Текст книги "Шахнаме. Том 1"
Автор книги: Абулькасим Фирдоуси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Европейцам «Шахнаме» стала известна путем публикации фрагментов поэмы ориенталистами, прежде всего английскими, связанными с Индией, в XVIII—начале XIX в.[421]421
Любопытно отметить, что в первой публикации В. Джонса в 1774 г. еще не было осознано авторство Фирдоуси. Фрагменты текста (с латинским переводом) считались просто выдержками из стихотворного исторического сборника.
[Закрыть] В начале XIX в. уже определились значение «Шахнаме» и глубокий интерес к поэме в Европе. В Британской Индии были осуществлены первые опыты издания полного критического (лучше сказать сводного) текста «Шахнаме». Так, в 1808 г. предпринята попытка сопоставить текст двадцати семи рукописей поэмы, но на деле в основу сводного текста была просто положена наиболее полная рукопись. В 1811 г. в Калькутте под редакцией проф. М. Ламсдена вышел из печати первый том «Шахнаме», оказавшийся и последним. Ост-Индская Компания отказалась субсидировать издание, да и научные недостатки его были очевидны.
В 1829 г. в Индии же, в Калькутте было завершено полное четырехтомное издание Тёрнер Макана, действительно критически использовавшего индийские рукописи «Шахнаме», включая текст Ламсдена. Ему удалось выделить основные крупные интерполяции: «Барзу-наме», «Странствия Джемшида», «О Ростеме и разбойнике Куке», как и «Сатиру на султана Махмуда». Введение (с использованием Байсонкоровского предисловия), оглавление и словарь редких слов в конце придают изданию Т. Макана необходимую законченность и четкость. Это издание вскоре стало библиографической редкостью, так как быстро разошлось прежде всего в самой Индии. Широкая популярность сделала необходимым повторение издания, что и было достигнуто рядом литографированных изданий XIX в.
О глубоком интересе к «Шахнаме» западноевропейской общественности свидетельствует роскошное издание текста с французским переводом Жюля Моля. В период с 1838 по 1878 г. в Париже вышли семь томов-фолиантов, которые стали трудом всей жизни автора (последний в посмертном издании – том VII – доработан Барбье де Менаром). В 1876—1878 гг. автор выпустил в свет в обычном in 8° издании только один перевод поэмы с предисловием к первому тому основного издания 1838 г. В предисловии особенно ценны исследование примыкающих к «Шахнаме» эпических поэм XI—XII вв. и выявление крупных интерполяций («Гершасп-наме», «Барзу-наме» н др.). В отношении мелких вставок и вариантов текст Моля оказался не безупречным как по невниманию к метрической стороне стиха, так и по одностороннему использованию только рукописей европейских, в основном британских и парижских фондов, без учета вариантов калькуттского издания 1829 г.
В связи с недостатками имевшихся изданий возникла необходимость нового критического издания, к которому приступил немецкий ученый И. Вуллерс.
Не привлекая новых рукописных материалов, а только сопоставив парижское и калькуттское издания, Вуллерс при содействии Ф. Рюккерта и других в 1877 и 1879 гг. издал два тома сводного текста «Шахнаме». Третий том был издан после смерти Вуллерса С. Ландауэром в 1884 г. Четвертый том – сасанидская часть поэмы– остался незавершенным.
Одновременно Вуллерс издал большой персидско-латинский словарь к «Шахнаме», основанный на компилятивном использовании персидских толковых словарей («ферхенгов»).
Текст Вуллерса не мог быть признан окончательным, но для мифологической и былинно-героической частей «Шахнаме» он все же оказался относительно лучшим, а главное доступным текстом. До последнего времени он использовался в качестве критического, тем более, что историческая (сасанидская) часть поэмы еще не стала предметом серьезного внимания науки и специальных исследований.
В юбилейные дни 1934—1935 гг. в Тегеране было осуществлено новое печатное издание текста «Шахнаме». В основу его была положена перепечатка I—III томов издания Вуллерса—Ландауэра, а последняя, историческая часть поэмы дана Саидом Нафиси в том же плане сопоставления калькуттского и парижского изданий. Полнота и доступность издания при сохранении пагинации и нумерации бейтов основных томов Вуллерса сделали его наиболее удобным для пользования впредь до создания подлинно критического издания «Шахнаме».
Издание полного текста «Шахнаме» создало необходимую основу научного изучения поэмы, иранского эпоса, биографии Фирдоуси. Одновременно были открыты, использованы, а частично и изданы многие первоисточники по истории, культуре и литературам Ирана и Средней Азии, давшие ценный материал и в деле изучения «Шахнаме».
Если в начале века о Фирдоуси, «Шахнаме», как и о персидской литературе вообще, по существу пересказывалось сказанное в тазкире XV в. Довлет-шаха и в Байсонкоровском предисловии, то к концу века исследования базировались уже на самом тексте поэмы и некоторых исторических и литературных памятниках близкого к эпохе создания «Шахнаме» домонгольского Средневековья. В числе других были использованы и многочисленные толковые словари – ферхенги, начиная от старейшего из дошедших до нас словаря XI в. Асади Тусского, автора «Гершасп-наме», и старейшее тазкире XIII в. «Лубаб-аль-Альбаб» Мухаммеда 'Ауфи, впрочем ничего существенного о Фирдоуси не сообщившего.
Особое значение имело открытие книги Низами Арузи Самаркандского «Чехар-Мекале» («Четыре статьи»). Автор книги, придворный поэт при сельджукидских дворах XII в., посетил родной город Фирдоуси Тус примерно через сто лет после смерти поэта и сообщил, очевидно, собранные на месте ценные данные об авторе «Шахнаме». Это старейшее развернутое сообщение о Фирдоуси, хотя и не свободно от использования легендарных мотивов, все же позволило критически отнестись к позднейшим, почти сплошь легендарным сообщениям Довлет-шаха, к Байсонкоровскому предисловию и др.
Исключительный интерес представляют ранние средневековые переводы «Шахнаме», в частности арабский перевод первой половины XIII в. Бундари Исфаганского и ранние грузинские (отчасти армянские и турецкие) изводы-варианты. Последние почти не привлекались к сравнительному изучению текста «Шахнаме», как и перевод Бундари, недавнее печатное издание которого в Каире сделало возможным его более широкое использование. Поскольку мы не располагаем рукописями, близкими ко времени создания «Шахнаме», данные подобных переводов имеют огромное значение в деле анализа текста поэмы Фирдоуси и выделения многочисленных интерполяций. Ведь арабский перевод Бундари содержит самое раннее свидетельство о тексте «Шахнаме», будучи примерно на столетие старше Ленинградской и около полувека – Лондонской рукописей «Шахнаме».
Первыми специальными работами о «Шахнаме», естественно, явились предисловия издателей текста – Макана и особенно Моля, а также предисловия к переводам-антологиям «Шахнаме». Основным монографическим исследованием в данной области была работа немецкого ученого Теодора Нёльдеке «Das Iranische Nationalepos», опубликованная во втором томе ирановедного свода «Grundriss der Iranischen Philologie» (1894—1904 гг.).
Работа Нёльдеке в целом сохраняет свое значение основного груда по биографии Фирдоуси и анализу «Шахнаме» и до наших дней, но требует значительных дополнений и исправлений как фактического, так и общеметодологического порядка.
Русское дореволюционное востоковедение в период его общего подъема с конца XIX в. также сделало ценный вклад в изучение вопросов, связанных с «Шахнаме» Фирдоуси. Если ранние специальные работы С. Назарианца «Абулькасем Фердоуси Тусский» (1849– 1851 гг.) и магистерская диссертация (Рассуждение) И. Зиновьева «Эпические сказания Ирана» (1855 г.) имели ограниченное значение и не внесли нового в изучение «Шахнаме», то следующие поколения русских ориенталистов создали ряд существенно важных работ. В первую очередь здесь следует назвать исследование В. Р. Розена об арабских переводах «Ходай-наме», статью В. В. Бартольда о происхождении иранского эпоса, начатое К. Залеманом публикование текста специальных словарей к «Шахнаме», статьи В. А. Жуковского и Ф. А. Розенберга, а также первые русские переводы «Шахнаме» с подлинника С. Соколова.
Международное чествование памяти Фирдоуси в 1934—1935 гг. стимулировало появление ряда исследований и изданий, связанных с «Шахнаме». В значительной части они были опубликованы в специальных сборниках, вышедших в Тегеране в 1935 г. Сюда вошли доклады участников конгресса ученых разных стран Востока и Запада. Советский Союз был представлен: И. А. Орбели, А. А. Фрей-маном, А. А. Ромаскевичем, Ю. Н. Марром и Е. Э. Бертельсом.
В Советском Союзе появление первых работ о «Шахнаме» и Фирдоуси тоже было связано с юбилейными торжествами и работой VIII Международного конгресса иранского искусства в Ленинграде в 1935 г. Большая часть этих работ имела характер научно-популярных юбилейных изданий, но представляла существенный этап в изучении «Шахнаме», будучи первыми опытами марксистского анализа гениальной поэмы. В этом плане должно быть отмечено появление сборника «Фердовси» (Академия наук СССР, 1934 г.) с ценными статьями: А. Ю. Якубовского (о Махмуде Газневидском), К. В. Тревер (о сасанидском Иране в «Шахнаме»), А. А. Ромаскевича (сводный очерк истории изучения «Шахнаме»), К. И. Чайкина (о «проблеме двух Асади») и др. Интересна вышедшая отдельным изданием статья-очерк Е. Э. Бертельса – первый опыт комплексного изучения жизни и творчества Фирдоуси. Живой литературный очерк «Фердоуси» написал М. М. Дьяконов. В сборнике «Восток» в 1935 г. появилась биография Фирдоуси, написанная К. И. Чайкиным, а также другие, в том числе переводные материалы. Заслуживают упоминания и яркие очерки Ю. Н. Марра (в том числе его доклад на юбилейном конгрессе в Тегеране «Стихотворный размер «Шахнаме»»), а также стихотворные переводы-фрагменты «Шахнаме» М. Лозинского и М. М. Дьяконова.
В дальнейшем особо должна быть отмечена небольшая брошюра Садриддина Айни на таджикском языке («О Фирдоуси и его «Шахнаме»»), в которой четко был поставлен вопрос о народности великой поэмы.
Важным моментом в изучении «Шахнаме» была творческая дискуссия (1948—1949 гг), проведенная Союзом советских писателей, установившая равное право таджиков и персов на классическую литературу средневекового Ирана. Дальнейшее развитие эта мысль получила в редакционном предисловии к популярной серии «Классики таджикской литературы» и во вводной статье И. С. Брагинского к «Антологии таджикской литературы», а также в его исследовании «Из истории таджикской народной поэзии». Следует указать и на диссертационную работу Н. Османова, частично опубликованную на русском и таджикском языках, а также на работы молодого исследователя М. Занда, появившиеся в Сталинабаде и др.
В настоящее время в Институте Востоковедения АН СССР начата подготовка к изданию нового текста «Шахнаме» на основе сопоставления Лондонской рукописи[422]422
Лондонская рукопись «Шахнаме» (XIII в.) считалась текстологами XIX – начала XX в. в целом не удовлетворительной по тексту и не принималась во внимание при установлении и критике текстов «Шахнаме», как и Ленинградская 1333 г., а равно и перевод Бундари. Таким образом, свидетельство трех старейших источников не было использовано.
[Закрыть], арабского перевода Бундари и Ленинградской рукописи, что должно явиться новым, может быть решающим, шагом в деле подготовки полного критического издания – основы дальнейшей углубленной работы по изучению «Шахнаме».
III. ЖИЗНЬ ФИРДОУСИ И ЛЕГЕНДЫ О ПОЭТЕ
Фирдоуси относится к числу тех поэтов, о жизни которых человечество знает очень мало. Даже популярная легенда, долгое время заменявшая биографию автора «Шахнаме», освещала своим мишурным блеском лишь один эпизод жизни поэта. Другие, иногда явно фантастические сообщения, также касались, зачастую противореча одно другому, лишь нескольких моментов биографии Фирдоуси.
Если отбросить легенды и обратиться к первоисточникам, прежде всего к тексту «Шахнаме», то и тогда реальных сведений об авторе поэмы будет явно не достаточно. К тому же они подчас противоречивы.
Не зная достоверно имени поэта, дат его рождения и смерти, не располагая почти никакими точными биографическими фактами и сомневаясь в том немногом, что известно, можно утверждать только следующее: некий хорасанский (из Туса) шиитствующий землевладелец-дехкан, известный под именем Фирдоуси, в зрелом возрасте взял на себя труд версифицировать свод иранских эпических сказаний. В начале XI в. поэт посвятил свой многолетний, едва ли не полувековой труд султану Махмуду Газневидскому, но его поэма не получила при жизни поэта должного признания в официальных литературных кругах.
Это, конечно, далеко еще не биография, даже если прибавить сюда два-три бесспорных или, по-видимому, достоверных факта, которыми мы располагаем. Однако исследователю остается единственный, но весьма плодотворный путь: обратиться к кропотливому изучению текста поэмы. И, действительно, анализ «Шахнаме» дает очень много для понимания того, кем был, вернее должен был быть, автор «Шахнаме».
Прежде всего остановимся на некоторых проблемах биографии Фирдоуси, отделяя легенды от реальных фактов. Это не значит, что легенды должны быть отброшены как не заслуживающие внимания. Легенда не только может, но и должна стать предметом специального изучения.
Когда же речь идет о таком произведении, как «Шахнаме», о таком авторе, как Фирдоуси, интересно и значительно – достойно внимания и изучения все, в том числе и легенды.
В ранний период европейского востоковедения (конец XVIII – первые десятилетия XIX в.) основной формой литературоведческого исследования вообще являлся пересказ иногда случайных первоисточников или простая публикация восточного текста. Естественно, что и о Фирдоуси поневоле пересказывалось лишь то, что находили в персидских источниках: в тазкире Довлет-шаха и в предисловиях к некоторым рукописям «Шахнаме», т. е. в основном, рассказ-легенду о пребывании Фирдоуси при дворе Махмуда, о жадности последнего и оплате поэмы серебром вместо обещанного золота, о сатире, которую поэт якобы написал, о бегстве Фирдоуси из Газны, о «раскаянии» султана, пославшего поэту свой запоздалый дар. Все это было широко известно и западноевропейской и русской читательской среде хотя бы по балладам В. Группе и особенно Г. Гейне (баллада Г. Гейне переведена на русский язык В. А. Жуковским).
По мере того как на протяжении всего XIX в. открывались, публиковались и сопоставлялись новые относящиеся к Фирдоуси и «Шахнаме» материалы и, что особенно важно, тексты и переводы самой поэмы, все более критическим становилось отношение ко многим первоисточникам, и к тазкире в первую очередь.
Как же в настоящее время ставятся и разрешаются основные вопросы биографии поэта?
Мы можем считать достоверным, что Фирдоуси (в самой поэме автор себя так не называет), создатель дошедшей до нас в многочисленных списках поэмы «Шахнаме», вполне реальное историческое лицо, – жил на рубеже X—XI вв. н. э. Никто никогда по этому поводу не высказывал ни малейшего сомнения. Здесь сходятся все первоисточники, об этом говорит и легенда.
Имя Фирдоуси явно образовано от арабского Фирдаус (единственное число, искусственно образованное якобы от множественного Фарадис, греч. paradeisos, в свою очередь восходящее к иранскому авестийскому корню – pairidaeza) – райский сад. Это имя представляется либо специальным литературным именем («тахаллус»), либо фамильным родовым именем, использованным в качестве литературного. Собственное имя поэта также точно не известно: Хасан, Мансур, Ахмед-Мансур сын Хасана (ибн-Хасан). Бесспорно его дополнительное почетное «по сыну» имя (так называемая кунья) – Абу-ль-Касем (отец Касема). Есть основания предположить, что это имя – Абу-ль-Касем, – дано, в редакции, посвященной Махмуду Газневидскому как отражение имени (одного из почетных: дополнительных имен) самого Махмуда. Такие случаи принятия имени своего покровителя, восхваляемого поэтом, широко известны. Достаточно назвать «царя поэтов» при дворе того ж Махмуда – ‘Онсори или известного везира Махмуда – Ибн Хасана Мейменди, также носивших дополнительное имя Абулькасем.
Почему же сохранилось именно это искусственное и притом позднее имя? Потому, что поэма «Шахнаме» сохранилась именно в редакции, посвященной султану Махмуду.
Источники и народная память именуют Фирдоуси мудрецом (хаким) или мастером (остад) из Туса. Таким образом, полное общеизвестное имя автора «Шахнаме» звучит: (мудрец или мастер) Абулькасем Фирдоуси Тусский[423]423
Так именуют Фирдоуси старейшие источники: автор «Чехар-Мекале» Низами Самаркандский (XII в.) и переводчик поэмы на арабский язык Бундари Исфаганский (начало XIII в.).
[Закрыть].
Что Фирдоуси имел нисбу ат-Туси, – бесспорно. Что «Тусский» в данном случае указывает на родину Фирдоуси – тоже не подлежит сомнению. Об этом с полной ясностью говорит автор «Чехар-Мекале», который посетил Тус, примерно через сто лет после кончины поэта. Автор «Чехар-Мекале» уточняет: Фирдоуси (родился?) в селенье Баж (может быть, Паж) в округе Таберан (из числа западных округов-пригородов) города Тус, т. е. происходит не из Туса, а из-под Туса.
О семье поэта, о его родителях мы также ничего не знаем. Правда, некоторые поздние авторы называют иногда имя и титул отца и даже деда, но их сообщения противоречивы и бездоказательны. Пышные имена предков поэта, называемые этими авторами, нереальны для раннего Средневековья (IX – начало X в. н. э.).
Пожалуй, можно было бы принять указание Бундари Исфаганского (начало XIII в.), дающего Фирдоуси имя Мансур, сын Хасана. Это сообщение, однако, ничем прочно не подтверждается, хотя и трудно оспаривается. Возможно, что отца Фирдоуси звали Хасан. Но имя отца или деда, если оно не дает указания, как и в данном случае, на конкретное историческое лицо, для нас по существу безразлично.
Значительно более существенным представляется тот факт, что нам известно социальное положение семьи поэта. И это знание – один из основных моментов при изучении «Шахнаме».
Автор «Чехар-Мекале» говорит в самом начале главы, посвященной Фирдоуси: «Абулькасем Фирдоуси был из дехканов Туса». Важнейшее сообщение, которое прямо или косвенно подтверждается всеми другими источниками, в том числе и текстом самой поэмы.
Не зная имен и судеб родителей поэта, мы знаем нечто более важное: Фирдоуси принадлежал к роду землевладельцев-вотчинников, сам был таким дехканом, которому его владение обеспечивало (до известной поры) имущественную и личную самостоятельность. О личной и материальной независимости Фирдоуси среди «подобных ему» с полной определенностью говорит старейший и в этом плане безупречный источник «Чехар-Мекале».
Дехканство в период раннего феодализма, особенно в X столетии, в Хорасане и Средней Азии (восток Ирана) переживало глубокий кризис.
Принадлежность Фирдоуси к дехканам Хорасана X в. как раз и определила основное в его жизни и многое – в творчестве.
Мы не имеем прямых указаний источников на дату рождения поэта. Умалчивает об этом и автор «Чехар-Мекале», очевидно, по соображениям научной объективности. Собирая через сто, примерно, лет после смерти Фирдоуси сведения о нем в родном городе поэта, Низами Арузи, по-видимому, мог только установить, что Фирдоуси, умерший и похороненный в Тусе глубоким стариком, жил долго, а сколько именно – «старожилы не запомнили!» И автор «Чехар-Мекале», не в пример многим другим, не стал фантазировать.
Основную помощь в определении годов жизни поэта оказывает самый текст «Шахнаме». В ряде лирических отступлений Фирдоуси говорит о своем возрасте в связи с некоторыми моментами работы над поэмой и обстоятельствами личного характера (смерть сына), указывает даты (прямо или лишь намеком), например, дату завершения своего труда.
Наиболее твердой датой можно считать указание на завершение второй, посвященной Махмуду Газневидскому, редакции поэмы в 400 г. Хиджры, т. е. в 1009—1010 гг. н. э. Остальные даты так или иначе сопоставляются между собой и с этой датой, причем выявляются противоречия, казалось бы, прямых и ясных в отдельности указаний. Многие из этих противоречий кажущиеся, рано или поздно их, может быть, удастся согласовать. Дело в том, что первоначально молчаливо исходили из предположения о последовательной с начала до конца работе Фирдоуси над поэмой. В целом это, пожалуй, так, но в отдельных случаях более поздний эпизод мог быть обработан раньше, а более ранний отредактирован позднее. Наконец, не исключены и отдельные, позднейшие вставки, искажения переписчиков, варианты разных редакций. Все это ныне с успехом изучается, сопоставляется текстологами, но пока еще в плане предварительных исследований. Большое значение имеет и отсутствие окончательно установленного критического текста поэмы.
Таким образом, отдельные исследователи, сопоставляя многочисленные и противоречивые данные, по-разному устанавливали вероятность той или иной предполагаемой даты рождения Фирдоуси. Так, Т. Нёльдеке полагал вероятность 323—324 гг. Хиджры, т. е. 935—936 гг. н. э. Таги-заде – (еще в журнале «Каве» за 1921 г., № 12) – около 320 г. Хиджры, т. е. в пределах 932—934 гг. н. э. Последняя дата была принята правительством Ирана как официальная для проведения торжества 1000-летия со дня рождения поэта в 1934г. Есть и иные соображения: если более ранние даты (не раньше 920 г.) мало обоснованы, то установление более поздней даты (329 г. Хиджры, т. о. 940—941 гг. н. э.), обосновываемое, например, Саидом Нафиси по данным «Шахнаме», заслуживает предпочтения.
Что мы знаем о личной жизни, семье, детстве, воспитании будущего автора «Шахнаме», о раннем периоде его жизни? Можно прямо сказать: почти что ничего! Из текста поэмы устанавливается только, что у Фирдоуси был сын, умерший в возрасте 37 лет, когда отцу его было 65. Безвременная кончина сына отмечена в поэме трогательной элегией – лирическим отступлением автора. Есть упоминания и о дочери поэта, бывшей, очевидно, значительно моложе брата (автор «Чехар-Мекале» говорит о ней как о наследнице поэта). Вот и все. До момента, когда Фирдоуси берет на себя труд создания «книги царей» – «Шахнаме», ни он сам в своей поэме, ни другие старые источники ничего не говорят нам о личности автора.
Представляется, однако, что, несмотря на молчание источников, все же есть возможность сделать несколько существенных выводов и обоснованных предположений.
Можно предположить что детство и юные годы поэта прошли без особых событий, в условиях дехканской обеспеченности. Жалобы на материальные затруднения отмечаются в «Шахнаме» значительно позднее, когда поэту было около шестидесяти лет. Более ранние упоминания, как, например, о «неверном сокровище» (ганджи вафадар нист) во «Введении» к «Шахнаме», порождены скорее чувством непрочности положения (в это смутное время), чем нуждой.
Выше подчеркивалось, что Фирдоуси был дехканом из-под Туса. Следовательно, будущий поэт рос не в семье каких-либо захолустных вотчинных владельцев поместий, а жил в пригороде одного из крупных и культурных городов того времени. Это дает все основания предполагать, что Фирдоуси получил лучшее образование и воспитание, чем средней руки провинциальный дехканский сын.
Тус был одним из важных центров иранского национализма – шо‘убийи и вместе с тем шиизма. Именно в Тусе была проведена работа по составлению свода иранских сказаний и истории «Ходай-наме» или мансуровского прозаического шахнаме.
Если дехканство вообще было основной средой (как и мобеды, хранители, главным образом, книжных традиций), где собирались изустные эпические сказы, то мы вправе предположить, что дома, в семье Фирдоуси мог слушать эти «сказы», а в Тусе быть близким к кругам знатоков-хранителей преданий.
Фирдоуси – поэт и большой, зрелый мастер поэтического слова, таким, разумеется, не родился, а сделался, развив свой талант, свое художественное мастерство задолго до того, как он приступил к работе над поэмой.
Возникает вопрос: почему мы не видим юношу и молодого Фирдоуси в числе придворных поэтов своего времени? Ведь в то время профессиональное мастерство уже ценилось высоко, а поэт такого таланта, какого не мог не сознавать в себе Фирдоуси, мог быть уверен в успехе. В числе придворных поэтов саманидского века нет имени Фирдоуси. Что его забыли, не отметили? – Невероятно! Значит, он не выступал как поэт-профессионал.
Фирдоуси не был придворным поэтом, по-видимому, потому, что это не входило в его личные творческие планы. Кроме того, он был материально обеспечен, и жизнь не вынуждала его выступать профессионалом-панегиристом.
Но вот – твердо установленный биографический факт: Фирдоуси в зрелом возрасте, после преждевременной гибели поэта Дакики берет на себя труд стихотворной обработки сборника эпических сказаний Ирана. Об этом он сам говорит в стихотворном «Введении» к поэме, касаясь некоторых моментов истории создания «Шахнаме».
Дакики – один из наиболее ярких после Рудаки таджикских поэтов саманидского X в. Хорасанец, по некоторым данным уроженец Средней Азии (Бухары), Дакики был поэтом при дворе саманида Нуха II ибн-Мансура (977—997 гг.), а до этого при удельном дворе эмиров династии Чаганиан.
Несколько дошедших до нас блестящих лирических фрагментов и отзывы источников убеждают, что это был оригинальный, большого художественного мастерства и силы лирический поэт, которому отводилось едва ли не первое место среди современников. Считать его гебром-зороастрийцем, шо‘убитом можно, исходя из очень зыбких оснований. И утверждать, и отвергать подобные предположения одинаково трудно.
Теперь уже невозможно решить, был ли убит Дакики своим рабом по наущению мусульманского духовенства или в припадке ревности под пьяную руку, как на это намекает в своем лирическом отступлении Фирдоуси (см. стихи 287 и сл.). Ему ли самому принадлежала инициатива облечь в стихотворную форму «времен минувших книгу», мансуровское шахнаме, или его как выдающегося мастера-стихотворца привлекли к этому нужному и политически важному делу, не имеет значения. Стихотворная обработка книги была начата Дакики и осталась незавершенной. Фирдоуси включил в свою поэму тысячу бейтов Дакики – то, что дошло до нас и на основании чего источники, а за ними и многие исследователи повторяют, что Дакики успел написать только ту тысячу бейтов, которая сохранилась в тексте «Шахнаме» Фирдоуси. Тысяча бейтов для огромного по замыслу и объему труда – ничтожное, ничего не определяющее количество. М. ‘Ауфи в своем древнейшем из дошедших до нас тазкире говорит о 20 ООО бейтов, написанных Дакики! Эту цифру (как и любую другую, кроме упомянутой тысячи) мы не можем ни принять, ни оспорить, но ясно одно: Дакики начал труд и, не закончив работы, был убит. Фирдоуси же в свою поэму включил только часть написанного Дакики, а не все.
Не случайно включил Фирдоуси в свою поэму именно эти бейты Дакики. Фирдоуси как будто желал почтить память своего трагически погибшего предшественника, а, кроме того, заодно, подчеркнуть свое превосходство. Так, примерно, говорят многие исследователи. Это вполне вероятно, но не в этом главное. О чем повествуется в бейтах Дакики, вошедших в состав поэмы Фирдоуси? О начале зороастризма, о появлении провозвестника «истинной религии» Заратуштры. Скользкая, особенно опасная в ортодоксальном мусульманском окружении тема. Очень вероятно, что Фирдоуси предпочел, чтобы не он сам, а его предшественник отвечал за написанное.
Вместе с тем не следует думать, будто Фирдоуси приступил к работе над «Шахнаме» только после смерти Дакики. Несомненно, он и раньше, живя в Тусе, который был насыщен преданиями, слышал их из уст сказителей с детских лет. Фирдоуси, обладатель несомненного поэтического таланта, не мог не приложить своих сил к версификации отдельных эпизодов родных преданий.
Вряд ли мысль о полном воплощении их в стихотворном «шахнаме» могла появиться сразу у юного поэта, еще не осознавшего себя, свои силы и возможности. Да и не так легко было получить дорогостоящую рукопись – оригинал, необходимый для версификации. Но по мере роста мастерства, опыта в работе не могла не оформляться мысль о возможности выполнить такой нужный, желанный для всего окружения Фирдоуси труд. Грандиозный, сулящий бессмертие, но тяжелый и главное – мучительно долгий.
И вот, неожиданная смерть Дакики ускоряет принятие решения. Жизнь Фирдоуси подчинена теперь одной – высокой и еще очень далекой цели.
В начале работы имущественное положение Фирдоуси, как говорилось, было удовлетворительным, хотя и казалось уже недостаточно прочным. Но трудности и явные и скрытые, которые ожидали поэта в будущем, не устрашили его. Фирдоуси смело, с верой в себя и свое дело пошел им навстречу.
Во «Введении» к поэме Фирдоуси говорит о поисках необходимой для его версификации основы – рукописной копии прозаического мансуровского шахнаме, иначе новоперсидской «Ходай-наме», созданной в Тусе в 960 г.
Разумеется, иметь в своем распоряжении рукопись, копию только что выполненного огромного труда, было нелегким делом для частного лица, не обладавшего неограниченными возможностями. Друзья, заинтересованные в деле (по тексту «Введения» «один друг»), доставили ему желанную копию, и работа Фирдоуси получила необходимую основу. Совершенно очевидно, что речь шла о новоперсидском своде, а не о пехлевийском оригинале «Хватай-намак». Фирдоуси, как мы убеждены, не знал графики пехлеви и не мог бы использовать пехлевийский оригинал.
Фирдоуси закончил свой труд, на что ушло, как говорят, противореча друг другу, указания текста, 20, 25, 30 и 35 лет. Что же мы знаем об этом длительном и важном периоде жизни поэта, о времени создания и завершения великой эпопеи? Очень мало, а если говорить о биографических фактах, то почти ничего. Текст «Шахнаме» является нашим и основным и единственным источником. В лирических отступлениях, разбросанных в различных частях поэмы, Фирдоуси нередко говорит о себе. Интересно сообщение об освобождении Фирдоуси от налогов, что, с одной стороны, свидетельствовало о материальных затруднениях поэта, а с другой, – о заинтересованности в его работе, дружеской моральной и посильной материальной помощи определенных кругов общества.
В основном же отступления личного характера не содержат в себе точных биографических фактов. Их пронизывают размышления поэта о все ухудшающихся материальных условиях жизни. Вместе с тем они свидетельствуют о неуклонном росте самосознания автора «Шахнаме».
Если отдельные поздние эпизоды поэмы могли быть отредактированы и ранее (так, возможно, ранее других были обработаны сказания об Исфендиаре – бой с Ростемом), то в общем все же Фирдоуси работал последовательно, а потому в целом хронологически более поздние части поэмы и были написаны позднее. В большей части лирические отступления сочетаются с указанием возраста. Наиболее раннее упоминание о возрасте относится к 384 г. (первая редакция «Шахнаме»), когда Фирдоуси было 55 лет. До 58 лет поэт вообще считал себя еще молодым: «В это время как лет мне было к 58, я был (еще) молод...». И далее мы встречаем указания на 63, 65, 70, 71, 76, 80 лет.
Вместе со старостью надвигались нужда и заботы. Поэт в 65 лет, правда, в связи с гибелью сына, говорит уже о себе как о старике.
А нужда эта – не просто некоторые материальные трудности. Трудности не могли не существовать и раньше, но тогда они не исключали известной обеспеченности, а следовательно, и необходимого спокойствия и возможности работать независимо.
