Текст книги "Бойся Дика (СИ)"
Автор книги: Vavilon V
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
– Чего тебе? – Дик оказывается сидящим в кресле у окна, ноги вытянуты на невысокий стол, в руках заряжающийся телефон.
– Дай телефон, – прохожу внутрь, – утром верну.
– Мне самому нужен, – разводит руками, – так что обломись.
И действительно утыкается в телефон, печатает там чего-то, на меня больше не обращает внимания. А мне нужен же телефон, без него не отвлечься, в интернете не посидеть, с Джеффом дружески не пообщаться.
– Ну, Дик, дай, – подхожу к нему, совсем близко подхожу и останавливаюсь, – дай погонять.
– Ты его и так весь день гонял, – улыбается и вот уже смотрит мне не в глаза, а всё ниже и ниже… чувствую покалывание от этого внимания. – Хотя… если бы ты мне тоже что-нибудь дал…
– Например? Всё что угодно, кроме секса, – предупреждаю сразу, а Дик думает возражать:
– Тогда зачем ты в одних трусах ко мне заявился?
Холодно. В доме достаточно холодно, чтобы ходить в толстовке, а не шастать в трусах, как подметил Дик, но я ведь из постели выполз на пару минут, чтобы… телефон взять, да.
– Потому что лень одеваться, а потом опять раздеваться, – поясняю, хотя и это лень.
– Рэнди, я трахаться хочу… – само собой разумеющееся сообщает, – но… так и быть, повернись, постой спокойно минуту – и телефон твой.
Ха? Повернись к нему жопой и постой минуту? Серьезно? Постой минуту спиной к гею – и вуаля? Он что, дебила во мне нашел? Срываюсь вперед, чтобы выхватить чёртов мобильник, но Дик более ловкий, уводит руку вниз, так что еще одно движение для меня, и я завалюсь на него.
– Тц-тц, я создаю условия, чтобы их соблюдали, – усмехается, – так что…
Ладно, рожа хоть и наглая у него, но минута – это всего лишь шестьдесят секунд. Вот если бы он предложил две минуты, то я бы точно не согласится, но шестьдесят секунд это не сто двадцать, поэтому…
– Пф, будто это погоду сделает, – и, прежде чем повернуться к нему спиной, предупреждаю: – Но учти, в этот раз я считаю.
Дик улыбается, и это последнее, что вижу, прежде чем закрыть глаза и начать: раз, два, три…
Ладонь ложится на копчик, а потом и вовсе соскальзывает на задницу, сжимает, как обычно мнут задницы потаскух, но счет-то идет.
Шесть, семь, восемь…
Сдергивает трусы вниз, и во мне рождается желание заорать и убежать, но я выдерживаю, продолжая считать. Десять, одиннадцать…
Наминает правую ягодицу, потом левую, и вот снова правую, наверняка до красноты. А я делаю глубокий вдох, цифры в голове доходят до двадцати, недолго осталось.
Пальцы, ставшие совсем холодными на фоне горящей задницы, устремляются в центр, и у меня чуть глаза на лоб не вылезают. Что за сука, неужели он думает, что я буду терпеть, пока он мне анус трогает?!
Двадцать девять, тридцать, тридцать один…
Поглаживает мягко, не надавливает, слава богу, и не думает вставлять, и всё же это касание заставляет мысленно заикаться в подсчете. Ну, кто из нас ненормальнее: я или Дик?
– Тебе приятно? – спрашивает, а пальцы наконец оставляют в покое анус и спускаются ниже, и это уж точно приятно. Прям головокружительно.
– Вообще-то нет, – а член начинает предавать, но Дик-то не видит.
Возвращается вверх, к анусу, и массирует активнее, от этого покрываюсь мурашками, хотя запоздало ловлю себя на мысли, что в доме не так уж и холодно. Точнее вообще не холодно, а очень даже жарко.
Сорок пять? Сорок семь? Ладно, уже типа пятьдесят, и произношу вслух:
– Пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три…
Чужая рука приступает снова к наминанию ягодиц в оставшиеся секунды, а я стараюсь собраться сбить подобравшееся полноценное желание. Надо просто думать о чем угодно, только не о происходящем, и секса больше не хочу.
– …шестьдесят.
Сразу же натягиваю трусы и пыхчу от ложной ненависти и ярости:
– Давай телефон, блять.
Дик смеется и, прекращая, качает головой. А я ведь чувствую, что возбужден он как чёрт, настоящий чёрт, вон, глаза блестят и полыхают… похоть это.
– Ну, не знаю, – улыбается, хотя это вовсе не улыбку, а оскал больше напоминает. – Давай еще минуту – и вот тогда точно телефон твой.
Хах, мать вашу, сука! Если я его задушу, Господь же меня оправдает? Ладно, может, и не Господь, но дьявол уж точно. Или тот на стороне гомосексуалистов? Блять.
– Ты думаешь, я дебил?! Прокатил меня раз, прокатишь и второй, пиздец, сиди тут и дрочи! – и с этими словами бы уйти, но я стою и пыхчу злобой.
– Ну, смотри, а то еще минута, и хоть забирай телефон с концами.
С концами? Это типа навсегда?
– Только в этот раз без кидалова, – предупреждаю и поворачиваюсь спиной второй раз, слыша смех надо мной. – Иначе я… я тебя убью.
Снова лишаюсь трусов, только уже без предварительного поглаживания в пять секунд. Снова приступаю к счету, а Дик поднимается и, не теряя времени, вплотную подходит и прислоняется. И, как я и думал, возбужден он зверски просто.
Твердый член прислоняется к ягодицами, а чужая рука обхватывает и мое, не такое уж и безразличное к происходящему, достоинство. Свое настоящее моральное достоинство я роняю в грязь в этот же самый момент.
– Бля, как же хорошо, Рэнди, – шепчет Дик, имитируя со мной половой акт. – Чувствуешь?
Стону, подаюсь то назад, то вперед, и с каждым разом делаю это все свободнее и раскованнее. Стону громче, трусь задницей сильнее и толкаюсь в надрачивающую руку активнее.
– Давно этого хотел? – а он всё не затыкается, с наслаждением в его голосе передается насмешка, и я прихожу в себя раньше, чем кончаю. Раньше, чтобы не допустить оргазма.
Мысль о том, что если он спустит штаны, то трах повторится уже безо всякого там алкоголя и наркотиков. Мысль о том, что я правда дам себя трахнуть, окунает как в чан с ледяной водой.
– Минута вышла, – отвожу его руку с члена, и Дик без ругани и сопротивления дает всему прекратиться. Он сам отходит и садится обратно в кресло. – Отдавай телефон.
В этот раз подтягиваю трусы медленнее, чувствуя некий стыд.
– Телефон? – переспрашивает Дик и, когда я оборачиваюсь, тот вертит его. – Этот? Ну… хорошая модель, хороший номер, дорогие сердцу фотографии и съемки…
– Ты обещал, – отрубаю, прекрасно осознавая, к чему мудак клонит.
– Хм-м-м, давай так, Рэнди, ты залезаешь в кровать, становишься на колени и нагибаешься, а когда я кончу, забирай телефон, – лицо довольное, закусывает нижнюю губу и будто рассчитывает, что я соглашусь. Правда.
– Сука, – ухожу, хлопая дверью, ухожу к себе в комнату и внутренне скулю даже не от ненависти, а от… нечестности? Понятия не имею на самом деле, но досадно на душе, а потом это чувство сменяется страхом, когда успеваю улечься в кровать и слышу, как хлопает дверь центральной комнаты. Дик вышел.
Ручка моей двери опускается вниз медленно, и вот собирается приоткрыться… подскакиваю молниеносно, ведомый страхом, и упираю руку и ногу так, чтобы Дик не смог войти.
– Рэнди… – раздается такой близкий голос. – Рэнди, не дури…
– Уходи! – кричу и изо всех сил поднимаю ручку вверх, а когда получается, прислоняюсь к двери спиной и обнаруживаю себя дышащим загнанно. – Проваливай!
– Не беси, Рэнди…
«Я тебя предупреждаю. Ты доведешь меня до безумия. Ясно?»
Бля, уходи, чертов Повелитель мух, дурацкая свиная голова на палке. Ничего не отвечаю, пытаюсь выровнять сердцебиение, пытаюсь прогнать не только Дика, но и страх перед ним. Мокрые листья лупят в окно с каждым порывом ветра, и это словно второе чудовище, собирающееся пробраться в убежище.
Когда наконец успокаиваюсь, понимаю, что не слышно ничего. Ручка не дергается, да и Дика не чувствую, похоже, тот свинтил уже давно, пока я трясся как полный шизик. И всё равно только спустя время отлепляюсь от стены, в буквальном смысле отлеплюсь, и иду в постель.
Только вот не уснуть больше, кажется, никогда.
Ты сам меня дразнил… ты не сильно честнее меня… ты неправильнее…
Распахиваю глаза, я словно правда эти строчки слышал, но тишина зябкая. Смотрю в темный потолок, и, нет, я в комнате не один.
– Пожалуйста, уходи.
Дик подходит, садится на край кровати, вот сейчас правда слышу:
– Если ты расслабишься, нам обоим будет приятнее.
Расслабишься… он верно смеется надо мной в очередной раз. У меня кровь в жилах застыла от темноты этой ночи, от страха перед ним. Даже не смею посмотреть на Дика, хоть и практически не вижу его.
– Пожалуйста, – повторяю с гораздо большей мольбой, – Дик, я прошу тебя, уходи, мы утром при свете всё обсудим.
Чужая рука пробирается под одеяло, и мою лодыжку охватывают холодные цепкие пальцы. Словно он думает, что я убегать буду, а я не буду, я слишком боюсь.
Отцепляется, ползет выше, проходится по внутренней стороне бедра и исчезает, зато рядом ложится весь Дик. Накрывается одеялом и пододвигается невероятно близко. Обнимает, а я человеком себя не чувствую, даже оттолкнуть его не могу, и самому уйти невозможным представляется.
А потом мы целуемся, его тело такое теплое, язык влажный и скользкий, и руки наглые. Именно из-за этих рук я быстро оказываюсь совсем нагой, а может и не быстро. Кто здесь-то секунды считает?
– Дик, – прекращаю поцелуй и шепчу, опаляя его классные мягкие губы с незажившими ранками, – только без ебли, хорошо?
– Хорошо, – снова засовывает язык мне в рот, и я ни капли не верю в это согласие, но у меня – честно – нет сил противостоять или настаивать.
И почему я не ощущаю страха сейчас? Почему я так боялся Дика, когда тот был на пороге, но не боюсь его же в постели? Что за магия творится, когда так полно ощущаю Дика?
Притягивает сильнее, и чувствую, что он еще одет, и это мешает нам соприкасаться полностью. Неужели мне самому стягивать с него эти дурацки шорты? Неужели мне снова лезть к нему туда? Ну, в этот раз хотя бы съемки нет, если, конечно, камера в комнате не установлена.
Запускаю руку меж нами и трогаю твердый чужой член через ткань. Вкупе с поцелуями, непрекращающимся, лишающими тела достаточного количества воздуха, это прекрасно.
– На слюну выдержишь? – и я не сразу понимаю, к чему вопрос.
Бля, ну никакой совести, ясное дело, что соврал с этим «Хорошо», но спрашивать вот так… мотаю головой, но Дику похуй. Усмехается и облизывает пальцы, чтобы потом насадить меня же на них. Чёрт, нетнетнет…
– Давай не будем, – а сам перестать обнимать его не могу. – Давай как-нибудь потом.
Находит время посмеяться, а после достигает цели, и я вздрагиваю, приподнимаясь.
– Ты уже не девственник, Рэнди, – вталкивает пальцы глубже, отнимая последний воздух у моих легких. – Тебе будет классно, вот увидишь.
Нет, Дик, это тебе будет классно, поэтому, собственно говоря, ты этим и занимаешься. А на меня типа вообще посрать, хоть болт клади.
Он раздвигает мои ноги получше, подхватывая их под колени и заводя их повыше. Это слишком, это перебор, хочу сказать, накричать, все что угодно, чтобы он перестал творить со мной такое, но рот не открывается. Прикрываю глаза, стараясь не думать о происходящем, но ануса уже касается головка члена, надавливает… И тут же никак не думать не выйдет. Уже никак не продержаться с закрытыми глазами.
Дик смотрит на меня, на мое лицо, а потом наклоняет голову с рваным стоном. И вытаскивает член, чтобы присунуть мне вновь, и повторяет, и повторяет, и с этим к неприятному жжению прибавляется какое-то удовольствие. Такое болезненное, непонятное, но в животе отдается приятым, я уж молчу про всё то, что чувствует и обхватывает чужой орган.
Ложится на меня полностью, и вытаскивать член становится трудным, я понимаю Дика, перешедшего в ритмичные толчки и пыхтящего в мою шею. А когда он приподнимается, я вижу его взгляд, взгляд полный не только похоти, и это заставляет по-тупому спросить еще раз:
– Ты любишь меня?
В этот раз Дик не замораживает, не останавливается, но и не разгоняется. Всё так же трахает послушную дырку под собой и стонет от удовольствия. А я молю его соврать или пошутить. Сказать «нет» или хотя бы «ну и вопрос во время секса», или ответить-таки «да», всё равно потом есть оправдание, что во время ебли ничего не соображаешь.
– Возможно… а-а-ах…
И это не звучит ни шуткой, ни ложью, ни тем, за что позже он будет оправдываться.
Задницей сжимаю его в себе, словно в благодарность, но на самом деле это тупое тело действует само.
– Бля, я сейчас кончу, – наваливается, соприкасается со мной губами и млеет, шепча: – ты даже не представляешь, какой узкий.
– М-м-м, – запрокидываю голову, потому что этот мудак наконец додумывается мне подрочить. Рвано, слишком жестко, и всё же это дрочка рукой Дика.
Ощущения начинают переваливаться через край, анус сжимается всё чаще, и дурманящий запах разгоряченной хвои бьёт в голову, словно подгоняя хлыстом.
Наслаждение, всё это время приходящие из задницы, в момент становится невыносимым, и с холодным потом я кончаю. Раньше Дика, который с моим оргазмом получает еще более узкую дырку и не выдерживает сам.
– Чёрт, – скатывается с меня и отбрасывает одеяло, – ну ты и шумная штучка.
Что? Шумная штучка? Какой смысл в этом названии?
– Что ты имеешь… – с трудом перевожу дыхание, – в виду?
– «Дик, Дик, глубже, Дик!», – шутит и смеется, и я тоже смеюсь:
– Ага, ну конечно.
– Хм? – поворачивается ко мне, и в полной темноте безошибочно находит мои губы, чтобы коснуться подушечками пальцев. – Ну, вообще-то, ты правда это кричал, – и вроде звучит не как шутка. Но разве я кричал? Если бы да, то я бы слышал, верно?
– Да пошел ты.
Дик смеется, расслабленно, тихо, и по-прежнему сексуально.
– Я так и знал, что если ты захочешь меня после той пятницы, то будешь хотеть всегда.
И вот к чему он это сказал? Ломаю голову, а он тем временем становится ближе и находит мою руку, чтобы положить на свой вновь твердый член.
*
– Надо уехать до шести! – кричит Дик с первого этажа, – забирай сумки и погнали.
Да, его сумки забираю я, там так ни разу не вытащенный ноут и шмотье. А может и еще что, но не могу сказать – не смотрел. Подхватываю ручки и взглядом, как назло, упираюсь в фотографии, стоящие на комоде. Подхожу чуть ближе, чтобы ну совсем немного посмотреть, рассмотреть…
Мать Дика и отец, чета Кайзеров обнимается на фоне их старого, прошлого дома, они в нем жили по соседству со мной. На другой фотографии Дик, я узнаю его по недобрым глазам и подбородку, мог бы узнать по губам, но они еще не знают насмешки, уж больно невинные губы, уж больно он здесь маленький.
– Эй! Ты застрял?!
В поношенной длинной футболке, синих джинсах и грязных кроссовках. Один возле дерева и еще не гей.
Спускаюсь вниз, в последний – а может и не в последний – раз оглядываю просторное помещение. Ну, пока, деревянный стол, мне приятно было завтракать с тобой, пока, диван, я на тебе так и не полежал, пока, телик, ты мне не понравился, и пока, камин, надеюсь, тебя еще удастся разжечь.
– Что за щенячий взгляд? – от Дика ни мысли не скрыть. – Бля, Рэнди, я тебя трахнул как телку, но телкой-то не сделал, – толкает в плечо, – что за сантименты?
Мы садимся в машину, а тот всё не затыкается:
– А ты меня любишь, Дик? – передразнивает не без угара и со смехом, дьявольским и… больным.
Сука.
========== 33-я глава ==========
– Ушел! – кричу, но никто так и не отвечает, поэтому с равнодушием закрываю за собой. Ну и ладно, долго с молчанием они не протянут, да и я достаточно взрослый, чтобы игнорирование уже не вгоняло в слезы. Хах, слезы…
Утро ветреное и зябкое, уши чуть не отмерзают, и я развлекаю себя пинанием камушков по пути в школу. Что ожидает сегодня? Дик точно придет, вчера перед прощанием и покиданием его машины, вчера, до быстрого поцелуя, о котором думал всю ночь, спросил, увидимся ли в понедельник в школе, и он ответил, усмехаясь:
– Конечно, заявлюсь.
Но не спросил насчет того, как мне себя вести. Можно ли мне общаться или хотя бы здороваться с ним? Я могу смотреть так, чтобы Арти не запалил? И будет ли Арти вообще палить?
Вот это не оставляет равнодушным.
– Доброе утро, мистер Хандельман, – машу директору, запирающему свою припаркованную машину.
– Ты называешь это добрым? Ты знаешь, что десять лет назад небо было точно таким же, и нас почти затопило в тот день? – косо смотрит на меня, а потом задирает голову. – Я помню это небо, цвет пепла.
Цвет пепла… ох уж эти стариканы, всё помнят, всё заботятся… да не о том.
– А-а-а-а, ну, тогда веселое утро, мистер Хандельман, – машу ему снова и сматываюсь в школу.
Вытаскиваю учебник и слышу, как справа открывается шкафчик. Шкафчик Джеффа, а это значит, что и сам Джефф рядом. Поздороваться?
– Привет, – он словно думал о том же. – Как жизнь?
– И тебе привет, – захлопываю шкафчик и наблюдаю, как Джефф вытаскивает тот же самый учебник. Первый – немецкий, черти его дерите. – Нормально, как сам?
Джефф пожимает плечами и оборачивается, чтобы посмотреть печальным взглядом:
– Дик меня прокатил, прикинь? Выходные в мусорной корзине возле закусочной. Валяются вместе с недоеденным хот-догом.
Бля, забавный он всё-таки, ну, до чего забавный!
– А чего хот-дог не доел?
– Хах, почему ты спрашиваешь именно это? – Джефф прыскает со смеху, а потом каменеет лицом. – Идут.
Оглядываюсь, и вижу, что действительно идут. Чёртов Питер Паркер, смурной и жующий жвачку, и вполне себе довольный Дик, улыбающийся и отвечающий на приветствия.
– Как дела? – шкафчик Дика далеко, но не насколько, чтобы невозможно было поговорить. Вот он и говорит.
– Хорошо, – отвечаю, и даже не знаю, должен ли спросить то же самое.
– Хочу ссать, – Пит хлопает дверцей и вытаскивает жвачку изо рта, чтобы прилепить ее на чужой шкафчик внизу. – Хочу с-с-с-ссать.
Долго не задерживаются, вероятно, потому, что у Пита уже в ушах булькает, и он торопится пройти мимо в туалет, только так торопится, что задевает меня плечом. Ну, бля, точно дежа-вю.
Тормозит, смотрит не особо добро, но, вместо того, чтобы обматерить, бросает громкое:
– Приветик, Рэнди, – и сваливает даже ускореннее, а Дика уже и след простыл.
Ловлю внимательный взгляд Джеффа, и всё, что могу, это руками развести и сказать:
– Пойдем на немецкий, – пока сам Джефф ничего не придумал.
*
– Мистер Лион озверел, – шепчет Кит, наклонившись над столом, – я столько не прочитаю до четверга.
– Тогда вообще не читай, – беру наггетс и окунаю в сырный соус. – Делов-то.
– Ага, а что если потом тест? – хмыкает и качает головой. – Это, блин, всё из-за вас, репетиции проходят так убого, вот посмешище-то будет перед Рождеством.
– И в центре этого посмешища – я, – Джефф отодвигает поднос, толком и не съев ничего. – Пиздец, на хуй мне этого Ральфа втюхали.
Мы с Китом смеемся, и Джефф вконец падает духом со словами:
– У меня еще родители придут поглядеть… а там – ржака полная.
– У всех предки придут, – переставая смеяться, говорит Кит, – даже мои, хотя я и не участвую.
Меж ними завязывает разговор о декорациях, держащихся на соплях, и невероятном актерском «таланте» нового Джека, а я поглядываю на Дика.
«Ты можешь быть мне ближе всех, Рэнди… ближе Джеффа, Пита, отца, ближе всех…»
Он не бросает на меня ни одного взгляда, Арти рядом с ним спокойно попивает колу, а потом Кенни стучит по столу, и они там заливаются хохотом. Арти, не подготовившись, прыскает колой, и все вскакивают со своих мест, фыркая и повторяя: «Да бля!». Дик не исключение. Ну и тупые же, а.
После ланча, когда еще есть десять минут до начала занятия, а я уже бреду в сторону живописи, приходит сообщение: «Не заходи, жди возле».
Что за хрень? Не заходи куда? Жди возле чего? Почему он, Дик, не любит дописывать фразы, тогда они хотя бы имели смысл.
И всё-таки не захожу в кабинет, кручусь возле окна, гадая, лох я или нет. Дик появляется, молча хватает за запястье и уводит в соседний класс. Пустой, только столы да стулья и внушительная скульптура в центре, и маленькие по всем полкам.
– Зачем? – смотрю, как Дик закрывает дверь, и сажусь задницей на ближайший стол.
– Ну, знаешь ведь, зачем, – подходит, раздвигает мне ноги и становится меж. – Так что – будь лапочкой, и…
Уворачиваюсь от поцелуя, хоть и не толкаю:
– Прекрати, мы в школе, – а вот теперь самое время оттолкнуться и убраться отсюда, но если бы.
Дик перехватывает руки и становится только ближе:
– Не беси, – и совершает то, что хотел. Целует, медленно и сладко, заставляя меня забывать о протесте и о том, что в любой момент какой-нибудь препод или ученик, перепутавший кабинет, может зайти.
– После занятий поедем ко мне, – разлепляет поцелуй, но руки не отпускает из плена и отходить не думает.
– Еще чего, сегодня репетиция.
– Пропустим, – наклоняет голову, словно опять хочет поцеловать.
– Миссис Шеферд будет в гневе, если Саймон не придет, – делаю глубокий вдох, – тебе-то легко, ты башка на палке, никаких прогонок, а я почти везде присутствую.
– Да забей, – ухмыляется, а я вспоминаю недавний разговор о том, что у нас не пьеса, а посмешище. Как тут забить? Тем более, если правда выйдет говно, то я не только не получу дополнительные баллы на экзаменах, но и потеряю несколько.
– Пф-ф-ф, пойти на репетицию и не подвести людей, или поехать к Кайзеру домой, – притворно задумываюсь, – хм-м-м, что же выбрать… Полезное общественное дело или обкончаться… с чуваком, который обманывает…
– Обманывает? – прищуривается, – я тебя не обманываю.
– Ага, а кто меня наебал два раза? С телефоном.
– Бля, – Дик вытаскивает мобильник и засовывает в карман моего пиджака, – Девочка довольна?
И прежде, чем оставить меня одного, напоминает:
– После занятий – ко мне домой.
А мне, может, отношения с родителям наладить надо.
*
– Мда, ну и музыкальный вкус…– шепчу, пролистывая альбомы. – Какую чушь мы слушаем, Кайзер…
– О, новый телефон? – Джефф выделяется из толпы выходящих учеников и становится рядом со мной. – Когда купил?
– Это не мой, – убираю этот самый телефон в карман и признаюсь: – это Кайзера.
– Дика? – вылупает глаза. – У тебя телефон Дика?
– Да, дал погонять.
Смотрит на меня, а я смотрю на него и понимаю, что в этот момент до Джеффа доходит, возможно, всё. А, как минимум, что это я был тем самым «другом», с которым Дик уехал.
– Мы оба должны перестать общаться с Диком Кайзером и держаться от него подальше, – Джефф пересказывает мои же слова и добавляет от себя: – Теперь я понял, почему ты употребил «мы».
Пожимаю плечами, а что еще остается?
– Так мы должны? Мы ведь должны, да? Оба, – на что он еще надеется? Что я радостно закиваю, и мы побежим рубиться в приставку?
– Увидимся завтра, Джефф, – говорю равнодушно, и тот понимает, что ничего от меня и не добиться больше.
Быть может, я и не отбойный молоток и не могу отбить умное мясо, но, чтобы отбить Джеффа, и мухобойки достаточно.
Он уматывает на велике, а я отворачиваюсь, смотря на небо цвета пепла, как сказал мистер Хандельман. Серый, незаметный, но такой угрожающий и нависающий, цвет не опасности, но злого умысла. Запугивающий и грозный, говорящий: «Бойся». Что за чертово небо серого цвета, где любимый голубой?
– Птиц нет, хватит мечтать, – толчок в спину и смех, когда я едва не наворачиваюсь. Я ведь мог нос сломать, неудачно упав!
Проходит, не останавливаясь, тем самым заставляя меня поторопиться, и, когда садимся в машину, говорю:
– Ты серый.
А он, не разобрав значения, спрашивает:
– Всё еще боишься меня?
А, может, и разобрав.
========== Эпилог ==========
– Господи, Дэвид, убери жвачку, не позорь меня, – шипит жена, пугливо оглядываясь, не услышал ли кто.
– И куда я ее уберу? – тоже оглядываюсь и встречаюсь взглядом с мужиком с отчаяньем в глазах, и в этом я от него не сильно отличаюсь. – Лучше уберите меня куда-нибудь.
Последнюю фразу жена слышит, и я получаю толчок под ребра.
– Кто вообще надоумился на Рождество ставить «Повелителя мух»? – бурчу с праведным негодованием. – Чья блестящая идея? Где связь между снегом и необитаемым жарким островом с кучей убийц…
– Тц, ты разве не видишь, что начинается?
Как же не увидеть с четвертого-то ряда? Свет гаснет и загорается вновь, а на сцене уже ребенок с какой-то грязной тряпкой в руке.
– Он собирается мыть пол? Они должны были позаботиться об этом заранее.
– Это, похоже, Ральф, странно, по книге он светловолосый, – жена не оценивает мой тонкий юмор.
Появляется второй мальчик, как-то нелепо и неравномерно набитый ватой и в толстых очках, они трут о своем, и потом один из них спрашивает:
– И взрослых, их тут совсем нету, да?
Ау! Вообще-то мы тут, в зале! Вы как раз на нас смотрите! – хочется выкрикнуть, но могу лишь посмеяться, и то ¬¬– тихо, практически про себя.
Дальше всё идет дико уныло, я почти засыпаю до веселящего момента с водой, веселящего потому, что декорации волны обвалились с одной стороны и послышались матюки.
– Хах, вот что парни должны были сказать, оказавшись на острове, а не нести бред про теток всяких, – за это получаю второй толчок под ребра, и отодвигаюсь влево от греха и локтя подальше.
Раздается чудовищный писк, и ребята на сцене вылезают понемногу, как после отвязной вечеринки. Да… была молодость.
– Ты можешь хотя бы не чавкать? – жена наклоняется, недобро сверкая глазами, и тут же переводит внимание на сцену, елейным голосом шепча: – Сейчас появится наш мальчик.
«Наш мальчик» появляется в этот же момент, и улыбается, заметив меня в зале.
– Этот длиннорукий, что ли, Джека играет? – спрашиваю, но жена не слышит, и продолжает лепетать:
– Ты только посмотрит, как он смотрится на сцене, ну, актер, актер же! – складывает руки на груди и млеет от восторга, хотя сын еще ни строчки не сказал.
Один из ребят падает в обморок, Саймон, известный чудик, и все на сцене ахают притворно, как дамы в девятнадцатом веке на балу, если кто-то неожиданно перднет.
Собрание, наконец, они выбирают Ральфа главным и начинается действие – переход в другую часть сцены, типа остров разведывают. Как же я хочу спать… и ссать.
– Но всё равно армия нам потребуется. Для охоты. Охотиться на свиней… – говорит Джек, и ну, понеслась. Интересно, кто свиней играть будет?
– Да нет никакого зверя! Да нет никакого зверя! Да нет никакого зверя! – по-настоящему психует Ральф и просто с бешеным взглядом оглядывает нас, простых зрителей. – Да нет никакого зверя!
Повисает тишина, практически забываю о желании спустить в гальюн.
Костром для пьесы служит набор досок и бумаги, выкрашенный в оранжевый. Уже представляю свой хохот в конце пьесы, когда выкрашенные в оранжевый цвет мальчишки будут гоняться за этими играющими юными дарованиями по кругу.
– Не могли, что ли, реальный костер зажечь? Мы бы все тогда сразу спаслись…
Наконец-то происходит разделение на сопляков у костра и охотников. Наконец-то вижу, что свиней играют ползающие на карачках мальчишки с масками, оставленными после Хэллоуина. Эти самые мальчишки не хрюкают, а над собой смеются, а, значит, могу смеяться и я, пока жена не шикает.
– Зачем они пританцовывают возле бифштекса? – задаю риторический вопрос.
– Чтобы ты спросил, – шикает снова, – помолчи и хватит чавкать.
– Бей свинью! Глотку режь! Добивай! – задорно кричат парни, танцуя вовсю, и сын успевает даже оттопырить большой палец, давая сигнал, что у него всё отлично.
Снова скучное собрание, а после один парень с широкой улыбкой заваливается, изображая свинью и, честное слово, он перднул, а не пол скрипнул. Я-то знаю дощечки, они просто так не…
– Дэвид. Не чавкай.
– Может, – заговаривает щуплый парень, играющий Саймона, – может, зверь этот и есть.
– Саймон – ты? И ты в это веришь? – потрясенный Ральф оборачивается и как полоумный продолжает:
– Не знаю. Я…
Все подряд на сцене начинают кричать, чтобы тот умолк, и сидел как мышка, и в этом хоре слышу голос сына:
– Да пошел ты!..
Кто-то не выдерживает, прыскает со смеху и закрывает рот рукой.
– Дайте ему сказать! У него рог! – громкий голос вскочившего Ральфа.
– То есть… может… ну… это мы сами,
– Вот полоумный, – и Хрюша туда же.
– Может, мы сами, ну… – Саймон всё пытается быть услышанным: – Что самое нечистое на свете?
– Ну, ебать, – слишком громко шепчет Джек, и тишина оглушающая.
– Ну, ебать, – повторяю, и за это получаю очередной шик.
Далее неинтересные пролеты, где они всё лазят, спорят, кто главнее и дичают. Жена едва не взвизгивает от восторга, когда Ральф и Джек решают идти не вдвоем, а с Роджером.
– Наш мальчик! – пищит от восторга, – Наш Питер!
Они втроем взбираются якобы на гору, и Джек уходит, чтобы потом вернуться и рассказывать про то, что зверя видел. Большой, якобы, и раздувается. Следом они опять собираются посмотреть, и, когда уже рассчитываю увидеть «потрясающую» декорацию Зверя, нас обламывают. Гаснет свет, звук камнепада и землетрясения, и вот свет включается, а у них снова собрание. Хочу ссать.
– У зверя зубы, – докладывает Ральф, – и больше черные глаза.
– И ничего этого нам не показали, мда, – говорю я, непонятно кому. А тем временем мальчишки полноценно делятся на две команды, Джек сваливает, и Саймон пытается донести блеющим пугливым голосом:
– По-моему, надо подняться на гору.
Его осекает Хрюша:
– Зачем же туда подниматься, к этому зверю, если уж Ральф и те двое ничего ему сделать не смогли?
На этом и заканчивается, снова костер из крашеной бумаги и досок, и затем обнаружение, что Саймона уже рядом и нет. Гасится свет, и Саймон, сидящий в стороне в искусственном кусте, якобы подглядывающий за Джеком.
– Зверя надо забыть, – говорит один из охотников Джека, и Роджер, к счастью моей жены, имеет еще одну реплику:
– Да, забыть!
– Как он здорово играет… – шепчет жена и складывает руки на груди, словно молится, – какой талантливый… только почему они упустили сцену в самом начале, когда Роджер с Морисом играют.
Играют? Пиздят мелких, рушат их надежды и мечты, выстроенные песком на берегу. Играют… пиздят да пиздят, и ничего им за это не делается. Наверное, поэтому и упустили.
Дальше воистину ухахатывающая сцена, когда парни, не сдерживая смеха, гонятся за парнями в роли свиней, также не сдерживающих смеха. Потом одна свинья сдается, выливается кетчуп, и парни приходят к выводу, что костра-то нет и развести не могут…
– Вождь… – еще одна реплика сына, – Как мы огонь разведем?
– А вот никак. Без очков Хрюши, – подсказываю я.
– Налетим на них и возьмем огня. Со мной пойдут четверо. Генри и ты, и Роберт, и Морис. Раскрасимся и подкрадемся. Пока я буду с ними говорить, Роджер схватит головню. Остальным всем – возвращаться на наше прежнее место. Там и разведем костер. А потом… – Джек поднимается и добавляет тише: – Но часть добычи оставим для… – падает на колени и, похоже, точит нож, парни обступают его со спины, и он дает команду Роджеру, – Заточи-ка с двух концов палку.
– У него что, свиная голова в руке? – приглядываюсь и действительно: Джек поднимается, держа в руках нечто ужасное, вымазанное в красной краске, с жуткими черными глазами.
Пододвигается что-то вроде палки, но не может же так стоять палка не в земле, магия прям. Туда водружается та самая башка, и Джек громко провозглашает:
