Текст книги "Возникновение(СИ)"

Деяния. Пламень.

1 И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах.

Откровение

Чистая мысль. Чистая мысль чиста... горы пылают – от чистых мыслей! Блестящи мудрецы – на истинных горах. Но он был вынужден Вас оставить, посыпав голову горным, нетронутым снегом. Ибо принял он близко к Единственному Сердцу отчаянье, возопившее к горам: «По правде сказать, и не ваш это снег, блаженные, седовласые воры!» Так неведомые доныне ворчуны назвали Богов – ворами.

Там, где он теперь приучен дышать, не живут чистыми мыслями и больше всякого здесь верят... в воровство. Здесь дышат этой абстракцией даже праведные из них. И потому наиблаженный смотрит с недоверием здесь на всякую высоту. Смысл дарения отсюда сгинул, убежал в невероятные пустыни... небесам здесь больше не доверяют. Не доверяют, потому как достаточно во Вселенной – шустрого, резвого, светлого, темного, призрачного, сбивчивого, с а м о с т о я т е л ь н о г о!

Мы идём, Старцы, далеко не чистыми тропами;

За восточной звездой ползём жирной землёй, окопами.

Я мог бы им тотчас Ваше имя назвать и во что верите,

И когда Вы им Слово первое сказать доверите!

Но проповедник всякий здесь – пошлец неясный,

И рушится мост наш под рокот ужасный!

Нам есть ещё ночь, чтоб несчастье поправить,

Но звезды не могут нас к Делу наставить...

Я очень устал. Небесный свет – тщетен.

Костёр наш дымит, и со звёзд он приметен;

Тело знобит, а в немедленных сферах

Мысль исчезает в бездарных примерах ...

Желают чумазые лица – "как надо".

Я в ночь пожелал бы чистого «яда»!

Я очень устал... небесный свет – тщетен.

Восходит луна, не скрывая отметен,

Что были насажены кровью и блеском...

Кровь нынче ж не огнь, а правда – не веска.

Безмолвное зарево, смысл Пожара

Рук серых не греет. Дымит наша кара,

Слезит, не внушает и душит волненье.

И млечный наш путь – лишь пустое теченье!

Сверкнула, упала... "Звезда, ты не ново.

Пусть тот, кто устал, найдет для нас слово".

Горние Мудрецы, мы снова движемся. Таков наш смысл... демонический ли смысл? Я сам лично этого демона крылатого ношу под сердцем и никому его не доверяю, ибо я не могу прослыть бессердечным на этой земле. Демон хочет спастись! Molto bene, – отвечаю я демону. Многие принялись корить меня: Демон говорит твоими устами!

Хорошо, – отвечал я многому. – Но поистине ли вы знаете толк демоническим наречиям? Демоническими ли речами вы были движимы и раздвижимы?

Тушите костры! Утро! Вдохновенное утро! Сколько всего прекрасного сочинялось в честь утра, в честь этой пробуждающейся души! Воспоминали ли вы, что такое душа, попутчики?

"Напомни нам, аксакал!.." – весело загоготали они.

Солнце малиновое -

Пламя рябиновое!

От сна и сквозь ночь

Устремляется прочь

Безумно-ясная,

Чисто-прекрасная -

В мир, невдомёк!

Как хрусталь, стебелёк -

На вспышки и грозы!

В лепестках розы

Укрылось ненастье...

Обнялось счастье!

А ветер кружится...

Звездам не спится,

Их лелеющий взгляд -

Дышащий яд!

Дышащий яд!

Над розой горя,

Расцветает заря;

Развевается холод -

Он вечен, он молод...

Движение, пир!..

Ниспосылается мир!

Чего не знают на горах, так это о печали Открытий. А я ведь вам вновь не открыл ничего нового, многие?.. Но ваш путь – мой путь. Наша цель, устремлённые, в том – чтобы собрать воедино мировую печаль и тащить... тащить, пока тащится, пока под горку, пока по ветру, пока не скажем мы ей: buona notte, печаль! Непосильная печаль! – мысль о горестных силах.

Будто в пустое пространство смотрю.

Здесь смерть, темнота, но, друг, я – не сплю;

Ступень подходящую тебе я открыл?

Ты ж вновь улыбаешься, ты себе мил...

Мы идём не спеша,

Мировая душа.

-В вашем обществе, попутчики, я от всего сердца разлюбил «завтракать». «Завтраки» эти надеялись на «завтра», в котором можно было бы «отзавтракать». Но мы действительно рано встали, потому, пожалуй, раскинемся под ветвями этого знаменитого, циклопического древа, под которым вы в надежде своей и нужде насытитесь. Я же помолюсь – ужину.

–Не расскажешь ли нам, величественный, где же ты научился "молитве к ужину"? – спросил отпетый старик, стоя одной ногой на краешке дупла и обрывая желуди. – Не таи, пожалуйста, от нас глупых историй!

–Сон мой – единственный мой кормилец, старик! Разве «себя» я кормлю ужином! Рвешь руками ты корм, который под твоим ногами, – об этом мне говорил вчерашний мой сон. Горе тебе, если бы я не отужинал, старик! Поистине, вам – завтрак, мне – молитва.

Но кого это вы так скоро привели, первые насытившиеся?

–Мог бы, наверное, ты и знать. Мудрец перед твоими очами! – отпустили в мою сторону со смешком позавтракавшие. – Он путешествует один, и мы поймали его в свои любопытствующие сети, этого царского рыболова, – пуще прежнего рассмеялись откормившиеся, – он поведал нам о том, что его трое попутчиков уснули под высоко-стоящим древом соседней пустыни!

–Поистине, друзья, вы ничего не поняли из того, о чем поведал вам этот вдохновенный Дух, ибо давно уже не время ходить в одиночестве! Вы те же самые спящие толкователи, как и те избранные смельчаки, отправившиеся за «Одиноким». Пустите же Духа, он опасен для вас несвоевременным прозрением, которое непоправимо и не истолковывается никаким образом.

Возвысились и падают приметы.

Пророчества горят, как в зное – лето!

Гремят литавры! Ангельские муки

Берут себя в лилейные, святые руки...

Мы ж топчем дым, взрываем грязь,

Рубиновая кровь – вся наша связь!

Стучим мы в окна, бьёмся всюду в стены,

А путь далек и так нечист, как все измены.

Швыряет ветер наугад, и море – стонет,

Оно всё видит: плот сей в сонмах волн утонет!

Не думай, не ворчи теперь, греби, мертвец!

Что ж хныкать нам о том, что пройден наш конец...

Нет вещества, нет сил, ты плачешь – в море;

Отчаянье святое: так сложилось горе.

Нестись и биться нам все сорок лет,

Но, может быть, у нас их вовсе нет.

Да, сокрушающиеся странники, у вас много дел: у нас не осталось времени даже для времени. Но в нашем положении, на этих болтающихся волнах, по правде, и не нужно никого такого времени, нам нужен только шанс! Но вы, расчетливые мужи, слишком мало вы доверяете шансу – ученого пространства.

Если же мы завтра в нашем бедственном положении устанем от себя с улыбкой на ртах, то вы обсчитались, правоверные; а пространство ваше - грусть! Тогда в нем вы и похороните своего Бога. Вы вместе со мной – убежденные верующие! Родня я с вами до последнего дня!

В образах светлица,

В надежде лица;

Свет солнца – знаем.

Взгляд твой – спасаем.

Беги – к берегам

По смышленым волнам!

Мысль твоя – остов,

Обитаемый остров!

Вслед за птицей свершений,

Как утренний гений,

Расправивший крылья

В мирах изобилья,

В мирах впечатленья,

В слезах приключенья,

Пронесся в просторе!

В глазах твоих – море

Горит сновидений,

Бурь и падений!

-Вас спас случай, меня же – вдохновение.

–Мы устали от случаев, мы задыхаемся от случаев! Научи нас вдохновению!

–Не хорошо спать днем. Я научу вас тотчас вдохновению! Нам придётся вновь окунуться в бесчинствующую, рискующую пучину! Но вы – полуголодные?..

–Случай не так плох, как показалось нашим носам, -перешептываясь, многие стали укладываться на белом прибрежном песке у северного, изобилующего бананами, тропика, – вдохновением нас не накормишь!

Я же уселся на берегу со ста четырьмя тысячами демонов. Они также перешептывались между собой. Из шепотов их я понял, что они по-своему рады спасению, а некоторые, особо совестливые из них, благодарили меня. Но моему телу не до вашей демонической благодарности! – ответил я им без теней сомнения и «самомнения». Я нашел их, совестливых, расстроившимися моей... неблагодарности.

И тут же вновь почувствовал, даже больше прежнего, теплоту и солнечный свет. Я предался воспоминаниям о чистоте:

В руках моих – цветок-лепесток...

Как ясен исток, твой исток!

Ползёт пятнистая букашка -

Колышется дивная кашка,

Заливается милая пташка:

"Мальчишка игривый, не рви!"

Движенье, раскройся... внутри!

Лунная майская ночь:

В саду грустит тихая дочь,

Дышит повсюду любовь -

Резвая, алая кровь!

Но дочери – Верность найдется ль? -

Утром свет разольется,

Лилейный бутон распахнется!

Просыпайся в надежде, дочь!

На лугах зацвела всюду ночь,

Дыши чистотой,

Дыши новизной!

"Мгновенье, мгновенье, замри!" *

Движенье, раскройся... внутри!

Все до единого демоны гулко разлетелись... и дивятся на меня откуда-то сверху, и даже с каким-то пренебрежением дивятся. Видимо, ангельская честность присуща, между прочим, и демонам. «Отец наш – отец лжи!» – какое благородное признание! Слышите ли вы меня, «моралисты»? Вы не доросли ещё до такого темного признания, но только толкуете на роскошествующих церковных субботниках и напускаете вокруг собственного идола, этого вечного патриота, номинированные, высокопарящие подозрения.

"Не расстраивай нас, – загрохотал один из темных со своей высоты, – мы не заслужили последнего оскорбления и такого сравнения поистине с мировым нулем".

Пути к оскорблению (полдник, встреча с семью)

По правде сказать, презираю я дневные сны. Эти сны мне напоминают больше всякого сон растений. Неужели не противится сознание ваше дневному сну? Разве кровь ваша – кровь овощей? Не потому ли так безответственно проливалась ваша кровь, которая названа человеческой? Убить человека – всё равно, что разрезать арбуз! Неужели коронованное и избранное ваше всё представляли собой... только безмятежных бахчеводов?

Распять без права переизбрания! – но этот дикий, фарисейский лозунг никогда не касался ваших бахчеводов, как бы не видоизменялось это «переизбрание». И стоило только бахчеводу встать на жалкие ступени вашего сознания, он тотчас же вас распял на правовых полях... без прав переизбрания! – Вечная бахча – вечная доходность!

1ый проснувшийся: если я только правильно понял, этот глупый и недальновидный политик нас оскорбил?

2ой: И не только нас!

3ий: Да и моего деда, кажется...

4ый: Нет-нет! Мы всё правильно поняли!

5ый: Не может быть! Какая воинствующая серость! Кому ты обязан жизнью?

6ой: По-моему, это не всё! Оскоблен даже наш всеякрест!

7ой: Этому дьяволу не место среди нас!

Под деревом Буддхи

Давно уж как серебряная вода

В сказке детской, ледяной повисли

Мои полусиние, прозрачные мысли...

Кристально-белая моя тишина

Под желтым огнем серебрится,

Резвится, храбрится, ей звездной ночью не спится!

Лишенная счастья и время, и сна,

Бежит по туманно-снежным полям одинокой

К вершине, сверкающей в вечность, высокой...

Закаляют надежду её – холода;

Обнимут, рядят в опьяненные силы,

В густые, ала-цветные, как рай, переливы!

Вечно текущая, вечно зовущая, вечно одна;

Дайте подруге нашей прелестной – дорогу.

Спешит беспристрастная... к вечному Богу!

Обнадеживающие тени этого вековечного древа... оно всеми своими едва зазеленевшими тенями располагает к молчанию. Утро... либо полдень, либо вечер, либо просветляющая ночь, – всё величественное, кажется, погружено в один единственный листок всепроникающего древа...

Зачарованные тени... текучие, успокаивающие тени... молчание блаженствует, молчание забирает меня в самый центр млечного пространства... Ах, животворящая, млечная река, питающая мою молчаливую вечность...

"Но молчание – лучшее зло!" – Ах, молчи, молчи, алая роза, возродившаяся роза! Позволь только тихо полюбоваться тобой, моя рождающая истина...

Темный разговор

–Они оставили спасительный берег и выдвинулись по запыленной, шлаковой дороге в путь (он назван у них шелковым), по направлению к "Пекину", окрыленные пророческими способностями, к новым, кажется, свежим горизонтам и счастьям. Яблоко упало им в удачливые руки!

–Я слышу уныние в твоем голосе... почему ты не выдвинулся вслед за ними? Или ты не хозяин этого насквозь искусственного яблоневого сада?..

–Ты сам это прекрасно знаешь: быть сказочно-призрачным героем или стервятником всякого рода абстракций – это не очень-то и сущее дело.

–Значит, желаешь ты только сущих дел... Поистине, я приобретаю жалость к тебе, потому предлагаю разделить со мной изгнание. Ибо, Демон, нагнав их, ты введешь их в не-сущий, дикий страх! Отчаявшись, они уничтожат твою сущую мечту, о честный страдалец, они уже будут и на это способны!

–Моя возможность – отныне пусть будет в твоих руках!

–Но мой дух желает рукам моим... аскезы!

Из снов моих я вижу, что ты не очень-то и доволен... Но кого ты теперь желаешь задушить, темный?! Вперед! Это был мой и твой выбор, то есть наше Решение!

"Изгнание – страх,

Мой явственный крах,

Мрак подземелий

И гнойных веселий,

Смазливая гадость

И грешная радость,

В пустыне – безмерность!

Сгорит наша верность!

Пустынное пламя...

Горит наше знамя,

Горит наша вечность!

О, где ты, беспечность?

И жмурится пенье,

В песках нам – паденье!

Прощай, нам не выжить,

Себя лишь бесстыжить!.."

Лети, демон, прочь!

Звездная ночь!

В возвышенном там

Отдайся ты снам...

Моим, демон, снам!..

Прожитое Видение

Когда сходила ночи тень

На зацветающие нивы,

На небе светлый, словно день,

Явился комонь златогривый!

Под светом острым ранних звезд

Его я чувствовал дыханье;

Был взгляд его бездонно прост,

Неся небесное посланье!

Желанья детства вспомнив я

И, развернув воображенье,

В момент один седлал коня -

И понеслось вперед Движенье!

Был прежде слаб смотреть назад

Без страха и без рассуждений;

Но в этот миг безумно рад

Был бросить взгляд на мир везений!

Как я был горд! Скорее нет,

Я был неряшливо доволен,

Что выпал миг запомнить Свет,

Чей луч навечно, всюду волен!

Он лился точно предо мной

И заключал в себя Живое,

Овеян чудной теплотой...

И мы в него вонзились двое!

Нас переняла широта.

И вот тогда пришло волненье:

Я вздумал то, что Смерть проста,

Но в ней, топочущей, движенье!

Я мысль эту приковал,

Да тут вдвоём перевернулись!

И верный друг мой умирал,

Когда глаза мои проснулись.

Глаза мои проснулись на горе Сионе, в предрассветный час. Предчувствие тепла меня приковало полностью – к выстраданной, обетованной земле... и я, воодушевившись, вынужден был преклонить колена. Простор открывался невероятный до той самой степени, от которой возникает невежественная дрожь. Многое пугается этого простора, зачарованного бесконечностью – и тогда многому нечем дышать, а кровь стынет в его жилах. Тогда он понимает себя как гостя в этом непомерном доме. Разум его изобретает стул и стол, и он принимается... за творческую работу... Он здесь только гость, ничем не обеспеченный гость в необеспеченном доме. «Почувствуйте, – ёрзает и стенает он на стуле, – как холоден и враждебен к нам этот дом!»

Но всё-таки рассвет... и растекается по ароматной, свежей земле теплота... это уже не то божественное предчувствие, что витало и пророчествовало прежде в этом одухотворенном пространстве...

–Кому ты столь глупо заговариваешь зубы? – залепетал с верхушки одиноко-стоящего степного тополя темный. – Не перед твоими ли глазами Храм, бесценный Храм?

–Ты давно перед его глазами. Просто ты только сейчас это узрел. Слезай с тополя, нам предстоит пророческий путь!

–Это, видимо, счастье моё – тебя видеть! – буркнул поджарый ворон и понесся нехотя вперед, рассекая золотой утренний воздух.

Небеса Храма и встреча с выпрашивающим милостыню познающим.

Конечно, блаженно моё воспоминание! Настал второй мой радостный день! Стоит, пожалуй, снять свой санбенито, изношенный пустыней, с плеч. Взгляд мой не может врать, и всё, что я в силах здесь видеть, мне отвечает тем же – вечной Правдой. Что значит теперь иллюзия? Что значит теперь обманчивость? Посмотри в свои глаза... и ответь им! Один ответ, одно сердце, один Бог.

Вперед меня выпорхнул "из" Храма ворон и размашисто полетел. Тогда перед моими глазами забронзовел в позе, вызывающей огонь на себя, просящий милостыню познающий. Он протянул в надежде левую руку ко мне, правой же, указывая, воткнулся в небеса и так начал своё обращение:

–Мир ли ведал столь дерзких, богоподобных богохульников!

–Поистине, я рад такому твоему приветствию, – ответил я, по-прежнему удивляясь его сухой, величественной руке, воткнувшейся в самое небо.

–Кого ты посмел ввести в Храм? Разве сердце твоё в ту роковую минуту не возымело в себе сомнений, несчастный? Где твой блаженствует страх? Или, быть может, он отбился от рук твоих и одичал в хороводах аборигенов на каком-нибудь девственном острове? По праву я жду от тебя раскаяния и освященной милостыни в мою пользу!

Я, безмолвствуя, отлучился и изловил ворона. Ворон же обернулся жемчугом. Я тотчас вник в пророчество и предстал перед "познающим"... застав его в той же вдохновенной позе.

–Возьми, заспанный чародей!

"Познающий", закряхтев и заскрипев, нарушив свою мировую позу, потянулся всеми руками и улыбаясь, за жемчугом.

–Возьми, – продолжал я, – сегодня сорвалось с петель и двинулось в пропасть первое вселенское убожество – твой обнищалый "эгоизм"! Небеса же Храма, как ты теперь видишь, не пострадали и остались на необъяснимом своём месте.

Через тысячи лет я встретился последнему в своей истории «городу». На его неприглядных, хохочущих улицах мне вверилось двое проводников. Они представились мне родней. Я не толковал им ни о чем, но только охотно доверял их искренней преданности. Вера водила меня то там, то здесь вслед за ними. Сам город не производил на меня искреннего впечатления. Он назывался Белым городом таинственного Белогорья...

Мы только что и делали, как гуляли по его ничегонезначащим, каким-то полумертвым, нулевым улицам. Это был один из обычных таких вечеров. Они шли весело вдвоем впереди меня по одному из неосвещенных закоулков. Мы остановились перед неизвестной (или известной) кучкой бараков. Мне показалось, что они были просто-запросто свалены друг на друга. Я остановился немного позади визеров. Тогда к нам навстречу вышел какой-то убогий нищий, имевший на себе совершенно обезображенное человеческое лицо и вороные глаза. Я немного подался в сторону от спин моих визеров, чтобы получше разглядеть эти глаза. Я их узнал. Я немного заволновался, потому как в последнюю нашу встречу находил эти глаза куда менее смышлеными.

–У тебя ключи, – бросил фразу в сторону нищего один из моих проводников.

Тогда этот нищий ворон впервые решился посмотреть в мою сторону, и тотчас повиновался.

Проводник взял ключи и повел меня к покосившейся двери одного из барака. Он толкнул дверь, мы вошли. Внутри всё как бы беспорядочно двигалось и шла какая-то служба... Волнение прошло, а дыхание захватило меня и унесло на невероятную высоту, откуда лился в мою сторону ослепительно-белый, чистый и весьма Личный, духовный свет. Я узнал этот свет... тогда я тотчас исполнился надеждой... свет узнал меня! Я узнал воодушевление! Я решился посмотреть вниз, я тотчас узнал Жизнь! Я проснулся!

Встреча с оскорбленными изобретателями.

Я вернулся домой, где мне была уже уготовлена встреча с семью оскорбленными (теперь же они звались семью изобретателями).

Я вошел в мраморный зал, где увидел их за круглым столом... они спорили. Прочтя моё лицо, они спохватились узнавать меня, хотя они всегда знали меня, весело заулыбались и попросили меня к ним как бы присоединиться.

–Ты наверняка знаешь, о чем у нас тут завязался спор, – буркнул в мою сторону первый изобретатель, нехотя выглядывая из-под очков двумя своими, исполненными философией, глазами.

–Ваш единодушный спор – о возникновении.

–Если же он столь единодушен, как ты вертляво выразился, то поведай нам поскорей о своём мнении! Слушать нас остальных, как мы понимаем, тебе ни к чему!

–Вы смотрите на возникновение, когда рассуждаете о возникновении. Когда же я говорю о возникновении, тогда я смотрю – на Лица...

Сделалась тишина на некоторое время...

–Этот подлец – подлец вдохновенный! – завопил председательствующий семерки. – Он теперь не просто оскорбляет нас, как это он делал на берегах островов, теперь он, неуемный, взялся оскорблять все наши выстраданные болью столетий опыты!

–Вы меня не очень поняли. Ибо ваши опыты не существуют где-то, а присутствуют здесь, потому как я не могу понимать ваши опыты отдельно от ваших лиц.

Тогда слово взял третий изобретатель, испытанный душевный врач и крысолов:

–Дураком ты умрешь в нашем доме, любезный...

Я оставался спокоен, но вдруг скорбь по человеку одолела меня – едва не плача, я тогда спросил у семейного терапевта:

–Что значит дураком?..

На меня тотчас из-за халтурных кулис были спущены десятки отрядов культурных псов.

Я очнулся майским утром в степи... во многих местах покалеченный и истолкованный.

Поля Иалу

Утро кристальное... небо степное,

С чем же ты миришься, счастье родное?..

Где твой куражится ласковый ветер?..

Один я гуляю, один в целом свете.

Где след растворился всей летней прохлады,

Где трудно постичь, чему звезды рады;

Где сам улыбнешься и огненным зорям,

Где шепот, стихия, где радость и воля!

Закрою глаза... здесь он, трепетный ветер...

Слова я теряю тотчас в белом свете;

Подхвачен, я "пленник", я в мыслях рассеян!

Мой друг – это мир, и для всех я потерян.

Но сон мой – в руках и расплывчата точка...

Вложу я в уста цветка-лепесточка:

"Плыви, уплыви ты не скошенным морем

Туда, друг, где хочешь, где можем, где стоим!"

Я от всего сердца порадовался этой мысли цветка-лепесточка и, наконец, приподнялся... и тотчас заметил два полупризрачных силуэта. Они неизбежно приближались ко мне. В одном из них спустя мгновение я узнал одного из визеров, услуживших мне добрую службу. Второй силуэт я поначалу принял за неизреченный и всеобъемлющий, как и всё это майское утро. Когда земля приблизила их ко мне, я принялся разглядывать в незнакомом лице всю мировую Тайну. Но постеснялся пойти до конца за этой вдохновенной мыслью, ибо я знал, что Тайна 21 год тому назад скончалась и была погребена под столом большой семерки.

Девушка, которую я прежде знал своим проводником, была моей сестрой, её звали Рита. Я её сам так назвал спустя 4 года после моего рождения. Она поприветствовала меня немного грустно, понимая всей душой моё положение, но поспешила учтиво удалиться, оставив меня наедине со своей «лучшей подругой», как она выразилась.

Я поспешил узнать имя «лучшей подруги». Она ответила, что «Анастасия»...

Значит, всё-таки воскресшая...

Я больше ничего не спрашивал... я тотчас откинулся на цветущую майскую траву и направился взглядом в разливающуюся, весеннюю синеву, чтобы ко мне столь явственно снизошла наконец долгожданная, истинная мысль – о Воскресении.

Ты только пойми, кажется, я беден и сер...

Но шепчемся в Храме таинственных вер!

Вечность твою и мою утешать – напрасно;

В сказке весенней ночь разгорается ясно!

Но лучше глаз моих я вижу молчанье,

Волненье безмолвное, сердец трепетанье,

Влеченье игривое, прелесть святую...

Я преданность к Высшему, Настя, взыскую!

Ты шепчешь: "устал..." Мне бы – сон-утешитель?..

Пожалуй, чуток я посплю, мой ангел-хранитель...

Босой, я несусь, улыбаясь, в беспечное детство;

Рассыпалось в небе ночном наше Наследство!

Убегай же со мной без сомненья, ретивая Дочь,

Тиха и невинна навеки – звездная ночь!

Как на праздник, на пир... зацветающий май!

Зацветающий май, зацветающий май!

Размышления Аримана

Не так часто бывает, что ранним весенним утром собирается с мыслями дождь, и начинает свой тонкий, безмятежный шелест. Густая, теплая пелена тогда буквально скользит по оврагам, окутывая собой зацветающие сады... капли, переглядываясь, упадают с листка на листок... яблоневый листок... видели ли вы во всей своей чистоте яблоневый листок! Кто она цветущая яблоня? Откуда такая божественная и вечно-женственная нежность твоя, прелестная яблоня?..

Тучи невероятно возвысились и заклубились – окрасившись в солнечные цвета... они потемнели! Сверкнула молния! Перекинулась тотчас, как мост, молния...от края до края!.. и тишина... гробовая тишина... и удар! Пробуждающий, долгожданный удар!

На одной из тополиных верхушек, не взирая ни на что, неподвижно сидел ворон. Он, кажется, чуял своё истинное пространство и высоту. Он остался верен... он верил в единственного, солнечного Духа. Какое ему теперь дело до изобретателей!..

Изобретательные коридоры

Сей дух сошедший пал.

А наш блистает синий пламень!

Бездушный, подземельный камень

Изгрызли мы! – он мудрость дал.

Ты, кто боишься, образ раскаляй,

Не торопись и наблюдай соединенья,

Впрысни ему нужды и разрешенья,

И от воды и воздуха – оберегай!

И не дыши! Эй, там, гасите свет!

Река не-сущая и сущая согрета,

Движенье, ритм и формула пропета!

Ей триста пятьдесят застольных лет.

Шипит... ты слышишь, шепчет опыт!

Сказать он что-то хочет, и... не м – о – ж – е – т:

Наверно, чистота – безумца гложет!

Быть может, его пугает коридорный топот...

Дух врал: Возникновенье невесомо!..

Но пятитесь... что съежились от страха?

Мы, всемером, ужель, недалеки от краха?

Как зеркала огонь! Знать, лица все знакомы!

... Кому знакомы?

Эй, там, включайте свет, невежды!