Автор книги: Yukimi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)
- Йен, слушай меня. Йе-е-ен, прости меня, правда. Я знаю, что не заслуживаю прощения, и вообще я урод уродом, которому нельзя доверять, но я не хотел предавать тебя. Я знаю, что ты на все пойдешь ради них. Я тоже… ради них и тебя. Йен, слушай меня сейчас! Я бы все равно не смог тебя убить, - Эван говорил и говорил, просто не останавливаясь, вываливая все, что накопилось на душе, потом нес какую-то чушь, и под конец уже тихо напевал какую-то колыбельную, потому что почувствовал, что Йен, кажется, сходит с ума, иначе почему у него такой живой голос. И дрожащий голос. Это вообще испугало парня, потому он не замолкал, ибо боялся, что это вообще все его глюк, и он сам сошел с ума, а разговаривает сам с собой.
Под конец сбивчивых слов парня Йен уже просто подвывал, сидя на полу и вцепляясь себе в волосы пальцами, царапая кожу отросшими ногтями.
Он точно потихоньку сходил с ума, с ужасом думая о том, что будет дальше - он в карцере всего лишь час, а уже не контролирует себя.
- Замолкни, замолкни, замолкни, - хрипло сбивчиво шептал он, раскачиваясь из стороны в сторону, но шептал так тихо, что Эван вряд ли мог его слышать.
- Йен, слышишь, успокойся. Спокойнее, правда. Все в порядке, честно. Все хорошо, - только вот голос Эвана как-то не дышал уверенностью, он скорее только что не подрагивал. – Йен, я с тобой.
- Да как будто мне это нужно! - заорал парень, ударяя кулаком о стену. Перед глазами тут же все помутилось, и парень завалился на бок, закрывая глаза и чувствуя, что сейчас разрыдается от отчаяния. Губы у него кривились.
- По крайней мере, сейчас у тебя только я, - разумно объяснил Эван. – Если тебе настолько неприятно, что я говорю… я все равно не замолчу. Йен, пожалуйста… ты можешь высказать мне все что угодно, что я урод, уебан, ущербный предатель, что ты убьешь меня, но только не молчи, пожалуйста. Мне страшно за тебя становится.
- Убью... точно убью... - хрипло прошептал парень, не зная даже, слышит ли его Эван - голос сквозь стенку хоть и слышен, но очень и очень плохо, а такой шепот - хуже втройне. - Как же я тебя ненавижу! Гребаный Сказочник! Какого черта ты не мог взять всю вину на себя?! Я ненавижу это место! Не хочу здесь находиться! Да я подохну лучше! - он принялся осыпать стену градом ударов, но силы иссякли быстро, и парень просто замер, тяжело дыша и беззвучно шевеля губами. Говорить он больше не мог.
- Я… я брал вину на себя. Я говорил им. Они меня не слушали. Сказали, что все равно не помешает. Сказали, что денек все равно подержат, чтоб слишком борзым не был. Так что завтра ты уже выйдешь, слышишь? Так что успокойся, все… - он бы сказал «все будет хорошо», но какое к черту «хорошо»?! Нихера хорошо не будет. Никогда не бывает, эти слова «все будет хорошо» - самые лживые в мире. – Прости меня, я им говорил. Но… - Эван замолк, потому что полностью ощущал свою вину, а она душила его в этой тесной камере, где нет ни единого луча света.
Пустой молчал, обняв себя за плечи и сжавшись на полу в комок. Его потряхивало, его тошнило, его ломало без привычных наркотиков - сейчас хотелось еще больше, с таким-то стрессом, - его бросало то в холод, то в жар; парень кусал губы, пытаясь отвлечь себя от жутких мыслей, водил пальцами по стене так, что на ней оставались кровавые дорожки, и прерывисто дышал, не в силах говорить.
Эван действительно забоялся, когда Пустой замолчал совсем, не было ни криков, ни стонов, ничего. Словно никого за стеной не было. Парень схватился за голову, потому что тишина начала давить, буквально ударяя по барабанным перепонкам, подминая под себя и заставляя сходить с ума.
- Бля-я-ять, Йен, Йен, пожалуйста, не молчи, - парень чуть не плакал, у него дрожал голос. В прошлый раз так не ломало, потому что тогда он половину лежал избитый, сосредоточившись на собственной боли, а сейчас боли почти не было, и мысли разбегались, не давая на чем-то концентрироваться.
- Сказочник, - Йен отозвался через несколько долгих минут, когда наконец-то сумел вынырнуть из липкой дурноты, которая, как парню казалось, налипла на него плотной паутиной. - Расскажи мне что-нибудь... что угодно, Сказочник, расскажи... - сдавленно пробормотал он, стараясь говорить как можно громче.
- Я… спеть? Я только песни наизусть знаю… - он тихо-тихо запел ту самую колыбельную, постепенно все громче, так, что Йену, наверное, было прекрасно слышно, как дрожит у него голос. Он долго пел, перебирая в памяти тексты всех песен, что помнил, перескакивая с одной мелодии на другую, пока горло не пересохло и он не замолк, закашлявшись.
Пустой, внимательно прислушивающийся к дрожащему голосу парня, повозил лбом по стене - настолько близко он лежал к ней, почти полностью прижимаясь и подрагивая от липкого страха и холода.
- На сколько тут запрут тебя? - внезапно тихо спросил он, так, что его голос едва донесся до Эвана.
- Две недели, за двоих, - хрипло ответил Тайлер, откашлявшись и жутко желая пить.
Йен склонил голову, ничего не отвечая и чувствуя себя до жути гадко - у него явно до сих пор был отходняк после наркоты, которой его накачал Эван и того, что ему кололи в медпункте. Смесь, видимо, была неслабой.
- Йен, не молчи. Пожалуйста, - Эвану было страшно. Правда страшно. Он уже не боялся, что его пришьют, как только он выйдет, он боялся просто оставаться тут. Один. Завтра Пустого заберут, и он останется в тишине, и снова будет петь, кричать и воображать. И это страшило его еще больше.
- Я не привык разговаривать, - как можно громче постарался сказать парень, но голос сипел, как назло, был каким-то придушенным, и парень сам понимал это.
И от этого на ледяном полу было лежать еще хуже.
- Ты теперь сильно меня ненавидишь, да? – уныло спросил брюнет, царапая пол под собой ногтями и снова сдирая кожу с подушечек, прикасаясь к лицу и с некоторым недоумением ощущая кровь, оставшуюся на щеках.
- Я не знаю, - честно отозвался парень, сжимаясь еще сильнее и почти что утыкаясь носом в худые колени. Спина в таком положении быстро начала болеть, но Пустому было плевать. - Наверное, да.
- Наверное? – истерично хохотнул парень, прижимаясь спиной к стене и так замирая.
- Я не знаю! Чего ты от меня хочешь?! Я НЕ ЗНАЮ! - заорал Йен, снова теряя самообладание и ударяя по стене кулаком настолько сильно, что по костяшкам мигом потекла теплая тоненькая струйка крови.
Окошечко в двери отодвинулось, и в него заглянул надзиратель:
- Потише, ублюдина! - он вновь закрыл окошечко, и Йен замолчал, хрипло дыша.
- Потерпи, всего день. Один день и выйдешь. Только ты держись, - тихо для Пустого пробормотал Эван, затихая и решая больше не докучать разговорами. Лучше он займется самобичеванием – оно неплохо отвлекает от ужасных мыслей. Он же такой кретин. Конечно, Пустой с Доком и Профом справились бы отлично с этими ублюдками, надо было бы их предупредить и все. И вообще, все это огромная ошибка, хотя когда Шон прижимал нож к горлу Йена, брюнет не на шутку испугался. Правда испугался, впервые со своего появления здесь. И он точно не хотел, чтобы его возненавидели сейчас. Хотя… сам виноват, да. Эван так и думал.
- Я боюсь, - откровенно дрожащим голосом внезапно сказал Пустой, прерывая затянувшуюся тишину. Вот странно - в камере он может ее вынести, а тут - задыхается в ней, тонет. - Я так боюсь тут находиться!..
- Чего? Ты же не один сейчас. Я с тобой, хотя ты явно мне не веришь. Если моя кандидатура не устраивает, представь кого-нибудь рядом с собой. Все в порядке, это просто маленькое помещение без окон, - снова заговорил Эван, уговаривая поверить еще и себя.
Йена от этих слов затрясло еще сильнее, и он вжался лбом в ледяной пол, пытаясь унять дрожь и снять жар, но уже через секунду ему стало невыносимо холодно, и он постарался перевернуться, обнимая себя за колени. Но так было жарко.
- Сдохнуть хочу, - сдавленно пробормотал он.
- Не говори только этого, ладно? Не для этого я спасал твою задницу и так волновался, - невесело хохотнул Эван, - чтобы ты хотел сдохнуть. Спокойно. Тебя выпустят уже вечером. Расскажи лучше что-нибудь… полегчает... может, - брюнет уперся затылком в холодную стену, глядя в темноту.
- Что тебе рассказать, Сказочник? - удивительно, но Пустому и самому становилось легче, когда он говорил, пусть и приходилось напрягать голос, не привыкши громко говорить. Йен вообще не любил говорить. Обычно.
- Расскажи самый счастливый момент в своей жизни. Хочешь, я расскажу свой? Можем говорить по очереди, - предложил парень, прикрывая глаза. Когда Йен не шептал, голос его звучал намного приятнее, но непривычнее точно.
- Я не помню... ну ладно... наверное, мне было тогда лет семнадцать, - начал сбивчиво медленно говорить парень, в промежутках между словами кусая себя за губу. - На мой День Рождения Док добыла откуда-то торт. Такой... коричневый, с орехами и еще чем-то, вроде... кажется, ей передали пожалевшие ее медсестры... ты даже не представляешь, какое это было для меня счастье, - под конец он совсем уже тихо бормотал, пытаясь подавить дрожь в голосе.
- Ты любишь сладкое? – спросил Тайлер, с трудом расслышав последние слова.
- Терпеть не могу. Сейчас. Раньше любил, - даже не замечая, что он говорит, и, главное, что говорит искренне, ответил Эвану парень, потихоньку вроде начиная успокаиваться.
- А мое самое счастливое – когда мы с отцом в первый раз на мой День рождения куда-то ходили. Кажется, это был футбол, да, а мне было около девяти. Подпольная игра, для ТО. Ох, и много же народу тогда собралось! Я не очень люблю футбол, но тот момент, когда я сидел у отца на плечах и кричал вместе с толпой «Гол!» на полутемных трибунах на подземном стадионе я запомнил навсегда. И плевать, кто выигрывал, главное это было кричать и вопить, когда кто-то забивал. Да, пожалуй, это был самый счастливый момент, - говорил Сказочник, улыбаясь в темноту и вспоминая тот кусочек настоящего детства.
Пустой молчал, прислушиваясь к тихому голосу парня, и легонько водил по стене пальцами, оставляя слабые прерывающиеся дорожки крови. Он ждал вопросов, потому что сам не знал, о чем может говорить.
- Ты говорил про секунды счастья. Еще что-нибудь было? Ты же помнишь: один рассказ с тебя, один с меня, - нарушил тишину Эван.
- Я... - парень затих, и затих надолго, но потом все же произнес тем низким, глубоким голосом, проявляющимся, когда он говорил о чем-то действительно важном для себя: - Когда мне признались в любви.
- Тебе признавались в любви? – изумленно спросил Сказочник. – Вау, повезло тебе. Мне вот никогда… Кто, интересно?
- Парень один. На год младше меня. На следующий день покончил с собой. Веселая история, не правда ли? - голос вновь потускнел, и Пустой внезапно сам поразился тому, насколько в нем отражаются все его эмоции. - Спросишь у Профа, если будет интересно. Это был его племянник.
- Не думаю, что Проф захочет со мной разговаривать, - протянул парень грустно. - Почему ты не дал ему шанс? – ему правда было интересно.
- Я не любил его, - просто отозвался Йен, прислушиваясь к себе и понимая, что ничего не чувствует, рассказывая об этом. Даже странно немного - раньше было больно. Сейчас - ни капли. Действительно не любил.
- А ты любил хоть раз? – спросил парень, которому неожиданно стало странно сидеть вот так на полу и разговаривать через стену о таких вещах. Не мужские это разговоры. Необычные. Но Йена обычным и не назовешь.
- Дока. Но как мать, - почти сразу же добавил он. Док действительно была ему словно приемной матерью - она заботилась о Йене с самого рождения, и он просто не мог не любить ее, пусть и такую взрывную. - Но ни разу в том смысле, который вкладываешь ты.
- Понятно… Если… хочешь что-то спросить – я отвечу. Что угодно, - неожиданно сказал Эван, который просто не хотел молчать, да и скрывать ему было нечего.
Пустой замолчал, очень надолго, просто водя пальцами по стене, не чувствуя даже боли в саднивших подушечках, а затем тихо спросил:
- Почему тебе так хочется, чтобы я улыбнулся? - он понял, что Эван не расслышал вопроса, повторил его еще раз, чуть громче.
- Потому что ты никогда не улыбаешься. Потому что я люблю улыбаться. Потому что у тебя, наверное, красивая улыбка. Много «потому что», - с улыбкой в голосе ответил Сказочник, - и еще, может, потому что я все же наивен.
- Глупый Сказочник, - внезапно сказал парень Эвану, неожиданно громко, так, что тот расслышал сразу и очень четко. Но Пустой уже снова замолчал, закрывая глаза и сжимая губы. Голова неожиданно просто взорвалась болью, перед глазами заскакали цветные пятна и парень, не сдержавшись, тихо болезненно зашипел.
- Йен? – спросил парень, не слыша больше не звука.
Тот слабо стукнул кулаком по стене, показывая, что живой, но говорить не мог - только кривил губы и тяжело дышал, приходя в себя. Пятна перед глазами больше не прыгали, но голова болела.
- Тебе снова плохо? – снова заговорил Эван, поджимая губы. Это же он накачал Йена этой гребанной наркотой, то есть он и виноват в его нынешнем самочувствии. – Прости меня.
- Уймись, - в голосе парня скользнуло очень необычное для него раздражение, словно ему реально надоело, что Эван бесконечно извиняется. - Не напоминай мне, что ты меня предал!
Сказочник промолчал, не зная, что ответить. Оправдываться он не собирался – знал, что действительно виноват и из-за него Йена сейчас так плющит. Но в то же время, он понимал, что хоть немного, но был прав, когда вколол Пустому наркотик и не дал нормально вступить в бой. Зато все останутся живы.
Больше они не говорили. Постоянно молчали, изредка постукивая по стене. Пустому действительно вновь стало плохо, снова начала накатывать паника, которую он усиленно подавлял, кусая руки и раздирая кончики пальцев о голые стены, иногда задыхаясь от страха во всех смыслах этого слова.
Так прошел целый день. Обед, который парню принесли, так и стоял у дверей, нетронутый, но Йен на него даже не смотрел - его тошнило и без еды.
Наконец окошко открылось вновь, а затем распахнулась и сама дверь. На пороге показались два надзирателя с автоматами, приказавших поднимать костлявую задницу с пола и выходить.
Пустой, покачиваясь, поднялся и вышел, краем глаза замечая, что дверь в камеру Эвана приоткрыта - ему принесли ужин. Решение пришло само - Пустой внезапно рванулся, не понимая, что делает, оттолкнул от себя надзирателя и кинулся к Эвану, буквально сбивая его с ног и падая на пол, шипя от боли и прижимаясь к парню всем телом. Глаза у него полыхали, как у загнанного животного, он то и дело вздрагивал, оскалившись и явно не собираясь подниматься с места, несмотря на вопли надзирателей.
- Сука! И сиди ты, блять, здесь! Двое долбоебов! Завтра мы тебя вытащим, поверь, мудак, и отдерем так, что ты блять на всю жизнь запомнишь! - заорал напоследок один из них, и дверь захлопнулась.
Пустой внезапно тяжело вздохнул и завалился на Эвана, прижимая дрожащие пальцы к правой руке - его полоснул охотничьим ножом тот надзиратель, что носил еду, поскольку автомата у него не было.
- Блять! Ты ебанутый совсем?! Ты зачем это сделал? Сейчас бы уже вне карцера был! Ну бля-я-ять, мудоебище, - завопил на Йена брюнет, потому что действительно взбесился от такого поведения. Ну не ебанутый ли? Сам так долго хотел выйти, а теперь еще на день застрял. Он коснулся рук Пустого, чувствуя что-то теплое. - Кровь, блять?! Ну вот какого хуя… - снова полился нескончаемый поток мата со злостью уже на рану, на придурка-Йена и на то, что он, вообще-то ударился головой о стену из-за него.
Йен рассмеялся - тихо, полубезумно, дрожа всем телом и прижимаясь к Эвану, пачкая его в своей крови и дрожащими пальцами проводя по его лицу, скользя со лба по носу, губам, подбородку, обводя контур лица и не замечая даже, что еще сильнее разодрал себе пальцы.
Он сам сходил с ума от своего поступка и вряд ли смог бы объяснить его мотивы.
- Да что с тобой? Ты смеешься, - недоуменно спросил парень, не мешая, впрочем, Йену исследовать его лицо.
- Ну зачем я это сделал, а? Зачем? Зачем? - не прекращая истерически смеяться, забормотал парень, спускаясь пальцами к шее парня. - Ненавижу... идиот... черт, зачем я... Сказочник... я с ума схожу...
- Дурак... Успокойся, ну же, возьми себя в руки, - поднимая руки и обхватывая Йена, сжимая в объятьях, - ну же, все в порядке сейчас.
- Такая возможность... свалить... какого черта... я побоялся... оставлять тебя?.. - тяжело дыша, вдыхая просто до безумия хрипло, пробормотал парень, внезапно закашлявшись и обмякая в руках Эвана и едва не теряя сознания от нахлынувшей тошноты - видно, от резких движений.
- Блять, - выдохнул Эван, еще сильнее сжимая парня в объятьях и приподнимаясь, облокачиваясь на стену спиной и зарываясь рукой в волосы парня. Да, ему этого не хватало... Странно.
Парень потерся носом о шею Эвана, тяжело дыша и часто замирая. Ему было больно. Плохо. Просто отвратительно. Он на несколько минут, кажется, действительно с ума сошел - бормотал что-то, тихо повторял прозвище Эвана, но не отстраняясь от него, только вжимаясь еще сильнее.
