Текст книги "Мама по принуждению (СИ)"
Автор книги: Адалин Черно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Глава 23
Громко хлопнув дверью, выхожу в коридор. Почему-то хочется заплакать, хотя я сама не знаю, в чем причина такого желания. Наверное, после родов гормональный фон все еще не в порядке. И это мешает. Заставляет поступать неправильно и говорить то, что не должна.
Закрыв дверь, останавливаюсь и чертыхаюсь себе под нос, потому что даже после того, как меня открыто послали, я ощущаю вину и желание помочь. Сжимаю руки в кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони и иду на кухню.
Не хочет помощи – черт с ним!
Пусть изматывает свой организм, мне-то что.
Убеждая себя в этом, спускаюсь на кухню, открываю холодильник, достаю оттуда мясо и салат, аккуратно насыпаю в тарелку, а когда кладу контейнера обратно, взгляд натыкается на бульон.
Резко захлопываю дверцу и отворачиваюсь, правда, аппетит куда-то пропадает. Вместо этого начинаю открывать тумбочки и искать столик для завтраков. Наверное, я с ума сошла, потому что, найдя его, складываю туда свой обед, а после иду разогревать бульон. Когда все готово, ставлю на столик тарелку с горячим супом, приборы, соль на всякий случай, и салфетки.
По пути к Адаму корю себя за совестливость, отзывчивость и непонятливость, потому что полчаса назад меня откровенно послали, а я лезу дальше. У широкой двери останавливаюсь и буравлю взглядом деревянную поверхность. Почему-то перед глазами мелькают кадр за кадром того, как Адам пытается дотянуться до таблетки, как разливает воду и…
Навязчивые мысли ни к чему не приведут, поэтому толкаю дверь и вхожу внутрь.
Мужчина лежит все так же неподвижно. Теперь мои глаза быстро привыкают к темноте, я подхожу к столу, ставлю на него столик для завтраков, а потом огибаю кровать, присаживаюсь и начинаю собирать таблетки.
– Оставь и уходи!
Молчу и продолжаю делать то, что начала. Судя по тому, что бутылка с водой не открыта – таблетку от жара он так и не выпил.
– Ангелина, мать твою, оставь это все и выйди из комнаты!
Вторая фраза пробирает до костей, но и ее я игнорирую. В доме нет никого, кто бы ему помог, а дать ему возможность умереть – подставить себя и всех, кто был в этом доме. Кто знает, где он получил ранение, и не обвинят ли в этом меня.
Сложив блистеры в коробку, кладу ее на стол, беру упаковку в руки и выдавливаю несколько таблеток от жара в руку. Открываю воду и протягиваю ладонь Адаму.
– Выпей, тебе станет легче.
– Мне вызывать охрану? – он усмехается. – Они мигом выведут тебя отсюда.
– Вызывай, – киваю и кладу таблетки на столик. Туда же ставлю и открытую бутылку с водой. – Ты забыл, что у меня теперь есть телефон? Как только ты позвонишь охране, я тут же достану его и вызову скорую. А потом – полицию.
Конечно же, я лукавлю. Телефона у меня с собой нет. Он остался в комнате.
– Волнуешься? Или боишься?
Мне почему-то не нравится его будто угасающий, вялый голос. И присвист, который говорит о высокой температуре. Не раздумывая, подхожу ближе, прикладываю руку к его лбу и тут же одергиваю.
– Выпей таблетки, Адам. Пожалуйста.
На глаза наворачиваются слезы. Мне становится страшно от того, что Адам сдается и не хочет ничего делать. Я нахожу лишь единственное объяснение – у него высокая температура и он не соображает, что делает. Об этом не хочется даже думать, потому что по-хорошему ему бы сделать укол, но я не умею.
Сама не знаю, как мне удается уговорить его открыть рот и запить таблетки водой, но он это делает. После отворачивается и даже не смотрит в мою сторону, закрывает глаза. Суп стынет, мой обед – тоже, но сейчас как-то не до этого. Я наблюдаю за Адамом и, кажется, даже прислушиваюсь, дышит ли он.
Через минут десять его начинает пробирать озноб. До меня доносится стук зубов и прерывистое дыхание, будто он пытается согрется. В полутьме открываю шкафы и ищу плед, но нахожу лишь теплое махровое одеяло.
Еще лучше.
Накинув его на мужчину, принимаюсь подбивать края под массивное тело. Адам что-то рычит, но я его не слушаю, так как сейчас нужно помочь ему согреться. Еще минут десять уходит на то, чтобы он перестал дрожать. Когда я касаюсь его лба рукой, тот уже прохладный.
Выдыхаю.
– Ты… те… тебе нужно было оставить меня, – Адам продолжает умело играть в героя.
– Да, конечно, – отшучиваюсь, – в другой раз обязательно так и сделаю, а сейчас тебе нужно поесть.
– Ты собираешься меня кормить?
– Ты видишь здесь еще кого-то? – стараясь не показывать смущение, произношу я и стаскиваю с него верхнее одеяло. – Давай, ляг поудобнее, я покормлю тебя бульоном.
– Почему бы тебе просто не пойти к Родиону?
– Потому что он не голоден и сейчас мирно спит. Послушай, – вздыхаю, – мне есть, что тебе сказать, я в бешенстве после всего, что случилось, но не думаю, что пока ты при смерти у нас получится поговорить. Павел сказал, что тебе нужно набираться сил. Одного сна недостаточно, нужно поесть, Адам.
Он тяжело вздыхает, но не прогоняет меня, и я решаю, что это хороший знак. Суп едва теплый, но не холодный, поэтому решаю не бежать и не подогревать его еще раз. Собираю всю волю в кулак, сажусь рядом с Адамом на постель, беру ложку в руку и натыкаюсь на его пристальный оценивающий взгляд.
– Ты что и правда решила кормить меня из ложки?
– Адам…
– Помоги мне чуть подтянуться и тащи свой столик сюда, с рук, как инвалид я есть не буду.
Я поджимаю губы, потому что желание бросить все, поставить тарелку с супом и оставить его, слишком сильно. Вместо этого я лишь киваю, откладываю бульон и помогаю подтянуть его чуть вверх. Беру столик с едой и кладу его так, чтобы Адаму было максимально удобно.
– Садись со мной, – просит он. – Забирайся на кровать, обещаю, что больше не буду возмущаться.
Звучит заманчиво.
– Совсем?
– Садись. И извини меня, что я так… – он стискивает челюсти. – В общем, прости.
Глава 24
Обед проходит в полной тишине. Я медленно и молча поглощаю салат и мясо, правда, из приготовленного могу есть только огурцы и курицу с сыром: эти продукты Родион воспринимает хорошо. Помидоры же приходится откладывать.
К моему удивлению, Адам тоже ест в тишине и не пытается меня задеть. Значит, и извинялся он вполне искренне.
– Расскажешь, как все прошло с Машей?
Я дергаюсь. Ставлю вилку на столик и, повернувшись, внимательно смотрю на Адама. Сейчас он не выглядит таким собранным и ожесточенным, как в нашу первую встречу. Теперь он более умиротворенный, что ли, хотя на его лице будто застыла гримаса боли.
– Знаешь, – резко начинаю я, но весь запал высказать ему все, что думаю, куда-то испаряется.
Разве сейчас время высказывать?
– Ты замолчала, – замечает он и его губ касается легкая улыбка.
– Не знаю, что сказать, – отвечаю честно. – Еще утром мне хотелось тебя растерзать за то, в каком положении мне пришлось оказаться, а сейчас…
– Что-то изменилось?
– Все изменилось, – горько замечаю. – Например, что я теперь не смогу уйти, зная, что Маша считает меня матерью. А еще меня мучают угрызения совести, потому что я вижу, как она сомневается, как смотрит на меня, а в ее глазах читается страх. Она боится, что я уйду, представляешь? – с нотками истерики признаюсь ему. – Оставлю их с Родионом на тебя и уйду. Маша сказала, что тебе будет сложно с ними двумя.
– Это вполне в ее репертуаре, – он смеется, но быстро замолкает и смотрит на меня уже серьезно. – Ты собиралась уходить?
Я сглатываю. Собиралась ли я? Скорее да, чем нет. Будущее не ассоциировалось у меня с Адамом, хотя у нас совместный ребенок.
– Я не дам тебе уйти, – серьезно произносит он. – Ты родила мне ребенка, а Маша считает тебя матерью, – отрезает.
– Теперь уже да, – возмущенно произношу я. – Оказывается, так просто! Захотел себе женщину – купил, ребенка – тоже за деньги, маму для дочери – жалостью ни о чем не подозревающей дочки! Интересно, ты всего так добиваешься? Деньгами, угрозами и жалостью? По-другому у тебя не получается?
За гневной тирадой не замечаю, как говорю лишнего и как с каждым моим словом его челюсти сжимаются плотнее. Он злится, хотя причин быть недовольной у меня все же больше.
– Прекрати, – рычит он.
– А вот и приказы, – язвлю. – Так удобно. Деньги, власть, возможности и любая у твоих ног! Жена поэтому ушла? – спрашиваю то, чего явно не должна, но даже если бы в этот момент я думала, все равно не замолчала. Хотелось сделать ему больно, уколоть, ужалить, сделать или сказать что-то, чтобы вывести его на эмоции, ударить так, как и он меня.
– Я сказал – хватит! – резко произносит Адам и быстрым движением отшвыривает столик с посудой на пол.
Звон разбиваемых тарелок эхом отдается внутри, а жесткое тяжелое дыхание Адама режет по нервам. Он не просто злится. Он в ярости. Смотрит на меня так, что все слова и мысли куда-то резко пропадают. Между нами жалкая пара сантиметров, его руки сжимаются в кулаки, а взгляд лихорадочно горит. Мне кажется, что еще мгновение, и он набросится на меня, поэтому не долго думая, хочу отодвинуться и отойти подальше, но он не позволяет.
– Куда собралась? – гневно спрашивает и хватает меня за локоть.
Тянет назад так быстро и сильно, что я оказываюсь опрокинутой на спину, а он – нависающим сверху. Желание спорить и о чем-то спрашивать резко пропадает, когда я понимаю, что даже такой – беспомощный и измотанный, он сильнее меня. Адам с легкостью удерживает мою руку так, что я не могу пошевелиться, а главное, как ему удается, ведь он ранен и еще полчаса назад ему требовалась помощь, чтобы привстать.
Несколько мгновений мы смотрим друг другу в глаза. Свет в комнате приглушен, но даже так я различаю небольшой круг вокруг радужки глаза. У него линзы? Почему-то это осознание вызывает во мне недоумение. Я тщетно пытаюсь понять, почему, но на ум ничего не приходит.
Вместо этого я вижу, как лицо Адама приближается ближе. Он оказывается в паре сантиметров от меня. Так близко, что в нос тут же ударяет ощутимый запах мяты и сандала. Я делаю глубокий вдох и непроизвольно закрываю глаза, наслаждаясь опьяняющим чувством, что разносится по телу.
В голову резко вклинивается Андрей и его настойчиво-приторный аромат недорогой туалетной воды. Именно из-за нее я на долгое время забыла о том, каково это, когда ты наслаждаешься своим мужчиной, когда прижимаешься к нему ближе, утыкаясь носом ему в плечо, и дышишь им.
Я слышу движение, а когда моей щеки в ласке касается рука, в ужасе распахиваю глаза. В ужасе, потому что воображение рисует Тимура. Его едва ощутимые касания на лице, запах, который даже спустя столько лет не забывается. Я вдруг понимаю, что именно в Адаме напоминает мне о Тимуре. Аромат. То, как эти мужчины пахнут.
Когда Адам рядом я не могу не вспоминать о нем. Не в силах не думать, как все бы обернулось, не будь Алиса беременна? Что, если бы Тимур был сейчас жив, а мы – вместе?
Нежное касание к щеке возвращает меня в реальность. Я фокусирую взгляд на мужчине, чье лицо находится всего в паре сантиметров от моего. Он смотрит на меня как-то по-другому, так, что поджимаются пальчики на ногах, а сердце начинает барабанить о грудную клетку.
– Ангелина, – его хриплый горячий выдох в лицо заставляет опомниться и чуть толкнуть его в плечо.
Этого оказывается достаточно, чтобы Адам перенес вес своего тела на другую руку и освободил меня от себя. Я же незамедлительно пользуюсь этим и вскакиваю с кровати, отходя подальше и в ужасе осознавая, что мы находились в шаге от поцелуя.
Нет, нет, нет.
Этого просто не может быть!
Только не со мной. Я не могу влюбиться в него хотя бы потому что он разрушил мою жизнь.
– Никогда не прикасайся ко мне, – с вызовом произношу.
– Ты моя жена, – замечает он.
– И что? Ты хочешь, чтобы и я сбежала?
Он замолкает и смотрит на меня тяжелым взглядом, а потом произносит то, чего я никак не ожидаю услышать.
– Мать Маши не сбегала от меня. И не бросала дочь. Она умерла при родах. Потеряла много крови, а неопытные врачи не смогли ее спасти.
Я пячусь назад. Не хочу слышать эти откровения и думать, что он гораздо лучше, чем мне кажется.
– Я не чудовище, – летит мне уже в спину, потому что я трусливо разворачиваюсь и выбегаю из его спальни.
Глава 25
– Мама! – я вздрагиваю, потому что все еще не могу привыкнуть к тому, что Маша так меня называет. – Ты что тут сидишь?! – с укором смотрит на меня. – Там папе плохо! Я зашла к нему в комнату, потому что никого не нашла, а он… там посуда лазблосана по комнате и я видела кловь.
Вздыхаю, а сама думаю о том, как же сейчас успокоить ребенка, чтобы она не надумала еще больше. Решение приходит быстро.
– С папой все в порядке, малышка. Столик я случайно уронила, когда мы ужинали, а так как Родион хотел покушать, должна была уйти.
– А кловь? – не унимается малышка.
Я вздыхаю, понимая, что Елена Эдуардовна тоже в курсе произошедшего события, как, впрочем и Анна Павловна, прибежавшая следом за Машей.
– Кровь папина, – соглашаюсь я. – Но это ничего страшного, просто… ему делали операцию.
– Опелацию? – Маша удивленно пучит глаза.
– Да, – киваю. – Аппендицит вырезали, – поясняю, понимая, что сейчас последует вопрос о том, что это, но нет, Маша понимающе кивает и произносит:
– Поняла. Это то, о чем мне учитель лассказывала. С папой сейчас все холошо?
– Да.
– А ты пойдешь к нему? Там эта посуда. Ему же нельзя вставать? – и смотрит на меня так пронзительно, что совесть, которую я только запихнула куда подальше и угомонила, снова рвется наружу.
– Пойду, конечно.
Как бы мне не хотелось не видеться с ним в ближайшие несколько дней и забыть о его существовании! Представить, что я все еще в своей квартире, жду мужа с работы и ношу Родиона на руках. Увы, маленькая заноза по имени Маша, которая так крепко залезла мне в сердце и разворошила душу, точно не даст этого сделать.
– А я с тобой пойду, – говорит Маша, не давая ни малейшего шанса на отступление. – Ласскажу папе сказку и дам таблетку, чтобы ему не болело, а то он молщился.
Выдавливаю из себя улыбку и киваю, переодеваюсь в удобную одежду, беру Машу за руку и веду в комнату к Адаму. Там она быстро приходит в себя, молниеносно забирается на постель к отцу и ложится к нему под бок.
– Сильно больно? – спрашивает и поднимает свою кудрявую голову наверх так, чтобы заглянуть отцу в глаза и все там прочесть.
– Нет, – выдавливает Адама и вопросительно смотрит на меня.
Я мотаю головой, мол, нет, ничего я ей не рассказала, а когда он изгибает бровь, закатываю глаза и говорю:
– Машуль, папе аппендицит вырезали, это не страшно. И через пару дней ему будет лучше.
– Палу дней? – она задумывается, а я вижу, как Адам расслабленно выдыхает.
Он что, и правда думал, что я стану рассказывать семилетнему ребенку о пулевом ранении?
– Учитель лассказывала, что восстанавливается олганизм не слазу. Тебе точно хватит палы дней?
– Точно, – Адам улыбается, но я замечаю, как он хмурится и будто вовсе не дышит. – У меня есть специальная мазь.
– Машуль, – обращаюсь к девочке, чтобы отвлечь ее. – Ты же обещала помочь мне. Сходи к Анне Павловне и попроси ее принести веник.
Она быстро кивает и слезает с кровати, ковыляя к выходу. Едва за ней закрывается дверь, как я подхожу к Адама и оттягиваю одеяло. На его водолазке проступило большое пятно крови, а сам мужчина выглядит не очень. Видимо, противостояние мне сказалось на его здоровье не лучшим образом.
Убедившись, что рана снова начала кровоточить, иду к аптечке и достаю оттуда мазь и лекарства, которые оставил Павел. Нахожу там те таблетки, что он назначил при кровотечении и протягиваю две Адаму. Странно, но сейчас он не противиться и не говорит, чтобы я ушла.
Интересно, на него так подействовала Маша?
– Нужно еще обработать рану и сменить повязку. Я сейчас уберу здесь, а ты постарайся сделать вид, что у тебя все в порядке. После я уведу Машу и приду, чтобы помочь тебе с остальным.
Говорю так, чтобы у него не возникло желания возражать мне. Раз уж Маша узнала о его состоянии, я просто не могу бездействовать и обязана сделать все, чтобы он поправился.
Сказав свою тираду, отворачиваюсь, беру в руки опрокинутый столик и начинаю собирать туда осколки посуды.
– Спасибо, – вдруг раздается за спиной.
Не дай бог мне в этот момент держать в руках осколок – точно бы порезалась, ошарашенная словами благодарности.
От необходимости отвечать меня спасает Маша, забегающая в дверь.
– Анна Павловна в колидоле.
То, что ей запрещено заходить в комнату к Адаму, я поняла еще тогда, когда она удивилась, стоило Маше рассказать о плохом самочувствии папы. Выйдя в коридор, забираю у женщины принесенный веник, не забывая при этом ее поблагодарить, а после возвращаюсь в комнату.
Убрав остатки осколков, выношу все на кухню и возвращаюсь в комнату, застывая прямо на пороге, потому что в Адам рассказывает Маше стишок, а та, свернувшись клубочком у него не плече, внимательно слушает.
Эта картина заставляет мое сердце сжаться сильнее. Я почему-то думаю о том, что воспитывать ребенка, да еще и девочку, в одиночку, не так-то легко, как может показаться на первый взгляд. Он ведь с самого рождения с ней, с пеленок. Наверняка и кормил, и носил на руках, и менял памперсы. Вот откуда у него решительности и уверенности в уходе за Родионом больше, чем у меня.
– О, мама, – отвлекается Маша, заметив меня в дверях. – Иди к нам, я подвинусь, – и хлопает ладошкой рядом с собой.
Я делаю глубокий вдох и двигаюсь к кровати, ложусь рядом с Машей, стараясь при этом лечь не слишком близко к мужчине, но у малышки на это свои планы. Она быстро хватает меня за руку и перебрасывает ее через себя так, что моя ладонь оказывается на здоровой стороне живота Адама. Она хотела, чтобы я обняла ее, а получилось так, что я обняла и ее, и одновременно вторглась в чужое личное пространство. Впрочем, Адам, кажется вовсе не против.
– Пап, ласскажешь еще что-то? А мы с мамой послушаем.
Глава 26
С момента ранения проходит несколько недель. Адам заметно поправился, стал вставать и, даже, уезжать. Будто и не было ничего, но я-то все помню. Поговорить у нас так и не получилось, потому что он тщательно избегает попыток серьезного разговора. Да я и не настаиваю, стараясь как можно меньше общаться и попадаться ему на глаза.
После последнего вечера, когда я вынужденно обрабатывала его рану, во мне что-то сломалось. Я вдруг почувствовала, что начинаю привыкать и больше не испытываю той неловкости, что была в самом начале. Это испугало меня и теперь при любой возможности я стараюсь избегать Адама.
Он, кажется, вовсе не против.
Тем временем, мы все больше сближаемся с Машей. Она приходит к нам с Родионом каждый день после занятий, а еще мы вместе ходим гулять. Малышка с усилием катит впереди коляску и рассказывает о том, что узнала нового от учителей.
С Адамом, по хорошему, поговорить бы о Маше и о занятиях, большинство из которых, я уверена, ей не нужны в этом возрасте. А еще о школе. Она ведь здоровая девочка, без отклонений и проблем, почему он не отдает ее в школу? Ей нужно социализироваться, в конце концов.
Поговорить хотелось, но я все никак не решалась.
– Мама, – кричит Маша, когда мы с Родионом выходим гулять, а она появляется следом и бежит к нам. – На сегодня всё, – она улыбается во весь рот. – Какие у нас планы?
– Погуляем, можно будет порисовать, как ты на это смотришь?
– А Лоди купать будем?
– Конечно!
От недавнего времени Маша помогает мне с купанием Родиона. Да и вообще она все сильнее привязывается к братику, а я – к ней. Сама того не замечая, с легкостью принимаю ее, как родную дочь, с ужасом понимая, что не смогу уйти и оставить ее. За это время она стала мне родной, но это ни капли не странно, ведь когда она на меня смотрит, мне хочется рвать на себе волосы, хотя я ни в чем не виновата.
Иногда Маша тоскливо так улыбается и будто со стороны смотрит на меня и Родиона. А изредка в ее глазах читается страх. Девочка успела привязаться и ко мне, и к братику, поэтому ей ужасно страшно, что однажды она проснется, а нас не будет. Я и сама не могу этого представить.
Интересно, Адам понимает, до чего довел меня и собственного ребенка? Осознает ли он ту ответственность, что взял на себя? Теперь нельзя будет сказать “Ангелина, в твоих услугах я больше не нуждаюсь, до свидания”. Я знаю, что по закону не имею никаких прав на Машу, но если вдруг Адам решит отправить меня восвояси, буду стоять на своем и требовать с ней встреч.
От этих мыслей по спине пробегает холодок.
– А вот и папа! – кричит Маша и смотрит куда-то за мою спину.
Там и правда стоит Адам. Облаченный в черный костюм и голубую рубашку, он стоит, спрятав руки в карманы, и смотрит на нас. Одежда ему безумно идет. В ней он выглядит настоящим бизнесменом, хотя я по-прежнему не знаю, чем он занимается. То ли руководит какой-то компанией, то ли занимается криминалом. А после пулевого ранения и госпиталя, я уже ни в чем не уверена.
– Привет.
Поравнявшись со мной, Адам вытаскивает из кармана руку, приобнимает меня за талию и прижимает к себе, целуя в висок. Он делает так всегда при Маше. Видимо, хочет показать, что между нами все в порядке, а малышка радуется, глядя на нас, правда, один раз спрашивала, почему мы с папой не спим в одной комнате.
Я тогда сослалась на маленького Родиона, а сама думаю о том, что и Адам об этом наверняка думает. Он ведь говорил, что это дело времени и однажды мы будем спать вместе.
– Как ваши дела? – искренне спрашивает Адам. – У меня неожиданно освободилась вторая половина дня. Проведем ее все вместе? – спрашивает у меня, а затем переводит взгляд на Машу. – Что скажете? Поедем в торговый центр?
– Ула! – Маша аж подпрыгивает от предвкушения.
– Адам, я не…
– Ну мама! – тут же вклинивается в разговор Маша. – Пожалуйста! Там же есть целый лазвлекательный центл для детей. И Лоди пола уже куда-то выбилаться!
Перспектива провести весь день с Адамом меня отнюдь не радует, но я соглашаюсь, потому что не могу отказать двум глазам-озерцам, смотрящим на меня с такой искренней надеждой.
Маша убегает одеваться, а я вдыхаю полной грудью и замечаю пристальное внимание Адама.
– Я знаю, что нам пора поговорить, – произносит он серьезно. – Давай проведем этот день, ни о чем не думая, как настоящая семья. А вечером, я тебе обещаю, мы поговорим. Сядем в гостиной у камина, ты задашь интересующие вопросы, я честно на них отвечу.
Он говорит так искренне, что я почти верю, но на то, чтобы провести весь день вместе, соглашаюсь. Маша будет в восторге, да и я не была нигде, кроме этого дома, да и то… большую его половину я даже не видела. Нам действительно пора поговорить. А сегодня – просто отвлечься от рутины, в которой я медленно стала угасать.
На прогулку я собираюсь быстро. Как бы мне не хотелось выглядеть идеально, я отдаю предпочтение удобным кроссовкам, джинсам и светлому джемперу. Когда мы спускаемся, Маша с отцом уже ждут нас внизу. Она облачена по-простому, но несмотря на это – похожа на принцессу. На ней тонкие лосины и платье-туника, модные кроссовки с изображением ее любимых героев мультфильма Монстер Хай и сумочка через плечо.
– Шикарно выглядишь, зайка, – произношу, приседая и поправляя перекрученный рукавчик.
– Сама выбирала, – она гордо вскидывает голову и царской походкой идет к двери.
В автомобиле уже оказывается два автокресла. Одно – до Родиона, второе – для Маши. За несколько минут мы размещаемся, а после трогаемся с места. Уже в торговом центре понимаю, насколько мне этого не хватало. Жизни. Людей вокруг, кафешек, улыбающихся детишек, развлечений.
По прибытию мы сразу же идем в детский центр, чтобы Маша могла развлечься. Родион на руках у Адама, но он, кажется, вовсе не против, наоборот, крепко прижимает к себе сына и бережно обходит людей. Мы взяли с собой коляску, но сейчас в ней нет необходимости.
В центре Маша пробывает около трех часов. За это время я успеваю покормить Родиона дважды и проголодаться. Мы решаем переместиться в кафе, делаем заказ. Родиона перекладываем в коляску, чтобы он смог поспать и не мешал нам отдохнуть.
– Я на минуточку, – произносит Адам и уходит в сторону туалета.
Я же думаю о том, что сегодняшний день – один из лучших, правда, когда поворачиваю голову на шум только прибывших гостей, замираю, потому что вижу в толпе Андрея за руку с моей лучшей подругой Соней.
