Текст книги "Одержимость (ЛП)"

Автор книги: А. Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

11

Изящная деревянная дверь с вырезанными на ней ангельскими фресками была тяжелой и скрипела при открытии. Звук оказался ужасно громким, когда отразился эхом в маленьком помещении между входной дверью в церковь и фактической дверью в часовню собора. Подошвы моей обуви скрипели на древних досках пола. Дождь стих, но тротуар все ещё был мокрым. Для церкви это было не рабочее время, так что я смогла припарковаться поближе, но мои ботинки пострадали из-за больших луж на дорожке, ведущей к массивному зданию. Я чувствовала себя слишком скромно одетой в свитере и джинсах, и когда пальцами обхватила большую железную ручку внутренней двери, сердце забилось в горле. Кажется, я не могла вдохнуть.

Эта дверь была такой же тяжелой, как и входная, но издавала меньше шума и открывалась плавно, так как не была подвержена влиянию погоды. От её веса заныла рука, и как только часовня предстала передо мной, медовый аромат ладана заполнил нос. Каждых вздох давался с трудом, пока я осматривала огромное помещение. Метр за метром, мой взгляд путешествовал всё дальше, пока не дошёл до алтаря. Это была огромное сооружение из белого мрамора, а над ней висело ужасное распятие с реалистичной версией Христа, в крови, пролитой из его головы, рук, ног и бока. Меня глубоко поразило это скорбное произведение искусства, и я была настолько им заворожена, что не заметила человека, стоявшего на коленях у левой стороны алтаря, пока он не заговорил.

– Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день, и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Аминь.

Голос Деклана был хриплым, как будто он плакал; он казался неустойчивым, держа голову опущенной, пока крестился. Он стоял на коленях перед алтарём со свечами, все они горели и сверкали в неподвижном воздухе, как будто дыхание Деклана оживило пламя. Он не слышал, как я вошла, и продолжал своё покаяние, снова начиная шептать молитву. На этот раз он помолился Деве.

На нём была чёрная футболка, и, когда я подошла ближе, увидела, как она натянута на его широких плечах. Видела, как линии татуировок опоясывают его шею чуть ниже волос. Интересно, что находится под чёрной тканью? Что ещё он навсегда сохранил на своей плоти.

Я должна была объявить о своём присутствии, но по мере того, как подходила всё ближе и ближе, и чувствовала знакомый запах его мыла и цитрусовых, мой пульс так громко стучал, что была уверена – этот стук послужит достаточным предупреждением.

Я тихо подошла и опустилась на колени на мягкую опору рядом с ним. Когда его голова поднялась, чтобы посмотреть на того, кто был достаточно смел, чтобы встать на колени рядом с молящимся человеком в пустой церкви, он не вздрогнул. Не вздрогнул, но резко выдохнул. Может быть, он тоже почувствовал мой запах и узнал о моём присутствии, но, так или иначе, мы не заговорили. Обе наши головы были наклонены в знаке покаяния. Уважение к нашей утрате, нашей любви и нашему Богу единственное, что может спасти нас.

От нервов во рту пересохло, и я облизнула свои слишком сухие губы. Сначала я пыталась сохранить образовавшуюся тишину, но старые привычки искореняются крайне тяжело, и слова легко соскочили с моих губ умоляющим шепотом:

– Небесный Отец, я ранена и опечалена. Я слаба и несчастна. Без тебя я потеряна. Я согрешила, дорогой Господь, и я не заслуживаю твоей благодати, но я ищу её… – слёзы полились из моих глаз и закапали на мои движущиеся губы. – Я ищу её, – прошептала я в отчаянии. – Небесный Отец, я ищу твоего прощения, ищу прощения от тебя и того, кого люблю, того, кого обидела, – бормотала я слова снова и снова, и даже не осознавала, что начала мягко качаться туда-сюда.

Я заставила свои глаза закрыться. Позволила дымному аромату свечей, ладана… Деклана… наполнять мои лёгкие с каждым неуверенным вздохом. Я молилась и молилась с опущенной головой, повторяя слова, пока не почувствовала онемение, и только когда ощущение своих ног исчезло, безвольно уронила руки. И именно тогда я почувствовала его. Его рука лежала рядом, и мои пальцы задели его, когда я опустила руки. Он не отдернул руку, вызывая жар на моей коже. Я почувствовала, как его пальцы прикасаются к моим; и сердце забилось яростно и бессвязно, когда представила, что произойдёт, если возьму его за руку. И мне не нужно было делать выбор, поэтому, когда Деклан соприкоснулся своими пальцами с моими, я судорожно всхлипнула.

Его прикосновение дарило ощущение дома, покрывая меня одеялом мира. Больше не было молитв, просто немое спокойствие. Он мягко сжал мои пальцы, поднял голову, и наши взгляды встретились. Его хрустальные синие глаза покраснели, а щеки были запятнаны слезами. Полные губы разомкнулись, будто он собирался что-то сказать, но вместо этого он поднял свободную руку и прикоснулся к моей мокрой от слез щеке. Я не осмелилась закрыть глаза и пропустить хотя бы секунду. Держала их широко открытыми, когда прижалась к его ладони. Я хотела сказать ему, что сожалею. Ему нужно было знать, что сейчас я оставила всё, оставила жизнь с Кларком, которая, как я тогда думала, была необходима для того, чтобы жить, чтобы спастись. Спасти его.

Я хотела признаться ему, что мечтала сохранить ребёнка, выйти за него замуж, жить в его крошечной комнате с потертыми стенами и коричневым ковром. По крайней мере, это была бы любовь, и он был бы единственным человеком, который любил меня из-за меня самой. Но не было никакой причины мечтать о времени, которое никогда бы не наступило, и то, как он смотрел на меня сейчас, с оттенком ужаса, я не могла понять, могли бы мы начать сначала.

Он наклонился ближе, и моё сердце провалилось в живот. Комната вокруг меня перестала существовать, и только тепло его дыхания играло на моих губах. Он наблюдал за мной, медленно приближаясь, и когда я не сдвинулась, закрыл глаза. Поцеловал меня так легко, как будто я сделана из тонкого мрамора алтаря. Мне было снова восемнадцать, и он скользил по кончикам моих пальцев. Наши губы двигались совместно в последнем танце, в последнем шансе вспомнить, прежде чем его рот зашептал обещания, и он не отстранился. Я была ошеломлена, головокружение от его поцелуя держало меня в плену. Синева в его глазах мелькнула, он выпустил мою руку и встал.

Другая его рука все ещё касалась моей щеки, и он сказал:

– Ты – яд, Пэйдж. Но я устал ненавидеть тебя. Мой отец был пьяницей, и я люблю тебя. Это моё несчастье, и я никогда его не вылечу; никогда не избавлюсь от того, что чувствую к тебе, – его голос был хриплым, как будто он сдерживал свои эмоции.

Я глубоко сглотнула, боль его слов просочилась из моих глаз. Он убрал ладонь с моего лица и отступил, его грудь сжималась от каждого вздоха. Существовало ли ещё худшее наказание, чем смотреть на повреждение, которое вы создали, не имея возможности что-либо сделать, чтобы изменить это?

– Деклан, – я выдохнула его имя, как будто его нужно было произнести, нуждаясь в доказательстве, что этот момент действительно произошёл.

Когда я встала, он покачал головой и отвернулся. Я наблюдала за его сильной фигурой, пока он продолжал идти к входной двери церкви.

Он поцеловал меня. Он сказал, что любит меня, но при этом я была его болезнью, и было бы корыстно с моей стороны кормить его зависимость.

Эгоистка.

Слово забилось в моей голове, паника поднялась и сжала мою грудь, усиливаясь с каждым шагом, который увеличивал расстояние между нами. Эгоистка.

Я оставила всё ради Кларка. Ради моих родителей. Я отказалась от Деклана, я потеряла веру в любовь, которую мы имели. Эгоистка.

Я бы вновь пожертвовала нашим ребёнком, чтобы мы могли быть вместе. Он никогда меня не простит.

После того, как всё было сказано и сделано, прошли годы, я подумала, что мы сможем начать сначала. Но он ненавидел меня за тот выбор, который я сделала. И в некотором смысле он был прав. Я просто сбежала. Сбежала в церковный приют, предлагавший отпущение грехов, к моим родителям, которые подарили меня, как ягненка, человеку, который должен был вернуть мне мою душу. Я не знала, что Деклан вернется ко мне через неделю, но было уже слишком поздно. Он презирал меня, а я думала, что дарю ему надежду.

Но, когда дверь церкви открылась, и Деклан растворился между прошлым и настоящим, я была вынуждена сделать другой выбор.

На этот раз я собиралась стать эгоисткой.

– Он поцеловал тебя? В церкви? – улыбка Ланы была нелепой.

– Он также сказал, что я яд для него, помнишь? – я небрежно перебирала салат в своей тарелке.

– Он сказал, что любит тебя! – она приподняла бровь и положила кусочек жареной курицы в рот.

Я кивнула, и комок в моём горле увеличился. Когда вернулась домой из церкви, всё, что хотела сделать, это спрятаться в своей комнате, продумать и составить план, как попытаться восстановить отношения, которые я уничтожила. Я не настолько уверена в себе, и понимала, что эту битву никогда не выиграю, но все же попробую. Потому что, если этого не сделаю, если не попытаюсь объяснить ему всё, объяснить, почему не вышла к нему в тот день, когда он пришёл ко мне домой после нашего расставания, Деклан так и будет считать себя бесполезным, а я не могу позволить ему больше верить в это. Я надеялась упасть на свои грязные простыни и раствориться в отчаянии от невыполнимости поставленной задачи. Но Лана приготовила ужин, поменяла постельное бельё и открыла жалюзи.

Лана налила нам по бокалу красного вина, и я смотрела на неё, пока она потягивала напиток.

– Сделай чёртов глоток, это тебя расслабит.

Лана наливала мне бокал каждый вечер за ужином, но я оставляла его нетронутым. Я поднесла бокал ближе, и аромат дерева, яблок и ягод наполнил мой нос, а рот наполнился слюной. Выдохнула в поражении и сделала небольшой глоток. Вино комнатной температуры было горьким, и желание выплюнуть его почти пересилило меня.

– Это отвратительно, – меня передернуло, и я запила горечь водой.

Лана рассмеялась.

– Возможно, тебе понравится белое вино. Я куплю что-нибудь на завтра, – она одарила меня ухмылкой, а я покачала головой.

– Я завтра работаю.

– Правильно. Ты… надеешься, что Деклан будет там?

Я кивнула и прикусила губу.

– Мне нужно поговорить с ним.

– Ты можешь сходить в тату салон его брата, в котором он работает. Попробуй противостоять ему на его собственной территории. Заставь его слушать. Он может не появиться в «Галерее», и ты не имеешь права винить его в этом.

Вероятно, она права. То, как я позволила всему закончиться… Я была удивлена, что он вообще был в состоянии смотреть на меня после этого.

– Я бы женился на тебе, я очень этого хочу.

– Я не могу выйти за тебя, Деклан. Мы закончим так же, как твои мама и папа. Тебе пришлось бы найти работу с минимальной зарплатой. Появились бы счета и рты для кормления. Ты бы утратил всё прекрасное в себе, пока топил свои сожаления в бутылке, и, в конечном итоге, возненавидел бы меня за то, что я заманила тебя в брак, который был обречен с самого начала.

Его глаза стали холодными, и он схватил меня за руку.

– Ты причиняешь мне боль, Деклан.

Он усиливал хватку, губы двигались, но слова не выходили. Я захныкала, и он резко отпустил, и я отступила назад, потеряв равновесие.

– Деклан? – задохнулась я, когда увидела, что он поднимет руки к вискам, пытаясь успокоить голоса в своей голове. Деклан что-то бессвязно бормотал и когда, наконец, встретил мой взгляд, его голубые глаза были пусты.

– Я ненавижу тебя за это. Ненавижу, что ты скорее убьешь нашего ребенка, чем выйдешь за меня и будешь жить в бедности. Чем будешь жить со мной.

Он кричал, а он никогда не кричал.

– Нет, нет, Деклан, что…

– Ты права. Я болен, и наш ребёнок мог быть таким же, и зачем тебе тратить на меня свою долбанную жизнь, – он повысил голос, снова схватив меня за руку и оттащив к двери своей спальни. Он должен знать, что я сделала это для него, для нас. Он был болен, но я любила его. Его прекрасный ум. Иметь ребёнка в таком молодом возрасте разрушит его.

– Я никогда не прощу тебя за это, – хрипел и заикался он, его эмоции победили его. Когда я посмотрела ему в глаза, все моё тело стало пустым. Они были полны слёз, и он стиснул челюсть, отпустив меня из своего захвата… из своей жизни.

Это было впервые, когда он отвернулся от меня, но, на самом деле, это я толкнула его на это. Я потеряла веру в то, кем он был, и не могла пересилить свой собственный страх, чтобы сделать правильный выбор. Я наивно полагала, что мы сможем двигаться дальше, двигаться вперёд. То, что мы, в конце концов, поженимся без бремени в виде ребёнка, когда сами не будем детьми. Но когда увидела чистую ненависть в его глазах, я поняла, что ничего не смогу сделать, чтобы изменить то, что сделала, или то, что он чувствовал ко мне. Поэтому я ушла. И когда он вернулся ко мне… я проигнорировала его призывы, хотя он пришёл в дом моих родителей. Он кричал и воевал с отцом, который угрожал вызвать полицию. Я пряталась в своей комнате, думая худшее о себе, ненавидя то, кем являлась. Я разрушила свою невинность эгоистичным грехом. Поэтому я пожертвовала своими чувствами ради Бога, ради церкви, в надежде, что смогу хотя бы искупить этот грех. Искупить Деклана.

– Я должна была позволить ему войти, Лана. Я должна была позвонить, я должна…

– Ты сделала то, что думала, будет правильным. Вы были ещё детьми, и ваши родители… Ты думаешь, что они позволили бы вам быть вместе после того, как вы сказали им правду. Они бы повесили вас обоих на стропилах в этой проклятой часовне, если бы вы попытались остаться вместе.

Она была права.

– Делай сейчас то, что должна, Пэйдж. Вы снова свободны в выборе и сделаете всё правильно. Он любит тебя, он сам это сказал. Он простит тебя… и даже если он этого не сделает… по крайней мере, вы хотя бы попробовали, и вы сможете двигаться дальше, – Лана отпила вино и кивнула.

– Я дам ему неделю. Если он не появится в «Галерее», я пойду к нему, – и как только я объявила это, чёрное чувство в моём сердце возросло.

– Хорошо, теперь ешь, потому что ты чертовски тощая, и никто не хочет мешок с костями, – она хихикнула, и я улыбнулась.

Я закрыла глаза, все еще ощущая след его поцелуя, его милость жгла мои губы. Он обвинил меня в том, что я – яд для него, но помиловал сладким вкусом обещания.

12

Автобус высадил меня примерно в двух милях от дома Пэйдж, и мне предстояла прогулка в гору. Прошлой ночью шёл снег, но, несмотря на это, к тому времени, как добрался до её дома, я вспотел и, вероятно, пах как дерьмо. Я обернулся и вытащил лист бумаги из кармана, чтобы убедиться, что нахожусь у правильного дома. Передо мной стоял дворец, скрытый на склоне горы. Это был трёхэтажный дом с серой лепниной и сосновой отделкой, из-за которой здание сливалось с покрытыми морозом елями и зимним пустынным Аспеном (Примеч. Аспен – элитный горнолыжный курорт в США), который его окружали. Это выглядело очень современно, и в то же время – естественно. Дом Пэйдж напомнил мне кое-что из книги архитектора Фрэнка Ллойда Райта, которую однажды я взял в библиотеке. По крайней мере, крутой склон дороги был очищен от снега. Мои икры горели, и мысль, что я почти дошёл до её входной двери меня не особо радовала.

Дверь выглядела тяжёлой, в центре располагалось маленькое квадратное окно с железными решётками. Это казалось чересчур по средневековому в сравнение с остальной частью дома. Я осмотрел массивный вход – как будто я и без этого уже не чувствовал себя неуместно.

Голоса в моей голове начали смеяться:

«Ты не принадлежишь этому месту»

«Ты всего лишь мусор, просто не можешь почувствовать запах своего зловония»

Тиски в груди нервно сжались, я сглотнул и позвонил в дверь. Плотный запах сосны проник в мои лёгкие, когда я попытался глубоко вдохнуть. По ту сторону двери не было ни звука, и чем дольше я ждал, тем больше начинал верить словам в моей голове. Мусор. Она была слишком чистой. Этот дом, с его совершенной архитектурой, эта девушка с совершенной улыбкой, лёгкими изгибами и небольшим ростом… Она была слишком хороша для меня, чтобы её удержать. Неуверенность хлынула в горло и подавила меня.

– Деклан? – голос Пэйдж был добрым, успокаивающим, и он был ярким, как желтый цвет.

Я поднял свой взгляд. На ней были чёрные лосины и большой зелёный свитер, который поглотил её фигуру. Пот покрыл мой лоб толстым слоем, и я потёр шею.

– Извини, дорога заняла много времени, потому что автобус высадил меня на Элк-Авеню.

Её глаза расширились.

– Это почти три мили. Мне следовало попросить моего папу приехать за тобой.

Мысль о том, что её отец забирает меня из коричневого куска дерьма, кучи кирпичей, в которой я жил, вызвала тошноту.

– Всё в порядке, я не прочь прогуляться, – я подарил ей кривоватую улыбку, и она отступила назад, указывая на вход в её замок.

– Ты только что разминулся с моими родителями. У отца сегодня встреча фармацевтов за ужином, – она поморщилась, осмотрев мой внешний вид. – Родители должны вернуться через несколько часов. Кто-нибудь из них отвезёт потом тебя домой, если ты, конечно, не возражаешь побыть здесь так долго. Мне плохо из-за того, что ты шёл пешком так долго… снаружи всё замёрзло.

Я бы взял столько времени, сколько мне бы позволили, но, когда вошёл внутрь, и слабый запах свежего порошка ударил по мне, я понадеялся, что мой запах не осядет на этих безупречных стенах.

Белый. Всё было белым. Белые мраморные полы. Белые стены, белая мебель, даже ковры белого цвета. Я остановился и посмотрел на свои грязные сапоги. Засохшая грязь вдоль подошв попала на блестящую поверхность пола, и я съёжился. Ни за что на свете Пэйдж и её родители не увидят, где я живу.

– Я должен снять свою обувь, – это был не вопрос, и паника в моём голосе была очевидной.

«Грязный. Ты грязный»

Тихое хихиканье Пэйдж развеяло яд в моём мозгу.

– Это место смехотворно, не так ли? Единственный цветной элемент здесь – картины на стенах, которые довольно неплохи, но, даже не знаю, это как жить в…

– Похоронном бюро?

Она снова засмеялась, уголки её розовых губ скривились в улыбке, и глаза вспыхнули так, что в животе у меня все перевернулось…

– Я хотела сказать – в музее, – она потянулась к моей руке и переплела наши пальцы. – Но похоронное бюро тоже подходит.

Я снял сапоги, пытаясь аккуратно поместить их около стены, но Пэйдж остановила меня.

– Оставь их. Всё нормально.

Грязь на моих ботинках насмехалась надо мной.

«Грязный. Грязный»

– Пойдем, я поговорила с мамой и получила некоторые принадлежности для рисования, я оставила их в кабинете. – Она сжала мою руку. – Спасибо, что пришёл сегодня. – Пэйдж прикрыла глаза, её длинные ресницы затеняли её розовые щёки. – Я нервничала.

Пэйдж была всем, что я хотел, и всё свободное время в школе мы проводили вместе, а когда у нас был сокращённый день, отправлялись на ужин вниз по улице. Иногда с друзьями, иногда просто вдвоём. Мне нравилось, когда были только мы. Я застрял между ней и реальностью. Я хотел попросить её, чтобы она стала моей, но мы пришли из таких разных сфер и, увидев её дом, увидев её в этом ярком богатстве света, я ещё сильнее ощутил свои страхи.

«Тебе не следовало приходить сюда»

«Тебе нечего здесь делать»

– Почему ты нервничаешь? – спросил я (именно я был тем, кто нервничал).

– Полагаю, я… я имею в виду… я действительно не знаю, как это… – Пэйдж проглотила слова, встретив мой взгляд. – Я имею в виду, мы друзья?

Друзья.

Я кивнул.

– Обычно я не хожу три мили в гору, чтобы увидеться с человеком, который не является моим другом.

На мои слова Пэйдж закатила глаза, и я широко улыбнулся.

– Это не то, что я имела в виду.

Друзья.

Я хотел большего. Хотел целовать, коснуться её лица, почувствовать её рот на своём. Я никогда раньше не целовал девушку и хотел, чтобы она была моей первой. Хотел сделать то, что, вероятно, не следовало, но чем дольше она смотрела на меня вот так: большими ожидающими голубыми глазами, с чувствами, которые похожи на нечто порочное, тем больше мужчина во мне жаждал почувствовать каждую её часть.

– А что ты имела в виду? – я подошел ближе, чем обычно себе допускал, и соединил наши руки.

Я был выше её, и мне нравилось, что она должна смотреть на меня снизу. Это была только она. Только я.

Её щёки стали малиновыми, когда она облизнула губы.

– Разве я больше, чем просто друг?

Она была для меня большим, чем вообще могла подумать.

Я кивнул.

– А ты хочешь быть?

Она прикусила нижнюю губу, прежде чем заговорить, и я еле сдержал стон.

– Да.

Я заправил прядь волос ей за ухо, наклонился и прижал губы к её щеке. От моего прикосновения она вздрогнула, и я усмехнулся, когда произнес:

– Хорошо.

Уверенный тон моего голоса удивил меня самого, и когда я отстранился и увидел её улыбку и красный цвет щёк, то впервые в моей одинокой дерьмовой жизни я почувствовал себя нормально.

Музыка раздавалась в студии, пока я водил кистью по холсту, но не могла заглушить воспоминания. Прямые голые линии Аспена прекрасно подходят для фона картины. Глаза Пэйдж были окружены цветом летних закатов и зимних ночей. Я сказал ей сегодня, что она яд, и именно это и имел в виду. Я хотел бы нанести ей удар. Хотел бы заставить её почувствовать себя так, как я чувствовал себя последние девять лет – неуверенным, несчастным, потерянным. Пробуя слёзы на её губах, чувствуя, как её дыхание снова смешивается с моим, я понял, что стерпел бы яд её смерти, её нетронутое забвение, её испорченные поцелуи, потому что был болен ими. Я был не лучше в своей зависимости, чем мой отец и его виски, чем Лиам и его бесполезные завоевания, а Киран – с его снисходительной любовью к Христу.

В тот день, когда я вошёл в дом детства Пэйдж, я знал, что не должен хотеть её. Мы были чересчур разными, и когда я впервые почувствовал уверенность в себе, потребность в нормальной жизни, то попался на крючок. Я жил ради исправления, потому что каждым своим прикосновением Пэйдж дарила мне свою красоту и тишину голосов в моей голове. Я ненавидел её и любил, ощущал себя как наркоман, и когда покинул церковь сегодня, понимал, что никогда не смогу отказаться от своей зависимости.

Кисть выпала из моей испачканной краской руки на пол. Я не осознавал, что практически не дышал. Гнев пронзал меня с каждым ударом сердца. Я закрыл глаза и позволил музыке окружить себя. Мне нужен отдых от этих глаз, но даже в темноте они не отпускали меня. Когда я вдохнул, запах древнего собора заполнил мои ноздри, и я почувствовал ее руку в своей, а её молитва звучала в моей голове.

– Я ранена и опечалена. Я слаба и несчастна. Без тебя я потеряна. Я согрешила, дорогой Господь, и я не заслуживаю твоей благодати, но я ищу её… Я ищу её. Я ищу твоё прощение и прощение того, кого люблю, того, кого обидела.

Её фигура была такой хрупкой. Дьяволы в моей голове умоляли позволить увидеть её кости, посмотреть, какой ужас скрыт внутри, но человек во мне не мог ненавидеть оболочку женщины, которая стояла рядом со мной… больше нет. Я открыл глаза. Глаза Пэйдж наблюдали за мной с холста. Всё, что я ненавидел в ней, исчезло, и всё, что осталось, – женщина, которую я не узнал. Её юность и красота поблекли, и она стала всего лишь скелетом, призраком прежней себя. Она не выглядела такой хрупкой на днях, когда мы встретились в студии. Казалось, я погубил её так же сильно, как она погубила меня.

Я наклонился, поднял кисть и, вынув тряпку из кармана, вытер брызги с пола, как смог. В любом случае, пол студии и так был заляпан краской. Часы на стене показали, как долго пробыл здесь. Я закрыл баночки с краской и собрал кисти, бросил их в висящую на стене банку поменьше и отключил телефон от стерео.

– Дерьмо! – руки были всё ещё грязными и оставили отпечатки пальцев на телефоне. Я вытер излишки краски с рук о джинсы. Когда же почистил экран телефона, увидел, что мигает синий сигнал. Снял блокировку экрана и увидел, что пропустил несколько звонков от Лиама и получил смс от Кирана.

Киран: Завтра ужин у мамы.

Уже слишком поздно отвечать, что мне не хочется идти на воскресный ужин, но я пропустил несколько последних, и был уверен, что мама, если бы была способна, приехала бы в салон и привезла меня к себе. Я уставился на предыдущее смс от Кирана. Он предупредил меня, что проговорился Пэйдж, где я нахожусь. Завтра я успокою его. Киран не хотел причинять никакого вреда, он никогда так не поступал, но иногда мне хотелось, чтобы он умел лгать так же, как и все мы. Всё, что было лживым, было неприемлемым для него.

Я пролистал контакты, пока не увидел её имя, и подумал, не поменялся ли её номер. Мой палец замер над кнопкой вызова. Сегодня мы были на нейтральной земле. Перемирие прошло перед Богом, поскольку мы оба почувствовали наш грех и услышали молитву другого. Это всегда было с нами. Её радость была моей радостью. Моя любовь была её любовью. Её боль была моей болью. Мы с Пэйдж были едины и чувствовали это сегодня. Я не знал, была ли она всё ещё замужем. Я ничего не знал о ней за последние девять лет, кроме воспоминаний, в которых жил. Сегодня я хотел освободить её от боли. Она искала меня для прощения, и я не был уверена, что смогу сопротивляться её приманке.

Я заблокировал экран и положил телефон в карман. Прошёл через «Галерею» и запер дверь. Холод ранней осени послал дрожь по телу, и я пошёл в сторону квартиры. Люди покинули городские улицы ради кроватей и своих любовников, и я остался один на один с мыслями и демонами, которые превратили мою правду в заблуждения.

– Дайте мне увидеться с ней! – кричал я.

Отец Пэйдж скривил верхнюю губу, обнажая белые зубы.

– Ты никогда больше не увидишь мою дочь, – его слова были как лёд: твердые и холодные. – Ты думаешь, я позволю ей увидеть тебя снова, после того, что ты сделал? Вы убили невинную жизнь, и я позабочусь о том, чтобы Пэйдж заплатила за свой грех, чтобы получить искупление, но ты… – он ударил меня этими словами прямо в живот, но я держался неподвижно, распрямив плечи. Мистер Саймон отошёл от порога, сократив расстояние между нами настолько близко, что я почувствовал его самодовольство. – Ты бесполезен, Деклан, всегда был, всегда будешь, и я заплачу свою цену Спасителю за то, что позволил тебе приблизиться к моей дочери.

«Никчемный. Жалкий. Мусор»

Нет.

Я покачал головой и оттолкнул его.

– Пэйдж! – я проревел её имя. Она должна была меня услышать, должна была знать, что я вернусь.

– Она рассказала нам, что случилось, Деклан. Три дня назад она сломалась перед матерью. Вы что, надеялись, что сможете просто выбросить жизнь в мусор без какой-либо вины… без последствий? Она не хочет тебя видеть, и, если ты не сойдешь с моего крыльца, я позвоню в полицию!

«Она отказалась от тебя»

«Она тебя ненавидит»

– Пэйдж! Пожалуйста! – в безумии я попытался пройти мимо него, но он заблокировал дверь.

– Позвони в полицию! – закричал он через плечо, и мама Пэйдж, посмотрев на меня, вытащила телефон из кармана и открыла его.

– Просто… – я задыхался, потеряв всякие шансы. – Скажите Пэйдж, что я прощаю её.

Я не дождался подтверждения, что он передаст мои слова Пэйдж, если останусь, попаду в тюрьму или, что ещё хуже, в психиатрическую больницу. Мне не следовало говорить о расставании на прошлой неделе. Мне не следовало кричать на неё… Я позволил ей поверить, что ненавижу её, и теперь потерял.

Город нависал надо мной, и когда приблизился к своей квартире, смех в моей голове стал сардоническим. Ненависть внутри меня победила в тот день, когда я расстался с Пэйдж. Я мог прокручивать и пересказывать историю в моей голове тысячу раз. Она отказалась от меня, не поняла, что я достаточно хорош, чтобы выйти за меня, и когда сказал ей, что никогда не прощу её, я был всё ещё ранен. Но в течение следующих нескольких дней злость превратилась в печальное сожаление, и мне удалось понять то, чего я раньше не понимал. Она сказала, что не хочет разрушать моё будущее, а не себя. Она сказала, что хочет защитить меня. Возможно, это была ложь, а, возможно, и нет. Мы оба были чертовски молоды, слишком увязли в собственной боли, чтобы иметь возможность справиться со всем этим дерьмом, и за эти годы я потерял связь с правдой и позволил ране гнить. Её отец был прав.

Я был жалок.

– … Я ищу твоё прощение и прощение того, кого люблю, того, кого я обидела.

Она не знала.

Я был трусом, уйдя с того крыльца и не сказав Пэйдж правду. Не пытаясь сказать ей лично, что простил её. Вместо того чтобы пытаться вернуть её, я исчез. Я отпустил её. В течение многих лет, каждый месяц тринадцатого числа, я хожу в церковь, зажигая свечу для нашего ребенка, для Пэйдж, в надежде, что она почувствует это целебное пламя. Несколько лет назад я перестал приходить туда, пытаясь двигаться дальше, пытаясь исцелить рваную рану, но это только усугубило ситуацию. Только сегодня, когда почувствовал её руку в своей, её губы на своих, то подумал, что меня помилуют за наши грехи. Я покинул церковь с гневом, страхом и неуверенностью, но остался с миром, который не мог объяснить. И та часть моей жизни – дыра, вызванная потерей нашего ребенка, – наконец, была зашита.

Пока мы стояли на коленях вместе как единое целое.

Это было так, как должно было быть.

Будто Бог, наконец, услышал призыв, и на наши молитвы был дан ответ.