Текст книги "Происхождение партократии"

Автор книги: Абдурахман Авторханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 49 страниц)

Закончив цитату, Троцкий сказал: «Это – составная часть той же резолюции ЦК, и я думаю, что мы не имеем ни прав, ни оснований выкидывать ее ни из нашей памяти, ни из истории партии» (там же).

Но ЦК все это выкинул из памяти и из истории, тем более, что, судя по стилю текста, автором этой резолюции был сам Троцкий, что, впрочем, впоследствии Сталин подтвердил, констатировав, что ЦК, несмотря и вопреки решению 5 декабря, рассматривает любую критику против ЦК как «мелкобуржуазный уклон» (оценка позиции Троцкого и «46-ти» на XIII конференции). Троцкий закончил эту часть речи указанием на то, что подобная политика ЦК вызывает у него «большие сомнения и величайшие опасения».

На требование Зиновьева, чтобы Троцкий вышел на трибуну и сказал, что в происходящей дискуссии права была партия («тройка»), а он ошибался, Троцкий ответил: «Никто из нас не хочет и не может быть правым против своей партии. Партия в последнем счете всегда права, потому что она есть единственный исторический инструмент, данный пролетариату для разрешения его основных задач. Ничего нет легче, как сказать: вся критика, все заявления, предупреждения и протесты, – все это было сплошной ошибкой. Я, товарищи, однако этого сказать не могу, потому что этого не думаю. Я знаю, что быть правым против партии нельзя. Правым можно быть с партией и через партию, ибо других путей для реализации правоты история не создала… Правда или неправда в отдельные моменты, но это моя партия… Если я здесь, по мнению иных товарищей, напрасно рисовал те или другие опасности, то я, со своей стороны, считаю, что я выполняю только долг члена партии… Не только у отдельного члена партии, но даже у самой партии могут быть отдельные ошибки, таковы, например, отдельные решения последней конференции» (там же, стр. 158–159).

Троцкий решительно опроверг утверждения «тройки», что он был против фракций, но за право группировок. Он сказал, что и то, и другое одно и то же. Только ЦК должен вести такую политику, которая не дает повода для фракций и групп. Троцкий закончил речь словами: «И если партия выносит решение, которое тот или другой из нас считает решением несправедливым, то он говорит: справедливо или несправедливо, но это моя партия и я несу ответственность за последствия ее решения до конца» (там же, стр. 159).

Мы так подробно цитировали Троцкого, чтобы показать, как неуязвима была его позиция с точки зрения ленинской ортодоксии, как трудно было его соперникам разоблачать «троцкизм», и это все было причиной тому, что партаппарат боролся не против того, что Троцкий говорит, а против того, что он ему сам приписывает. Приписывала же ему «тройка» не желание бороться с бюрократизацией партии, а намерение, по словам Каменева, «попытаться сделать в партии революцию» (там же, стр. 202). Даже авторитетные заявления и опровержения всего этого Троцким перед всем съездом, перед всей партией «тройка» не принимает и не признает. Вот один пример о «фракциях» и «группах». Каменев острил по этому поводу: «т. Троцкий заявил, что он не признавал и не признает свободы группировок, ибо группировки есть другое название для фракции. Вот уж где у места повторить пословицу: дорого яичко к Христову дню! Если бы нам, москвичам, и мне лично эту формулировку Троцкий дал или опубликовал в ноябре месяце, сколько бы мы с т. Преображенским сохранили усилий и энергии» (там же, стр. 208).

Но Сталин в заключительном слове продолжал настаивать, что Троцкий был за группировки и что якобы поэтому в резолюции 5 декабря «ограничились ссылкой на резолюцию X съезда, которую тогда тов. Троцкий, по-видимому, не читал, ибо там говорится не только о запрещении фракций, но и о запрещении группировок» (там же, стр. 231).

Для такого одаренного комбинатора, как Сталин, утверждение, что «тройка» обманула Троцкого, пользуясь его невежеством в партийной политике, надо признать трюком совершенно неубедительным. Впрочем, вся цепь доказательств о мнимом вероломстве Троцкого и троцкистов и состояла из таких трюков, которые по мере приближения критического пункта борьбы за власть принимали характер и масштаб гигантской партийной дрейфусиады.

Последовавшие за выступлением Троцкого выступления на съезде «большевиков-пролетариев» показали, что «тройка» основательно подготовила XIII съезд как антитроцкистский съезд, безотносительно к тому, что сам Троцкий будет говорить на этом съезде.

Один из таких «пролетариев» из провинции, Угланов, назвав себя одним из «неграмотных, руководящих губернией», повторил слова Сталина, что Троцкий не знает партии, что «партия живет не в 1917, не в 1919 г… партия находится не в приготовительном классе… партия не так, как в 1918–1919 году управляет государством» (стр. 160), иначе говоря, «тройка» лучше управляет государством, чем управляли Ленин с Троцким (благодарная «тройка» через месяц-два назначила «неграмотного» Угланова первым секретарем Московского комитета партии вместо грамотного, но колеблющегося Зеленского).

Другой делегат-«пролетарий» Иванов говорил, что «вопрос о старых и молодых т. Троцкий, действительно, очень ловко обошел, но для нас, пролетариев, не искушенных в этих высоких материях, все же очень ясно… что т. Троцкий „загнул“ и очень основательно» (там же, стр. 168).

Третий делегат-«пролетарий» Захаров сказал, что как раз у эсеров была такая демократия, о которой говорит Троцкий и из-за этой демократии партия эсеров погибла, поэтому «я бы хотел, чтобы т. Троцкий вышел и признался» (там же, стр. 171).

Вот на таком политическом уровне «пролетарии» спорили с Троцким. Крупская, вдова Ленина, решила указать делегатам на вредность искусственного раздувания разногласий. Она заявила, что Зиновьев неправильно формулировал вопрос, когда потребовал от Троцкого «скажи с трибуны, что ты не прав». Крупская сказала:

«Психологически это невозможно… Достаточно заявления оппозиции о желании совместной работы, а оно было в том, что говорил т. Троцкий…» (там же, стр. 225).

Крупская выразила свое явное неудовольствие искусственным обострением вопроса об оппозиции. Она сказала: «Не следовало, бы тут дублировать ту дискуссию, которая была… (это) вносит излишнюю остроту в отношениях между бывшей оппозицией и между ядром партии» (стр. 225).

Крупская явно не понимала, что для «ядра партии» оппозиция вовсе не была «бывшей», пока Троцкий политически не похоронен. В своих заключительных словах Зиновьев и Сталин дали это понять даже Крупской. Зиновьев, отвечая Крупской, сказал, что мы (ЦК) так поставили вопрос перед Троцким и его сторонниками «не из-за эстетического удовольствия от поражения врага… Мы хотели, чтобы они сделали это заявление, чтобы успокоить съезд, чтобы товарищи, разъехавшиеся на места, могли сказать: кончено, перестали бузить… Я вас спрашиваю, успокоили ли вас их заявления? (С мест: „Нет, нет!“). Удовлетворили ли они вас? (С мест: „Нет, нет!“). Что вы должны будете сказать, докладывая на местах о съезде? Не должны ли вы будете сказать, что они сызнова начинают старую историю… Вопросы, касающиеся основ большевизма, мы предать забвению не можем» (там же, стр. 256–257).

Была внесена резолюция, которая «целиком и полностью» одобряла линию ЦК, осуждала оппозицию, приобщала к решениям XIII съезда резолюции XIII партконференции с осуждением Троцкого и оппозиции «46». Председательствующий спросил, есть ли другая резолюция и, констатировав, что другой резолюции нет, перешел к голосованию: «Кто за резолюцию? Кто против? Считать излишне, так как таковых нет. Кто воздержался? Нет таковых. Резолюция принята единогласно» (там же, стр. 263).

Такое небывалое до сих пор единодушие было вполне понятно. Ни один оппозиционер, в том числе и член Политбюро Троцкий, не был допущен на съезд с правом решающего голоса.

С отчетом ЦКК выступил Куйбышев. Вернейший сторонник и ставленник Сталина, Куйбышев сделал ЦКК подсобным инструментом партаппарата по расправе с любым оттенком оппозиционной мысли в партии. ЦКК постепенно превратилась в партийную тайную полицию, выполняя внутри партии те же функции полицейского сыска и уголовного суда, что и ОГПУ среди народа. Куйбышев даже хвалился этой ролью ЦКК, говоря, что «ЦКК защищала ЦК от атак со стороны оппозиции». Он сказал, что «от нас добивались какой-то самостоятельной линии… беспристрастно, спокойно судить всех дерущихся… Нам льстили: „вы – орган, выбранный съездом, вы равноправны с ЦК“. Нас убеждали, что мы должны быть беспристрастные, что мы должны быть инстанцией, стоящей над происходящей борьбой – эта соблазнительная позиция не соблазнила ЦКК» (там же, стр. 263–264).

Права ли оппозиция, насколько вески ее аргументы – это ЦКК совершенно не интересовало, хотя она была задумана Лениным как независимый от ЦК судья партии. Даже в своей последней статье «Как нам реорганизовать Рабкрин» Ленин писал: «Члены ЦКК должны составить сплоченную группу, которая „не взирая на лица“, должна будет следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-либо из других членов ЦК не мог мешать им делать запрос, проверить документы и вообще добиться „строжайшей правильности дел“

(Ленин, ПСС, т. 45, стр. 387). Слово генсека – для ЦКК было законом, вопреки прямому указанию Ленина.

Доклад о Коминтерне Бухарина повторял общеизвестные установки тактики и стратегии ЦК в мировом коммунистическом движении. В этом докладе Бухарин выставил довольно парадоксальное положение, что левую оппозицию Троцкого поддерживают в партиях Коминтерна «наиболее правые элементы». Правыми, например, в Германской компартии считались ее руководители во главе с Брандлером и их обвиняли в «троцкизме». Когда они были исключены из партии в апреле 1924 г., во главе партии стала левая группа Рут Фишер и Маслова. Но скоро и эта группа тоже была объявлена «троцкистской»! Интересное и оригинальное толкование дал Бухарин и тактике «единого фронта» коммунистов с социал-демократами. Он заявил от имени ЦК РКП(б):

«Тактику единого фронта мы рассматривали, как известный маневр для агитации, мобилизации масс и для вырывания из-под влияния социал-демократии рабочего класса. У товарищей же, которые стояли на правом крыле Германской компартии, и которые нашли отклик у нашей оппозиции, ясно вырисовывалась целая теоретическая конструкция. Им тактика единого фронта представлялась всамделишным блоком с социал-демократами» (там же, стр. 317, 320).

При обсуждении доклада Бухарина выступили два оппозиционера – Карл Радек и Борис Суварин (Коминтерн, компартия Франции). Радек в очень вежливых словах критиковал то руководство германской компартии, которое при помощи Зиновьева и Сталина пришло вместо Брандлера к власти в партии; но пример, приведенный Радеком о низком теоретическом уровне нового руководства, был очень грубым. Радек привел цитату из статьи члена Политбюро КПГ в центральном органе партии:

«Бороться с оппортунизмом Брандлера путем ссылки на организационные принципы Розы Люксембург – это значит лечить триппер впрыскиванием сифилиса» (там же, стр. 443).

Самым острым, а для режиссеров съезда просто убийственным оказалось выступление одного из тогдашних лидеров Коминтерна и французской компартии Бориса Суварина. Суварин был в социалистической партии Франции с 1914 года, принадлежал к ее левому крылу, переписывался с Лениным, был в числе организаторов компартии Франции, ведущим публицистом «Юманите». Когда прения по докладу Бухарина были прекращены, съезд экстренно попросил его выступить. Суварин выступил и, касаясь темы Троцкого, сказал:

«Значительная часть Французской компартии была чрезвычайно взволнована острым тоном полемики… Им казалось, что дело сводится не к принципиальным аргументам, а к разного вида нападкам… Имя т. Троцкого имеет интернациональное значение… им казалось неправильной такого рода деградация достоинства этой большой революционной фигуры. Поэтому была принята резолюция 22 голосами против двух, поручившая французскому представительству при Коминтерне… вмешаться в эту борьбу с предложением соглашения и прекращения этой полемики… Обвинение т. Троцкого в меньшевизме совершенно не обосновано… Никаких принципиальных разногласий в этой борьбе нельзя было усмотреть… Распространялось множество клеветы и лжи против т. Троцкого» (там же, стр. 354).

Суварин добавил, что именно вся эта кампания против Троцкого, основанная исключительно на клевете и лжи, заставила его выступить в защиту Троцкого. Хотя он знает, что все подстроено так, что ЦК на данном съезде победит, он, Суварин, все же не раскаивается, что занял нынешнюю позицию. В конце речи Б. Суварина протокол отмечает: голоса: «Позор!». Очевидно, Суварин сказал не то, чего от него ожидал съезд. Это была речь, в которой вещи были названы своими собственными именами – сталинско-зиновьевско-каменевский ЦК ведет против Троцкого идейно беспринципную, по аргументам клеветническую, но политически целеустремленную борьбу – борьбу за власть. Поэтому и съезд знал – как, кем и зачем он созван. Для съезда ровно никакого значения не имело, прав или не прав Троцкий. Значение имел лишь один аргумент: в чьих руках эта самая власть. Власть была в руках «тройки». Поэтому была права она, а не Троцкий. Отсюда полный триумф линии «тройки» по всем вопросам.

Таков был съезд, среди делегатов которого «тройка» осмелилась сообщить, наконец, о «Завещании» Ленина. Однако и на таком съезде «тройка» не осмелилась, как мы уже указывали, зачитать «Письмо к съезду» Ленина. Она ознакомила только отдельные делегации с содержанием «Письма к съезду», тогда как Ленин хотел, чтобы письмо огласили на съезде и поставили на голосование его предложение о снятии Сталина с поста генерального секретаря. Впрочем, это решающего значения не имеет. Едва ли сам Ленин сумел бы провести свою волю через данный сталинский съезд. Недаром Ленин предлагал Троцкому еще накануне прошлого XII съезда заключить с ним «блок Ленин-Троцкий» против одного «генсека» Сталина с его «необъятной властью». Теперь, через год, она стала еще более «необъятной», но главное – она стала теперь непоколебимой.

Внешних атрибутов этой власти Сталина совершенно не видать на съезде. Сталин сделал на съезде лишь организационный отчет. Открыл съезд Каменев. Политический отчет вождя партии делает Зиновьев. Заключительное слово в конце произносит Зиновьев. Закрытым съезд объявляет Каменев. Причем тут Сталин?

Трагикомедия в том и заключается, что Зиновьев и Каменев сами не знают, что они тут на съезде играют роль свадебных генералов у подлинного хозяина: Сталина. В состав ЦК избрали 53 члена и 34 кандидата. Из оппозиционеров переизбраны Троцкий и Пятаков. Радек из членов ЦК исключен. В членский состав ЦК избраны 14 новых членов, кандидатский увеличен в два раза. Членский состав ЦКК увеличен с 50 человек до 151. Все вновь избранные – чистокровные сталинцы, о которых, может быть, Зиновьев и Каменев думают, что они сторонники не одного Сталина, а всей «тройки». Это недоразумение выяснится очень скоро, так скоро, что уже будет поздно. До этого самого последнего момента Сталин так и не дал узнать главе Коминтерна Зиновьеву, что он о нем в действительности думает. Надо полагать, что Сталин думал так, как один современник думал о Наполеоне III: «Человек он, конечно, не великий, но ошибки его гениальны».

Одна маленькая деталь: в партии существовало установленное правило, что членом коммунистической партии человек считается со дня вступления в РСДРП или социал-демократический кружок. Поэтому Ленин считался членом партии с 1894 г., Троцкий с 1897 г., Сталин с 1898 г., Радек с 1902 г. Во всех протоколах съездов партии при Ленине так и значится. Протокол XIII съезда указывает, что Троцкий и Радек в партии только с 1917 года.

Политбюро осталось в старом составе, включая и Троцкого. Вместо Ленина в члены Политбюро введен Бухарин. Новыми кандидатами Политбюро стали Фрунзе, Дзержинский и Сокольников.

Секретариат ЦК стал таким идеальным, каким Сталин его хотел видеть с первых же дней своего прихода сюда: Генеральный секретарь – Сталин, второй секретарь (заместитель генсека) – Молотов, третий секретарь (по кадрам) – Лазарь Kaгaнович. Все три вошли в состав членов Оргбюро. Отныне вместо старой «тройки» – Зиновьев-Каменев-Сталин – вот эта новая «тройка» – Сталин-Молотов-Каганович – стала фактическим рулевым партии и государства.

Зиновьев и Каменев даже и не заметили, как они очутились вне власти. Сталин их совершенно не тронул. Он только сам вышел из «тройки», захватив с собою заодно и одну техническую «мелочь»: аппарат ЦК. При помощи этой «мелочи» Сталин очень скоро и безболезненно политически кастрировал Политбюро. Когда Зиновьев и Каменев это заметили, то выяснилось, что Сталин совершил над ними необратимую операцию.

Глава 25. НОВАЯ ОППОЗИЦИЯ ЗИНОВЬЕВА

После решения X съезда о запрещении оппозиционных фракций никто не осмеливался вести борьбу с партаппаратом путем организаций каких-либо групп единомышленников. Поэтому ни одна оппозиция, начиная с оппозиции Троцкого 1923 т., не создавалась сама – ее каждый раз искусственно создавал Сталин путем объявления деловых предложений партийных деятелей «антипартийным уклоном», коллективных заявлений – составлением «антипартийных фракций». Потом по логике вещей разыгрывалась борьба. «Новый курс» Троцкого был адресован членам партии, «заявление 46» – членам Политбюро. «Тройка», по инициативе Сталина, соединила их и объявила «левой оппозицией» на фракционных началах. Точно так же Сталин создает, как это мы увидим, «новую оппозицию» Зиновьева и «правую оппозицию» Бухарина. Даже названия всем оппозициям дает сам Сталин.

Современники рисуют Григория Евсеевича Зиновьева человеком крайне неуравновешенным, эмоциональным, заносчивым, паникером во время опасности, энтузиастом во время триумфа, а у власти – жестоким до бездушности. Пальма первенства по красному террору в первые годы после революции принадлежит не Ленину, не Сталину, а ему. То, что Дзержинский и его Чека делали во всероссийском масштабе, Зиновьев, опираясь на чекиста Урицкого, вершил в Петрограде, за что Урицкий должен был поплатиться жизнью летом 1918 г. То, что Ленин вместе с ЦК решал для всей партии, Зиновьев единолично решал для партийной организации Петрограда и северо-западных провинций. Временами он даже решал и за всю партию, подавая «инициативу» из первой столицы революции, как это мы видели во время профсоюзной дискуссии в 1920 г. Ведь и группу «Десяти» в этой дискуссии возглавлял номинально он, а не Ленин, что же касается Сталина, то он в группе «Десяти» числился как бы помощником Зиновьева по Москве.

Ленин не только простил ему его антиленинское поведение во время переворота и его постоянные колебания после победы в сторону создания правительства из всех советских партий (большевиков, эсеров, меньшевиков), но еще назначил его председателем Петроградского совета вместо Троцкого, а после создания Коминтерна (1919) – председателем его Исполкома. Для удобства Зиновьева Ленин даже согласился создать параллельную резиденцию Исполкома Коминтерна в Петрограде. Как политический стратег, Ленин умел использовать не только силы, но и слабости своих учеников. Он знал, что такими людьми, как Зиновьев и Сталин, движет бездонное честолюбие, помноженное на столь же бездонную жажду личной власти. Поэтому Ленин делился с ними властью, чтобы, во-первых, постоянно противопоставлять их Троцкому (которого по ошибке считал потенциальным соперником), что ему удалось, во-вторых, сделать их таким путем более подручными, что ему явно не удалось (см. главу «Заговор "тройки"»).

Но Сталина Ленин держал от себя на определенной дистанции и близко узнал его тоже только с 1917 г., тогда как Зиновьева считал своим человеком. Во время войны Ленин и Зиновьев издали совместно книгу «Против течения», причем на титульном листе имя Зиновьева стоит впереди имени Ленина. Трудно объяснить, за какие личные качества Ленин его ценил. Правда, в эмиграции, около десяти лет, Зиновьев – почти постоянный подручный Ленина как секретарь редакций его бесконечных эмигрантских изданий. Как публицист, Зиновьев скорее подмастерье, чем мастер, как аналитик он совершенно беспомощен, как оратора его признавали только «агитатором». Когда читаешь его речи и писания (а он вместе с Лениным и Троцким в начале двадцатых годов приступил к изданию своего «Собрания сочинений»), то не находишь в них не только никаких оригинальных идей или просто литературного блеска, но не находишь самого главного – не находишь объяснения, как такой заурядный литератор мог оказывать на Ленина и партию столь большое идеологическое влияние. Даже последнее и зрелое произведение Зиновьева – книгу «Ленинизм» (1925) американский профессор Даниэльс считает «невероятно скучной книгой» (R. V. Daniels, The Conscience of Revolution, Harvard University Press, 1960, p. 259).

Однако можно быть плохим оратором, посредственным журналистом и просто малоинтеллигентным человеком, но выдающимся мастером в политической игре. Им тоже Зиновьев не был. Свидетельство тому – вся история правления «тройки» и борьбы «новой оппозиции». Остается только одно предположение – Зиновьев входил в тот узкий круг партийных руководителей, которые решили от имени большевистского эмигрантского центра принять немецкие деньги от доктора Парвуса-Гельфанда. По всем данным, связанным с этой историей, в этот круг входили только четыре человека: сам Ленин, Зиновьев, Радек и непосредственный связной с Парвусом – Ганецкий. В этом деле Ленин был как бы в руках Зиновьева, точно так же, как оба они – Ленин и Зиновьев – были в руках Сталина, когда последний вместе с Каменевым узнали, откуда к ним текут деньги для финансирования редактируемой ими обоими газеты «Правда».

Его друг и единомышленник Лев Борисович Каменев был, напротив, сделан из совершенно другого материала. Сверстник Зиновьева (рожд. 1883), в партии с того же года, что и он (1901), еврей, как и он (Д. Шуб пишет, что Каменев полуеврей, см. его весьма ценную книгу «Политические деятели России», 1969, стр. 372), беспрерывный сотрудник и соредактор Ленина в эмиграции, как и он, но, в отличие от Зиновьева, возвращенец в Россию на подпольную работу в 1912 году как редактор «Правды» и руководитель Думской фракции большевиков, – Каменев принадлежал к образованной интеллектуальной элите партии. Перед возвращением в Россию в 1912 г., по поручению и с предисловием Ленина, он написал книгу «Две партии», направленную против «Августовского блока» Троцкого и Мартова. Он был начитанным марксистом, вдумчивым публицистом и толерантным полемистом, что выгодно отличало его в этой роли и от Ленина. Ленин его считал «умным политиком» и, как бы с досадой, добавлял – «но какой же он администратор?» В критические моменты жизни Каменев показывал не только личное мужество, но и присутствие духа. Только его выдержкой и умнейшей тактикой защиты на суде (1915) думская пятерка большевиков была спасена от смертной казни, вместе с которыми он судился как представитель ЦК большевиков и вместе с которыми его сослали на вечное поселение в Сибирь. Вернувшись из ссылки после Февральской революции, он руководил «Правдой» и ЦК до самого возвращения Ленина из-за границы. Его соратником и по «Правде» и по ЦК был Сталин. Под руководством Каменева и Сталина весь ЦК, ПК, МК и редакция «Правды» единогласно отвергли «Апрельские тезисы» Ленина, продолжая стоять на точке зрения «условной поддержки» Временного правительства, так как «буржуазно-демократическая революция еще не закончена».

К середине апреля Сталин, видя, что победа Ленина в партии неизбежна, изменил Каменеву и перешел на сторону Ленина. В конце апреля на Всероссийской партийной конференции только один Каменев бесстрашно и последовательно защищал линию старого ЦК и старой «Правды». Оказавшись в меньшинстве, он подчинился дисциплине. Его выбрали в члены ЦК, куда тогда входило только 9 человек. Когда был дан приказ об аресте Ленина и Зиновьева за получение немецких денег и они предпочли скрыться вместо явки на суд революции и демократии, Каменев вновь встал во главе партии. Он не только объявил себя солидарным с Лениным, но еще организовал широкое движение рабочих, солдат, интеллигенции, даже меньшевистско-эсеровского Петроградского Совета за отмену приказа об аресте Ленина и Зиновьева и за привлечение к ответственности «клеветников». По поручению Каменева Сталин вел переговоры со своими земляками-грузинами председателем Петроградского Совета Чхеидзе и председателем ВЦИК Советов Церетели о выступлении Советов в пользу Ленина. Одновременно Каменев приступил к реорганизации партии для продолжения подпольной работы. Боясь быть убитым при аресте, Ленин назначил его своим душеприказчиком по изданию своего главного труда «Государство и революция».

Временное правительство отдало приказ об аресте и Каменева. Но он не скрылся, а предпочел стать перед демократическим судом. (Это было ему тем легче, что, будучи в России с 1912 г., Каменев не был непосредственно причастен к получению немецких денег.) Сталина никто не думал трогать. Он даже не ушел в подполье. Но теперь общее руководство над партией перешло именно к нему как к старшему члену ЦК.

На решающих заседаниях ЦК 10 и 16 октября 1917 года Каменев вместе с Зиновьевым голосовал против восстания, но в ночь восстания – с 24 по 25 октября – он вместе с Троцким из Смольного руководил восстанием, с которым он не был согласен. После восстания он стал председателем Советского парламента – ВЦИК Советов. После переворота Каменев с рядом других членов ЦК и наркомов предложил создать коалиционное правительство из всех советских партий. Ленин наотрез отказался принять такое предложение. Тогда Каменев подал в отставку со всех постов.

Только в 1919 году он вернулся в ЦК и сразу был избран членом Политбюро. Во время всех последующих дискуссий в партии Каменев был в одной группе с Лениным, Зиновьевым и Сталиным. Во время болезни Ленина в 1922, 1923 и в начале 1924 года он был исполняющим обязанности председателя Политбюро и правительства.

Но у Каменева был один «порок», который заранее обрек его на пассивную роль в «тройке»: у него не было честолюбия Зиновьева и волевых качеств Сталина. Стоя головой выше обоих в интеллектуальном отношении, он не умел, однако, пользоваться их приемами: ни политической демагогией, как Зиновьев, ни сложной интригой, как Сталин. Каждый раз, когда Каменев оказывался во главе партии в России (1912, 1917), это случалось не благодаря его личной амбиции, а в силу объективных событий. Если отвлечься от октябрьского эпизода, Зиновьев и Каменев составляли в жизни партии вместе с Лениным тот «треугольник большевизма», который заложил основу организации и идеологии всей партии. Все главные произведения, платформы, резолюции официальных органов партии носят подписи этого «треугольника». Сталин, кооптированный заочно в ЦК в 1912 г., был в партии слишком мало известен, а как партийный журналист и совершенно неизвестен (если не считать его статьи по национальному вопросу в 1912 г.), чтобы «треугольник» стал «четырехугольником».

К сказанному о Зиновьеве и Каменеве надо добавить, что ни тот, ни другой не владели теми качествами вождей – организаторов власти, которые нужны были в условиях коммунистической диктатуры. Еще в 1924 г., то есть во время правления «тройки», Сталин изложил, какие должны быть эти качества: «Быть вождем-организатором в наших условиях это значит, во-первых, – знать работников, уметь схватывать их достоинства и недостатки,… во-вторых, – уметь расставить работников так:

чтобы каждый работник чувствовал себя на месте;

чтобы каждый работник мог дать революции максимум того, что вообще способен он дать по своим личным качествам;

чтобы такого рода расстановка работников дала в своем результате не перебои, а согласованность, единство…

4) чтобы общее направление организованной таким образом работы служило выражением и осуществлением той политической идеи, во имя которой производится расстановка работников по постам» (Сталин, Соч., т. 6, стр. 277–278).

Начиная с 1922 г., Сталин действовал именно с такой «концепцией вождя», умело расставляя своих людей в государственном, военном, чекистском, идеологическом и, конечно, в первую очередь партийном аппарате, в то время, как Зиновьев и Каменев больше надеялись на свой ореол апостолов Ленина и совершенно не заметили даже того, что заметил умирающий Ленин (в «Завещании»): «Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть».

После этого прошло полтора года, состоялись два съезда партии, на которых Сталин превратил ЦК и ЦКК в свои собственные доминионы. «Необъятная власть» Сталина стала неуязвимой властью. И только после этого Сталин впервые дал знать Зиновьеву и Каменеву, кто действительный хозяин партии.

Правда, уже после XII съезда партии (1923), на котором Сталин расширил ЦК и ЦКК, обеспечив себе абсолютное большинство, после XIII партийной конференции, на которой Троцкий был еще раз осужден политически, после смерти Ленина (21 января 1924), когда отпал Дамоклов меч, Сталин свободно мог раскрыть карты и распустить «тройку», но он этого сознательно не делает.

Методичный, терпеливый Сталин не спешит. Он думает, что Троцкий только побит, но не добит. На XIII съезде, на первом съезде после смерти Ленина, надо покончить с Троцким, покончить руками незадачливого председателя Коминтерна Зиновьева. Поэтому с Зиновьевым и Каменевым Сталин заключает соглашение – политический отчет ЦК вновь сделает Зиновьев, зато Зиновьев и Каменев согласны не обсуждать на съезде предсмертное «Письмо к съезду» Ленина и переизбрать Сталина вновь генеральным секретарем партии. Сталин готов еще на одну уступку – он согласен созвать следующий XIV съезд партии в резиденции Зиновьева – в Ленинграде.

Все происходит по этому плану. Троцкий осуждается еще раз, Сталин переизбирается, следующий съезд назначается в Ленинграде.

Однако не успели еще разъехаться делегаты XIII съезда, как происходит сенсация: через 16 дней после закрытия XIII съезда – 17 июня 1924 года выступая с докладом об итогах этого съезда на курсах секретарей уездных комитетов при ЦК партии, Сталин сообщает партии совершенно удивительные вещи:

Члены негласной «тройки» и ведущие члены гласного Политбюро – Зиновьев и Каменев – повинны в больших теоретических ошибках перед партией. Первый говорит, что у нас «диктатура партии», а второй у нас не «нэповская Россия», а «нэпмановская Россия», «т. е. такая Россия, во главе которой стоят нэпманы». Сталин возмущается «теоретической беззаботностью» Зиновьева и Каменева. Имя первого не названо (но партия знает, о ком идет речь), имя второго названо – доклад напечатан в «Правде» (Сталин, Соч., т. 6, стр. 257). Теперь все, кто мало-мальски имеют партийный нюх, понимают, что теоретическая критика Сталина не литературное упражнение – это условный пароль начала политического наступления на Зиновьева и Каменева. «Мавры сделали свое дело – мавров можно убрать!» Как и следовало ожидать, спонтанной реакцией местных организаций, во главе которых стоят новые, «независимые», члены ЦК сталинского отбора, была единодушно осуждена «новая вылазка» фальсификаторов ленинизма; к этому, конечно, быстро присоединяется и вся провинция. Тогда без риска и в нарушение директивы высшего органа партии – съезда – Сталин проводит через пленум ЦК новое решение: созвать XIV съезд в Москве. Цель решения ясна: претензия Зиновьева получить в Ленинграде окончательное признание его наследником Ленина на посту лидера партии – отводится. Новое развитие было вполне естественным. Троцкий отпал как претендент в наследники Ленина, тогда распалась и антитроцкистская «тройка». У руля партии становится тот, кто был ее истинным мотором: Сталин.