Текст книги "Вера и рыцарь ее сердца"

Автор книги: Владимир Де Ланге

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Глава 6

Площадь перед школой напоминала большую городскую клумбу, которая цвела всеми цветами осени. Первого сентября школа раскрыла свои двери для мальчиков и девочек, чтобы десять долгих лет учить их и переучивать, воспитывать и перевоспитывать, а потом проводить под мелодию школьного вальса во взрослую жизнь. Но это будет потом, а сегодня все мечтали! Мечтали родители и дети, мечтали учителя и очень серьезный директор школы, мечтал грозный завхоз и пожилая повариха, что ее вкусная кукурузная каша и пирожки с картошкой непременно полюбятся ребятишками. Все мечтали в тот день об одном: о хорошем и успешном учебном годе!

Дети радовались встрече с одноклассниками, которые за лето выросли, окрепли и, скорее всего, поумнели. В этот первый сентябрьский день никому не хотелось ссориться. Ребята спешили поделиться своими летними впечатлениями, все говорили громко и разом. Только притихшие первоклассники робко стояли рядом со своими родителями. В руках они держали большие букеты цветов для учительницы, которая непременно научит их читать и писать.

Учителя, отдохнувшие за лето, радостно приветствовали своих повзрослевших питомцев. Они соскучились по урокам и ученикам, иначе бы давно сменили профессию, на более престижную, но, где еще можно найти такой источник молодого задора, энтузиазма и истинных эмоций, как не в родной школе среди жизнелюбивой детворы.

И вот, прозвучал первый школьный звонок. Первоклассники стеснительно стояли в строю перед нарядной школой, и среди них сияла от счастья Вера. В этот день девочка чувствовала себя принцессой на балу. Ее белый, туго накрахмаленный фартук, одетый поверх коричневой школьной формы, был настоящим бальным нарядом. В ее крепкие косички были вплетены огромные белые банты, которые весело прыгали по спине. С самого утра девочке очень хотелось танцевать, но кто танцует с портфелем в одной руке и с букетом гладиолусов в другой?

Мелодично звенел медный звоночек. Первоклассникам выпала честь первыми войти под своды школы, куда их родителей не пустили. На этом праздник Первого сентября закончился, и только осенние цветы, стоявшие в ведрах у школьной доски, еще долго наполняли класс резким запахом осеннего увядания.

Вере сразу понравилась ее первая учительница. Анна Ивановна любила своих новых учеников и ей очень нравилось учить ребят читать, считать, писать и рисовать, еще она любила порядок и дисциплину. От улыбки Анны Ивановны Вере всегда хотелось превратиться в бабочку и порхать над партой, жаль, что улыбалась учительница редко. Аккуратная полнота Анны Ивановны сочеталась с ее высокой прической, а безукоризненно отглаженное платье синего цвета, суженное книзу, и ослепительно белая блуза с высоким кружевным воротником делали учительницу похожей на шахматную королеву, у которой вместо короны на воротничке под шеей сияла дивная голубая брошь, которая загадочно переливалась в солнечные дни.

Золотые сентябрьские дни сменились неделями осеннего ненастья, но ходить в школу Вере не разонравилось, только необходимость менять каждую неделю воротнички и манжеты на школьной форме надоедало, зато училась по всем школьным предметам хорошо и с удовольствием. Можно сказать, что школьная жизнь пришлась девочке по душе, но иногда ей было скучно сидеть на уроках, тогда она принималась развлекать соседей по партам своими придумками. Анна Ивановна имела хороший слух и умела портить Вере настроение своими замечаниями, которые она писала в дневнике красными чернилами.

Дома мама отучала Веру разговаривать на уроках, заставляя ее стоять коленками на газетке, густо посыпанной солью, с поднятыми кверху руками. «Время думать» – так называлось это наказание. Руки Веры слабели и опускались вниз сами собой, но мама, сидевшая рядом за штопкой старых носков, не позволяла дочери расслабиться, чтобы той было не повадно на уроке развлекать одноклассников. Надо сказать, что наказание приносило пользу, потому что девочка искренне раскаивалась, но плохо было то, что в школе Верины руки не болели и коленки забывали, о том, как больно стоять на газетке с солью, и все повторялось; разговоры на уроке, запись в дневнике и стояние на газетке с солью.

Одним из самых больших событий этого года был прием первоклассников в октябрята. После этого торжественного события Вера имела право носить красную звездочку на своем черном фартучке, но на белом фартуке она смотрелась лучше, но белый фартук можно было надевать только по праздникам. В центре красной звездочки, как в ромашке, было помещено изображение маленького Ленина с белокурыми кудрявыми волосами. То, что Ленин был маленьким мальчиком, Веру растрогало до слез. Она очень любила Ленина, великого вождя всех народов, о котором большими буквами было написано над классной доской: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить». И пусть Ленин спокойно лежит в Мавзолее в далекой Москве, а Вера будет нести его портрет на груди, а это означало то, что дело Ленина жило, что великий Ленин – даже мертвый – жив.

Впрочем, самой Вере больше нравилось жить, пока она живая, а не тогда, когда ее положат в гроб. Вера очень не хотела огорчать вечно живого Ленина своим поведением и старалась быть послушной и как можно меньше говорить на уроках.

Командиром звездочки Веру не выбрали, но это не было бедой. Девочка поступила, как поступил бы настоящий октябренок. Она создала октябрятскую звездочку у себя во дворе и назначила себя ее командиром, в эту дворовою звездочку были приняты Верины одноклассники, жившие в одном с ней доме. Как командир звездочки Вера помогала одноклассникам делать домашние задания, активно организовывала игры во дворе и навещала заболевших друзей на дому.

В гостях Веру угощали чем-то сладким, за это, что она очень подробно рассказывала больному товарищу о событиях в классе. Обычно, она не успевала рассказать и половины того, что хотела, как подопечный друг засыпал, а сон, со слов мамы, – это лучшее лекарство от любых болезней. Наверное, поэтому друзья по звездочке быстро выздоравливали после ее посещений.

Иногда за свою активность, как командир звездочки, Вера получала нагоняй от собственных родителей, потому, что они не читали книжку «Тимур и его команда» и не понимали какую ответственности, как командир дворовой звездочки, несла их дочь.

Однажды Веру наказал, ну, совсем несправедливо. Весь январь Вера и ее друзья холодными звездными вечерами строили из снега во дворе большой корабль. Этот корабль получился великолепным, в нем могла уместиться все Верина команда. Маме не понравилось только то, что из-за постройки корабля пострадали красные рукавицы, которые она привезла дочери из Ленинграда. Вере тоже было жалко, когда рукавички из пушистых и теплых превратились в бесцветные сморщенные комочками, но ледяной корабль без красной полосы по бокам был бы ненастоящим. Разве могла она, как командир звездочки, это допустить. Она мочила свои любимые рукавички в ведерке с водой, и красила ими красную полосу по борту корабля, чтобы тот не потонул.

– Как жалко, что мамы не понимают важность детских дел и наказывают своих детей, вместо того чтобы ими гордиться, – печально думала Вера, стоя на газетке с солью.

Римма не любила оставлять Веру одну дома. Девочка была очень активной и не по годам самостоятельной. Поэтому после школы дочь должна была ее ждать у соседки Лизы, что жила на первом этаже. Эта добрая женщина редко покидала свою квартиру.

Вера любила посиделки у тети Лизы, которая при ходьбе, переваливалась из стороны в сторону, потому что надорвалась в трудовой армии. Девочка толком не знала, что означают слова «трудовая армия», но тетя Лиза была довольна тем, что вернулась оттуда живой, а то, что ноги болели и спина отказывала, то тут уж ничего не поделать. О своем столь интересном прошлом тетя Лиза говорить не любила.

Верин папа был настоящим героем, фронтовиком, но он тоже не любил говорить о войне, наверное, потому, что Вера была еще маленькой в его глазах, но девочка сама знала о войне по фильмам и очень гордилась героями войны, которые не дали фашистам поработить ее народ, и победили зло на всей земле.

К тете Лизе часто приходили ее подруги, которым она перешивала одежды, потому что она умела кроить и шить, так хорошо кроить и шить не могла даже Верина мама. И еще тетя Лиза могла говорить по-немецки! Это умение говорить на двух языках казалось девочке чудом. В доме у тети Лизы был удивительный порядок, никому не разрешалось его нарушать. Поэтому Вера всё время должна была чинно сидеть на диване или рисовать картинки за большим столом, где стояла швейная машинка. Даже маленькие вещички в комнате всегда покоились на своих местах, что мешало Вере чувствовать себя у тети Лизы, как у себя дома. Чтобы не заскучать, в ожидании мамы, она разглядывал вещички, расставленные в комнате у тети Лизы, придумывая для них различные истории. Больше всего девочке нравилось маленькая белая статуэтка балерины. Балерина стояла на полочке, на узорной кружевной салфетке, с высоко поднятой стройной ногой, и завораживала Веру изяществом бального пируэта, застывшего в белом камне. Разрешения взять эту балерину в руки тетя Лиза не давала, потому что балерина была очень хрупкая, а Вера могла легко отломать у балерины или ручку, или ножку.

– Я знаю, кем стану, когда вырасту взрослой. Я стану балериной!

Это был ее первый вызов родителям, которые видели свою дочь либо инженером, как этого хотел папа, либо доктором, как об этом мечтала ее мама. Дома, во время игр, Вера поднималась на цыпочки и бегала перед большим зеркальным шкафом в маминой спальне. Прыгать, высоко поднимая ноги, и размахивать руками ей мешала находящаяся в комнате мебель. Стулья, которые Вера использовала для прыжков, опрокидывались на пол, не выдерживая тяжести маленькой балерины. Однако, собственная неуклюжесть девочку совсем не огорчала: в ее воображении она танцевала просто чудесно, и мама любила смотреть ее танцы и громко хлопала в ладоши, уча Веру делать реверансы.

Танцы танцами, но больше всего на свете Вера любила слушать разговоры, которые велись между гостями тети Лизы. О чем только ни говорили женщины, успокоенные уютом квартиры, мерным тиканьем настенных часов и биением швейной машинки. Эти разговоры обычно велись по-русски, но иногда женщины переходили на немецкий язык. Поэтому Вере приходилось часто самой додумывать истории, услышанные ей в комнате у тети Лизы. Особенно ее интриговали рассказы о трудовой армии. Как-то раз, Вера перебила рассказчицу, чтобы узнать, что случилось с одной девочкой, которую взрослые забыли в лесу.

– Тетя Лиза, эту девочки нашли взрослые дяди? А сколько лет было этой девочке, у которой от телеги с бревнами отвалилось колесо?

В этот момент Вере вдруг сделалось страшно, ведь на месте той несчастной девочки могла очутиться, и она сама. Как такое могло случиться в стране, где все дети должны быть счастливыми. Перед глазами Веры уже вырисовался дремучий лес. Потерявшие листву деревья тревожно постукивали голыми ветками, отодвигая приближение ночи, но стоящие вдоль дороги высокие сосны хмурились на тощую лошадку, которая отказывалась тащить телегу, нагруженную бревнами, потому что от телеги отвалилось колесо.

Лошадь выбилась из сил и приготовилась стоять в лесной чаще вечность, ее голова и хвост опустились до земли. Из-под опухших век старая лошадка виновато поглядывала на худенькую девочку, которая представлялась Вере очень похожей на нее, только более худой. А бедная девочка дрожала от холода, и ее не согревало пальтишко, сшитое тетей Лизой из старого мужского костюма. Отчаянно пыталась она закоченевшими руками приставить отвалившееся колесо к телеге, загруженной бревнами, но это ей никак не удавалось. Маленькие пальчики бедняжки отмерзали, и она умоляюще смотрела то на темнеющее небо, то на уставшую кобылку. Что могло стать с девочкой, если никто не спешил ей на помощь? Вера могла только догадываться об этом. Ведь ночью лес цепенел от холода и тьмы, в нем нельзя было оставаться живому человеку, тем более ребенку.

– Как звали эту девочку? Что с ней случилось дальше? Ее не спасли? – эти Верины вопросы остались без ответа. Тетя Лиза и ее подруги с удивлением и тревогой посмотрели на Веру и снова перешли в разговоре на немецкий язык.

– Лучше бы я молчала! – подумала девочка про себя, вспомнив мамин совет о пользе молчания. О том, что же дальше случилось с этой незнакомой ей девочкой, Вера так и не узнала. Но, если честно, Вера боялась это узнать.

Вечером, когда за Верой пришла мама, тетя Лиза передала маме тарелочку с золотистым ободком, на которой весело уместились четыре окрашенные яйца. Это были пасхальные яйца, которые надо было есть в воскресенье утром. Тогда девочка еще не знала, что такое Пасха, и почему только воскресным утром надо есть крашеные яйца, как и не знала, что ее счастливое детство скоро оборвется …

Глава 7

Лежать на полу с каждым часом становилось всё невыносимее.

Ночь тянулась так долго, что казалась, ей не будет конца. Теперь Вера вспоминала о девочке, оставленной в лесу, со злой завистью. Та девочка, забытая взрослыми людьми в лесу, имела выбор. Она могла бежать, кричать или просто тихонько замерзать рядом с покладистой серой лошадкой, тоскуя по своих родителях, а у Веры даже такого выбора не было. Она лежала на полу со связанными за спиной руками, связанными ногами, и ждала рассвета. Даже умереть у нее не получалось, хотя этого она очень хотела, потому что со смертью ее не станет ни для родителей и ни для мучений.

В темноте комнаты Вера могла различить силуэт кровати. Пружины кровати уютно прогибались под маминым телом. Мама тихо посапывала во сне, сонно вытягивая из-под одеяла то руку, то ногу. Образ спящей мамы на мягкой кровати был притягателен и недосягаем, как потерянный праздник. Веру мучило осознание того, что она раньше не ценила всю прелесть сна в настоящей кровати.

Как она могла не наслаждаться мягкостью своей койки или уютом роскошного дивана? А теперь все, что ей досталось от жизни – это лежать на полу, чувствуя, как деревенеет тело, и завидовать маме, которая даже не радовалась тому, что может нежиться под одеялом и видеть сны. Смотреть на маму Вера не могла долго, потому что немела шея и голова бессильно падала на пол, и ее взору открывался только высокий потолок в маминой спальне, по которому чередой ходили лунные блики.

Что же случилось с ее жизнью?

Всё было так чудесно. Вера закончила свой первый класс отлично, только по рисованию у нее стояла четверка. Впрочем, и этой четверке девочка была рада, потому что рисование представлялось для Веры очень скучным занятием. Ей всегда было жалко тратить свое детское время на раскрашивание груш и яблок, не имеющих вкуса, на кропотливое выведение узоров на боках у небьющихся вазах, ей совсем не хотелось рисовать под одиноким деревом маленький домик, двери которого никогда не откроются для веселых гостей. Хорошо, что перед сдачей рисунков Анне Ивановне мама их подкрашивала, это придавало им более нарядный вид.

Верины первые каникулы тоже прошли хорошо: с веселыми играми во дворе и с редкими, но замечательными выездами семьи на озеро, что находилось в семидесяти километрах от города. Эти поездки были всегда волнующими событиями в жизни Веры и ее брата Саши. С раннего утра мама жарила пирожки с картошкой и капустой, варила яйца для пиршества на природе. Потом сумки, набитые до отказа вкусной едой, переносились из дома в багажник автомобиля «Москвич». Когда все приготовления заканчивались, всё семейство усаживалось в салон папиной персональной машины с Петром Петровичем за рулем, (Петр Петрович был бессменным папиным персональным водителем и другом семьи Шевченко), и отправлялось в дальний путь. По дороге пелись бравые революционные песни, песни военных лет, а также детские песенки, которые, благодаря папиному сильному голосу, звучали очень задорно. «Мы едем, едем, едем в далекие края…»

Вера любила в этих поездках сидеть у окна, видеть, как все вокруг радуется жизни, но это разрешалось только ее брату, как более ответственному за свое поведение. Родители не доверяли cвою непоседу дочь дверцам машины, но это Веру не огорчало, сидя между папой и братом на заднем сиденье, она могла любоваться выгоревшей под солнцем степью через лобовое стекло автомобиля.

Степь казалась бесконечной, она разлеглась от края и до края, и путнику укрыться от солнцепека было негде. Вера подозревала, что за дальними оранжевыми сопками начинался другой мир, где проживали жили сказочные герои из рассказов Бианки, поэтому она смотрела себе под ноги, чтобы случайно не раздавить веселых человечков.

Проезжая степной дорогой, путники увидели странные постройки, огороженные колючей проволокой, за которой прогуливались женщины, одетые в одинаковые курточки синего цвета и с голубой косынкой на головах.

– Вера, перестать таращиться в окно. Эти женщины – враги народа и преступницы! Они наказаны! – строго сказала мама, но девочка ее не послушалась.

– Как же много на свете нехороших женщин! – удивилась Вера и испугалась не на шутку вспомнив страшные мамины истории. Тревожно стало у нее на душе.

– Здесь только женщины, а преступников-мужчин значительно больше! Они сидят в тюрьмах за железными решетками, – уточнил ситуацию всезнающий Саша.

Взрослые молчали. В салоне машины, взбирающейся на сопку, слышалось натруженное гудение мотора и посвистывание степного ветра. Но, когда за сопкой открылся вид на голубое степное озеро, хорошее настроение выходного дня вновь вернулось в семью. Настроение было такое хорошее, что его не смогли испортить ни дождик, ни гроза, и ни ураган. Дети купались, играли в мяч и просто гуляли по траве в поисках клада с несметными сокровищами.

Иногда в озере купалась и мама. Папа учил ее плавать. Он говорил, что мама может плавать только по-собачьи, и Вера верила этому, видя, с каким ужасом в глазах мама бултыхалась в воде.

Возвращались домой они под вечер. За окном сгущалась сумерки, а в их дребезжащей на ухабах машине звучали песни о любви. Их пела мама тонким родным голосом. Ей тихим эхом вторил ей папа, на руках у него засыпала от усталости и счастья Вера, но теперь это счастье, быть ребенком, осталось в прошлом.

Вера, преодолевая уже привычную боль в костях, усилием всего тела перекатилась на другой бок, теперь ее голова была повернута к окну. Луна уже уползла с неба, и за окном царила тьма. Вера тихо, чтобы не разбудить маму, вздохнула. Свет потух в ее жизни такой же глубокой ночью, как эта. В ту ночь ее разбудили не осторожные руки мамы, будившие ее каждое утро перед школой, а дикий визг брата Саши. Этот визг даже сейчас дрожью прошелся по ее жилам. И то, что с ней случилось потом, не было сном, когда можно проснуться и улыбнуться рассвету, потому что оно стало началом Вериного медленного умирания. И теперь рассвет не радовал девочку. Он был просто дребезжанием света, означавшим, что подходит время, чтобы пойти в туалет. Каждый рассвет встречала она с надеждой, что он будет последним в ее, Вериной, биографии.

Часть 2

Глава 1

Эта ночь навсегда останется в памяти Веры.

За окном тогда стояла непроглядная тьма. Еще с вечера всё было хорошо. Вера сделала уроки, сложила портфель и легла спать. С недавних пор девочка спала на раскладном диване, стоящем в углу зала. Это мамино решение никем в семье не оспаривалось. Свое переселение из детской спальни в зал Вера расценила как приглашение в мир взрослых. Особенно девочке нравилось то, что через стенку спали ее родители, с рядом с ними она ничего и никого не боялась. Брат Саша был тоже доволен ее переселением, ему уже порядком надоела сестра, чтобы скучать по ее болтовне, он чувствовал себя достаточно взрослым, чтобы спать одному спать в детской спальне.

Обычно Вера засыпала быстро и крепко спала до утра, но в ту ночь ее безмятежное детство превратилось в кошмарный сон. Отчаянный крик брата рвал уши, даже самый страшный сон не мог сравниться с тем ужасом, который был в этом крике, только крик затихал слышались истошные удары ремня и опять вопли брата.

Вера обрадовалась, когда на ее кровать присела мама, и прижалась к ее плечу, но с мамой было что-то не так, это насторожило девочку. Почему мама не спешила на помощь к брату? Почему не успокаивала Веру?

– Не бейте меня! Не бейте! Не трогал я ее! Не надо! – умолял кого-то брат, но тот, кого он так умолял, опять его бил. Из маминой спальни доносились резкий свист ремня, глухие удары и мальчишеский визг.

– Что случилось, мама? Мамочка, скажи, что случилось?

Но мама не отвечала, она разглядывала Веру, как будто бы увидела ее впервые в жизни. Странное выражение маминого лица еще больше пугало девочку. Мама смотрела на Веру не ласковым любящим взглядом, а взглядом недоброй чужой тети, удивительно похожей на ее красивую маму. От холодной синевы ее глаз сердце Веры затихло в груди, и мелкая дрожь пробежала по телу, а эта тетя смотрела на девочку и подозрительно щурилась, словно она знала о Вере какую-то страшную тайну. Девочка никогда не имела от мамы секретов, она их выбалтывала при первой же возможности. Как же можно пугаться вины, которую не знаешь? Вера испугалась. Подчиняясь инстинкту, она отодвинулась от уже чужой мамы и забилась в уголок дивана.

Саша надрывался от крика, а Римма продолжала сидеть на диване, рядом с Верой, ритмично постукивая кончиками пальцев рук. Она уже отвернулась от дочери и ее взгляд остановился на стенке, за которой избивали ее сына. Черные мысли овладевали ее сердцем, и она приходила к выводу, что случилось то, чего она больше всего боялась в жизни.

Римма работала участковым врачом. Работала она, как и все вокруг, с зари дотемна. Домашнюю же работу приходилось делать по ночам. Впрочем, работа ее не пугала, профессию доктора она выбрала сама. Сколько себя помнила Римма, она постоянно работала. Отцовская мудрость, что сначала надо трудиться на авторитет, чтобы потом авторитет трудился на тебя, подтверждалась самой жизнью. Серьезность и добросовестность были отличительными чертами ее характера, она знала, что только сильный человек добьется успеха.

В последнее время Римма стала замечать, что к вечеру от усталости хотелось плакать, а главное она систематически не высыпалась, а спать хотелось нестерпимо, иногда, сонливость одолевала ее прямо с утра, иногда, даже во сне она мечтала выспаться. Бывает же такое?

– Дети еще маленькие, у мужа ответственная работа, поэтому надо потерпеть до отпуска, а там я уже отосплюсь, как… как кошка, – подбадривала себя Римма, обходя свой дальний педиатрический участок.

Как-то, на ее участке двухлетний мальчик проспал подряд три дня. Римма не могла понять, что с происходит со здоровым ребенком, почему он вместо того, чтобы весело играть и шалить, целые дни посапывал в своей кроватке.

– А кушать Сереженька не просит? – напоследок поинтересовалась Римма у мамы, прежде чем направить его к специалисту.

– А как же, … просит. Я его пирогом с маком кормлю! Я его сама испекла, по маминому рецепту! Мак в пироге выпаренный толченый.

Кулинарный шедевр, пирог с толстой прослойкой толченого черного мака, был необходим самой Риме, чтобы проспать беззаботно три дня.

– Вот, когда я уйду в отпуск, вся моя семья будет лопать такие же пироги с маком, пока я не отосплюсь, как следует, – думала Римма, когда от усталости кружилась голова.

Володе понравилась идея жены с маковыми пирогами. Он гордился своей неутомимой супругой, не обращая внимания на ее бледность и синеву под глазами, но до пирогов так дело и не дошло, потому что вскоре от усталости Римма надорвалась и ей пришлось обратиться к врачу. Это случилось три года назад, когда она услышала голос, зовущий ее выйти из дома.

***

Римма стирала на кухне постельное белье, шоркая его по стиральной доске. Перед ней на двух табуретках стояла детская ванночка с мыльной водой, в ванночке лежали простыни, наволочки и пододеяльники. Свет горел только на кухне. В доме было тихо. Дети и муж спали. Вдруг Римма распрямилась и прислушалась.

– Римма! – тихо позвал ее мужской голос из темноты коридора. Она стряхнула пену с рук и вышла в коридор. В коридоре было тихо и в спальне не было посторонних. Отвернувшись к стенке, на которой висел новый персидский ковер, крепко спал Володя, а в детской крепко спали Вера и Саша. Римма с любовью поправила их одеяльца и опять отправилась на кухню. Вернувшись к стирке, женщина стала думать о детях.

Случаи насилия над детьми в городе всегда очень пугали ее и не давали покоя даже ночью. Поэтому она неустанно рассказывала детям страшные истории про бандитов, чтобы научить Веру т Сашу не поддаваться уловкам развратников, ловко заманивающих в ловушку доверчивых малышей.

– Раньше было проще разглядеть зло в людях, – подумала Римма, склоняясь над стиркой. Она вздохнула, убрала мокрой рукой прядь волос, упавшую ей на глаза, и вновь зашаркала бельем по доске. Воспоминания молодости нахлынули на нее, мысленно возвращая ее в родительский дом.

Мама умерла, когда Римме шел восьмой год, поэтому ее воспитывал папа. Когда она заканчивала среднюю школу, зло представлялось ей в образе бородатого разбойника или оборванного попрошайки, а грех – в виде чёрта с рогами. Хотя война давно закончилась, страна жила послевоенным временем. Дома Римма слышала о бандах и зверских убийствах в городах и на дорогах страны. Об этом говорили по радио и писали в газетах. Впрочем, в их поселке для ссыльных поляков эти рассказы никого не пугали: к ним в село, расположенное в бескрайней казахской степи, редко заезжали гости. Кого бояться в степи? Буранов да волков, а Римма даже волков не боялась.

Когда дети с папой в полнолунную ночь выезжали на корове собирать подсохшее сено, волки хоть и окружали их повозку, но не нападали, чуя смелость отца, у которого под рукой всегда лежали самодельные вилы. Римма верила, что папа никогда не даст в обиду ни ее, ни братьев, ни их корову.

В то время Римму больше всего на свете пугала одинокая вдова, что жила с ними по соседству, которая любила при случае приговаривать ей на ухо: «Твоя мама, Ядвига, теперь в раю, она на небесах. Ядвиге там хорошо! А ты, если не будешь молиться, то попадешь в ад. Приходи на собрание верующих, только, смотри, не проболтайся, кому не следует»

Римма не любила, когда ее пугали, и на вечерние тайные собрания верующих не ходила. О боге в доме не говорили, но все боялись совершить грех, а детей всегда учили не болтать лишнего. После похорон мамы, девочка по ночам говорила с ней, словно она была живая и могла ее услышать.

– Вдова говорит, что теперь ты в раю. Как ты туда попала? Я видела, как тебя положили в гроб и завалили землей. В раю, наверное, только звёзды и ангелы. Ты учила меня молиться перед сном. Если бы ты знала, как я за тебя молилась, а ты все-равно умерла. Я так старалась тебе помочь, и коромысла с полными ведрами таскала, и огород поливала, и глину из самана с соломой месила, чтобы тебе было легче справляться по хозяйству, но ты умерла. Говорят, что надорвалась работой. Зачем молиться, если люди, если надорвутся, умирают?

Никто не давал ответа на этот вопрос, да, и Римма об этом никого не спрашивала, не до того было. Повзрослев, Римма решила твердо, что в молитвах нет нужды, что вера в Бога – это обман, который нужен только слабым людям, не умеющим постоять за себя.

Окончив школу, девушка отправилась в Омск на учебу. Ехать в город пришлось в товарном вагоне, потому что у нее не было паспорта и разрешения коменданта, выехать из деревни. С Риммой на учебу отправился и ее старший брат, пришедший с фронта. Его огнестрельная рана ноги быстро заживала, и настало время для учебы. Мичеслав и Римма хотели стать врачами, как их старший брат Леонид.

В то время ехать в город пассажирским поездом было очень дорогим удовольствием для сельчан, но в вагоне товарного поезда можно было ехать бесплатно и без документов. Радость, с которой Римма с братом отправилась в путь погасла быстро, когда вдоль железной дороги, то там, то здесь, валялись человеческие трупы. По мере того, как поезд продвигался вперед, девушку все сильнее тянуло назад, в родное село. Она не могла признаться в своей трусости даже любимому брату, дремлющему на старых фуфайках в углу вагона, загруженного углем, но ей самой очень захотелось поверить, что ее мама на небесах, а каждого убийцу ждет расплата в аду. Как ответ на эти мысли, в теплом степном ветре Римме чудилась мамина ласка. Поезд равнодушно мчался по безликой степи, по долгу останавливаясь на каждой станции.

На второй день поездки товарный состав, где ютились в угольных ямах Римма со своим братом, остановился на запасном у небольшой станции и простоял там до вечера. День выдался солнечным и безветренным. Когда читать книгу надоело, девушка стала разглядывать пассажиров на платформе, она сразу обратила внимание на торговку семечками с красной косынкой на голове. На деревянных скамейках перед станцией разместился многочисленный народ с огромными узлами и чемоданами, а торговка семечек в красной косынке на голове сидела на маленьком стульчике у выхода на платформу и громко переговаривались с пассажирами, проходящими мимо.

Римма слышала ее неприличные шутки, видела, как шелуха от семечек осиным гнездом свисала с пухлых красных губ торговки, и через определенные промежутки падала на ее юбку. Подвыпившие деды у пивного ларька вступали с ней в перебранку к удовольствию скучающих пассажиров, истомившихся от зноя. Вскоре девушке, комсомолке, стало стыдно, подглядывать за людьми из своего укромного места, и она углубилась в чтение своей любимой книги, где гордая Джейн Эйр мужественно берегла свое честное имя. Только к вечеру поезд, дав два гудка, отправился в путь. Отъезжая от станции Римма заметила то, что привело ее в ужас.

Двое мужчин, одетых в полинялые гимнастерки, с папиросами во рту, тащили под руки с опустевшего перрона в придорожный лесок знакомую ей продавщицу семечек, но теперь женщина не веселилась, а вырывалась из рук насильников, упираясь ногами о землю. Но куда ей было справиться с захмелевшими мужиками! Ее красную косынку подхватил ветер, и та вольной птицей порхала в воздухе.

Поезд набирал скорость, а Римма не могла отвести взгляда от происходящего перед ее глазами преступления. Никто не спешил на помощь к несчастной женщине, и ее крик заглушил повторный гудок паровоза. Вскоре станция пропали вдали, поезд, набрав скорость, отправился к горизонту, стуча колесами.

Мичеслав, старший брат Риммы, осторожно разжал ее пальцы, вцепившиеся в металлический край вагона, и с силой усадил сестру обратно на фуфайку, что лежала в черном углу вагона. Внезапная тоска овладела девушкой, ей уже не хотелось даже думать о своем прекрасном будущем, и дух ее упал. Это-то и насторожило Мичеслава.