Текст книги "Наследие белого дракона (СИ)"

Автор книги: Ада Лисовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Глава 41. Сероглазая королева

Ламора стояла на краю обрыва и смотрела в бездну. Звёзды ярко вспыхивали и гасли, освещая две маленькие фигурки возле пропасти.

Девочка с белыми волосами стояла рядом с широко распахнутыми глазами и даже не моргнула, когда Ламора поводила рукой перед её лицом. Императрица взглянула на свою ладонь и с удивлением не обнаружила на ней следов крови, что оставила на ней эта девочка. Её дар проснулся поздно, а разум был слишком слаб. Такой же проклятый дар.

Ламора ещё раз взглянула на неё, точно видя в чертах образ своего брата. Она была уверена, что почувствовала покалывание в пальцах, когда коснулась потомка Арама. Такое же, как в тот раз, когда их с братом руки соприкоснулись сотни лет назад в подвале. Покалывание, седые волосы брата, его изгнание и… фальшивая смерть. За это она винила себя. Слышала его шёпот во снах тысячи раз и просыпалась с мольбами о прощении. Каждый раз он винил её в своей смерти. Каждый раз проклинал.

Теперь Ламора знала, что Арам не погиб. Он мог пробудить дар так же, как эта девочка. Его тело отзывалось на дар Ламоры, резонировало с ним. Он мог пробудиться, но вместо этого был изгнан и позволил Море встретить эту девочку, передав силу своим потомкам. Сколько их ещё было там, внизу? Скольких таких, как Ламора, Арам и это дитя с цветком в волосах? Проклятие распространилось внизу. Ей придётся сжечь их всех, выжечь эту заразу раз и навсегда, даруя следующим поколениям чистоту. Как и хотела их мать.

Мора протянула руку, чтобы коснуться растрёпанных волос девочки, а потом отшатнулась. Рука прошла сквозь неё, и образ её заискрился. Они обе бестелесны, оболочка осталась где-то там в замке, среди неразберихи, огня и восстания.

– Дитя? – шепнула она, но девочка лишь моргнула, не в силах оторвать взгляд от звёзд перед собой. А потом во тьме появилось ещё кое-что. Он был далеко, но Мора была уверена, что видит парящего меж звёзд дракона. Так далеко, что не представлялось возможным позвать его. Ламора нахмурилась, а когда моргнула и открыла глаза вновь – картинка сменилась. Девочки рядом не было. Была холодная земля и рваный плащ, служивший одеялом. Охапка листьев под головой и пот, пропитывающий одежду и волосы.

– Прости, – тяжело дышала маленькая Мора, схватившись за голову и заскулив посреди темного леса. Голос матери приходил к ней всегда, когда девочка валилась от усталости и уже не могла отгонять от себя сон. Драконица погибала в своём огне каждый раз, и каждый раз винила в этом Мору. К ней присоединялся Арам. – Я проклята, проклята! Умоляю, простите меня, мама, брат, Люси! − кричала девочка всем, кого любила и кто теперь был мёртв из-за неё, и рвала на себе волосы, умирая от отчаяния.

Лёд расползался по стылой земле и убивал растения и цветы. Насекомых и маленьких зверьков. Вокруг неё смерть.

Послышался морозный треск, и картинка разбивалась вдребезги, отбрасывая Ламору в новую реальность.

Тёплая рука принца гладит её щеку, и голоса в голове утихают. Крики матери становились тише рядом с ним. Огонь бушевал в его крови и отогревал её. Был её солнцем. Мора смотрит на рыжеволосого парня с ямочкой на щеке и не может оторвать взгляд. Он смеётся, обнимая её и кружа посреди зеленого поля, и от этого становится тепло.

Девушка и парень стоят возле цветочной арки и смотрят друг другу в глаза. Их руки сомкнуты, они почти одно целое. Скоро у её принца коронация. Свадьба пройдет после празднеств, и Ламора подарит своему императору сына или дочь. Она знала, чем это грозит, но привести в этот мир малыша, похожего на императора, хотела сильнее всего на свете.

− Клянусь, − сказал Дремор, держа за руку свою Ламору.

− Клянусь, − прошептала она, смаргивая слёзы и ощущая желанную тяжесть брачного украшения на шее. Его солнце и танцующее пламя её рода слились в одно. Теперь она не просыпается в ночи, рыдающая от страха и вины. С ней рядом её солнце.

Треск снова раскалывает яркую картинку на части.

У девушки рядом с её императором рыжие волосы. Он касается их и заправляет ей за ухо, нежно улыбаясь. Не так, как Ламоре. Её волосы были пропитаны смесями трав и цветов с щепоткой магии. Ламора не любила, когда их кто-то трогал. Девушка смеётся и исчезает за воротами замка, и Ламора прячется за угол, уловив помрачневший взгляд императора. Он возвращался домой. Глаза его более не излучают свет с ней рядом. Все клятвы перед Праотцом Драххаром были забыты. Мора чувствует, как дрожат её внутренности. Отступивший холод вновь заполняет её, заволакивает сердце и вонзается в душу. Все, кого она любила…

Императрица захлебывается смехом, утирая текущие из глаз слёзы. Кровавые полумесяцы от ногтей остаются у неё на ладонях, складки голубого платья пачкает алый.

Треск.

Ламора сидит в тронном зале и смотрит на женщину, распластавшуюся у её ног. Её живот едва округлился, но даже это лишает императрицу воздуха. Руки дрожат, и она прячет их в юбках платья.

− Прошу, − плачет женщина, умоляюще смотря на Ламору. – Я уйду, но позвольте мне сохранить хотя бы дитя!

Голос матери вернулся. Она безжалостно появлялась, теперь даже не дожидаясь тьмы ночи. Издевательски трепала её брачное украшение и срывала его с шеи, навсегда разлучая солнце и пламя, высмеивала титул и твердила о проклятии. Ламора и правда проклята. Она оскверняла всё, к чему прикасалась. Мама была права.

− Она должна исчезнуть и больше не появляться на глазах моего мужа, – говорит Ламора советнику императора.

– И её дитя, – кивает златовласый Люциан, сложив руки за спиной. В зелёных глазах его горит решимость, когда он глядит в окно на убегающую прочь безродную девушку. – Император совершил сразу три ошибки, нарушил три клятвы, и за это его не простят ни Совет, ни наш народ. В этом ребёнке его погибель, госпожа.

– И её дитя, – вторит ему Ламора, невидяще смотря в стену. В ушах шумит, и сквозь этот шум не в силах пробиться даже голос матери. Она прикоснулась дрожащей рукой к своему плоскому животу и вздрогнула. Как бы хотелось ей хоть немного счастья. Немного любви.

Снова треск.

Глаза её императора давно померкли. Тоска съедает его душу, терзает сердце, и не в силах Ламора унять его боль. Он давно перестал замечать её, а она перестала притворяться и избегать холод в попытках скрыть свою природу. Теперь император был безразличен ко всему и к самой жизни. Кровь его утихала. А императрица больше не спала. В редкие минуты её дремоты в голове взрывалась несмолкающая череда криков. Они не умолкали, пока Мора не теряла сознание от боли.

− Я думаю, она сумела оставить дитя здесь, − говорит Люциан, стоя рядом со своей госпожой. – Клянусь, нам сообщили об их кончине в тот день. Виновные уже наказаны. Сегодня я всё исправлю.

Ламора поднимает голову, всматриваясь в окна под крышей детского дома. Она помнила его хлипким и покосившимся, а теперь он возвышался над домами города, рядом цвёл сад, а возле входа начинали строить учебную комнату для сирот. Первое, что бросается в глаза – символ её Рода, заменивший в себе дракона на императорское солнце супруга. Серебро его сияло над окнами верхнего этажа. Матушка выбежала из дверей и посеменила к Ламоре, начиная кланяться издалека.

− Госпожа, какое счастье! – кричит она, запыхавшись. – Если бы я знала, что вы нанесете визит сегодня…

− Императрица прибыла проверить, как продвигается работа, − говорит Люциан, а Ламора идёт вперед, осматривая бегающих рядом детей. – Всё ли хорошо?

− Ну что вы, всё чудесно! – ахает Матушка, взмахивая руками и подзывая к себе детишек. – Мы вам так благодарны, госпожа! Дети еще малы, но они знают, благодаря кому условия жизни здесь так изменились.

Дети бормочут слова благодарности, но Ламора уже направляется к дверям. Служанки семенят следом и распахивают двери.

− Госпожа проверит лично, − слышит она голос Люциана за спиной и заходит внутрь.

Шумно. Вокруг дети, они смеются, плачут или бегают друг за другом, и Мора с тоской смотрит на них.

− Императрица Ламора, − робко зовёт сзади служанка, когда они упираются в стену, и женщина останавливается. В голове её гудит, она раскалывается на части.

− Импела…тлица? Ла… – произносит рядом детский голос с придыханием, картавя её титул. – Мо−ра?

Ламора застывает на месте, слыша имя, похороненное в веках. Все, кто когда−либо звал её так – были мертвы. Одновременно с этой детской ошибкой к ней пришло тепло от воспоминаний и боль.

Дверь захлопывается за маленьким мальчиком, и Ламора моргает, чтобы картинка поменялась, но глаза не обманывают её – рядом с ней стоит её маленький император. Её принц, которого она так любила. Тот же прищур глаз, серьезное выражение лица и взлохмаченные волосы. Только вот черные, отдающие синевой при солнечном свете. И ничего от матери.

Если бы Дремор только мог любить её, как ту женщину… Так, как Ламора полюбила его со дня первой встречи. Этот мальчик мог бы называть мамой её, Мору. Их сын мог бы выглядеть так же, если бы только…

Ламора не отвечает малышу и стремительно разворачивается, покидая детский дом и оставляя сонное дитя позади.

− Госпожа моя, − советник кладёт руку на сердце и выжидающе смотрит на неё. Зелёные глаза его пожирает темнота.

− Мы уходим, − говорит Ламора, и мужчина хмурит светлые брови.

− Позвольте мне доказать верность, моя госпожа, − шепчет он и протягивает руку, чтобы помочь Ламоре забраться в коляску. – Вы во всём убедились? Я отдам приказ сейчас же.

Императрица долго смотрит на него сверху вниз, пока Люциан не начинает перебирать пальцами свои чётки.

Ламора моргает и прячет руки в складках платья:

− Его здесь нет.

Глава 42. Праматерь

Ламора сделала глубокий вдох, вырываясь из боли воспоминаний. Последняя картинка показала её сына. Златовласый и зеленоглазый. Не похожий ни на мать, ни на Дремора. И сохранивший её жизнь.

– Унесите.

Ламора не любила его. Не любила его первый крик и первые, неуклюжие шаги. Не любила его смех. Не любила завитки на светлой макушке и как солнце играет в его волосах. Его улыбку, интерес к книгам, оружию и всему новому. Когда он приходил к ней в покои и приносил игрушки. Когда пытался развеселить императора, не замечая его потухший взгляд.

– Уведи его, – говорила она снова и снова, не смотря в детское лицо. У Лавиума было три няни и двенадцать учителей. И не было матери.

– Уведи его.

– Уведи его в покои.

Последняя картинка была самой долгой и мучительной. Мучительнее предательства мамы, бесчисленного очищения огнём, смерти Люси, смерти брата и всех слуг в её родовом замке. Мучительнее предательства мужчины, которого она любила всем сердцем. И его долгой болезни, что скоро отнимет его у Ламоры. Его нежелания бороться и жажды скорой смерти.

– Уведите принца.

Ламора не любила его. Не любила смотреть за его тренировками из своего окна. Не любила есть рядом с ним и слышать его звонкий смех.

Все, кого она когда-либо любила – умирали. Поддавались её проклятию и уходили навсегда. И принца она не любила сильнее всех в этой Сфере и двух мирах.

– Милостивая Праматерь, – девичий голос заставил Ламору вздрогнуть и открыть глаза. Дракон теперь был совсем рядом, но и близко не похож на тех, что населяли Сферу. Там, где была пропасть, искрилось сияющее длинное тело, покрытое грубыми голубыми чешуйками и переливались они подобно жемчугу. Ламора схватилась за сердце: огромное тело взмыло ввысь, и на долю секунды прямо перед её лицом появился огромный глаз с вертикальным зрачком. В нем отражались они: девочка с цветами в волосах и Ламора, а позади бескрайние белые поля с летающими вдалеке драконами.

Ламора повернулась к пропасти спиной и теперь смотрела вверх, раскрыв рот. Потянула руку и поймала в неё что-то белое, стремительно исчезающее на коже. Холодное и мокрое. Оно падало с небес, и девочка рядом кружилась меж белоснежных хлопьев и ловила его руками, подбрасывая вверх. Так много, что становилось больно глазам.

Императрица посмотрела вверх, на драконов, и сглотнула. Они беззаботно парили, лавируя между высокими ледяными горами. Казалось, их не страшит холод. И не было в этих землях места солнцу.

– Это она, – сказала девочка с благоговением, и Ламора проследила за её взглядом, чтобы увидеть высокую фигурку где-то вдали. Женщина была частично покрыта белой чешуей и терялась в падающих с неба холодных хлопьях. А потом… Голос пронзил их головы одновременно, и девочка вскрикнула вместе с Ламорой.

Десятки, сотни, тысячи, миллионы, года пролетали перед глазами так стремительно, что Ламоре стало больно. Чужие мысли, чувства, рождение новых миров. Глаза девочки закатились, и императрица поддержала её за плечо, уложив на укрытую снегом землю.

Ламора поднялась. Женщина стояла всё там же и смотрела на неё. Драконы вокруг – её дети. Такие же, как Ламора и любой другой в Сфере. Мир, укрытый в снегах – её излюбленное место среди множества других.

– Великая Праматерь, – сорвалось с губ Ламоры, и Ламархиэя нежно улыбнулась.

Сердце императрицы едва не выпрыгивало из груди. То, что называла проклятием её мать – дар Ламархиэи. То, что Ламора годами вытравливала в себе и презирала – дар Ламархиэи. То, из-за чего она хотела сжечь мир, показав преданность Праотцу и верность жару пламени, – было даром его Ламархиэи. Дар его пары и спутника в веках. Слёзы потекли по лицу Моры. Они замерзали, не долетая до земли, и падали в пушистый снег. К-н-и-г-о-е-д-.-н-е-т

Ты первая, дитя, – прозвучало в голове Ламоры и она схватилась за шею, чувствуя, как перестало хватать воздуха. Мир стремительно вращался вокруг, глаза жгло от слёз, а в голове стоял нескончаемый гул, мешанина её собственных криков и голос Праматери.

Глыбы льда вокруг, холод снега, морозное покалывание в пояснице и на кончиках пальцев, чувства захватили Ламору с головой. Она больше не понимала. Лишь следовала за голосом Праматери и смотрела то, что та желала ей показать.

Грех Праотца не заканчивался разбитием яйца Ламархиэи, как говорилось в свитке Драххара. Он лишил её собственного дара на заре времён. Как рано родившиеся драконы поздно учатся летать и познают свой дар, так и сама Праматерь долгие миллионы лет не могла разбудить в себе силу, пользуясь огнём Праотца, как того пожелала Бескрайняя сущность. Огонь был её защитой и её бронёй. Пока внутри неё, в её холодной крови не расцвёл собственный дар, данный ей с рождения, но так жестоко отнятый.

Он дремал в ней так же, как дремал и в крови её сферийских детей. Так же, как и в крови детей в других мирах. И теперь…

Ты первая, дитя.

Губы Ламоры задрожали. Вырождение в Сфере не началось из-за грехов драконов. В нём был повинен грех Драххара.

А боги… Им было безразлично, что происходит на землях, что они покинули века назад. Они оставили своих детей и благословили их, населяя следующие миры и оставляя в новых землях частичку своей любви. Праотец и Праматерь. Драххар и Ламархиэя.

Глава 43. Поцелуй матери

Что-то яркой вспышкой пронеслось перед глазами, и я подняла веки. Огонь. Всюду огонь. Кайонел, держащийся за свою затянутую коркой льда грудь и торчащий из неё кристалл. Кровь на его губах и бесполезный кулон рядом.

Я моргнула, отпуская руку императрицы, и отметила слёзы на её лице, прежде чем броситься к дракону.

Сколько мы были там? Я принялась кричать, едва завидев Грувию. Графию рядом с ней. И стену пламени между нами.

− Не шевелись! – зарычала я. Кайонел силился вытащить кристалл из груди, но только сильнее затягивался льдом. Губы его посинели, зубы ударялись друг о друга, а грудная клетка почти не вздымалась. Драхх! Я заскулила, судорожно соображая.

Лёд! Кулон бесполезен из−за льда. Я сглотнула, положив руки на его грудь, и облизнула губы. Я не знала! Я ничего не знала! Лишь чувствовала, что могу позвать его к себе, освободить дракона из его оков. После видения я точно знала это.

− Это всегда был свиток Ламархиэи, − прошептала Мора рядом. Она смотрела на его край, выглядывающий из-за плаща Кайонела. – Всегда был её…

Холод стекался к моим подрагивающим пальцам и потихоньку, миллиметр за миллиметром освобождал одежду Кая. Этого было мало!

− Мора! – закричала я, оборачиваясь к ней, и императрица вздрогнула, услышав своё детское имя. – Прошу… Прошу, помоги мне! Ты видела, ты же всё видела вместе со мной! Я не одна там была, мне не почудилось, больше нет смысла враждовать. Прошу!

Императрица смотрела куда−то в пустоту, сквозь меня и Кайонела, не замечая крови вокруг нас и моих отчаянных воплей о помощи. По щекам её текли слезы, подбородок дрожал, а губы шевелились в беззвучных молитвах. Матери ли, или всем тем, кто пострадал из−за нее, я не знала.

− Мора! – мой вопль заставил её вздрогнуть. – Помоги же мне, помоги! Посмотри на себя! Ты не ущербна! Ты – наследница дара Великой Праматери! И вы с вашим братом были благословением для вашей мамы и двух миров, императрица. А она, увы, видела в вас лишь проклятие. Её слепота погубила ваши жизни, но она не сделала вас плохими, − я часто дышала и пыталась докричаться до неё, но её глаза стали медленно потухать, она уже была не здесь. – Без этой слепоты на свет не появилась бы я, но я бы свою жизнь отдала за то, чтобы исправить то, что случилось.

Гул вокруг поутих, все смотрели на нашу тройку и тыкали пальцами в лед вокруг Ламоры. Я не видела их лиц, но знала, что на них сейчас страх и осуждение. Презрение. Даже у тех, кто изначально был на её стороне и жаждал полного Очищения.

− Прошу, − проскулила я. Хрипы Кайонела рядом становились всё тише, и я чувствовала подступающую тошноту. – Семья отвернулась от тебя в прошлом, но сейчас она перед тобой, − я сглотнула и протянула руку Ламоре. – Я не чужая тебе. И твой сын рядом с тобой, несмотря ни на что. Он любит тебя.

Ламора вскинула голову и моргнула. Взгляд её стал проясняться. Серые глаза засияли от окружавшего её льда. Лавиум сидел у стены позади неё и качался, обняв руками колени.

− Ты говоришь правду?

− Да.

− Будешь, − она сглотнула и устало посмотрела на меня, − ему семьей?

Я моргнула, а потом перевела взгляд на Лавиума. В глазах императрицы была мольба. Вина и мольба.

− Я буду. И вы еще станете для него той матерью, которой всегда хотели быть. Проклятия нет.

Она покачала головой и утерла слезы.

− Искупление не только в огне. Его сердце не бьется.

− Кай! – закричала я. Мои руки покрыл иней почти до локтей, он переходил с дракона на мою кожу, но его всё еще было слишком много. А потом кристалл раскрошился и исчез. Исчез, а следом за этим лед пополз к императрице, и реки крови разом хлынули из груди дракона, заливая моё платье и впитываясь в его черные одежды. – Нет, нет, боги, нет! Кайонел! Прошу, нет!

− Не забирай, − шепнула Ламора, вытянув свою руку со шрамом бабочки. – Отдавай.

− Его сердце, − прорыдала я, прижимая ладони к его груди. – Лёд убивает его!

− Не забирай.

Я закричала, что есть мочи, направляя всю силу, весь дар в кончики пальцев и ладони, в сердце, в любовь к дракону, слепо доверившись Ламоре, хоть это и казалось бессмысленным. Я кричала и кричала, отдавая. Чувствуя его утихающий дар и свой, только набирающий силу. Они схлестнулись и закружили в смертельном танце, заставляя меня содрогаться всем телом.

Ламора улыбнулась краешками губ, а потом обернулась. Лавиум не поднимал головы и дрожал у стены, качая головой.

− Сынок, − прошептала она, и этого было достаточно, чтобы принц поднял голову. Она сморгнула слезы, чтобы ничего не мешало ей как следует наглядеться на него. На его золотистые волосы, так не похожие на её или Дремора. На его зеленые глаза, каких не было ни у кого в их королевской семье.

− Мама…

Ламора робко поцеловала ладонь, и с неё слетела голубая прозрачная бабочка. Женщина подула, и она закружилась вокруг неё, а потом подлетела к сыну, чтобы прикоснуться крылышками к его лбу и оставить на нем влажное пятно. И растаяла возле его ног. Лавиум удивленно коснулся лба и посмотрел на свои пальцы. Это был первый поцелуй его матери.

А потом Ламора взглянула в небо. Потянула к нему руку и прикрыла глаза. Последние крупицы льда покинули тело Кайонела, и императрица улыбнулась, помогая мне, направляя мой дар и напитывая жизнью дракона. Она увидела вопрос в моих глазах и покачала головой за секунду до того, как обратиться сияющей ледяной статуей, подобно тем, в которые превратила слуг своего родового замка когда−то в детстве.

И после моего крика, на вдохе, Кайонел сделал свой, толкнув мои ладони своей грудной клеткой. Вынырнув из своего беспамятства и заглотнув спасительный воздух в момент, когда императрица отдала свой последний выдох этому миру и ему, выпустив из губ облачко пара.