Текст книги "Тринадцатый ученик Дьявола (СИ)"

Автор книги: Violetblackish

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

– К беде, – машинально объяснил сам себе Ноэль и протянул перекошенному от ужаса Фурло страницу из архива. – Я нашел!

– Что ты наделал! – взвыл тот, хватая его за грудки. Снаружи раздался грохот осыпающихся градом булыжников и летящих на мостовую перекрытий. Архив оседал и складывался как карточный домик. – Я же предупреждал, чтобы ты ничего там не трогал!

Меж тем спорить или объясняться было некогда. Ноэль ухватил толстяка за локоть и рванул к двери. Но стоило ему распахнуть ее, как помещение мгновенно наполнилось клубами пыли, а путь оказался намертво заблокирован обломками того, что еще недавно было крепким на вид зданием.

– Задний вход, – пискнул Фурло и потащил Ноэля за руку в глубь таверны. Ноэль больно приложился головой о низкую притолку и уже через миг, повинуясь Фурло, оказался на узкой темной улочке. Фурло с секунду повертел головой и принял единственное верное решение. – Туда! В порт! Немедленно!

– Здесь больше делать точно нечего, – задыхаясь, согласился Ноэль, прижимая к груди под плащом смятый кусок бумаги.

***

Сутками позже двое странных путников сидели на бочке с солониной и наслаждались легким бризом, трепавшим длинные полы того спутника, что был помоложе, и коротенькую косичку его низенького толстенького спутника. Небольшое торговое судно, капитан которого за небольшой, но весьма тяжелый мешочек золотых слитков согласился взять этих странных пассажиров на борт, не задавая при этом лишних вопросов, недоверчиво покосился на них, но ничего особенного они не делали. Вели себя тихо, много шептались, склонив головы, и подолгу рассматривали какой-то смятый лист, который пассажир поменьше старательно расправлял на коленке…

– Это тебе…

Ноэль удивленно посмотрел на кусок вишнёвого пирога в вощеной промасленной бумаге, который протягивал ему Фурло. В пирог был криво воткнут огарок простой восковой свечи.

– Учитывая, что ты выжил там, где не должен был выжить по всем законам логики, предлагаю в дальнейшем праздновать твой день рождения в этот день! – расплылся в улыбке Фурло. – Извини, но что было. Тут особо выбирать не приходится, – покосился он на пирог и, ловко чиркнув спичкой, поджег свечной огрызок. – Загадывай желание!

Ноэль просиял и наклонился, чтобы задуть свечу, но внезапно замер, уставившись на наливающийся солнцем край неба невидящим взором.

– Скажи, Фурло, – спросил он нерешительно, – ты случайно не видел в зеркальном тоннеле кого-то еще?

Фурло потеребил себя за кончик носа и уточнил:

– Кого-то еще, кроме тебя? Кого именно?

– Человека… – медленно произнес Ноэль, ловя за кончик хвоста ускользающий образ парня с черными волосами и свежим алым порезом на щеке.

– Мало ли что в зеркальном тоннеле покажется, – пробормотал напарник, разглядывая его застывшее лицо. – Какой человек из себя-то был?

Ноэль вздрогнул, словно приходя в себя. Его взгляд стал осмысленным:

– Это был самый-самый красивый человек на свете! – сказал он искренне и через паузу добавил: – И я хочу увидеть его снова.

С этими словами он решительно задул свечу.

========== Глава Десятая, где мы на время оставляем Ноэля и знакомимся с другим героем истории ==========

– Мам, а волшебники существуют? – вопрос Йохана прозвучал тихо и невнятно из-за занятого ежевичным пирогом рта, но мать услышала. Она всегда его слышала. Потрепала по макушке, как маленького, закружилась по кухне, надувая синюю юбку колоколом, устроила какофонию, пару раз как следует ударив половником по медным кастрюлям и сковородам, начищенным до красного жаркого блеска и развешанным тут же по стенам.

– Конечно же су-ще-ству-ют! – пропела она и смешно сморщила нос, глядя на сына. – Что за странный вопрос с утра пораньше?

Солнце било через узкие стрельчатые окна, ложилось косыми лучами куда попало: на пол, на стены, на руку Йохану и грело кожу по-летнему. И на душе было тепло и светло от слов матери, от теплого ломтя пирога на тарелке. Вот только все это хорошее, уютное, детское счастье разъедало с бочка, как яблоко, маленьким червячком тревоги.

– А почему «Он» говорит, что колдуны и маги – это выдумки? – сам спросил и сам понял, что своим вопросом разрушил хрупкое очарование такого хорошего правильного утра.

Мать остановилась посреди кухни, словно выполняя одну ей слышную команду. Юбка еще крутанулась по инерции, обнимая ее ноги, и успокоилась, улеглась как надо тяжелыми складками. Мать деловито подтолкнула обе косы под белый, старушечий чепец и стала в мгновение ока обычной, взрослой и скучной. Такой же, как все женщины из деревни Уны, что лежала внизу у подножия замка.

– Называй «Его» отцом, – приказала мать ровно и покосилась на дверь, так, будто «Он» и правда мог появиться в проеме, хотя «Его» не должно было быть аж до следующей недели.

Йохан уткнулся носом в кружку молока и тоже не ответил. А что тут скажешь? Он пытался, сколько себя помнил. И вот ему уже пятнадцать, а слово «отец» не получалось вымолвить. Застревало в горле комком мокрой колючей шерсти, было чужим и неправильным. Хотя мать и сердилась, а Йохан больше всего на свете не любил ее расстраивать. А еще он любил, когда она улыбалась и кружилась по кухне, стучала поварешкой по кастрюлям и пела всякую смешную чепуху, как маленькая девчонка. Но стоило «Ему» появиться в доме, как все веселье стихало, будто его обрубали топором. Мать съеживалась, прятала волшебный свет. Ее движения становились скупыми, кукольными, словно она старательно играла какую-то навязанную ей роль. Но сколько она ни старалась, у «Него» все равно было такое выражение лица, будто мать была виновата в чем-то. Что до Йохана, то на него «Он» обычно не смотрел. Йохана это полностью устраивало. Ведь в те редкие минуты, когда взгляд светлых, выцветших от злобы глаз останавливался на нем, ему хотелось съежиться, а лучше совсем исчезнуть.

– Йохан… – тихо позвала мать с середины кухни, и он встрепенулся. – Без «Него» мы совсем пропадем.

Вместо ответа Йохан только невнятно буркнул в кружку что-то неодобрительное, но означающее, что спорить он не будет. В конце концов, впереди была солнечная летняя неделя без «Него» и ярмарка в Уне, на которую, по слухам, приехали настоящие комедианты из столицы. Йохан торопливо запихал в себя остатки пирога и покосился на дверь. Мать, поняв его нетерпение, тяжело вздохнула.

– Беги к своему другу. Но умоляю, будь осторожнее.

Он привычно кивнул. Это присказка «будь осторожнее» была у матери любимой. Он так привык к ней, что не вслушивался в ее смысл. Не задумывался, с кем и почему надо быть осторожным и что будет, если ослушается. Допил молоко, ловко проскользнул у левого плеча матери, но она перехватила его за пояс штанов и, пока он брыкался, успела с хохотом чмокнуть его в висок, нос и щеку, становясь за этим приступом веселья снова молодой и почти счастливой.

– Возьми для Юргана, – сунула она ему в руку теплый сверток, и он вспыхнул ушами оттого, что та в курсе его страшной тайны. Ведь с Юрганом «Он» запретил дружить под страхом порки. Мать ничего больше не сказала и легонько подтолкнула его в сторону выхода. – Иди-иди…

Из замка он выскользнул, воспользовавшись неприметной калиткой метрах в пятистах от основных ворот, и, не оглядываясь, припустил через поле к темной полоске леса. К ручью, где старая, но все еще могучая ива купала ветви в холодной воде, образуя плотный резной шатер, под которым давно и надежно было устроено убежище и место встречи.

Юргана он увидел не сразу. Худой, почти прозрачный, лопоухий, своей изящностью напоминающий кленовое семечко-крылатку, он сливался с лесом своей неподвижностью. Йохан почти добрался до ручья, когда заприметил-таки друга, который высматривал что-то на противоположном берегу ручья. Тот одной рукой махал, приглашая подойти поближе, а палец другой прижимал к губам, призывая двигаться потише. У Йохана аж сердце подпрыгнуло. Не иначе Юрган собирался показать ему еще одно чудо. Он, ступая медленно и осторожно, добрался до берега ручья и уставился туда, куда показывал друг.

– Видишь? – прошептал тот.

Йохан присмотрелся, но ничего особенного не увидел. Обычная зеленая поляна, пара серых камней, покореженная временем сосна и трухлявый пень на краю лужайки, ближе к кромке леса. Йохан открыл было рот, чтобы сказать, что ничего не видит, как вдруг за пнем что-то ожило и завозилось.

– Вижу! – завопил Йохан, и тут же сам себе зажал рот и, пытаясь унять скакнувшее во весь опор сердце, прошипел сквозь пальцы: – Вижу-у-у… А кто это?

Существо, усердно чистящее усы в теньке у старого пня, выглядело как жирный серый кроль, вот только его лобастую основательную голову венчали крепкие ветвистые рога. Йохан присмотрелся повнимательнее и понял, что у пня копошится целый выводок этих странных рогатых зайцев.

– Точно видишь? – нахмурился Юрган. Теперь он смотрел не на противоположный берег, а на Йохана. Смотрел и хмурился, словно был не рад, что тот разглядел странный выводок.

– А что? – ответил вопросом на вопрос Йохан.

– Это вольпертингеры, – вздохнул Юрган. – Люди их обычно не видят.

– Но почему? – Йохан хотел почесать нос и только тут вспомнил про кусок пирога, завернутый матерью в тряпицу. Протянул другу угощение и уселся прямо на траву, сбрасывая грубые башмаки и опуская ноги прямо в холодную быструю воду.

– Потому что их видят только те, кто хочет видеть. Сквадеров, лисунов, подлянок видят многие. Но вольпертингеров не видит почти никто. Боятся…

Йохан не стал спрашивать, отчего боятся. И так все было ясно. Чудес в Уне не любили, а точнее, боялись. Юрган знал об этом лучше других и вздрагивал от страха при каждом резком звуке. Сжимался и виновато улыбался, становился меньше в размере. Даром что ровесники с Йоханом, а выглядел лет на двенадцать, не старше. Но только внешне. Знал и умел Юрган не в пример больше. Жаль только, показывал неохотно.

– Значит, во мне все-таки есть магическое? – с надеждой подался вперед Йохан.

– Нет, Йохан, – улыбнулся Юрган и вцепился зубами в пирог. – Твои родители простые люди. Но я не стал бы так беспокоиться на твоем месте. Ничего хорошего тебе это не принесет. Уж поверь мне.

– «Он» называет мать ведьмой, – нахмурился Йохан и настроение сразу испортилось. Словно и не было целой недели свободы, веселья и безграничного общения с сыном колдуна-травника Юрганом, чья семья жила тут в лесу и с которым он водился с пеленок, наплевав на слухи, сплетни и предупреждения, что ничем хорошим эта дружба не кончится. Йохану на все было наплевать. С Юрганом было страсть как интересно. То птица к нему на плечо спускалась, с небесно-голубым оперением, то цветы на поляне, куда ступала его вечно босая нога, расцветали. Юрган каждый листок в Красном лесу знал и уважал. И стоило Йохану разодрать колено по неосторожности, как Юрган срывал пару травинок, зачерпывал пригоршню хрустальной воды из ручья, перетирал все это с парой-тройкой фраз на непонятной тарабарщине между ладонями, прикладывал к ране и та исчезала, затягивалась, становилась старым бледным шрамом на глазах.

– Отец говорит, Дидрич Ханну ведьмой называет не за колдовское начало, а за то, что замуж за него не пошла, – не глядя на Йохана, пояснил Юрган, и того даже передернуло из-за того, что имя матери прозвучало рядом с «Его» именем. А Юрган тем временем спокойно утер рукавом рот от ежевичного сока, словно и не замечая, как друг отчаянно дернул плечами. Губы у него посинели и выглядел он диковато. Хотя Юрган и в обычные дни не выглядел как нормальный человек. Ни дать ни взять лесной человечек-веточка.

– Как не пошла, когда пошла? – проворчал Йохан, отворачиваясь.

– Пошла, да не с первого раза, – Юрган заботливо разложил тряпицу, в которую до этого было завернуто угощение, на траве и, пошарив вокруг, сорвал пару кружевных листочков. – Да и волосы у тебя и у Ханны черные как ночь, а у Дидрича серые…

– Как у крысы! – добавил Йохан, глядя, как Юрган добавляет к порванным листьям новые, острые, сиреневого окраса. Помедлил и повторил упрямо то, что не раз говорил до этого: – Не мой он отец. Я это чувствую.

– А кто ж твой отец тогда? – удивился Юрган.

– Да мало ли, – Йохан с чувством пнул ногой высунувшийся из травы бледный гриб. – В деревне говорят, что тут недалеко сам великий Тайфель жил.

– Йохан, – сказал приятель так мягко, что у того под ложечкой заныло. Знал наперед, что Юрган скажет, и знал, что тот прав. Только легче от этого не становилось. – Не придумывай попусту. Дидрич богат и силен. И любит твою мать. Всегда любил. Любил так сильно, что однажды возненавидел.

– Да разве ж так бывает? – возмутился Йохан. Юрган подобрал остатки растоптанного гриба, добавил к выросшей горстке на тряпице, потом сверху сыпанул мелких, светлых, кудрявых побегов и решительно завязал платок в узелок. Повернулся к Йохану и сказал как-то уж очень по-взрослому:

– В этой жизни и не такое бывает.

Протянул ему платок и прибавил:

– Передай это Ханне. Пусть разотрет все и прикладывает на… – осекся и не до говорил. Йохан молча взял сверток. Юрган не первый раз передавал травяные сборы, которые мать прикладывала потом на синяки и кровоподтеки, оставшиеся от большой любви сэра Дидрика.

– На ярмарку в Уну завтра пойдешь со мной? – спросил, чтобы разговор в другую сторону увести.

– А разве тебя отпустили? – недоверчиво покосился Юрган.

– «Он» в Морию уехал по делам на неделю, – хмуро ухмыльнулся Йохан. – Так пойдешь?

Юрган замешкался. В деревне он и его семья не показывались. Хотя к его отцу, такому же высокому прозрачному, но почему-то не по годам совершенно седому, бегали со всей Уны. Только вот бегали тайком, когда совсем уж припекало. Кому от слепоты травку, кому от подагры, а кому и от мужицкой слабости. А так по дворам шептались больше, что колдовское отродье, темное, да мало ли что у них там на уме. Мать рассказывала, что лет эдак тридцать назад семья Юргана жила на краю деревни. Но как урожай побило небывалым градом размером с перепелиное яйцо, так и вовсе стали говорить, что все это из-за того, что колдуны да маги решили людей вывести. Тогда-то семья Юргана в лес и перебралась окончательно.

– Да не бойся ты, – правильно истолковал его сомнения Йохан. – Ты же не один будешь, а со мной. Я какой-никакой, а сын сэра Дидрика, – покривился в злой усмешке. – Со мной тронуть не посмеют.

Юрган явно колебался. Йохан вообще не помнил, чтобы последние годы семейство друга выбиралось из леса.

– Комедианты приедут из Литурии, – продолжал подначивать Йохан. – Шпагоглотатель, женщина-змея и сиамские близнецы. Я афишу видел.

– Удивительно, как они вообще добрались до Уны. Сэр Дидрик не жалует веселье, – сказал Юрган нерешительно. Хорошо хоть отцом Йохана Дидрика не назвал. – Как бы не было чего.

– В веселье нет ничего богохульного, – возразил Йохан. – Чем может навредить простой балаган? Соглашайся! Да и Дидрик нескоро вернется, – он с трудом выдавил из себя ненавистное имя.

Юрган наконец решился и просиял улыбкой. Вместе с ним просияло и солнце, осветив поляну, на которой они сидели, яркой вспышкой.

– Пойдем, конечно.

***

Йохан не знал, чему радоваться больше и куда смотреть в первую очередь. На комедиантов, которые непонятно как попали в серую застывшую в молитвах и религиозных обрядах Уну, или на Юргана, который от радости бил в ладоши и подпрыгивал на месте. Причем каждый раз его прыжки становились все выше, а опускался на землю он все медленнее. Зависал в воздухе ненадолго и опускался мягко на цыпочки, чтобы снова взмыть ввысь. Йохан давно не видел друга в таком восторге. Было от чего. Труппа литурийских артистов старалась на славу: женщина-змея в обтягивающем, как вторая кожа, серебристом костюме, складывалась в замысловатые фигуры; жонглеры, матово отсвечивая позолотой на ногтях, перекидывали друг другу обручи и булавы; прокопчённый, жгуче-черноволосый факир глотал что-то резко пахнущее из маленькой бутылочки на поясе и выдыхал огромные клубы огня и искр в сгущающиеся на главной городской площади сумерки. И всем этим весельем командовал огромный, смуглый, лысый, как колено, великан-шпрехшталмейстер. Он после каждого номера сдергивал с головы потертый котелок и, поблескивая серьгой в ухе, рассказывал смешные истории о странах, в которых его труппа побывала. О Вастафии, Литурии, Хании. Сыпал шуточками, подмигивал девушкам и раздавал конфеты детям, поначалу жавшимся к коленям матерей, но постепенно обступившим помост, на котором шло представление, и даже осмелившимся залезать на него. Хмурые селяне сначала лишь мрачно хмыкали, но через час неугомонному весельчаку удалось расшевелить даже самых серьезных, и над рядами загуляли смешки и робкие всполохи хохота. Хотя каждый раз, стоило веселью как следует всколыхнуть собравшихся, люди виновато оглядывались, прикрывали рты ладонями и косились на замок на возвышении. И все же первый раз за долгое время Йохан видел селян в таком восторге.

– Почтеннейшая публика! – рокочущий голос великана проносился над головами, пока артисты готовили новый номер. – Мы показывали свою программу в замках самых пресыщенных вельмож, и дамы в кружевах и корсетах аплодировали нам. Мы прибыли продемонстрировать свое искусство вашему господину сэру Дидрику, но сдается мне, он не жалует веселье. Ну да ничего, мы не горды по своей натуре. Мы готовы радовать любого внимательного зрителя, даже если его кошелек и не полон звонкими монетами. А посему встречайте плясунью на канате Сахарную Малышку Дезире!

Юрган подскочил повыше, видимо, чтобы лучше видеть сцену, и Йохан улыбнулся тому, что ему удалось вытащить друга на праздник. Однако он не мог не заметить, что на них уже поглядывали неодобрительно. Более того, рядом со сценой несколько раз мелькнули галуны констеблей. Йохан почувствовал, как маленькое облачко тревоги на секунду заслонило все веселье, но тут на помост, ярко освещенный пылающими факелами, выпорхнула танцовщица в коротком платьице, густо обсыпанном блестками, и он снова отвлекся. Вечер был пригожий, и толпа селян казалась благодушно настроенной.

Кукольно-сладкая, легкая и маленькая плясунья потрогала носком звонкий канат, который держали, натянув между собой, два крепко сколоченных, обнаженных по пояс атлета. Сделала пробный шажок, просеменила легко, оттолкнулась и, виртуозно исполнив сальто, ловко опустилась обратно на канат. Зрители захлебнулись от восхищения, а Юрган расхохотался, подпрыгнул и вдруг ярко засветился, рассыпал вокруг легкие лепестки, запах яблоневым цветом. Йохан даже задохнулся, как красиво стало. И не он один. Даже артисты высовывались из-за кулис, а лысый великан-шпрехшталмейстер, сорвав поношенный цилиндр, задумчиво чесал лысый, покрытый застарелыми шрамами затылок, глядя на чудо. Толпа вокруг расступилась, музыка смолкла. И в этой внезапной тишине Йохан отчетливо услышал бряцание оружия констеблей, которые пробирались к ним через плотные ряды. Это было плохо. Очень плохо. Йохан насупился, схватил ничего не понимающего друга за рукав и потащил через толкучку, краем глаза наблюдая, как наперерез им, отсекая и окружая, двинулись золоченые каски констеблей.

– Бежим! – скомандовал он и понесся вперед первым, расталкивая толпу. По счастью, было уже почти темно. Главное, следовало добраться до Красного леса, который начинался сразу за деревней. В том, что Красный лес защитит Юргана, он не сомневался.

– Именем святой инквизиции приказываю стоять на месте! – раздалось за их спинами, но Йохан и не думал останавливаться. Ужас нес его вперед и, чем быстрее он бежал, тем сильнее сжимал руку Юграна.

«Дурак! Идиот! Что же я наделал! – прыгало в голове, и ледяной пот страха за единственного друга холодил спину. – Ведь знал же. Знал!»

Что знал, додумать не было времени. Знал, что Юрган сын колдуна? Знал. Надеялся, что никто не обратит внимания? Надеялся, но разве надежда аргумент? А что если Юргана схватят? Не далее как год назад на главной площади по личному приказу сэра Дидрика сожгли ведьму, а ведь она и не натворила ничего. Мать рассказывала, что у соседки несчастной корова внезапно сдохла, вот та и нажаловалась со злобы. А уж Юргана-то и подавно не пожалеют. Будто в подтверждение этих предположений рука Юргана дернулась и ожила. Потянула в другом направлении: на узкую улицу, в противоположную от леса сторону.

– Юрган! – обернулся он на бегу. Споткнулся о бледное перекошенное лицо друга и все понял: вспомнил про маленький дом с покрытой мхом крышей, тихую, вечно улыбающуюся мать Юргана и старика-отца. Друг уводил констеблей в противоположную от их жилья сторону. Йохан почувствовал, что зубы застучали от ужаса. Мысль о том, чтобы защищать Юргана от констеблей именем Дидрика, уже не казалось такой блестящей. Он и не предполагал, что ему придется. А уж что устроит Дидрик, узнав, что Йохан ослушался его приказа не соваться в лес и не водиться с Юрганом, а также за то, что шлялся по Уне и глазел на бродячий балаган, несмотря на негласный запрет на все веселье, и думать не хотелось. И ладно бы на Йохана обрушился весь гнев Дидрика, но ведь опять мать в синяках ходить будет. В прошлый раз и за меньшую провинность сына Дидрик чуть не спустил жену с лестницы. Йохан почувствовал, как горло перехватывает жесткой лапой паники. Теперь уже не он тянул Юргана, а тот тащил его за собой. Йохан больно стукнулся плечом об угол дома, поскользнулся и нырнул в темный переулок. Совсем близко за спиной раздался дробный стук копыт по мостовой. Их преследователи теперь были на лошадях, а это значило, что скоро их нагонят. Йохан повернул еще раз и с размаху налетел на сплошную стену. Заметался вдоль нее в поисках лаза, заскрёб ногтями по каменной кладке и понял, что они в тупике. Стук копыт позади осекся, затанцевал на одном месте. Звякнула сбруя. Сердце Йохана обвалилось в желудок.

– Тут они… Попались! – раздался чей-то голос, и Йохана больно ухватили за плечо.

– А ну руки прочь! Я сын сэра Дидрика. Йохан Дидрик! – выпалил Йохан, прижимаясь спиной к стене и отчаянно шаря глазами в сгущающихся сумерках, надеясь, что Юргану удалось улизнуть, но сердце оборвалось во второй раз: второй констебль – усатый, толстый дядька – уже тащил того, легко ухватив за талию.

– Не похож ты на сэра Дидрика! Да и станет ли сын сэра Дидрика шляться по деревенской ярмарке, словно простолюдин? – констебль, удерживающий его, дохнул застарелым пивом, по́том и еще чем-то кислым и противным и еще сильнее заломил Йохану руку, однако твердой уверенности в его голосе не было.

– Сэр Дидрик повелел всех колдунов жечь без особых разбирательств, – пропыхтел второй констебль, волоча упирающегося Юргана. Еще трое констеблей окружили их. Кто-то поднял факел повыше, чтобы было лучше видно.

– Но этот-то вроде не магичил, – засомневался тот, что держал факел. – Вдруг и правда сын Дидрика?

– Да кто ж его знает, как сын Дидрика выглядит. Его ж почитай из замка не выпускают, – почесал в затылке его товарищ.

Воцарилась тишина. Факелы шипели и оплывали огненными каплями на камни мостовой. Констебли рассматривали Йохана, словно надеялись на то, что черты его лица подскажут им правильное решение.

– Ладно, отпустите этого, – после долгого размышления приказал тот, что держал факел. Видимо, он по рангу было выше других, но страх и темнота не давали Йохану рассмотреть нашивки констеблей как следует. Хватка на запястье Йохана ослабла, и его бесцеремонно отшвырнули на мостовую. Спины констеблей сомкнулись, скрывая от него Юргана, и он бросился вперед, забывая обо всем:

– Отпустите его! Он ничего плохого не делал!

Но его уже никто не слушал. На узком тротуаре собирались не пойми откуда взявшиеся зеваки. Йохана оттеснили.

– Отпустите немедленно! Я вам приказываю!

Один из констеблей обернулся и глумливо ощерился.

– Прика-а-азывает он, – передразнил он. – Тоже, что ли, на костер захотел? Так мы живо тебе устроим. За то, что с колдуном водишься!

С этими словами он наотмашь ударил Йохана по лицу, да так, что тот не удержался и, попятившись, упал спиной на мостовую. Вокруг раздались смешки. Мозг Йохана лихорадочно заработал. Понятно было, что в одиночку он Юргана не вызволит. Оставалось только бежать обратно в замок и звать подмогу. Только бы успеть!

Йохан не стал больше спорить и последний раз кинул взгляд на спину Юргана, которого тащили от него по улице. Ему хотелось хоть глазами показать другу, что все будет хорошо. Однако того уже скрыла обступившая со всех сторон толпа. Йохан стиснул зубы и бросился вверх по улице, в сторону замка, нависавшего над Уной темной мрачной громадиной.

К тому времени, как он ворвался на кухню, дышать ему было нечем. Легкие горели огнем, и из груди вырывались только судорожные хрипы. Вокруг все было таким мирным и домашним, и камин, и начищенная посуда, и передник матери, перекинутый через спинку стула, что на секунду ему показалось, что все случившееся внизу в Уне ему просто приснилось. Он заметался по комнатам, разыскивая хоть кого-нибудь из тех, кто мог помочь, но, как назло, замок был пустынным и гулким. Наконец, распахнув очередную дверь, он с размаху налетел на мать.

– Скорее! Там Юрган! – задохнулся он, но мать вдруг молча схватила его и прижала его голову к своей груди.

– Не смотри! – приказала она, цепко держа, разворачивая к себе и не позволяя вырваться. И вдруг закричала громко, отчаянно и страшно: – Не смотри!

Но он все же вырвался, стряхивая ее с себя, хотя она и продолжала висеть на нём, пытаясь не дать ему взглянуть в окно. Отцепил ее руки, бросился к узкому оконному проему и взвыл, теряя остатки разума: внизу в деревне, освещая половину ночного летнего неба в алое и застилая звезды, пылал и клубился дымом огромный погребальный костер.

Комментарий к Глава Десятая, где мы на время оставляем Ноэля и знакомимся с другим героем истории

Вольпертингер https://ludirosta.ru/post/volpertinger-zayats-khimera_3464

========== Глава Одиннадцатая, в которой Йохан решает докопаться до правды ==========

– Ешь!

Мать поставила перед ним миску, от которой пахнуло наваристым мясным рагу и, обтерев передником ложку, положила ее рядом на стол, но Йохан слабо качнул головой. Последние несколько дней он провел в каком-то коконе, в который почти не долетали звуки, краски и свет. Он не мог плакать, потому что слезы не шли, и не мог думать ни о чем другом, как о том, что приключилось в деревне.

– Ты должен поесть, – снова вклинился в его мозг голос матери, но он лишь молча мотнул головой – горло словно пережали. Ни говорить, ни тем более есть он не то чтобы не хотел, а просто не мог. Мать присела рядом на скамью. Ее рука легла на его плечо, но легче не стало. Как не стало легче от слов, которые она произносила день за днем. Поскольку это была ложь: – В том, что случилось, нет твоей вины.

Он стряхнул ее ладонь и уставился перед собой.

– Ты не можешь нести ответственность за людскую жестокость, – продолжала мать, и Йохан впервые за несколько дней обрел голос.

– Я должен нести ответственность за свои поступки, – упрямо пробормотал он. Голос был сиплым. Он словно принадлежал другому человеку и выходил из горла с трудом. Так же трудно было свыкнуться с тем, что единственного друга больше нет и волшебство оборвалось.

– Должен был, – согласилась мать и устало опустила плечи. – Но мир таков, что такие, как Юрган, обречены. Ты же знаешь, что твой отец…

– Он мне не отец! – выкрикнул Йохан что было силы. Испуганная птица за окном вспорхнула от его крика и взмыла ввысь в темнеющее вечернее небо. – Это по его приказу истребляют колдунов! Да что там колдунов! Любого, кто делает что-то необычное! Во мне нет его крови! Я чувствую это!

– Тише, дорогой! – мать пугливо покосилась на дверь. – Он тебя услышит!

– Пусть слышит! – не сдавался Йохан. Он порывисто повернулся к матери и схватил ее за руки, заглядывая в глаза. Лицо его первый раз за несколько дней ожило. Щеки покрылись лихорадочным румянцем, глаза горели. – Расскажи мне! Почему ты никогда мне ничего не рассказываешь? Я хочу знать!

– Правда может убивать, Йохан, – покачала головой мать. – Чем меньше ты будешь знать, тем лучше…

– Лучше? – Йохан соскочил со скамьи и заметался по кухне. Потом остановился и указал пальцем в окно. То самое, через которое смотрел на полыхающий костер несколькими днями ранее. – По-твоему, так хорошо? Так правильно?

Мать смотрела на него, однако в глазах не было ни капли сомнения, когда она ответила. И ее голос не дрогнул:

– Я делаю то, что должна. Я защищаю тебя.

– Тогда я узнаю все сам! Без твоей помощи, – принял решение Йохан и перед тем, как выйти из кухни и захлопнуть дверь, добавил: – Но я все равно докопаюсь до правды!

***

– С тех пор как Тайфеля Великого инициировали, все пошло насмарку. Разве раньше колдовское отродье посмело бы нос казать на городской площади? – голос сэра Дидрика пилил уши Йохана не хуже тупой пилы, и деваться от него было некуда. Йохан старался не смотреть в сторону стола, где тот ужинал в компании двух мужчин, потому что понимал, стоит ему взглянуть на Дидрика, и ненависть затопит с головой. Руки дрожали от желания вцепиться этой мерзкой скотине в глотку и бить его башкой о каменный пол до тех пор, пока мозги не забрызгают все вокруг. Ему не надо было поднимать голову, чтобы увидеть, как кустистые серые брови сходятся в одну полоску, как деспот жует губы и дергает жилистой шеей. «Рано-рано-рано, – упрямо твердил Йохан про себя как скороговорку. – Ты ответишь-ответишь-ответишь за все!».

– Удалось найти дом этого мерзкого травника? – вывел его из оцепенения голос Дидрика.

– Увы, нет, ваша милость, – подобострастный голос начальника службы констеблей подрагивал от ужаса, ибо владелец округи был не тем человеком, которому можно было давать отрицательные ответы, когда требовался результат. Реакция не заставила себя ждать. Оглушительный грохот, с которым огромный кулак обрушился на стол, казалось, сотряс стены замка.

– Как это нет?! – зашипел Дидрик.

– Ваша милость, мы прочесали весь лес, но ничего не нашли, – зачастил проштрафившийся служитель правопорядка. – Налицо еще одно колдовство – все как один жители деревни показали дорогу и все в разные направления! Мой отряд трое суток петлял по лесу, но безрезультатно.

Воцарилась пауза. Даже стука приборов не было слышно. Йохан не выдержал и аккуратно высунулся из своего укрытия – глубокая ниша, в которой стояла статуя в древних доспехах, подходила для этого как нельзя лучше. Молчаливая тройка за столом выражала разные эмоции. Сэр Дидрик сжимал вилку в кулаке так, что казалось, вот-вот согнет ее. Он сверлил глазами красного от напряжения, обливающегося по́том начальника констеблей, который по виду был рад провалиться под землю. Единственный из присутствующих, кто сохранял невозмутимость, был странный господин, одетый во все черное. Присоединившись к компании ужинавших не более четверти часа назад, этот странный незнакомец не удосужился снять шляпу, которая теперь скрывала его бледное лицо в тени, или на худой конец отставить в сторону трость. Он не притронулся к еде и не произнес ни слова. Теперь его неподвижная фигура и кривящиеся в усмешке бескровные губы живописали, что ему абсолютно наплевать на мучения полицейского чина.