниоткуда, вдохновенно кидал он на головы скитающихся спасительные веревки! Говорят, что один «неверующий во спасение» бросился с яростным воплем... и в открытое море!
Но почему же все погибли? Никто и ни на каком береге земли так и не узрел глазами, даже "орлиными", этот спасающий мистический корабль. Кто же о происшествии таком поведал?.. да, да, тот самый смельчак, герой. Полуживого его выбросило на один из блаженных тропических островов. Действительно каким-то чудом выбросило. Да и что же, разве этот счастливец не пророк, не пророк ли он – Рискованной жизни?
48
Слова не для прочих ушей: русское рабочее... пусть будет «движение», совсем извонялось. Поистине, ниспровергать полуживого уже "Главаря", если он того вообще ещё пожелает, придется наемным арабам, туркам, сказочным персам и прочим. Но это ли не обнадеживает? Но это ли не радует?! Тревожатся печально только политико-патриотические глисты.
49
Вот что значит всё-таки порода! Есть у меня небольшой серый пудель (который уже засветился (чихающим божественной пылью) в моей писанине), живущий у родителей в городской халупе. Мы с ним друзья уже как тринадцать лет, и не приемлющие кое-что друг друга. Он совершенно не показывает такой привязанности, которой обладает дворняга, сидящая в будке у моей дачи, нет тут даже и намека на пуделиную дружбу!
"Друг всегда требователен!" Бывает, в лучших человеческих примерах (когда сам друг действительно стоит на собственных, здоровых! ногах), что и по отношению к себе!! требователен. Если же ваш скромный человечий друг всего-навсего к вам привязан зачем-то (а непременно за чем-то ничтожным), то не утруждайтесь обманываться "по-человечески". Даже некоторые воспитанные собаки такого позорного лишнего себе не позволяют.
Всё это давно разгадано: дружба – высокое продолжение всякой "бескорыстной" или же жалко-самодовольной любви*. Я затрудняюсь сообразить тотчас: чего вообще могла бы стоить "любовь" какого-нибудь "верующего"? Может быть, такая "любовь" и стоит какой-нибудь... будки.
И если уж есть надежда Влюбиться, то По-Человечески – до дружбы, до лучших примеров дружбы!
50
В тот день, когда моя скромная банковская история рухнет бездыханной, и что как всегда самое интересное, к ногам её видимо хитрых создателей, то производители велосипедной техники (кое-что понимающие в символах) могут попробовать дополнить моё легкое существование... если оно ещё чего-то скромного будет требовать. Но всё это шутки...
Да только в будущем, пусть и достаточно отдаленном, я удесятерю, и это как минимум, их доходы! Вникнувший в восемнадцатую новость разума (28 новостей), если он ещё не совершенный чей-либо патриот, пожелает стать по-новому храбрым! Пожелает себе во исполнение цели – «божественного» здоровья! Минимум – самодвижущегося! Прочь от случая!
51
Имеем истинное количество литературных святых, которые убежденной своей головою норовят кивать в будущее следующим образом: вот-де грядущие поколения посмеются с вас, настоящих слепцов, остолопов. Пример: «Я убежден, что через несколько веков история так называемой научной деятельности наших прославленных последних веков европейского человечества будет составлять неистощимый предмет смеха и жалости будущих поколений...» – Л. Н. Толстой «В чем моя вера».
Л. Н. Толстой почему-то держится ужасного мнения о приближающихся поколениях, хотя приводимым в пример произведением преподнес "неистощимый предмет смеха" уже его современникам, пусть и крайне малочисленным. Но даже они обошлись с этим "предметом" – до безбожного скромно... не усмехнувшись даже! Наоборот, кое-что достойное себя подметили!! А уж очень воображаемые поколения и никоим образом не узнают смеха ни над данным литератором, ни над, чего он так желает, его «заблуждающимися», прославленными учеными современниками.
Такой "неистощимый смех" стал бы ударом под... я стесняюсь сказать что, человеческой истории! На такую глупую, подростковую жестокость способны либо "верующие", либо "убежденные", либо "историки" государственной подворотни. Но всё это не Будущее!
52
Да, чудны дела твои, господи! До чего интересен, до чего же изворотлив... до "прямолинейности"! человек... эта "бывшая" обезьяна. Ведь проще всего он и в настоящем решается ставить – вверх ногами!
Как просто-напросто, без запятой в голове, можно представить некоторые "следствия", иногда такие "следствия", которые не должны были и появляться на свет, себе в почетную заслугу, с которой можно "далеко" пойти! До самого гроба пойти!
"Мы тебя выкормили", "Мы тебя воспитали", "Мы тебя, может быть, и женим! – будь добр нам "кое-что"!.."
Не утруждаясь, достаешь своё первейшее (но не обязательно), юное, свежее и надушенное, как бы д-о-с-т-и-ж-е-н-и-е... и водишь родную кровь в продолжение оставшейся своей любимой жизни – за нос! Какая блестящая мораль! Какой, юноши, вам добрый урок "добрых"! Первый урок... Был ли хоть – второй?..
53
За горизонтом ты хотел бы – открывать?
Хотел бы стать природой, обнаженным?
Родишься ты, чтоб цепи, цепи рвать?
И всякий твой вопрос – вопрос решенный?
И днем и ночью смелости б хотел?
И жизнью обойтись, чтоб в рае не слоняться?..
Но тот, кто прожил так, едва успел!
И спрашивал ещё: "Ещё бояться?
Ещё возможно ли едва пройти?
Ещё бы шаг! Наш мост – удачный!
Взгляд будущего славный – там найти?
Забыть любовный взгляд бы этот мрачный.
Будь твердым, мой не первый шаг!
Мечта последняя, скорее забывайся!"
Ты ж долгожданный... крепни, Враг!
Узнай меня! И тотчас же решайся!
54 И говорим – о разном.
Ещё в конце 19 столетия было тонко и образно подмечено: ученые, как бы в качестве наседок, стали чаще нести, да только всё мельчающими яйцами, преобразовывающимися, о чудо! во всё более и более толстые книги!.. Здесь мужественное попадание в цель.
Ввиду ещё и удручающей феминизации научного движения в течение 20 столетия можно прийти к весьма интересному, пусть даже «несерьезному», но щекотливому, пророчеству: когда-нибудь явится в этом священном ученом мире свой собственный «антихрист»! Этот мужественный «научный член» совершит поистине героический, что значит «безбожный», поступок-переворот, и докажет, что наука уже не какая-нибудь там «наседка», но... завладевающая «стальными яйцами»!
Ничего подобного не имеется, конечно, в настоящем у "научных членов", – можно сказать, бросив хотя бы поверхностный взгляд на эти вялые кабинетные растения. Да, пускай, во мне заговорил какой-нибудь позорный«физрук», требующий от запыхавшейся черни – здоровья; но надо же будет всё-таки стартовать – к благородству... здоровье здесь – приличествующая опора!
55
Ну, скажите, кто не знает эту детскую хитрость какого-нибудь научающегося плаванию, эту наивную уловку: это как бы показушное ощущение – уже безмерного отдаления от себя дна. И вот радостная молодая maman, ловящая берегом на себя лучики южного солнца, безнадежно ликует по поводу подвига своего любимого сына, по пузо погрязшего в иле...
Но разве история эта не перспективна? Совершенно преждевременно радуется эта добрая родительница, совершенно поверхностная!
Быть может, этот обучающийся таким вот самостоятельным и где-то хитроватым образом плаванию молодой талант имеет порядочные задатки и ... в том числе – к философии. Кажется, что здесь-то тогда и нечего радоваться?.. Но говоря шепотом, всякое дно и существует иногда для того, чтобы от него оттолкнуться.
Но мы видим, что для этого ученика не находится разницы между "оттолкнуться" и "поплыть"; и в его случае, конечно, дно не смертельно и где-то прощает и даже ласкает. Да только ничего не изменится, т.е. не разъединится, с обретением как бы смертельных свойств дном, а юношей – окончательных навыков плавания! Конечно, любой, даже самый бывалый, пловец рискует утонуть, но это и никоим образом не говорит о пользе какой-либо клеветы в адрес плавания! Наоборот, хороший жизненный пловец соображает, что его «жизнь» и «дно» есть то целое, которое, естественно, может и убить! но может и гармонично развить талантливое тело, т.е. все его способности.
56
Вы хотите достать вершины пирамиды? Есть такое непреодолимое желание разгадывать, мудрецы, "закулисье", что при виде уже первого встречного символа истекаете, как пес, слюной? Жаль для вас, конечно, что в таком случае природа не наделила такого страстно-прекрасного "охотника" – собачим носом! Это ясно, потому как если бы нюх при вас наличествовал, было бы тотчас понятно: глаза обманули и что совершенно нечего тут "вкусить" своим нацеленным ртом. Ибо существуют загадки, которые загадывались не для "разгадывания", существуют удивительные лестницы удивления...
Но вы видели на "вершине" – "глаз"?.. Но так вы клевещете на сегодняшнее "всемогущество", в чем оно по-настоящему совершенно не нуждается! Современное "всемогущество" непременно не должно себя понимать такой вершиной, какой её хотят понимать за прилавком – торговки.
Отсюда вы ничего ещё не "видели" и ничего не достали. Боюсь сказать вам, черные копатели, что Вершина... ну да ладно... мы, может быть, говорим – о разном.
58
Бывают настолько весомые и обремененные люди, что повсюду теряют и теряют частички своей универсальной, поддерживаемой значимости, которая тут же отяжеляет и без того не очень-то легковесного, закручинившегося соседа.
Так скажем "чернь" – бесконечно тяжела, но и всегда недовольна своей как бы несправедливой невесомостью! Что-то мне подсказывает, здесь, подобно какому-то спящему и серому вулкану, возвысилась налицо грандиозная Опасность! Если какой-нибудь несчастный, поседелый в собственной келье, мудрец массово надоумит, сделает возможным, это явное ощущение чернью – собственной тяжести, собственной перегруженности, нагроможденности, то такая сказочная планета тотчас рухнет, потерпит поистине космическое кораблекрушение! И далее, как мы уже предполагали, что этот корабль – единственная надежда Жизни... в целой Вселенной! то...
59
Одному испытанному мудрецу пришлось заявить однажды в лицо экс-декаденту следующее: "Это даже и не декаданс! Здесь, увы, уже тошнотворная шутка – стабильно-хорошее настоящее... здесь им, как бы проснувшимся, хочется не просто многого не делать, а хочется уже и вовсе не делать. Мне как-то становится и страшно представить ваших верных, также вдруг отчего-то опомнившихся, последователей, которые и плюют-то в никуда, просто потому, что именно лень! ловить собственные плевки своим же лицом: они устанут от ветра, а не от собственного невежества! Во что выльются эти последыши «утершихся»?!
Почему так божественно не пугает безграничная высота, как неизведанное дно? Что же это за тоска? Что за испытание? Что за радость? Что за бессилие? Что это за подвиг, эта жизнь? Что по сравнению с ней даже самый волнующий, непередаваемый сон, волшебный сон!
Волшебный сон!.. но сонный блеск
Мне не заменит, нет, роскошный плеск
Раскатистого моря! Где волна,
Где жизнь зимой – рискует... где весна,
Где убежал от мудреца под парусом ответ,
Где я дышу, где мной играет свет,
Где стать попробовал художником вчера...
И так сказал позавчера: давай уже, пора!..
Но долго было скучно истине – одной.
Теперь она как будто бы рисует мной!..
И просит позабыть сокровища всех снов:
Всех красочных, бичующих, задумчивых богов,
Бывалых всех, во снах – нашедших всех!
Я забываю свой последний и неясный "грех"...
Так что во мне задумано и что предрешено?
Я жить, друзья, люблю! А жизнь – не всё равно.
Здесь – это главное! И здесь – всем вам ответ!
Вот и унынью – да! И смерти – нет?..
Нет, нет! И смерти пусть же этой – да!
Мой замкнут мир рожденный. Навсегда.
Так линия – навечно закрутилась,
Так в небе растворилась высота,
Так бездна в тьмы родные устремилась,
Так серый сон не досчитал до ста,
Так Я пришел к себе домой обратно,
Так жизнь рыбак без снасти не сидел,
Так от "любви" сбежала дева... безвозвратно,
Так минх угрюмый в келье поседел,
Так землю странник обошел – без меры,
Так завтра – никого никто не спас!
Так утонули в вечности – печальных "веры"...
Так вечно же – раскованный сойдусь с одним Сейчас!
60
И вот мне кажется, что уселся я на берегу этого невероятного, немало бесконечного моря... может быть, в самое что ни на есть "не вовремя". Ведь кажется нам сегодня оно почему-то особенно спокойным и непоколебимым. Эта наша земля под ногами, конечно же, утверждает, но и увлекает; знаю, что предвиденное завтрашнее путешествие, эта вынужденная суматоха, наше героическое плавание не имеет шансов сорваться по каким-либо весомым причинам, ибо один философ решил «ошибаться» во что бы то ни стало и дуть на воду этого восхитительностью манящего моря!
Ах, этот прирожденный противоречащий и отчего-то пресытившийся полусонными мухами-современниками... смотрите! как соблазняет он своими сомнительными, сто раз ошибочными как бы истинами-волнами – всё новых и не по сезону неусыпных поэтов! Смотрите, разворачивают они свои паруса, эти соблазненные всяким "антинаучным невежеством". Как долго страдали они от отсутствия именно такого настоящего, природного волнения, сплошь "ошибочного", сплошь ребячливого! Говорят, этот наш философ разразился уже целой россыпью мелочных ошибок, которые всколыхнули однако это безбрежно синее морское чудовище!..
"Ну, так и не существует такой мелочи, которой не вдохновился бы поэт!"
До завтра!
61
Отписываюсь заметкой в тридевятое будущее. Друзья, сегодняшние крайне эрудированные, множеством просвещенные, достойно воспитанные деятели искусств и другие благородные чего-то деятели мрут повально в замечательных клиниках Мюнхена, Тель-Авива, Нью-Йорка и в проч. клиниках не менее цивилизованных городов.
Поистине наши досточтимые, смелые! культурные мужи отмирают в стерильных условиях! Вот до чего может довести эрудиция, обчитанность, «высшее и неоднократно высшее образование» и другие необходимые блага «обнадеживающей» цивилизации. Ну что ж, пускай будущие герои и первооткрыватели космических вершин примут сей факт к сведению.
62
"Общее между Сократом и кем-нибудь из «нас» то, что оба не знают, чтС есть человек. Только незнание первого знает себя, как незнание, а незнание второго, ничего о себе не зная, выдает себя за знание".
К. Свасьян " Человек в лабиринте идентичностей"
Сеятель червеобразного существования говорит: "Я, мои бесчисленные, шелестящие друзья, ужаснее Сократа! Я душевно, совершенно, обалденно, опьяненно добропорядочное, поднебесное существо! И всех ваших остаточных и непуганых демонов уничтожу понятным, оттого понятым, здравомыслием. Один я заимел полное право заявить, и заявляю: я есть отец крючковатого рыболовного уважения. Я знаю то, что я всё знаю, мои многоуважаемые прихожане...
Знайте со мной: моим именем мы восхитим в последний раз! Победа... нет, нет, не за! нами, она перед нами; неужели мы не разумеем эту победу? Все эти победы-близнецы наги! Вот же они, привстаньте на цыпочки, жмутся у стеночки друг о друга рядком...
Друзья, мы – конец! Мы совершенный, румяный, столь долгожданный конец. Мы убедили! Ураа! стойкие соотечественники! Конец всякому страданию! Мы зашелестели этот мир, такой жестокий, но теперь уже впредь справедливый мир. Аминь".
63 Что есть опасности – жизни...
Моя прекрасная и дико достойная правдоподобному человеческому подражанию родственница совершит, должно быть, вскоре чудо, и поднимет из могилы в дни крайне светлой пасхи – какого-нибудь мертвого...
Но не затем тот, так сказать, "воскреснет", чтобы вновь порадоваться жизни! Нет! Лишь затем, чтобы перелечь куда подальше, и не слышать более – толковых и жизненных, в десяти из десяти случаях истинных, рассуждений... Во имя потустороннего спокойствия он вновь одухотворится! Это как бы и есть шестьсот шестьдесят шестой удар под дых даже «Воскресению»...
Уже сотни тысяч лет, со времен ещё первой беготни человеческой, сама жизнь понимала: перед какой опасностью теперь предстоит, над какой пропастью клеветы она в состоянии очутиться, а отныне уже прямо балансирует, словно канатоходец. Но я бы и не допустил, что она как бы не разглядела в стародавний момент этот гранд-риск (человека), оттого "вляпалась", так скажем... по недоразумению...
Как кажется, должно же когда-нибудь стать хотя бы на миг ясным, зачем этот риск вообще ею был задуман... Слава! этой рискующей Жизни.
64
Хотелось бы рассказать о нескольких открытиях, настигших меня за этот неполный год, открытиях, несомненно, чудесных и величественных. Их всего два. И оба принадлежат области музыкальной, несмотря на то, что одно из них – это "Гиперион", принадлежащий Гельдерлину. Помимо же "Гипериона", потряс меня как следует Доменико Скарлатти.
Что касается "Гипериона", то это необыкновенно музыкальное творение! Увы, не знаю, послужило ли оно вдохновением какому-либо доброму композитору... если же нет, то это невообразимо печально. В этом сочинении мастера зашифровано что-то колоссально-музыкальное!
Скарлатти не нуждается ни в моих описаниях, ни в чьих-либо иных набросках. Просто невообразимо! Я едва ли без "выходных" слушал гения месяцами! Моя вменяемость уже давно стоит одной ногой, так сказать, за чертой... но в продолжение нескольких месяцев она не просто занесла вторую за эту самую множеством уважаемую грань, она там поистине плясала!
И я бы хотел предостеречь вдумчивых и способных от как бы праздного, хитроватого открытия – "Гипериона". Так как это есть великая вещь, она прекрасна, словно жизнь! И, пожалуй, может легко убить.
65 Тоска
Да, я могу уверенно сказать: я знаю Тоску. Конечно, она не мой лучший друг, но сколько раз я с ней советовался! И она всякий раз подавала мне свои решения. Отчего-то не хочу я подумать о том, что Тоска – ко мне привязалась... этого не может быть, но какие-то теплые отношения между нами сложились, это правда.
Знаете, Тоску невозможно взять за руку; сказать шепотом, у неё рук нет, поэтому к Тоске всегда как бы тянутся; либо печально, принимая то и дело задумчивые позы, сносят сам факт её существования.
Забавно, что за аурой этих теплых наших встреч я забываю спросить: о чем ты Тоска? бесконечен ли твой переход? Да, да, Тоска – путешественница, или, может быть, странница. Она бы стала плохой матерью, – вот о чем проговорилась однажды в годы, когда я тащился за ней особенно, словно маленькая старая собачонка. За то время я многое не понял и дважды погиб.
Но, сказать уверенно, после этих смертей я похорошел: осанка моя приобрела вид приличествующий, выносливость умножилась, мысли оздоровились, потому просятся на воздух как никогда прежде! Глаз же моих не замечают вовсе! Видимо, во имя их святой глубины.
Однажды меня не опознала и Тоска... но за всей этой преобразившейся внешностью она нашла во мне доброе, сильное сердце! Я согласился. Прогулки же наши стали как будто короче, но невыразимо содержательнее, и я стал уставать. Именно! Оказалась, что её форма – непомерно превосходит мою, как казалось, роскошную! И поистине, меня, изможденного этими волшебными гуляниями, охватывает непередаваемая радость: может быть, и не надо "истинного"! Ведь, охваченная созерцанием моего преодоления и стремления, Тоска смеялась!
66
Подобно клоуну, нашедшему воздушные стены, в определенный высокий момент есть опасность просидеть в неприличном положении ожидающего. Что проходило и приходило едва ли не само на уютной, тесноватой заре творчества, здесь уже не пройдет... и не придет, даже прихрамывая или вообще на каких-либо списанных костылях.
Мир становится всё больше и больше, и всякая вселенная расширяется, становится богаче, изменяется, что-то в ней умирает, что-то рождается, что-то путешествует, но что-то возвращается. И если даже твоя точка опоры в этой жизненной сказке имеет в себе необыкновенное и наивысшее утверждение, то не забывай всё же о стремлении во имя лучшего здоровья, которое позволит тебе видеть ещё дальше, слышать ещё четче, расти ещё выше и находить ещё то, что непременно по сути своей разбегается, удаляется, значит реже встречается!
