Текст книги "Одержимость (ЛП)"

Автор книги: А. Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Что он сделал с тобой? – спросила она, обнимая. Мои колени подогнулись. Накопленное напряжение за секунду обрушилось на меня, я еле держалась. Лана обняла меня, сжав мои руки, безвольно прижатые по бокам.

– Я больше не знаю, кто я. – Это была единственная вещь, которую я произнесла, единственная правда, которую знала.

– Я знаю, кто ты. Всегда знала. – Она сжала меня крепче, будто изо всех сил пытаясь собрать всю меня воедино.

Как только я перешагнула порог, вся это собранность пошла крахом. Её дом был наполнен теплотой, цветом, беспорядком – жизнью. Книги стояли на полках и были раскиданы повсюду, диваны, доставшиеся ей от бабушки, были подержанными. Я могла узнать эти диваны где угодно. Лану удочерила бабушка, потому что её родители постоянно были под действием наркотиков. До того, как мои родители превратились в самонадеянных фанатиков, они любили Лану, как свою дочь.

– Как поживает твоя бабушка? – спросила я, кладя сумку на поцарапанный журнальный столик.

– Мертва. Старая летучая мышь, наконец, скончалась. – Я посмотрела на ее широкую улыбку. – Всё хорошо, я использую юмор, чтобы подавить глубокую печаль. У меня поистине тёмная душа.

Я боялась улыбнуться, но у уголков моих губ были другие планы, и на моём лице промелькнула усмешка.

– И вот она здесь, ребята. Пэйдж Симон, добро пожаловать в мою скромную обитель, – улыбка Ланы стала шире. – Я так рада, что ты мне позвонила! Я очень сильно скучала по тебе. Заварила немного чая, не хочешь чашечку?

Я собиралась отказаться, так как мне никогда не разрешалось пить чай, но остановилась. Я оставила его. Их. Всё.

– Да, это было бы здорово, спасибо.

– Я скоро вернусь, а ты посиди здесь. Расслабься, Инквизиция скоро вернется, – она кивнула на кушетку, и я подчинилась.

Её дом был маленьким. Кухня, справа барная стойка, которая открывала вид на гостиную, и возможно, несколько комнат дальше по коридору.

– Это место…

– Крошечная маленькая кроличья нора, – засмеялась она, когда достала чашки из шкафчика, налила в них чай и села рядом со мной. Приготовление не заняло много времени: ни сливок, ни сахара, ни суеты. Пар из чашки пах, как пряные апельсины, и я сразу почувствовала себя расслабленной. – Этот дом сейчас выглядит лучше. Подуй на чай, Пэйдж, он горячий. – Я последовала совету, а затем отпила небольшой глоток. – Я купила его после смерти бабушки несколько лет назад.

– Мне жаль.

– Это жизнь, она была уже старой. Она прожила отличную жизнь. Кроме того, было очень сложно приводить мужчину домой, когда живёшь с девяностолетней. – Она улыбнулась уголками губ.

– Ты никогда не была замужем? – спросила я, не отрывая чашку ото рта, и она закатила глаза.

– Чёрт, нет. Я работаю над докторской диссертацией, у меня нет времени на мужчин, – ухмыльнулась она. – Ну, по крайней мере, не для долгосрочной перспективы. Мне нравятся знакомства с профессорами, это болезнь. – Она снова засмеялась и заправила прямые блестящие, длиной до подбородка тёмно-шоколадные волосы за уши. Её зелёные глаза нашли мои, и она нахмурилась. Весёлое выражение лица сменило серьёзное. – Он причинил тебе боль?

Мои руки дрожали, когда я поставила чашку на журнальный столик.

– И нет, и да. У него был роман, – ответила я.

И провела следующий час, перебирая последние восемь лет своей жизни. Эмоциональное насилие, постоянные насмешки. Я рассказала обо всём. О том, что мы не могли иметь детей. Как я потеряла себя в религии, в браке, в ответственности… во всём, всём, чём угодно, чтобы забыть моё непростительное преступление. Я делала всё, что могла, чтобы спасти себя. Сохранить свою жизнь после того, как забрала одну. Я была на пороге смерти, близка к тому, чтобы закончить всё, после того как бросила Деклана. Его имя. Уже второй раз я позволила произнести мысленно его имя. Это шевельнуло во мне нечто. Глаза спящего монстра открылись, и я спросила:

– Ты когда-нибудь видела его?

– Кого? – Лана взглянула на меня. Страх, должно быть, отразился на моём лице, потому что она прошептала. – Деклана?

Я кивнула.

– Иногда. – Она отвела от меня взгляд.

– Как… как он? – Это был глупый вопрос. Я не имела никакого права знать о нём. Когда Лана взглянула на меня, я пожалела, что спросила.

– Я слышала, что ему было тяжело, Пэйдж. Я видела его несколько раз, в месте под названием «Рев». Ходила туда несколько раз с друзьями из школы. Он выглядел, м-м… неплохо. Но, если честно, я не уверена, что кто-то, подобный ему, смог бы оправиться от той ситуации, особенно после того, как ты ушла.

Лана всегда хотела работать социальным работником, помогать таким же детям, как она. Она всегда говорила, что система не работает, и хочет это исправить. Детский психолог – её призвание.

– Я знаю. – Вина проедала дыру в моём животе каждый день. – Где здесь туалет?

– Дальше по коридору. Вторая дверь слева. Ты в порядке?

Я не улыбнулась, но кивнула. Мысленно поблагодарила расстояние и плюшевый коврик для ванной под ногами, когда встала на колени и исторгла желчь из желудка в унитаз. Холодный пот выступил на лбу, когда я вытерла рот куском туалетной бумаги, а затем выкинула его в мусорку. Сделала несколько рваных вдохов, склонилась и начала молиться. Приглушённые слова вырвались из моих уст, и я позволила себе вспомнить, вспомнить его. Вспомнить Деклана.

Я бормотала:

– Святой Отец, прости меня. Прости мой грех, прости мой грех, прости мой грех. Пожалуйста, помоги мне, помоги мне… Помоги ему, пожалуйста… Пожалуйста… пожалуйста, – мой голос оборвался, и я раскачивалась вперёд и назад, поднеся правую руку к животу. – Мне жаль. Мне так жаль.

3

Чёрное, белое. Чёрное, белое. Яркие вспышки мерцали сквозь жалюзи. Это не грохот от проехавшего мимо поезда разбудил меня. Раздражающий звук удара стали о сталь, был знакомым другом. Этот звук создавал некую определённость, когда я не мог отличить сон от реальности. Потный, обнажённый, мокрые простыни, липкая кожа. Каждый вдох, который я делал, был отчаянной попыткой избавиться от удушья. Серые простыни, черное одеяло, большие фрески в рамах, картины – мои картины. Я был в своей комнате.

Подняв руки к лицу, я помассировал глаза и сел на кровати. Затем вцепился пальцами в волосы. Это была мечта, которая выбила меня из равновесия. Идеальная болезненная фантазия. Я откинул простынь и сел на край кровати, наблюдая за вспышками света, позволяя себе вспомнить. Позволяя голосам съесть меня живьём.

«Она ушла».

«Ты всё разрушил. Ты позволил ей уйти».

«Она мертва для тебя».

«Забудь её».

– Нет, – обратился я в пустоту напряжённым шёпотом.

«Забудь её».

«Возненавидь её».

«Люби её».

«Исчезла».

«Никчёмный. Никчёмный. Никчёмный».

Поезд наконец-то проехал, но стук в моей голове остался. Я крепко зажмурился и прижал ладонь к виску. Снова открыв глаза, всё ещё обнаженный, опустился коленями на ковёр. Мой холст оказался прямо передо мной. Руками, покрытыми татуировками, потянулся и взял кисть. Я взглянул на красные числа циферблата. Было всего лишь два часа ночи. Потряс головой. Время, время… Я продолжал его терять, продолжал проваливаться в черные дыры. Не имело значения, сколько грёбанных таблеток выпил; я принадлежал этой бездне, и ни одна химия на Земле не способна вытащить меня из её глубин. Эти моменты пустоты были нечасты, их разделяли длинные отрезки времени, но в последнее время я их ждал.

Запах краски пропитал воздух. Я не помнил, как встал с постели, и, конечно же, не помнил, как рисовал эту картину. Это самая яркая вещь, которую нарисовал со времён Пэйдж. Со времен, когда бездна поглотила меня полностью. Малиново-жёлтое свечение прозрачных рождественских огней разлились по холсту, две скрученные в объятиях фигуры – одна чёрная, другая серая. В углу громадная сосна, освещенная крошечными шарами призрачного света. Это были не точные очертания – цвет был приглушённым – это была правда, смешанная с иллюзией. Но если бы я достаточно долго смотрел на неё, то, кажется, смог бы почувствовать.

Это была моя мечта. Та, которая пробудила меня. Та, которая охладила мою кожу бисеринками пота. Та, которая воплотилась в жизнь при помощи масла и пигмента. Но память, показала мне воспоминание.

Красный, зелёный, белый и голубой… Цвета отскакивали от белых стен тускло освещённого узкого коридора. От улыбки у неё появлялись ямочки на щеках. Когда она прислонилась спиной к стене, я наклонился к ней. Рука Пэйдж дрожала, пока заправляла мягкие пряди светлых волос за ухо. Я вдохнул её запах – аромат дождя, комфорта, тёплого оттенка света. Мои нетерпеливые неопытные губы нашли её. На языке ощущался вкус леденцов, а её тихий вздох сломал мой самоконтроль. Мы были слишком молодыми, чтобы чувствовать подобное. Я был слишком молод, чтобы верить в «долго и счастливо». Мой рот и её, навсегда. Моя рука – всегда – в её волосах. Этот редкий момент, словно во сне, казалось, что я никогда не проснусь.

Напряжение возросло, когда Пэйдж обхватила мою шею, притянув нас друг к другу. Её грудь прижалась к моей. Её поцелуй полностью остановил голоса, остановил звук… остановил время. Громкий смех из кухни напугал её, и она отстранилась. Губы Пэйдж медленно растянулись в самую сексуальную усмешку, которую я когда-либо видел.

– Счастливого Рождества, Деклан. – её голос был бархатным, золотым; ярким диким цветом на моих влажных губах. Она снова меня поцеловала, лениво дразня, прежде чем зарыться лицом мне в шею.

– Счастливого Рождества.

Мне было четырнадцать, когда я поцеловал Пэйдж в коридоре дома её детства. Мы были только месяц в отношениях. Это было началом всего. Началом чего-то, что, тогда я так думал, спасёт меня от самого себя, от демонов, которые завладели мной. Если бы я знал, что спустя четыре года Пэйдж разрушит всё это.

Женский стон, как в порнофильме, вырвал меня из сна. Громкий хлопок, ворчание и ещё один стон, ещё один судорожный вздох. Дерьмо. Солнце уже встало, нагревая краски, которые оставил открытыми на полу прошлой ночью. Я резко встал с постели, схватил свои штаны и надел их. Торопливо закрыл открытые банки с краской крышками и поставил на рабочий стол. Дерьмо. Я старался не смотреть на картину, нарисованную прошлой ночью. Я пытался затолкать воспоминания и время, которое потерял, обратно, но это оказалось бессмысленным. Сцена, которую я мастерски разместил на полотне, плюнула в меня проклятием.

«Разорви её. Порежь её, Деклан».

«Разрушь это».

Я не позволил себе задержать взгляд на картине, перешагнув через холст. Порылся в комоде и схватил первую попавшуюся футболку, которую смог найти. Стоны моего брата Лиама, трахающего какую-то девку за стеной, начинали меня раздражать.

«Ты завистливый».

«Слушай. Слушай. Слушай».

«У тебя никогда не будет такого же. Таких же ощущений».

Я начал напевать песню моей любимой группы «Brand New», пытаясь заглушить враждебное шипение голосов, звучащих в моей голове. Взял телефон с подключенными наушниками с верхней полки шкафа, включил музыку и засунул в уши вкладыши. Глубокий бас, агрессивный ритм. Я закрыл глаза и утонул во всём этом. Картина прошлой ночи… забыта.

К сожалению, ванная комната не соединена с моей спальней, поэтому я пропустил свою обычную утреннюю рутину, предоставляя брату немного уединения. Мои таблетки, в любом случае, были на кухне, поэтому я мог принять душ позже. Маленькая часть меня хотела создать как можно больше шума, чтобы дать понять Лиаму, что я проснулся, но я не могу так поступить. Не с ним. Он так много сделал для меня, для нашей семьи, он заслуживает развлекаться с девушкой время от времени.

Я прошел на кухню, тихо крадясь мимо его двери. Музыка подарила забвение, словно отгородила от всего. Прихожая вывела к огромному пространству в индустриальном стиле. Кухня плавно перетекала в гостиную. Металлические опоры и балки под потолком тянулись через всю квартиру. Пол был покрыт деревом тёмно-коричневого цвета, и единственной разделительной линией между кухней и гостиной являлся небольшой бежевый ковёр. Квартира выглядела холодной из-за металлических балок, чёрной мебели и моих грёбанных тёмных мыслей, воплощенных на картинах, которые висели в рамах на кирпичных стенах. Деревянные полы и ковёр были единственными тёплыми тонами, которые Лиам допустил во время ремонта. Я прошелся босыми ногами по холодному полу кухни, насыпал хлопья в миску, достал молоко, максимально тихо закрыв холодильник.

После того, как наш отец-алкоголик скончался шесть лет назад, Лиам получил кредит, добавил небольшое количество накопленных денег и выкупил тату салон «Дорога» у своего босса. Потом сделал ремонт в квартире, которая была над салоном. Нашему отцу диагностировали цирроз печени за несколько лет до его смерти, и он решил, что лучше упиться до смерти, чем обеспечить свою семью. Он бросил работу на нефтеперерабатывающем заводе и жил на свою ветеранскую пенсию. Наша мама никогда не работала, всю жизнь была домохозяйкой. Лиам, как старший сын, взвалил бремя добытчика на себя. Бросив школу в шестнадцать лет, чтобы зарабатывать деньги, Лиам получил работу уборщика здесь, в салоне. Часто работая за стойкой, он внимательно наблюдал за работой мастеров и быстро всему научился. Когда дело касалось творчества, его талант всегда превосходил мой, но у него никогда не было голосов, которые тянули его назад. Так что он чертовски процветал. К восемнадцати годам он стал одним из самых лучших художников в салоне.

К тому моменту, когда умер отец, Лиам работал в салоне уже около восьми лет. Он спасал нас, управляя нашим домом, оплачивая медицинские счета. В общем, был хозяином в доме. Он был со мной, когда я пытался покончить с собой. Он был тем, кто, наконец, проявил инициативу, чтобы предоставить мне помощь, в которой я нуждался. Если бы не он, я был бы предоставлен моей чрезмерно верующей матери-католичке и отцу-алкоголику и никогда не пережил своё тринадцатилетие. С такими мыслями я проглотил первую ложку хлопьев, и они поцарапали мне горло. Я обязан Лиаму всем.

Поставив миску на гранитную столешницу, я присел на барный стул. Только после того, как умер отец, Лиам, наконец, почувствовал себя в безопасности, чтобы переехать. Я ушёл вместе с ним, потому что дома меня окружало множество воспоминаний, которые кормили моего монстра. Киран – младший брат – изучал богословие, поэтому, когда мы ушли, было решено, что он останется дома и позаботиться о маме. Все мы заботились о маме, и до сих пор продолжаем это делать. «Дорога» стал семейным бизнесом. Прежний владелец, не был хорошим бизнесменом, и почти потерял это место. Если бы не Лиам, то эта крошечная империя рухнула бы. Сейчас «Дорога» – один из самых процветающих тату салонов в Солт-Лейк-Сити. Первоначальный владелец выбыл из игры, уйдя на пенсию, и мы взяли этот бизнес на себя. Лиам и я, были лучшими художниками в нашем небольшом штате сотрудников. Киран, положил свою мечту стать священником в долгий ящик, чтобы помогать управлять счетами. В конце концов, он полностью отказался от этой мечты и работал с нами на полную ставку.

Краем глаза я заметил движение, что прервало мои мысли. Как только я оторвал взгляд от миски, то сразу же пожалел об этом. Лиам в одних только трусах-боксёрах зашёл на кухню с девушкой-звездой-порно позади него. Я вытащил один из наушников, пока наблюдал, как Тана, одна из наших постоянных клиенток, дергалась под моим взглядом. Мой брат провёл рукой сквозь тёмные волосы; он больше чем кто-либо из нас был похож на отца и ненавидел это. Руки, ноги, грудь, шея Лиама были словно палитра красок, его маскировкой. Всё его тело было покрыто татуировками. Он выглядел как настоящий хозяин тату салона. Мускулы, тоннели в ушах, пирсинг в носу, на правой брови штанга и достаточное количество татуировок, чтобы скрыть того, кем он был на самом деле, кого он действительно презирал.

– Привет, Деклан, – тихий голос Таны был чересчур милым, и это напрягало меня.

Я кивнул.

– Не будь чертовым ублюдком. – Лиам сузил глаза. – Ты знаешь Тану, где твои манеры? – Он едва скрывал свою ухмылку.

– Я просто не выспался.

Я встал, подошёл к раковине и высыпал в нее практически нетронутое содержимое миски, включив воду, чтобы всё это смыть.

Тана что-то прошептала, по крайне мере, думаю, что это была она. Я выключил воду, повернулся, чтобы посмотреть на них, и застал её, целующую Лиама в губы. Было неловко наблюдать за этим. За последние годы я видел его только с несколькими женщинами. Но Тана слишком сильно напоминала мне Келли, и когда она отстранилась, я увидел, как что-то мелькнуло в его глазах – сожаление. Тана притворилась, что не заметила этого.

Улыбнувшись моему брату, она подняла свои полностью татуированные руки и собрала свои кудрявые тусклые каштановые волосы в конский хвост.

– Увидимся в эту субботу?

Он глубоко вздохнул.

– Я напишу тебе.

От скрытого отказа ее поддельная улыбка потухла.

– Ладно.

У неё было достаточно чувства собственного достоинства, чтобы не напрашиваться на ещё один поцелуй. Она взяла свою сумку с дивана и вышла за дверь.

Лиам и я наблюдали её уход в молчании. Как только дверь за ней закрылась, я вытащил другой наушник из уха, выключил телефон и убрал его в карман.

– Она напоминает мне Келли, – сказал я.

– Иди на хуй, – сжал он челюсть.

– Я серьёзно. Она выглядит…

– Я не вижу этого, – солгал он и проглотил ком правды.

Я предоставил ему возможность верить в это.

– Возможно, я снова увидел какую-то хрень.

Его губы дернулись.

– Ну, это происходит не в первый раз, Декс.

Он притянул к себе коробку с хлопьями, которую я оставил на стойке.

– Я собираюсь принять душ, потом пойду вниз, открою салон.

– Ты принял лекарства? – спросил Лиам, не отрываясь от завтрака. Я уже был достаточно взрослым и не нуждался в опеке, но Лиаму было трудно избавиться от старых привычек.

– Я приму.

– Не забудь, Декс, прошлый месяц…

– Я не забуду.

В прошлом месяце я пытался слезть с таблеток. Устал ничего не чувствовать, устал быть зомби. Голоса добивали меня, но они также давали мне жизнь. Они ударяли и скрежетали в моём сердце, но побочным эффектом этого были картины, образы и цвет. Они говорили мне, что я живой, несмотря на ложь, которая питала меня и наполняла мой живот гнилью. Я – живой.

– Это новое лекарство помогает? Оно более сбалансировано, чем прежнее? – Лиам поймал мой взгляд своими тёмными глазами.

– Я всё ещё пробираюсь сквозь дерьмо, но это лучше, чем быть роботом.

Он подарил мне небольшую улыбку.

– Скажи мне… Женщина? Действительно ли это помогает? – рискнул спросить я, когда увидел эту маленькую улыбку, это дало мне чертову надежду… Для него… Для меня.

Мускул на его челюсти дрогнул, когда он поднял подбородок.

– Они, чёрт возьми, оставили нас, Декс. Мы ничего не можем с этим поделать, кроме как двигаться вперёд. Пэйдж украла твою душу, а Келли, она… она ушла. Что бы я ни предлагал ей, этого было недостаточно. Наступило время подумать о себе… Понимаешь?

Я понимал.

Быть без женщины было слишком прекрасно. Чувство пустоты слишком освоилось у меня в груди и в тёмных затуманенных уголках моего существования. Когда Пэйдж ушла, она оставила меня с зияющей кровоточащей раной. Ногти на её пальцах всё ещё разрывали и отрывали моё сердце. Она ушла, но её призрак всё ещё рвал и выцарапывал себе путь в мою душу. Может быть, пришло время очиститься от её проклятия.

– На днях девушка дала мне свой номер, – сказал я и с интересом ждал его реакции.

Ложка выпала из руки Лиама и ударилась о миску.

– И-и-и? – Уголки его губ изогнулись.

– Я его выбросил. – Я опустил взгляд, когда его улыбка пропала.

– Блять, – пробормотал он себе под нос.

– Но это был первый раз, Лиам, когда я пожалел об этом.

4

Раскрашивать других людей, даруя им радугу из органично подобранных цветов и линий, создавая идеальную картину или высказывание, которые они всегда хотели иметь на своём теле – это и есть искусство. В наши дни довольно большое количество людей имеют татуировки. Салоны появляются то тут, то там. Религиозная субкультура города ослабла под калейдоскопом цвета и индивидуальности. Сегодня для рисования я вместо кисти использовал машинку. Мой холст – это плоть. Девушка, лежащая на мягком столике, сняла рубашку. Она такая худая, что рёбра выпирают сквозь кожу. Время от времени, мне казалось, что мог видеть сквозь кожу и кости лежащих передо мной людей. Видеть бег жизни. Я моргнул, и ужасное видение исчезло. Это случилось сегодня трижды. Девушка, сидящая передо мной, слишком худая.

«Ты позволил это».

«Ты забрал жизнь однажды».

«Посмотри на её кости, Деклан».

Моя рука замерла, глаза закрылись. Но звук дыхания девушки вернул меня к более ясным мыслям.

– Почти закончил, – пробормотал я, вытирая лишние чернила и кровь, выступившую на её спине.

Бабочка. Интересно, она выбрала её из-за того, что захотела возродиться? Худющая девушка, с тощими руками и жиденькими волосенками. Она молода, может быть, только недавно вырвалась из гнезда и отстранена от молока матери. Бабочка – символ воскрешения, изменения, начала чего-то нового.

Я закончил вбивать несколько оттенков фиолетового, наполняя татуировку яркой жизнью, внося в мир этой девушки надежду. После того, как закончил работу, начал объяснять, как ухаживать за татуировкой. Она внимательно меня выслушала, восхищаясь отражением своей первой татуировки в маленьком зеркале, которое я держал. Она улыбнулась, поменяв положение, чтобы лучше всё рассмотреть.

– Идеально, – сказала она с возбужденным блеском в глазах, говорящим о том, что вернётся.

Я снова повторил инструкции, пока намазывал мазью татуировку, и наклеил на нее пластырь. Она болтала о том, как друзья будут завидовать ей, а потом разочаровала, когда упомянула, что выбрала из каталога бабочку, потому что она выглядела круто. Мне следовало догадаться, что это просто клеймо проститутки. Я отправил её к стойке и отдал Кирану квитанцию, чтобы он выставил счет.

– Один час? – Он взглянул на квитанцию, а затем на меня. – Она была не меньше двух часов. – Он вздёрнул левую бровь.

Девушка улыбнулась, когда я сказал:

– Это её первая татуировка.

Это было единственное объяснение для него. Это было моё дело. Скидка на первую татуировку всегда возвращала клиентов обратно, подкупала их лояльность.

– Ещё раз спасибо. Это очень мило с твоей стороны.

– Приводи друзей, – сказал я с искренней улыбкой, и она ушла.

Внутри салона было легко притворяться, будто я нормальный. Я мог быть кем угодно. Для этой девушки – девушки с крутой бабочкой, девушки, которая не знала, что выбрала символ, который был так же могуществен, как и красив, для неё я был просто парнем, который лишил её невинности в области татуировок. Я смог скрывать голоса за своей улыбкой и любовью к искусству. Смог скрыть своё одиночество, пока помогал братьям строить бизнес. Но в основном я смог скрывать свой страх… страх перед первыми шагами. Первые взгляды, первые прикосновения, первые поцелуи, первые… Пэйдж была той, с кем я всё это пережил, и иногда, когда я выпадал из реальности, становилось трудно не сравнивать. Я занимал себя чем-нибудь, глубоко вдыхал и выдыхал. Я жил, но иногда… Иногда всё чего я хотел – это помнить.

– Деклан? – обычно непринуждённый голос Кирана звучал с небольшой долей беспокойства.

– Да? – Я сглотнул и просмотрел журнал записей на столе.

– У тебя на сегодня все. Хочешь остаться и принять клиентов, что придут без записи? – Посмотрел он на меня.

Глаза Кирана, так же, как и мои, были голубого цвета. У нас обоих был цвет как у нашей матери, в то время как Лиам унаследовал тёмный цвет радужек нашего отца. Единственный блондин в нашей семье – я. Мама говорила, что это просто счастливая случайность, но я знал, что был другим, даже с точки зрения внешности. Сначала она воспевала хвалу великим тётушкам с их светлыми волосами и голубыми глазами, которые жили в Килларни; как мне повезло, что я родился такой светлый. Бог благословил ее ребенком, который был ярким как солнце. Только когда мне исполнилось двенадцать лет, она поняла, что моя жизнь превратилась в вечную ночь.

– Ты слышишь меня? – усмехнулся он.

– Нет. – Я покачал головой и ущипнул себя за нос.

– Я сказал: оставайся, возьми на себя клиентов без записи, а когда мы закроемся, пойдем вместе в «Рев». – Вставая, он похлопал меня по плечу.

– Я буду в комнате отдыха, если понадоблюсь, – сказал я.

– Послушай, – он понизил голос, почти совпадающим с гудением тату-машин, – Лиам сказал, что новые лекарства лучше, это правда?

Я расслабил плечи. Он слишком сильно переживал. Он был тем, кто нашел меня повешенным на простыне на двери шкафа. Лиам освободил меня из петли, но именно Киран был тем, кого интересовало моё молчание, моё настроение. Он первым спросил меня, что говорили голоса. Чем старше он становился, тем больше думал о том, чтобы стать священником. Я задумывался, не из-за меня ли? Может, он хотел изгнать голоса из моей головы. Помочь другим проклятым, тем, кто нуждается в помощи сохранить связь с реальностью.

– Всё прекрасно в этом мире, Преподобный, – ухмыльнулся я.

Он ударил меня по плечу

– Гребанная умная задница.

– Ого, тебя научили таким словам в семинарии? – Моя улыбка исчезла, когда он сжал челюсть. Он никогда не учился в семинарии, только успел получить степень в колледже, так как мама не была готова жить самостоятельно, и Киран посвятил свою жизнь ей.

– Извини. – Меня окатил стыд, и я опустил глаза в пол. Оба мои брата пожертвовали слишком многим для нее и для меня. – Я мудак.

– По крайней мере, ты честный. – Улыбка была очевидна в его тоне, и я посмотрел на него.

– Я буду в комнате отдыха.

Проходя через салон, я окинул его взглядом. Лиам работал над сложной татуировкой на спине и кивнул мне, когда я проходил мимо. Ронни ковырялась в своих ногтях, похожих на когти. Кемпер, как всегда во время простоя, ошивался рядом, флиртуя, пытаясь безнадежно привлечь её внимание. Если бы он действительно разглядел её, за ее сиськами и красивым лицом, то понял, что она любит девушек так же сильно, как и он. Салон был органичным. Он жил благодаря творческой крови наших сотрудников. Он глотал и дышал, он боролся, чтобы выжить, и Лиам… Лиам был сердцем этого места. Когда я проходил мимо каждого отсека, с высокими зеркалами, чистыми белыми полами, красными кожаными столами и черными полками, я улыбался. Мой психотерапевт годами говорил мне прекратить скрывать свое дерьмо. Нужно видеть вещи такими, какими они являются на самом деле. Поскольку мне поменяли рецепт, я действительно смог увидеть гораздо больше.

От коктейля лекарств, я чувствовал себя ходячим трупом. Но во время моего последнего визита доктор снизил дозу рисперидона и, наконец, убрал клозапин. Новый препарат эсциталопрам действительно начал помогать мне справиться с депрессией, и чем дольше я принимал его, тем легче стало иметь дело с воспоминаниями о Пэйдж. О том, что мы пережили. Или я надеялся на это.

Я позволил картине, изображавшей «ту» ночь, лежать на полу в течение нескольких дней, избегая мыслей, что изобразил что-то такое радостное, наполненное счастьем, и даже не помнил, как рисовал её. Только два дня назад я наконец-то поместил её в раму, и сегодня утром, когда проснулся и посмотрел на неё, почувствовал меньше боли, чем накануне.

Комната отдыха была маленькой, еле вместившей черный диван, боковой столик и холодильник. Я открыл холодильник, взял бутылку воды и плюхнулся на диван. Открутил крышку, и холодная вода скользнула вниз по сухому горлу. Облизнув губы, я поставил бутылку на столик, а затем опустил голову на мягкую подушку. Я много думал о Пэйдж в последнее время, и, может быть, в этом не было ничего плохого.

«Она бросила тебя».

«Ты причинил ей боль».

«Ты позволил ей сотворить это».

Достал телефон из кармана, открыл файлы с музыкой, и включил режим случайного проигрывания. Когда через динамик полились первые звуки, мое сердце замерло. Это была песня, которую я слушал в тот день, когда в девятом классе меня выгнали с урока за бормотание. Я даже не догадывался, что делаю это, пытаясь подавить ворчащие насмешки звучащие в голове. Учитель сдал меня, вызвав перед всеми, а потом сказал, чтобы я провел остаток урока в коридоре. Я сидел на холодном линолеуме, прислонившись спиной к шкафчикам. Слушая музыку, работал над своим последним творением, рисуя на плотной коричневой бумаге, которой был обернут мой учебник, когда Пэйдж впервые взглянула на меня, проявляя не только болезненное любопытство.

До этого мы вели простые разговоры. Она напоминала мне о тестах, мы ловили взгляды друг друга в кафетерии, во дворе, в классе, но в этот день она сказала мне – «да».

Играла «The Roots», звуча в ушах сладкими битами. Я штриховал в углу обложки скулы и округлые черты лица девушки. Пытался передать её внешность. Пэйдж Саймон. Она была изящна: прекрасная линия волнистых светлых волос, которые я был уверен, пахнут мёдом и солнечным светом, прозрачные голубые глаза, ясные и душевные, и только для меня. Только в те моменты, когда она позволяла мне увидеть себя настоящую.

«Она не замечает тебя».

Я должен быть более осторожным. Я не мог снова попасть в неприятности и доставить Лиаму ещё больше дерьма. На бежевом полу передо мной, появилась пара черных кед, и я поднял глаза. Кончик карандаша замер. Её вишневые губы были блестящими, когда она что-то сказала, улыбнувшись.

– Извини? – Вынул я наушники.

Ее смех был мягким, теплым и розовым.

– Я спросила, не составишь ли ты мне компанию. Мистер Феррис – придурок! – Она села прежде, чем я успел ответить, и запах стирального порошка, хлопка и мыла окружил меня.

Она была одета в тёмно-синие джинсы и светло-зелёную блузку. Её сливочная кожа казалась фарфоровой. Когда она подсела ближе ко мне, и её рука коснулась моей, разряд тока прошёл по моему позвоночнику.

– Я солгала, сказав, что мне нужно в туалет, поэтому у нас есть только 15 минут, – она заправила локон волос за ухо и затем наклонилась ещё ближе, её взгляд упал на учебник. – Ты действительно талантлив, Деклан.

Мои четырнадцатилетние гормоны бушевали, мой грёбаный, сумасшедший разум вращался. Я был уверен, что это галлюцинация. Раньше у меня были визуальные галлюцинации, но эта была слишком реальной.

– Обычно, принято говорить «спасибо», – сказала она. Её улыбка была умной, мягкой, и что-то зажглось в её глазах, когда я рассмеялся.

– Спасибо.

– Могу я поделиться с тобой секретом? – Её глаза расширились, когда она придвинулась, сокращая электрически заряженное пространство между нашими руками. Я снова ощутил прикосновение её кожи. Моё тепло поглотило её тепло. Горло пересохло, и сердце задрожало в груди. – Я тоже люблю рисовать. У меня дома много блокнотов для эскизов, спрятанных в шкафу. Когда-нибудь, – её тон был заговорщицким, она повернулась, чтобы посмотреть на меня, так близко, что я почувствовал её мятное дыхание на своей щеке, – я хочу научиться рисовать то, что вижу.