Текст книги "Королева Виктория. Охотница на демонов"

Автор книги: А. Мурэт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– Да, сударыня, – на этот раз членораздельно, с достоинством выговорил Ковентри.

– Иными словами, – сказала она, растягивая губы в вынужденной улыбке (и в той буре чувств, которая ее одолевала, ей стоило немалого труда сделать благосклонное лицо – слишком сильно ее унижала сама мысль о том, что кто-то мог подумать, будто эти двое действительно походили на нее и Альберта), – сходство в действительности не такая уж и страшная вещь. Это все равно что смотреть в зеркало, – затем продолжала, обращаясь к Бетти, – а скажите, вы ведь сделали из этого нечто вроде… заработка, да?

– Нет, Ваше Величество, – ответила Бетти, и ее голос, как с удивлением поняла Виктория, звучал совсем не похоже на ее собственный, – мы целый день трудимся на швейной фабрике. А это лишь побочный заработок – пара лишних пенни кой-когда по вечерам и в конце недели.

– Ага, понятно, – сказала Виктория: она уже слышала об условиях труда на швейных фабриках, где одетые в лохмотья женщины беспрерывно орудуют иголкой с ниткой, а их мужья нагревают утюги и выглаживают одежду в душных от пара и пыли помещениях.

– Понятно, – повторила она, – а что же именно вы делали, выдавая себя за нас?

– Мы, сударыня, – начала Бетти свою явно заранее приготовленную и отрепетированную речь, – выступали на вечеринках, которые устраивались членами нового среднего класса; нас часто приглашали те, кто полагал самым увлекательным развлечением видеть у себя в гостях двух членов королевской семьи. Мы также открывали многие праздники, появлялись на многих балах, присутствовали в качестве высоких гостей на крестинах. Нас сажали в королевскую ложу в театре, а также пару раз мы выходили на сцену как наши тезки.

– Чудесно, – улыбалась Виктория; скулы у нее уже просто сводило от этой вынужденной игры. – И вам нравилась эта работа, не так ли?

– О-о, безусловно, сударыня, – оба энергично закивали головами. – Нас всегда встречали очень хорошо, очень приветливо. Часто на праздниках нас просили выступить судьями в состязаниях. Вы не поверите, какого мы им задавали жару!

Ну, уж в это я вполне поверю, подумала про себя Виктория.

Но она продолжала улыбаться.

– А вас просили вести себя, как мы с Альбертом, то есть не просто выглядеть, как мы?

– О-о, конечно, сударыня, – ответил Ковентри.

– У нас есть несколько фраз, которые всем очень нравятся, когда мы их произносим, – добавила Бетти.

– Например? – допытывалась Виктория.

– О-о, я бы не хотела сейчас… Когда Вы вот так стоите передо мной.

– О, не беспокойтесь, миссис Джонс, – вмешался Мельбурн, – я уверен, Ее Величеству было бы интересно.

– Хорошо, – сказала Бетти Джонс, затем приосанилась, сильно сжала губы, так что они превратились в подобие кошачьего ануса, и произнесла сдавленным голосом: «Нам не смешно».

И с невинной улыбкой посмотрела на Викторию.

Виктория глядела на нее.

Потом перевела взгляд на Мельбурна.

– Я так говорю? – спросила она.

– Думаю, сударыня, когда окольными путями что-то доходит до масс, все выглядит уже не так, – ответил премьер-министр. – Полагаю, газетчики процитировали Вашу невольную реакцию на какую-то скабрезность какого-нибудь камердинера.

– Правда? Мне ведь нравятся скабрезные шутки, как вам это хорошо известно.

– Действительно так, сударыня, но я предполагаю, что в данной ситуации Вы это сказали дамам, которые были возле Вас, чтобы пресечь дальнейшие шутки, которые могли их шокировать, отсюда и слово «мы», которое в данном случае выражало отнюдь не королевский сан, но газеты донесли это широкой общественности именно в таком виде. Вот почему Бетти и применяет это в качестве ходовой фразы.

– Понятно, – сказала Виктория, – я так понимаю, что люди связывают эту фразу со мной именно в том смысле, какой она не подразумевала; то есть я могу что-то высказывать, имея в виду одно, а меня понимают совсем иначе?

– Видимо, в данном случае так могло произойти, сударыня. Похоже, что это пример того, как Ваши слова, сударыня, процитировали вырванными из контекста.

– Понятно. Вы можете позаботиться, чтобы в следующем номере «Таймс» разместили материал, разъясняющий эту ситуацию?

– Непременно, Ваше Величество, – заверил Мельбурн, не собиравшийся, конечно, делать ничего подобного.

Виктория снова повернулась к Бетти и Ковентри, которые улыбались несколько нервно, боясь, что оскорбили королеву; Ковентри кусал губы.

– Все в порядке, – сказала Виктория, желая их приободрить. – Это может быть иногда непривычно – видеть, как тебя воспринимают другие.

Потом позвала, по-прежнему с улыбкой: «Лорд Мельбурн?»

– Да, Ваше Величество.

– Могу я вам сказать пару слов наедине?

– Разумеется, Ваше Величество. Мэгги…

Мэгги Браун вышла вперед, чтобы проводить Бетти и Ковентри из комнаты. Виктория подождала, пока они выйдут за дверь, и убрала улыбку с лица.

– Лорд Мельбурн, – начала она, – ни один из этих двоих людей, как бы милы они ни были, в чем я не сомневаюсь, не имеют ни малейшего сходства со мной или Альбертом. Ни речь, ни манера одеваться, двигаться и даже просто стоять – все это не похоже на то, что отличает нас с Альбертом. Короче, у них нет ничего, что требуется от двойников.

Мельбурн вздохнул. «Согласен, что они несколько… сыроваты в их нынешнем состоянии, но Ваше Величество, может быть, вспомнит, что они из низов. Не сочтите мои слова хотя бы в какой-то мере оскорбительными, но всю жизнь под рукой у Вашего Величества был целый штат тех, кто давал советы касательно элегантности, платья, манер и красноречия. Бетти и Ковентри восхищались всем этим издали. Уверен, Ваше Величество знает старую поговорку, что подражание – это самая искренняя форма лести?»

– Сожалею, лорд Мельбурн, но мы либо оставим этот проект, либо найдем кого-то еще, – твердо сказала Виктория. – Будьте так любезны, приведите чету Джонсов обратно в галерею, и я сообщу им, что их услуги не понадобятся.

– Да, конечно, сударыня.

Спустя несколько мгновений Бетти и Ковентри вновь стояли перед нею.

– Мистер и миссис Джонс… – начала Виктория. Ее взгляд остановился на Ковентри: тот вперил взор в блестевший пол галереи, стиснув руки перед собой – красные руки фабричного рабочего, загрубевшие от сильного пара гладильной; Бетти, как впервые отметила Виктория, слегка дрожала всем телом.

Королева раздумывала. Она оглянулась на Мельбурна, который стоял, заложив руки за спину, уже готовый к тому, чтобы проводить пару из дворца и вернуть их к жизни на фабрике и к заработкам в несколько пенни за убогое перевоплощение в королеву, а ведь их зрители, возможно, и не воспринимали все это как насмешку…

– Я думаю, что из вас могут получиться прекрасные двойники, – неожиданно сказала она, – и мне будет чрезвычайно приятно иметь вас в своем штате. Бетти, вас я отдаю под крыло герцогини Сазерленд, леди Гарриет, которая является, бесспорно, одной из самых прекрасных и элегантных дам нашей страны и которая может дать советы абсолютно по всем вопросам одежды, косметики, прически и этикета…

Реакция Бетти Джонс была немой, но очень выразительной: глаза раскрывались все шире и шире, нижняя челюсть чуть отвисла. Лорд Мельбурн между тем весело переглянулся с Мэгги Браун.

– …что касается вас, мистер Джонс, – продолжала королева, – я передаю вас заботам лорда Мельбурна, который приставит вас к одному из камердинеров, и тот проинструктирует насчет надлежащего костюма и поведения. Вы оба будете жить в комнатах дворца. – Она повернулась к лорду Мельбурну: «Могу я полагаться, что вы проследите за выполнением этих пожеланий?»

– Да, сударыня, – сказал премьер-министр, чуть выступив вперед.

– Хорошо, тогда, поскольку вы удовлетворены… – это Виктория адресовала уже Бетти и Ковентри, которые с энтузиазмом кивали головами, не веря свалившемуся на них счастью.

Их проводили из галереи. Королева обернулась к Мельбурну. «Лорд М, я держалась все это время, так сказать, на одном дыхании, но сейчас оно оставило меня. Мне нужно уйти».

– Пожалуйста, Ваше Величество, – сказал он, затем добавил: – Попрошу только, когда Вы отдохнете, чтобы мы встретились снова, потому что нам нужно кое-что Вам показать.

– Очень хорошо, – ответила королева, затем вызвала герцогиню; когда они вместе покидали комнату, Виктория, уже с порога, добавила: – И еще, Лорд М…

– Да, Ваше Величество?

– Вы проследите, чтобы о мистере и миссис Джонс хорошо позаботились, сможете?

– Разумеется, сударыня.

Они смотрели на закрывшуюся дверь.

– Не может ли это быть иронией судьбы, Мэгги, – задумчиво сказал лорд Мельбурн, – если та, что является столь прекрасным монархом для Англии, окажется вовсе не английским монархом, что скажешь?

Мэгги взглянула на Мельбурна. «Я так не думаю, нет, – сказала она, нахмурясь, – и считаю, что нам не пристало думать таким образом, премьер-министр, мы просто должны выполнять наш долг».

XXXV

В тот день в парламенте было замечено, что у лорда Монтэгю Тэйлза изо рта высовывались пряди длинных белокурых волос.

Впечатление это произвело, как впоследствии отмечалось, какое-то завораживающее, сродни чему-то гипнотическому – об этом с недоумением и полушепотом переговаривались в кабинетах и коридорах учреждения, а также на балконе, где члены парламента стояли, попивая портвейн и сплевывая в темные, вонючие воды Темзы.

Ибо во время его выступления эти волосы стояли в воздухе, будто отрицая закон всемирного тяготения – можно было подумать, что их подпирали слова, которые выходили у него изо рта (эти слова были направлены против реформы – сэр Монтэгю сделал поразительное сальто, сменив свою позицию на противоположную, противодействующую вводу фабричного законодательства), и когда он поворачивался, адресуясь ко всем секциям парламента, в профиль эти волосы было видно еще лучше. Соответственно, все смогли убедиться, что рот сэра Монтэгю чуть ли не забит этими волосами, и большинство сделали вывод, что он, без сомнения, незадолго до прибытия в парламент находился в обществе молодой женщины; а может быть даже, не исключено, затащил ее в одну из комнат и оторвался от нее лишь ненадолго, чтобы успеть высказать свои взгляды против обсуждавшихся мер на фабриках: чтобы женщины и дети не работали сверх положенных часов, чтобы все несчастные случаи расследовались и чтобы все фабричные помещения мылись хлорной известью каждые четырнадцать месяцев.

Встал Мельбурн, с возражениями против только что высказанных поправок к проекту закона. «Меня огорчает, – начал он, – осознание того, что столь достопочтенный джентльмен изменил свое мнение по этому вопросу…»

Позади него сидели двое членов парламента из партии вигов, Грейнджер и Теннант; обоих сильно клонило в сон после продолжительного и сытного ланча, но они оживились при виде волос, торчавших из уст сэра Монтэгю Тэйлза, а когда настал черед премьер-министра, то пришли в полную боевую готовность: они устраивали пари на предмет того, сколько раз Мельбурн скажет свое излюбленное: «Почему бы не перестать об этом говорить?»

– Я ставлю на то, что будет больше трех, – прорычал Грейнджер.

– Действительно, сэр, он вполне может, – согласился Теннант, громко пукнув, – я полагаю, на обычных условиях?

– Абсолютно так, сэр, абсолютно, – подтвердил Грейнджер.

– Да, – сказал Теннант, показывая Грейнджеру гинею, служившую им ставкой в пари; тот сделал то же самое, – думаю, он питает надежду, что эта фраза войдет в историю.

– Я скорее поставлю на то, что Мельбурну этого будет мало, – добавил Грейнджер. – До меня дошло, что в узком кругу он высказывал желание, чтобы в его честь назвали какой-нибудь город.

– Правда? В заокеанских владениях королевы?

И Теннант закашлялся, маскируя свой нечаянно громкий хохот.

– Возможно, у него уже был город, названный его именем – Кроули. – И плечи обоих мужчин затряслись от беззвучного смеха.

В галерее Стрейнджерс на местах для посетителей восседали, поглядывая сверху на собрание парламентариев, Квимби с Перкинсом. Перкинс, по своему обыкновению, был закутан в шарф. Кроме них в галерее никого не было, так что Квимби велел слуге снять башмак и носок, чтобы дать ноге «подышать».

– О чем вы задумались, сэр? – спросил Перкинс. – О внимании нашего правительства к женскому и детскому труду на фабриках или об успехе нашего живого мертвеца?

Лорд глядел, как внизу ораторствовал сэр Монтэгю Тэйлз. Вот Монти сел, наконец, все еще с золотыми локонами во рту. И Квимби отчетливо видел теперь, что тот их жует, а в глазах у него какое-то отсутствующее выражение. Что означают эти волосы, а? Только что он развлекался с молодой женщиной? Или же он съел кого-то?

Хуже всего, что здесь были и другие члены парламента, хорошо ему знакомые и также побывавшие недавно у него в гостях в Пембридже, и они тоже сидели с пустыми, стеклянными глазами.

Квимби не был уверен. Он совсем не был уверен…

И мысленно он вернулся к тому дню в работном доме. И как блеснуло лезвие в руке у сэра Джона Конроя. Ритмичные красные всплески.

Квимби отодвинулся на край скамьи, сделав Перкинсу знак оставаться на месте.

– Я ненадолго, – бросил он, скатываясь по ступенькам к выходу из зала заседаний. Далее шел главный коридор, темный из-за дубовых панелей. В этой обшивке он разыскал дверь в туалет, совсем неприметную, словно вход в тайную комнату; зашел. Там было две кабинки, и пару мгновений он постоял, удивляясь этому нововведению, затем протиснулся в одну из них, спустил брюки и подштанники, вынув из кармана сюртука почти опустевшую фляжку с парой глотков виски, и наконец-то облегчил кишечник..

– Эти туалеты со стульчаками – замечательное изобретение, не так ли, Квимби?

– О Боже! – Квимби подпрыгнул на полметра, фляжка дернулась в его руке, расплескивая драгоценную жидкость. «Боже, вы где?» – воскликнул он громко.

– Где-где, в соседней кабинке, – ответил сэр Джон Конрой, – посмотрите наверх.

Квимби поднял голову и увидел руку, махавшую ему над перегородкой.

– Хм, – произнес он, – и что вы, собственно, хотите?

– Узнать, как продвигается наш план, естественно, – сказал Конрой, – время дорого, как вам известно. У нас в ловушке уже достаточно членов Парламента, чтобы обеспечить большинство?

– Очень скоро так и будет, – ответил Квимби, – дело нескольких часов.

– И все они подчиняются вашей воле?

– О да, абсолютно, – солгал Квимби, которого гораздо больше волновал не вопрос подчинения, а любовь зомби к живому мясу.

– Хорошо, – изрек Конрой, – это хорошо.

– Могу я спросить, – подал голос Квимби, – ради чего вы требуете, чтобы члены парламента выполняли наши распоряжения?

– Нет, Квимби, не можете. Ваша задача – это всего лишь обеспечить нас достаточным числом нежити, способных выполнять наши команды. И вы, похоже, великолепно справляетесь с этим. А теперь позволю себе откланяться. До скорого, Квимби.

Квимби предпочел бы вообще не встречаться с сэром Джоном Конроем – нигде и никогда.

– Не забудьте вымыть руки, Квимби, – напутствовал его Конрой, и Квимби услышал, как закрылась дверь.

Он подумал о сэре Монтегю Тэйлзе и его пасти, набитой волосами. А еще ему вспомнились ритмичные всплески красного.

Наконец он испражнился.

В зале заседаний тем временем Мельбурн, оканчивая свою речь, прокричал: «Почему бы не перестать говорить об этом?», стукнул по кафедре, как бы ставя этим точку, и занял свое место.

Гинея перешла от лорда Грейнджера к лорду Теннанту.

– Ровно три, сэр, – заметил Грейнджер. – Ваше предсказание не сбылось.

– Ну, на это я скажу, что мой выигрыш можно потратить в парламентском баре, где мы вместе пропустим по рюмочке, как насчет этого?

– Должен отказаться, сэр, от столь соблазнительного предложения, – сказал Грейнджер, – я приглашен на обед к лорду Квимби в Ноттинг-хилл как раз сегодня вечером, и его светлость обещал позаботиться о развлечениях самого многообещающего свойства.

XXXVI

― Осторожно, Ваше Величество, – сказал Мельбурн, указывая путь королеве. Он поднял свой факел выше, чтобы свет распространялся как можно дальше.

Премьер-министр шел впереди, Мэгги Браун была последней. В середине шла королева, неся свой меч так, как показала ей Мэгги. «Это касается только Корпуса защитников, сударыня, – сказала она, передавая ей шарф, который должен был скрыть лицо, и шляпу-треуголку, которую нужно было надвинуть на глаза, – башня хорошо охраняется йеменскими гвардейцами, как вы знаете, которые привыкли к тайным посещениям, и тем не менее даже они не допускаются к информации, касающейся угрозы со стороны демонов».

Мельбурн провел их как можно быстрее мимо стражи у ворот, Виктория шла с опущенной головой. Они вошли во двор замкового комплекса и быстрым шагом двинулись к одной из башен. Здесь они взяли факелы и начали спуск по каменным ступеням лестницы; воздух становился все более спертым и затхлым, по мере того как они все глубже забирались в подземелье.

– Скоро мы попадем в Маячную башню, – сказал премьер-министр, когда они уже подходили к последним ступенькам. – Ваше Величество, вероятно, вспомнит, что она сильно пострадала при пожаре 1774 года. Все считают, что восстановить ее так и не удалось и сейчас она пустует, но на самом деле мы просто позволили публике думать, что так оно и есть, чтобы нам можно было использовать ее для своих целей.

– И в чем они заключаются? – спросила Виктория, когда Мельбурн остановился, чтобы открыть дверь у подножия лестницы.

– Допросы, – ответил он.

Теперь они находились внутри темных подвалов лондонского Тауэра, глубоко под землей. Виктория, внезапно осознав расстояние, отделявшее ее от поверхности, инстинктивно взглянула вверх и увидела башню, уходящую далеко-далеко вверх над их головами. В первый момент королева просто утратила ориентацию в пространстве, так как помещение освещал огонь маяка, горевшего наверху, и казалось, что чья-то гигантская рука залезла в башню и вынула все ее внутренности.

Неровный свет факелов подчеркивал массивность каменных блоков, отбрасывая их тени на потемневшие, закопченные стены. Вверху были окна, и сквозь них Виктория могла видеть сероватое ночное небо. Переведя взгляд ниже, она заметила странные угловатые выступы на стенах, будто висевшие в воздухе, но потом сообразила, что когда-то это были каменные ступеньки, которые вели на разные уровни башни, разрушенные при пожаре. Кое-где на стенах, с интервалами, виднелись остатки картинных рам, обгоревшие и согнутые, тем не менее каким-то чудом еще державшиеся на стенах, презирая время.

Ей потребовалось некоторое время, чтобы свыкнуться с размерами помещения, где она теперь находилась, и ее внимание привлекли резкие звуки громко каркавших снаружи ворон, так что Виктория чуть не забыла, что ей ответил Мельбурн.

Но потом она все-таки вспомнила.

Мельбурн уже спускался по следующему лестничному пролету к каменному полу, самому нижнему уровню башни. Там были только толстые столбы, некогда поддерживавшие своды, теперь похожие на пни, лишенные веток и листьев.

Виктория последовала за ним, и когда спустилась, то заметила на полу кое-что еще: аппарат. Коричневый, ржавый, снабженный хитрыми приспособлениями.

– Пыточный? – спросила она.

– Какое некрасивое слово, сударыня, – запротестовал Мельбурн, – я предпочитаю называть это средством принудительного допроса.

– Это пытка, – повторила королева.

– В любом случае, – сухо сказал Мельбурн, – он используется только в случаях государственной измены, и только для получения информации, которая жизненно важна из соображений безопасности.

– Боюсь, Ваше Величество, что бывают обстоятельства, когда нельзя быть слишком щепетильным, – подала голос Мэгги Браун, – допустим, когда есть угроза войны.

– Извините, – сказала Виктория, – полагаю, надо всегда быть разборчивым в средствах. Лорд Мельбурн, все это… оборудование… Это ведь пыточный аппарат?

– Боюсь, что так, Ваше Величество, – ответил Мельбурн.

– А это? Это зачем? – и она указала на ближайшую к ней вещь: это был небольшой деревянный ящик с дверцей и висячим замком на ней.

– Его называют «Стойка смирно», сударыня, – сказал Мельбурн, – он держит человека неподвижным, и это доставляет огромные мучения. Когда он не может пошевелить ни одним мускулом.

– Это варварство, – сказала Виктория.

– Мы совершенно с этим согласны, – ответил Мельбурн, разведя руками. – Поверьте, мы ни в коем случае не идем с легкостью на такие вещи.

– Такие? – спросила королева.

К двум столбам были приделаны наручники, соединенные с крюком на уровне их голов. Как пояснил Мельбурн, их использовали, чтобы у подвешенного ноги не касались земли.

– А это, Ваше Величество, – сказал он, ткнув пальцем на дьявольскую металлическую штуковину, – те самые тиски под названием «Дочь мусорщика», которые изобрел сэр Уильям Скеффингтон, в правление короля Генриха VIII.

Он указал на металлические кольца внизу: «Ноги помещают сюда, а руки сюда, и тело сдавливается, вызывая ужасную боль от того, что голова не получает притока крови».

Виктория была в ужасе, но уже устремилась вперед, к большому предмету вроде бюро, стоявшему у столба. Его формы, грубо вытесанные, напоминали человеческую фигуру. Виктории пришла мысль, что это напоминает одну из тех русских кукол, какими она играла в детстве. Гигантский вариант. В нем была дверь, наполовину открытая.

А потом она увидела шипы.

– Ах да, Ваше Величество, – сказал Мельбурн, – это железная дева.

Жутко завороженная, она подошла ближе, чтобы рассмотреть инструмент. Внутренняя поверхность действительно была утыкана шипами, включая дверь, которую Мельбурн распахнул настежь.

– Несчастную жертву ставят внутрь, и дверь закрывается, медленно, – объяснял он, – уколы этих шипов поначалу кажутся нестрашными, но в действительности их размещение рассчитано так, чтобы они втыкались в тело именно там, где находятся болевые точки, и это мучительно, однако не смертельно.

Виктория тряхнула головой. Но на этом не закончила, спросив еще о зловещего вида пародии на стул, утыканный шипами, на который жертву принуждали сесть. Его можно было нагревать, как сказали ей, чтобы доставить особенно мучительную боль.

Затем последовал Испанский Осел, металлический клин, напоминающий край широкого ножа. Жертву принуждали подпрыгивать на нем, скакать на воображаемом осле, а на ноги вешали гири, которые заставляли клин все больше врезаться в тело.

Здесь были приспособления для раздробления колен, ударов по черепу, вырывания языка, вырезания полос кожи с груди; был и «горох» – шарики с трубкой, которые вставляли в тело через задний проход или влагалище, а затем раздували, чтобы нанести сильные внутренние увечья и привести к медленной, невыносимо мучительной смерти; был и «стул Иуды», повернутый вверх кол, на который медленно опускали жертву, и была пила, которую помещали между ног человека, висевшего вниз головой, и его заливала кровь с отрезаемых частей тела – так пытка могла длиться дольше.

– Как часто используется эта комната? – спросила королева.

– За пятнадцать лет моей службы в Корпусе защитников я была здесь раз шесть, – сказала Мэгги Браун, и в ее интонации Виктории почудились успокаивающие нотки.

– Это слишком много! – вспыхнула она. – И по каким же поводам? Из-за каких-то пророчеств, о которых вы говорили? Действительно ли это были пророчества, или же признания тех, кто был вынужден терпеть невыносимую боль; кто был согласен признаться в чем угодно, лишь бы это остановило страдания?

Мельбурн и Мэгги Браун обменялись взглядами. «И то, и другое, сударыня», – робко ответила Мэгги, и Виктория уставилась на нее, поняв, что за всем этим скрывалось нечто большее.

– Я запрещаю это, – сказала Виктория. – Я приказываю, чтобы все это оборудование немедленно было разрушено и чтобы никто не знал об этом – это позор для нас, потому что мы англичане, самая цивилизованная нация в мире, а это – да, лорд Мельбурн, – это не годится для цивилизованного народа.

Лорд Мельбурн выглядел сконфуженным. Он осторожно провел ладонью по волосам и обратился к королеве: «Иногда, сударыня, извиняющим для нас обстоятельством в той форме принудительного допроса, что здесь проводится, – несомненно, крайне неприятной, – служит спасение тысяч жизней в борьбе с силами тьмы».

– И, Ваше Величество, – сказала Мэгги, – эти методы применяются очень редко, но еще реже они используются против смертных. Те, кого пытают в этой башне, – это демоны, а не люди; те, кто человеческой расе не желает ничего иного, кроме гибели и разрушения. Те, кто с радостью будет вас мучить и считать это развлечением.

– Они ощущают боль, эти демоны, во время пытки? – потребовала ответа Виктория.

– Ну, да, сударыня, – сказал Мельбурн, – боюсь, это скорее…

– Тогда это варварство, все ясно и просто. Вы же не стали бы мучить животное таким способом. Нет, Мельбурн, это мое окончательное решение. Никто и никогда не будет подвергнут пытке ради меня. Это ясно?

– Даже если пытка даст нам возможность найти Альберта?

Плечи у Виктории опустились. Конечно. Вот оно, ей бы следовало догадаться сразу. Впрочем, как бы ни была она охвачена шоком, ужасом и унижением, она не переставала задаваться вопросом, зачем ее привели в эту мрачную комнату.

Мельбурн подошел к двери, проделанной в стене, и распахнул ее.

Виктория сначала услышала шум колес. Нечто тяжелое двигалось, тем не менее, легко благодаря деревянным колесам, как она догадалась по звукам. Эту машину вкатили в центральную часть башни Хикс и Васкес: она состояла из платформы на колесах, на которой были приделаны две деревянные формы, очень похожие на головки сыра, и они были прикреплены так, что могли раздвигаться в разные стороны.

К этой машине был привязан человек, одетый в платье лакея и в парике; его одежда была порвана и испачкана. Он был привязан, руки – к верхней части конструкции, ноги – к нижней.

– Это то, что я думаю? – спросила Виктория ровным тоном.

– Да, сударыня, это дыба. По крайней мере, ее вариация, – сказал Мельбурн.

Пленник, привязанный к дыбе, застонал, его веки задрожали.

– А этот человек? – спросила она, уже зная ответ.

– Это возница первой кареты, сударыня.

Теперь он открыл глаза и смотрел прямо на нее. Он улыбался.

– Привет, Ваше Величество, – прозвучало с дыбы.

Виктория не обратила на это внимания. «Он теперь в человеческом обличье, не так ли?»

– Да, именно так, – сказала Мэгги Браун. – Аркадец, ну-ка превратись.

– Нет, – сказал аркадец. – Что-то мне не хочется, если вы не возражаете.

– Слушай, солнышко, – молвила Мэгги, – ты шуточки со мной не шути. Псу на дыбе лучше прикусить свой язык, мой тебе совет.

– Вы не станете ее использовать.

– Ой, кто это сказал?

Аркадец ухмыльнулся:

– Она.

Мэгги и Мельбурн посмотрели на Викторию, которую во второй раз настигло озарение.

Она внезапно поняла, для чего ее привели сюда. Не только чтобы ввести ее в курс тайных дел Корпуса защитников, но и по другой причине.

– Вам требуется мое согласие, – сказала она.

– Это закон, – сказал Мельбурн. – Пытка применяется только в случаях непреложной необходимости, и это только с дозволения действующего монарха.

– А мы – те, кто служит тьме, – не нуждаемся ни в каких разрешениях на применение пытки, – захихикал аркадец. – Это просто считается разрешенным.

– Вот почему, демон, – возвысила голос Виктория, и он гулким эхом разнесся в огромном пространстве башни, – мы, люди, выше вас.

Аркадец осмотрел себя.

– Ну, это лишь иногда.

– Не иногда, нет, – и следующие слова были адресованы уже Мэгги и Мельбурну, – я запрещаю это. Пусть он умрет быстро.

– Сударыня, – сказала Мэгги Браун, – никому из нас удовольствия это не доставляет. Но иногда, в определенных ситуациях, следует использовать тактику врага, чтобы одолеть его.

– Тактику врага? – Виктория напряженно вглядывалась в Мэгги. – Что вы хотите этим сказать? Вы подразумеваете, что они будут пытать Альберта?

– О-о, Альберта они пытать не будут, – подал голос аркадец.

– Успокойся, сынок, – оборвала его Мэгги Браун, – или ты не видишь вон то колесо? Я ведь могу ненароком задеть его, и оно закрутится; знаешь, что будет? – Она повернулась к королеве: «Ваше Величество, вот эта зверюга знает, куда он должен был привезти принца в ту ночь. Мы спросили его вежливо, но так он нам не скажет. Мы хотели бы получить Ваше разрешение на то, чтобы спросить его менее любезно».

Она кивнула Хиксу, который передвинулся к дыбе и взялся за колесо.

– Скажи нам, – проговорила Виктория, подойдя вплотную к аркадцу. – Скажи нам то, что нам нужно, и я не позволю им сделать тебе больно. Даю слово.

Аркадец заметно скорчился и видоизменился, показав обличье волка.

– Что ты можешь предложить мне взамен?

– Твою свободу – при условии, если информация окажется верной.

– Они не позволят это сделать, – он повернул голову в сторону Мэгги Браун и Мельбурна, которые молча смотрели на них.

– У них не будет выбора, если я это прикажу.

– Полагаю, все это бесполезно, потому что меня убьют свои – из-за моей измены и неудачи.

– Мы можем защитить тебя, – быстро сказала королева. – Можем мы это сделать, Лорд М?

– Его найдут его собственные дружки, сударыня, – найдут и убьют, – сказала Мэгги. – Самым лучшим для него будет сказать нам, куда увезен принц, а взамен мы сможем обещать, что его смерть будет быстрой.

На стене сгущались и плясали тени. Далеко вверху над ними галдели птицы, кружась над башней.

Королева смотрела на него. Она молила его взглядом. «Мы не должны так поступать, – сказала она. – Все должно быть иначе».

Аркадец отрицательно помотал головой.

Возле колеса дыбы Хикс ждал сигнала.

– Пожалуйста, – сказала Виктория.

И тут аркадец напрягся: он стал к чему-то принюхиваться и выворачивать голову, чтобы взглянуть наверх.

Вороны, каркавшие над башней, смолкли.

И сверху на них обрушился ад.

XXXVII

Где-то высоко-высоко над ними раздался звук. Взрыв. Вниз посыпались стекла.

Виктория скользнула вбок, к стене, прикрывая лицо руками, чтобы защитить глаза, и услышала глухой стук: что-то падало рядом с ними. Мешки с чем-то. Она ощутила запах парафина.

– Ваше Величество! – закричала Мэгги, и Виктория, обернувшись, увидела охотницу. Она бежала к королеве, а на нее дождем сыпались осколки стекла. В ту же секунду послышался какой-то шелест, и внезапно вокруг них закачались веревки, упавшие сверху. Затем раздался другой звук, резкий свист.

– Аркадцы! – крикнула Васкес; она стала целиться вверх, потом нагнулась, уворачиваясь от пламени, которым вдруг вспыхнули сброшенные вниз мешки.

Виктория перекатилась к стене, встала на ноги и вытащила катану.

Ноги расставить. Следить за стойкой.

Остальные члены Корпуса защитников сделали то же самое, успешно увернувшись от огня.

В середине помещения горели парафиновые мешки, образовавшие плотное огненное кольцо, внутри которого висели, будто завитки волос, длинные веревки. По ним уже спускались, головами вниз, вервольфы, которые у самой земли прыгали на лапы, готовясь к битве с защитниками.