Текст книги "Вера и рыцарь ее сердца"

Автор книги: Владимир Де Ланге

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

На второй год работы дальнобойщиком Ронни чувствовал себя прекрасно. Его перестали посещать неприятные мысли о его предназначении на земле или тревожные думы о напрасно потраченном времени. Стал забываться и опыт его службы в армии. Родителей он видел редко. Вся жизнь его перешла на колеса многотонного грузовика.

Руководство фирмой не щадило своих шоферов. Ребята приходили вечером из одного рейса и на следующий день утром уходили в другой, а иногда уже в день приезда машина загружалась новым грузом, и водителю давалось всего полчаса на свидание с семьей. Нередко сроки доставок груза так поджимали, что водителям приходилось справлять малую нужду на ходу, приоткрыв дверцу кабинки, но никто из дальнобойщиков не жаловался на жизнь, словно дальняя дорога с гипнотической силой зазывала мужчин в бесконечный путь, меняя их отношения с остальным миром.

Де Гроте на своем многотонном грузовике объездил всю Европу, но на третий год почувствовал утомление и постоянную сонливость. Как-то раз, перед рассветом проезжая Арденны Ронни заметил на скоростной дороге прямо на пути телегу, которую тащила лошадь. В панике он резко затормозил. Когда Ронни вылез из кабины, на дороге в предрассветном полумраке стояли только он сам и его грузовик. А через месяц ему померещилась самолет, который совершал посадку перед ним на автотрассе.

Отдыхал Ронни на территории полюбившихся ему автозаправок. Ему нравились эти минуты затишья. Во время такого отдыха к Ронни подошла молодая женщина. Ее тяжелые черные волосы были завязаны в пучок на затылке, и под тяжестью волос маленький подбородок женщины поднимался кверху. Она подошла к Ронни с опущенной головой, словно боялась взглянуть на него. Когда итальянка осмелилась заговорить, то в ее черных глазах стояли слезы.

Ронни еще раньше приметил эту молодую женщину. Она бродила между огромными грузовиками, как будто что-то искала. Ее красота и белая одежда привлекли взгляды шоферов и каждому из них хотелось узнать, что все-таки ищет и никак не может найти эта прекрасная итальянка. И, вот, теперь она стояла перед ним и набиралась мужества, озвучить свою просьбу.

– Синьор, мне надо с детьми вернуться домой. На этой заправке нас бросил мой друг, который хотел на мне жениться, он из Брюсселя. Я не могу заправить мою машину, он украл у меня все деньги. Видите, там, стоит моя машина?

Женщина указала рукой направо, где под деревом прятался ее маленький автомобиль, а в ней сидели дети. Ронни совершенно не понимал, что хочет эта молодая мама от него. Видя это, итальянка стала говорить медленнее и тише.

– Синьор, у меня нет денег, чтобы заплатить за бензин для того, чтобы ехать на машине к себе домой. Можно, я заработаю деньги у тебя в кабине, чтобы дети не видели? – женщина грациозно подняла руки и вытащила заколку из волос. Волосы свободно рассыпались по покатым плечам, по обнаженным рукам и волной легли по округлой груди. Ронни привстал и, еще сомневаясь в правильности своего поступка, открыл женщине дверь для пассажиров.

В этот раз секс был коротким, словно наспех съеденный бутерброд. Потом итальянка вновь заколола волосы на затылке и ушла довольная, спрятав на груди под блузой деньги, а Ронни внезапно очнулся и никак не мог понять, что с ним произошло за эти годы. Неужели это он только что воспользовался бедственным положением женщины? Ведь для него эти деньги были мелочью, а женщина заплатила за них своей честью. Ему тут же захотелось поменять ход событий, но молодая итальянка уже стояла в окружении своих детей, и его неприятно поразила та злость, с которой на него смотрела ее дочь.

Ронни поспешил включить зажигание. Машина мощно загудела и тронулась в путь. Ронни чувствовал себя отвратительно. Теперь ему хотелось только одного: скорее уехать от места своего позора, скорее забыть брошенную французом женщину и секс с ней. Постепенно скорость и гул мотора сделали свое дело: на Ронни опять навалилась дремота, в которой стыд и совесть становятся чем-то вроде плохого сна.

Глава 4

Разве думал Ронни, что вольность не имеет силы длиться вечно? Бесшабашно жил он, беря от жизни то, что хотел, и тратил впустую то, что надо было хранить. Всё, чем благословила его молодость: крепкое здоровье, недюжинный ум и доброе сердце, – не находя применения, превращались в пустые обещания. Даже родительский дом становился для него чужим, он уже не приносил то успокоение пристани, куда так тянет возвратиться человеку после дальних странствий.

Как-то раз, когда Ронни был в очередном рейсе, Диан – на занятиях в школе, а Альфонс трудился на своем строительном предприятии, в гости к Валентине пришли пять ее подруг. В последние годы Валентина купалась в материальном достатке. Ее муж и сын приносили в дом хорошие деньги и безропотно отдавали получку Валентине, чтобы та распоряжалась доходом семьи по своему разумению. Женщина не пользовалась услугами процветающих супермаркетов, где продукты славились низкой ценой и, соответственно, обладали сомнительным качеством. Нет, Валентина никогда не экономила на еде. Всё необходимое для семейных обедов покупалось ею или на крестьянских рынках, или у местных торговцев.

На еду и одежду в семье деньги не экономились. Подросшая Диан любила наряжаться, но ей трудно было выбрать платье или туфельки, потому что ее гардероб ломился от нарядов. Комната Диан была заполнена игрушками, домиками с мебелью, детскими кухоньками с крохотными кастрюльками и сковородками. Постепенно ухоженная гостиная Де Гроте стала напоминать торговый зал игрушечного магазина. Роскошно одетые куклы выстраивались не по росту, а по стоимости. Самая большая кукла напоминала младенца-переростка. Играть с куклами, стоявшими в гостиной, не разрешалось никому, потому что они служили интерьеру дома, где любят детей. Валентина мечтала прослыть хорошей мамой в кругу своих подруг и знакомых. Дорогие куклы в изысканных нарядах были наглядным доказательством ее материнского таланта, и гости уже с порога могли это оценить.

Муж и сын были рады вкусной еде и уюту в доме, они не привередничали в одежде и довольствовались тем, что имели. Валентина была бережливой женщины, когда ее кошельки переполнялись франками, она покупала золотые ювелирные украшения, которые, впрочем, ювелирные изделия она не носила, а складывала в неприметную шкатулку.

Приходу подружек Валентина, счастливая жена и мать, всегда была рада.

Как-то раз, ее навестили подруги без предварительной договоренности. Валентина весело засуетилась на кухне, включила новенький кофеварный аппарат и поставила посреди стола большой поднос с утренней выпечкой. Пока кофейный напиток булькал в аппарате, хозяйка дома захотела порадовать гостей своей новой покупкой.

– Подарок Альфонса, – с гордостью произнесла Валентина и выставила перед подружками руку, на запястье которой поблескивал изящный золотой браслет.

Восхищаясь красотой браслета, гостьи дружно зацокали языками. Дождавшись золотисто-коричневого кофе, женщины уселись вокруг стола, щедро накрытого хозяйкой. Валентина не догадывалась, что ее подруги приготовили для нее страшную новость, поэтому она одна беспечно пересказывала местные сплетни.

– Вы слышали, как невестки мадам Де Баккер ополчились против своей свекрови? А ее сыновья молчат и не защищают мать. Они перестали давать своей родной матери деньги, и теперь одинокой вдове приходится жить на пенсию своего мужа! Сведут бедняжку ее невестки.

Подруги Валентины сочувственно покивали головами и продолжали глотать горячий кофе. Изредка, то одна, то другая, тянулись за булочкой и украдкой бросали на гостеприимную мадам Де Гроте пытливый взгляд, но никто не решался первым открыть гостеприимной подруге тайну ее сына.

Валентина звезд с неба не хватала, в своем окружении она слыла глупенькой домашней хозяйкой, имевшей дурную привычку хвалиться собой, уютом своего дома, покладистостью мужа, послушанием сына и красотой своей дочерью, а те дешевые безделушки, которые она раздавала подругам, как бы в насмешку за их неустроенность в браке, выводили приближенных к ней дам из себя. Валентина искренне любила своих подруг, и даже представить себе не могла, сколько зависти в их сердцах рождала ее доброта.

– Ронни говорил, – щебетала она за столом, прикусывая печенье, – что он починил у тебя на кухне кран, Ингрид. Мой сынок был послушным мальчиком? – пыталась поддержать разговор Валентина. Услышав этот вопрос, Ингрид тут же покрылась красными пятнами.

Уже который год Ингрид пыталась разбудить в младшем Де Гроте нормальные мужские чувства к женщинам. Какие только предлоги не придумывала она, чтобы заманить Ронни в свою постель. Впрочем, об этом догадывалась и Валентина, отправляя сына к подруге со всевозможными поручениями, когда тот приезжал из рейса. Да, и Ронни давно разгадал обратную сторону этих поручений. Починив кран или отремонтировав стиральную машину, он старался как можно быстрее покинуть опасную территорию жаждущих секса стареющих дам.

За столом воцарилось непонятное Валентине молчание. Когда кофе было выпито, заговорила Ингрид, теперь лицо женщины побледнело от серьезности момента.

– Валентина, – обратилась Ингрид к хозяйке дома, – мы должны открыть тебе правду. Конечно, мы могли бы тебе ничего и не говорить, но, как твои верные подруги, мы просто обязаны тебя предупредить.

И опять молчание. Валентине становилось тревожно. Головы сидящих за столом женщин опустились, словно во всем Антверпене наступил похоронный час. Недоуменно всматривалась в лица своих подруг, хозяйка дома подслеповато прищурившись, она никак не могла понять, что ей следует ожидать.

– Мы тебе обещаем, Валентина, как подруге, что секрет твоего сына мы сохраним между нами. Ты только не отчаивайся и по-прежнему оставайся для Ронни любящей мамой.

– Ронни? – чуть слышно прошептала Валентина, она уже не на шутку испугалась.

– Да, Ронни! – продолжила оглашать приговор Ингрид. – Ведь он не мужчина, он… голубой!

Смысл ужасной новости еще не вполне дошел до сознания хозяйки, но ее губы уже задрожали, и им под стать задрожали мелкие кудряшки на ее голове. Подруги Валентины всполошились и принялись утешать хозяйку дома.

– Дорогая наша, мы не оставим тебя в беде! Ведь ты должна понимать, что некоторые вещи вполне естественны в человеческих отношениях. Мы только еще не определились с полом твоего сына: кто он, мужчина-мужчина, или мужчина-женщина.

Потом, когда до Валентины дошел смысл новости и голова ее поникла, в разговор вступила самая скромная из дам. Она еще не рассталась со своим мужем, но собиралась. Внутренне радуясь тому, что у нее самой не было сыновей, неулыбчивая гостья сказала то, что думала.

– Говорят, что Наполеон, такой же коротышка, как и твой сын, и он тоже был гомосексуалистом, хотя он сумел скрыть это от своей жены и от всего французского народа, но историки это утверждают наверняка.

Когда за подругами закрылась дверь, то она закрылась за ними навсегда. Валентина поняла, что ей не надо впадать в панику, а надо срочно спасать положение своего сына в обществе и честь семьи. В этот день она много думала, и ее молчаливое раздумье очень беспокоило дочь Диан. Девочка, возвратившись из школы, нашла маму сидевшей без движения в папином кресле, и пошла на кухню, готовить для мамы кофе. Потом и Альфонс, всегда ценивший такие молчаливые паузы, заволновался о здоровье супруги, но она выглядела абсолютно здоровой. Мужчина не догадывался, что Валентина молчала, чтобы не выболтать мужу страшную новость, которую решила сохранить в тайне.

На следующее утро женщина уже не думала, а точно знала, как надо ей действовать. Она не даст никому чернить семью Де Гроте какими-то подозрениями о ее сыне, и ей предстояло решить его проблему, чтобы доказать всем и себе самой, что он вполне нормальный мужчину. Ее мысли были рассортированы по номерам.

Во-первых, Ронни надо было немедленно женить. Во-вторых, невестку надо выбрать покорную, чтобы она не шла против своей свекрови, как невестки мадам Де Баккер. А то, что было запланировано в-третьих, Валентина быстро забыла и никак не могла вспомнить.

Прошла неделя после этих событий, и в рекламной газете появилось объявление, что холостой здоровый и молодой мужчина желает найти супругу.

Знакомство Валентины с Каролин состоялось по телефону, а их первое знакомство проходило в ухоженной гостиной семьи Де Гроте.

Каролин выглядела значительно старше кандидата в женихи, хотя разница в возрасте была только в три года. Девушке понравилась вилла Де Гроте, ее внутреннее убранство, но особенно ей пришлось по душе радушие Валентины, перед которой она покорно сидела на самом краю дивана, положив свои руки на коленки. Глубоко посаженные глаза Каролин не выражали ничего другого, как подобострастное желание угодить хозяйке дома.

Девушка была маленького роста, ее худоба выглядела болезненной. Из-под летнего коричневого пальто выглядывал подол сатинового платья в мелкий горошек. Туфли на ее тонких ногах казались колодками. Внимательно оглядев Каролин, как будущую супругу сына, Валентина пришла к выводу, что перед ней сидит невинное создание, в ангельской непорочности.

– Каролин, моему сыны не нужна молодушка, ему нужно руководство женщины, которая знает, чего хочет. Откуда ты родом?

– Из провинции Лимбург.

– Хорошо. А кто твои родители, дорогая Каролин? Они дали тебе очень красивое имя.

– Я сирота, мадам.

– Ах, бедняжка! – всплеснула руками Валентина, но на ее голосе не было ни капли сострадания.

Это была прекрасная новость, потому что Валентина не любила конкуренции, и идея быть для невестки и матерью, и свекровью ей явно нравилась. Женщина подумала, что сиротка удачно заменит ей общество предавших ее подруг, и ее настроение значительно улучшилось.

– А где ты работаешь, девочка?

– Я прислуживаю господину доктору, мадам.

В голосе Каролин зазвучала неподдельная робость, которая подтверждалась невинно опущенными глазами.

– Работать у доктора – это большая честь, моя дорогая, – продолжала Валентина смотрины. – Если господин доктор взял тебя на работу, то и я буду рада видеть тебя своей невесткой. Спасибо за подарочек, который ты мне принесла. Я скажу тебе честно, моя девочка, что я тоже росла сиротой. Моя мама умерла очень рано, и отец один воспитывал меня. А, теперь, посмотри, как я хорошо живу. Я тебе помогу, милочка, забыть твое сиротство. Наше с тобой общее дело – женить на тебе моего сына Ронни. Правда, он даже слышать не хочет о женитьбе, но я научу тебя, как из строптивого козла сделать покорную овечку.

Целый вечер просидела Каролин в доме у своей будущей свекрови. Она внимательно выслушала все назидания Валентины по укрощению бывшего офицера, бывшего строителя, бывшего механика, бывшего кровельщика и удалого дальнобойщика.

Домой Каролин ушла поздно. Она и Валентина остались довольны собой и беседой.

***

Да, Каролин выросла в детском доме, но она не была сиротой. Ее папа, Жос Де Веер, был веселым простодушным пареньком родом из глухой деревни. Образования, даже законченного начального, у него не было. В юности захотелось ему перемен, и подался он на шахты Лимбурга.

При создании Королевства Бельгия в 1830 году восточные земли Фландрии были объединены в одну большую провинцию под названием Лимбург. Эта провинция отличалась богатством земельных угодий. Издревле лимбуржцы слыли специалистами по разведению картофеля и умельцами в сельском хозяйстве. Травы для скота было здесь вдоволь, и зерновые давали хороший урожай. Впрочем, для экономики провинции были значимы не столько крестьянские хозяйства, сколько шахты по добыче угля, в которых часто случались обвалы и гибли люди.

Однако, гибель шахтеров на пороге Второй мировой войны общественность страны мало волновала, страна переживала время экономического кризиса, люди голодали и ценили любую возможность заработать хоть какие-то деньги.

Народ самой восточной провинции Фландрии отличался трудолюбием и жизнерадостным характером. Жители этих земель говорили певуче, растягивая слова, как мелодию песни.

– Отойди-и-и от меня-я– а, ты делаешь меня-я-а горя-я-ячей! – нараспев говорили женщины полюбившемуся мужчине, и сердце крестьянина таяло в груди от такого откровенного признания в любви.

Лимбуржцы отличались не только веселым нравом, но и пресловутой скупостью, и расчетливостью. Если в дом приходил гость из Лимбурга, то хозяева знали, что накормить его будет нелегко. Перед тем как отправиться в гости, нормальный лимбуржец держал голодный пост, чтобы у хозяев застолья было хорошее настроение. Голодному человеку хоть варенье на сало намажь – всё будет вкусно, и хозяевам хорошо, что еда не пропала даром. Так считали в Лимбурге.

Жос Де Веер был провинциальным парнем, которому надоело за краюху хлеба и кружку молока работать на хозяина большого крестьянского угодья, где с утра до заката трудились его родители, и подался на шахты, чтобы подержать в руках хотя бы пару центов, а если повезет, то и несколько франков.

– Ох, сынок, работать под землей – это не для крестьянина. Там, под землей – тьма беспросветная, тьма-тьмущая. Лучше уж коровам хвосты крутить, чем в горе на брюхе ящеркой ползать. Посмотри вокруг. Красота! Поля! Леса! А там и солнца не увидишь, и сам, как угольная головешка, станешь, а тогда какая приличная девушка на тебя посмотрит? А здесь, ты у себя дома, тебе и говно – навоз! Да и какое молоко без коровьих лепешек бывает? А? Деньжат поднакопим и земельку купим …

Такими словами пытался удержать Жоса его отец. Но Жос хоть и послушным был пареньком, но очень упрямым.

– Папа, авось, заработаю себе на штаны, а то заплатка на заплатке наворочена, приоденусь и женюсь. Глядишь, и к вам с матерью жить переберусь, – попытался успокоить Жос отца, собирая свои скудные пожитки. Поцеловав мамашу, он зашагал по каменистой дороге в сторону угольных шахт.

На шахте Жос жил в бараках, где ютилось по двадцать человек в одном помещении. Однажды, его напарник Жан, у которого были дом и жена, пригласил юношу к себе на постой. Жос платил за гостеприимство половиной своей зарплаты. Дружба между Жосом и Жаном крепла. Через несколько месяцев шахтерского труда Жос смог прилично одеться и подумывал навестить своих родителей, но началась война. Первым рекрутировали Жана. После его ухода его жена готовила обеды только для Жоса.

Война все никак не заканчивалась, и Жан все никак не приходил домой, к своей супруге. Однажды, после обеда жена Жана повела сытого юношу в маленькую спальню. Сначала она раздела Жоса до трусов. К такому обращению юноша не был приучен, но ему это понравилось. Потом женщина стала медленно раздеваться сама, бросая свое белье, пахнувшее цветочными духами, прямо в лицо молодого человека. Затем она села на пол между его ногами пыхтящего мужчины и грудью прижалась к его животу. Жос не знал, что ему нужно делать, но он не знал и того, что ему делать совсем не нужно. Он подумал, что, может быть, ему следует в этот момент что-то сказать, но тут же передумал и молчал. Так и сидел он голый на кровати друга и выглядел несчастным.

Женщина вопросительно посмотрела на Жоса и, глядя ему прямо в глаза, сильным движением руки опрокинула парня спиной на кровать. Что произошло в следующие десять минут, никто так и не узнает, но на другой день жена друга попросила за обед двойную оплату. Через несколько месяцев Жос тоже ушел на войну. Его отправили на немецкий фронт, и на следующий день все о нем забыли.

Когда Жос, повоевав и отработав на фабрике под Дюссельдорфом, вернулся в шахтерский поселок героем. Когда он узнал, что супруга Жана горюет о пропавшем без вести супруге, то решил навестил дом друга. Снаружи дом выглядел убого, а внутри пахло чем-то кислым от давно немытой посуды, и мухи роились под закопченным потолком. Увидев гостья, жена Жана спешно вытерла о грязный фартук руки и ввела гостя в дом.

Жос распил с хозяйкой дома принесенную им в подарок бутылку шнапса. После трех стаканов немецкого шнапса бывшая любовница рассказала, что она родила от него девочку и скрыла свой позор в детском доме. На прощание она попросила у Жоса денег, чтобы было чем оплатить ремонт дома. Жос отдал ей всё, что имел при себе.

Де Веер нашел детский дом, где воспитывалась его дочь. Этот благотворительное заведение находилось на территории женского монастыря. Его дочку звали Каролин, но девочку ему не отдавали, потому что Жос еще не был женат, и у него не было стабильного заработка. Недолго думая, Жос купил в кредит землю и основал небольшое крестьянское хозяйство, а потом он серьезно задумался о женитьбе.

Никто из знакомых и незнакомых в округе дам не хотел выходить за него замуж. Вид у него был неухоженный, содержать дом в порядке он не умел, и его хозяйство не отличалось прибыльностью. Жос был груб в обхождении с дамами, а его деревенская любезность расценивалась ими, как признак глупости. Через три года за Жоса вышла замуж одна пожилая цыганка. Цыганка не требовала многого и была готова разделить с Жосом его скромный образ жизни.

Имея свидетельство о браке и доказательство наличия заработка, мужчина запряг свою лошадку в тележку и покатил в сиротский приют. Его жена-цыганка украсила тележку бумажными цветочками. Она осталась дома, чтобы к возвращению мужа с дочерью приготовить жареную курицу.

Жос сидел в приемной женского монастыря, где и находился детский дом, и ему очень не терпелось поскорее обнять свою дочку, но время шло, а девочка не приходила. Терпением его бог не обделил, поэтому мужчина расположился удобнее на скамейке в зале монастыря и приготовился ждать Каролин хоть до завтрашнего утра. Только Жос собрался подкрепиться сваренными вкрутую домашними яйцами, как двери в коридор со скрипом отворились, и в их проеме показалась нескладная тощая девочка.

– Каролин, я твой папа. Я пришел за тобой. Теперь я женат, и мы можем жить вместе.

В противовес его ожиданиям Каролин не обняла отца, она даже шагу не сделала по направлению к нему, а, прижавшись спиной к холодной стене, исподлобья разглядывала крестьянина с яйцом в руке, который был ее… папой.

– Ты не бойся меня. Я добрый, и у меня есть маленький домик, корова и лошадь. Вот и курочки яйца стали нести, – пробовал Жос найти подход к дочери, но под ее холодным взглядом его энтузиазм подувял.

В отчаянии завоевать доверие Каролин, Жос протянул своему семилетнему ребенку яйцо, только что очищенное от скорлупы. Лучше бы он этого не делал, потому что девочка, посмотрев на яйцо, зло посмотрела на родного отца и выскочила прочь. Чуть позже к Жосу вышла директор детского дома, пожилая монахиня, утомленная заботами о сиротах, и попросила его больше никогда не беспокоить Каролин своими визитами.

Такое в сиротском детском доме случилось впервые – ребенок сам отказался признавать своих родителей.

Жос принял этот удар судьбы со смирением и покорностью. Он стал попивать, потом увлекся азартными играми. Его хозяйство, хотя и не приносило дохода, всё же позволяло ему и его черноглазой супруге сводить концы с концами. Через десять лет добрая цыганка покинула Жоса, уйдя с табором куда-то в Румынию, и Жос остался один на свете.

К старости он стал часто вспоминать своих родителей, которых так и не навестил после прихода с войны, зато получил в наследство их маленький клочок земли. Постепенно он перестал думать о том, что причиняет ему боль, и жил одним днем. Спустя годы его земля представляла собой очень большую ценность, но он проиграл ее в карты и умер в нищете. Жос Де Веер был похоронен на деньги, выделенные местной администрацией, и его прах покоится в лимбургской плодородной почве.

Единственная дочь Жоса предпочла расти сиротой.

У приютских детей не было родителей. Все взрослые, приходившие в детский дом, жалели сироток, а Каролин была брошена родителями, и ее жалели меньше. Не мама, а наставница приюта дала девочке имя Каролин. Детей, которых хотели усыновить, будущие родители одаривали различными игрушками и одевали в настоящие костюмы или платья. Их увозили в новый дом на сверкающих автомобилях. А папа Каролин, который вспомнил о дочери через семь лет ее жизни, рассмешил всех детей детского дома, поставив свою грязную лошадь у ворот монастыря. Лошадь на глазах у подошедших к ней ребят гордо подняла хвост и торжественно навалила лепешку прямо у дороги, по которой сироты строем ходили на прогулку. Каролин не хотела такого бородатого неопрятного отца, от которого пахло кислым молоком и махоркой. Не хотела Каролин и то отварное яйцо, которое белело в его грязных руках, потому что уже привыкла быть сиротой.

Как только Каролин стала понимать, что ее родители не умерли от болезней и не погибли при бомбардировках, а ее бросили, то в ее сердце поселилась обида. Родители не оставили ей право мечтать об их любви, как это делали все сироты в приюте. Нет, Каролин тоже мечтала, но мечтала только о том, чтобы ее родители поскорее умерли, тогда бы все вокруг увидели, какая она несчастная сирота, и поплакали бы с ней от горя.

Каролин росла на редкость некрасивой девочкой. Даже одежда, принесенная в детдом богатыми людьми, не могла ее украсить. Дети не хотели с ней дружить еще и потому, что сама Каролин отличалась упрямством и угрюмостью. Она не умела играть с детьми и очень плохо училась. В интернате Каролин держалась обособленно: она предпочитала наблюдать за другими детьми, за монашками и за учителями из своего укромного уголка.

С особым вниманием девочка разглядывала гостей приюта. Эти красивые мужчины и женщины очень интересовались тем, как сироты питаются, спят и играют. Приходили также и особые посетители, которые выбирали ребенка для усыновления. Эти мужчины и женщины робко входили в дверь монастыря, и внимательно приглядывались к каждому сироте.

Каролин знала наперед, что ее не выберут, потому что она некрасивая, худая и глупая. Без надежды, но с любопытством, изучала девочка поведение этих странных гостей. Сначала тети и дяди угощали конфетками всех детей, потом выбранному ребенку приносили игрушки, которые у него тут же отбирали старшие ребята. Хотя, выбранные для усыновления, девочки и мальчики не отстаивали свои права на игрушки, они ждали только одного, когда их увезут из приюта навсегда, поэтому ели без аппетита монашескую еду и постоянно глядели в окно, а потом их увозили из сиротского дома в сказку, где есть дом и любящие родители.

Девочку редко обижали старшие дети. Они ее не задирали и не потому, что жалели, а потому, что она сама отдавала им всё, что попадало ей в руки. Конфеты, которые дети получали после воскресной службы, она, в отличие от всех, не ела, а только делала вид, что ест. Каролин прятала их, чтобы при случае задобрить самому задиристому мальчику, а игрушек ей так никто не дарил.

Когда девочке исполнилось пять лет, в приют пришла работать молодая сестра милосердия, Хелен, она заботилась о сиротах в ночное время. Дети, как обычно, не слушались добрых воспитателей, они не хотели вовремя спать и до полночи веселились на своих кроватях.

– Тихо! – кричала новенькая нянечка, но голос ее с непривычки срывался на писк, не оказывая должного влияния на расшалившихся девочек, где спала на своей кроватке Каролин. Так продолжалось несколько ночей подряд. Всё это время Каролин наблюдала, как безуспешно суетилась новенькая няня, укладывая детей в постели, вытаскивая их из-за шкафов и из-под кроватей, топала ногами, но дети ее не слушались.

Но, однажды, всё поменялось. Перед сном Хелен стала читать детям истории про таких же, как они, малолетних сирот. И под ее негромкое чтение в спальне наступала тишина. Новенькая няня охотно слушала и рассказы самих девочек. У Каролин не было своих историй, но она видела, как Хелен радовалась и печалилась вместе с другими сиротами и учила их мечтать о хорошем. Теперь, каждая из девочек старалась вести себя так хорошо, чтобы новая няня похвалила ее, обняла и сказала ласковое слово.

Удивительно, но Хелен очень полюбила Каролин. Каким счастьем было для девочки то короткое время, когда молодая няня садилась на ее кровать, чтобы читать детям сказку, а после сказки нежно укрывала ее одеялом и слегка прикасалась губами к ее лбу. Как-то ночью Хелен, проходя между детскими кроватями и поправляя постели детой, спавших крепким сном, услышала в тишине спальни полусонный шепот скрытной и худенькой Каролин:

– Когда я вырасту и буду большая, то тебе тапошки… ошень… шветастые подарю.

Почувствовав нежное прикосновение руки няни, девочка уснула счастливым сном. И снилось Каролин, как ее обнимает мама, очень похожая на ночную няню, и на ногах у ее мамы красуются желтые тапочки с красными мелкими цветочками. Вскоре Хелен покинула детей и уехала куда-то очень далеко.

Когда Каролин исполнилось восемнадцать лет, директорат интернатов для сирот определил ее на службу к доктору. Общественные организации Антверпена заботились о том, чтобы повзрослевшие сироты получали кров и работу у зажиточных горожан.

Доктор был молод и не был женат. Он жил в большом доме в три этажа. На первом этаже располагался кабинет, где доктор вел прием посетителей, на втором обитала прислуга, а на третьем этаже жил он сам. Комнату на чердаке отдали Каролин. На службе у доктора состояли домашняя хозяйка и кухарка, которые очень жалели Каролин из-за ее сиротства и ее непривлекательности.

В обязанности Каролин входила помощь прислуге в ведении домашнего хозяйства. Готовить она не умела, вести хозяйство тоже, делать покупки для дома ей не доверяли, поэтому она мыла полы, чистила кастрюли и выносила мусор. Каролин очень старалась всем угодить.

Как-то, поздно вечером на чердак к задремавшей было Каролин зашел доктор. Он присел к ней на постель. Потом он долго рассуждал о душевной тоске, об одиночестве звезд на небе, о ссорах со своими родителями, которые его никогда не любили. Оказывается, ссоры с родителями выматывали его больше, чем медицинская практика. Потом доктор признался, что он, наверное, страдал бы меньше, если бы тоже был сиротой.

Каролин сердцем поняла, что доктора надо утешить. Когда молодой хозяин выговорился и задрожал от ночного холода, она накрыла его своим простеньким одеяльцем, подаренным ей наставницей детского дома, и нежно обняла его худые плечи. Это было так хорошо и так уютно: сидеть под одним одеялом с молодым человеком, – что девушку переполнило желание отплатить своему хозяину теплотой всего своего тела. В эту ночь Каролин стала женщиной. Ей было больно и немного совестно за свою неопытность. Она стеснялась голого доктора, но честь спать с хозяином, как спит жена с мужем, стоила того.