Текст книги "На чужой войне (СИ)"

Автор книги: Ван Ваныч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Часть вторая: Лонак. Глава тринадцатая

Июнь 1362 года. Монбрезон.

Я хмуро окинул взглядом местную забегаловку, в которую меня нежданно-негаданно занесла судьба: замусоренный пол, грязные столы, или правильнее сказать, столища, стоящая на них глиняная посуда, с сальными следами рук всех до того ими пользовавшимися, глупая пышнотелая служанка, об чью корму в данный момент вытирал руку один из моих солдат. Или не вытирал, а… Впрочем, совсем не важно, какие мысли двигали его рукой в этом процессе, главное-судя по выражению лиц обоих участвующих-это доставляет им удовольствие. Тут же, в этом гостевом зале, или кухне, или похожем одновременно на оба помещении– важно ведь не где, а то, какую функцию это место выполняет: располагался открытый огонь, над которым при помощи вертела крутилась тушка порося, сковорода, на которой что-то скворчало, замызганный пацанёнок потащил куда-то мясницкий топор, и ещё многое другое, что способно как насытить желудок готовой пищей, так и вызвать изжогу у чересчур интеллигентного человека процессом приготовления.

Как я докатился до жизни такой? Не сразу. Сначала мне посчастливилось, или нет– ведь как утверждает человек по имени Альберт, всё в этом мире относительно-познакомиться с Профессором, а после ещё и поучаствовать в его антинаучном эксперименте. Куда-то, в результате, телепортнулся, и вот… Нет, куда и, главное, в когда, я уже выяснил, но легче от этого мне не стало, так как место это оказалось очень далеко от точки на карте, где я, предположительно, должен появиться на свет. И предположительно потому– а как я смогу родиться там, когда уже существую здесь,– за шестьсот лет до своего рождения? Возникает парадокс, который у меня при всём желании исправить не получится– разве что умереть,– но это я всегда успею. Или другие помогут-учитывая сколько раз за этот неполный год я оказывался на краешке– это вернее.

Я сидел один, парни мои располагались за другим столом, ещё один– последний в зале-занимали неизвестные мне местные завсегдатаи. Почему я один? Возможно, потому что командир, и во-вторых, потому что сам так пожелал– мне хотелось побыть одному, и чтобы никто ко мне не лез. Только этот грязный стол, кувшин с сомнительным содержимым, называемым здесь вином, бокал, да я. Никак в себя прийти не могу: всё из рук валится, хочется спать, а прилягу– Машу вижу как живую на замковой стене, руки протягивает, зовёт, и…шагает навстречу– за край стены. Я кричу и просыпаюсь. Очередной кошмар. Одно средство осталось– накачаться спиртом,– тогда не помню ничего. На следующий день всё по новой. Устал… Налицо имеем совершенную потерю мотивации к продолжению подобной поганой жизни– остаётся лишь удивляться,– и почему до сих пор ещё существую?

Из-за соседнего стола встал невысокий мужчина лет сорока, брюнет с проседью в короткой бородке, худощавый и мускулистый, как сказали бы лет этак через шестьсот-спортивного телосложения. Это Марк, мой заместитель, главный по тарелочкам, и прочая, и прочая. На самом деле для нашего отряда из девяти бойцов он намного важнее меня, особенно сейчас, когда я в параллельной вселенной пребываю. Наша компания сложилась постепенно: первоначально, мы двигались в родной для воинов– и для меня в какой-то степени тоже– замок, но обнаружили лишь развалины оного. Соседнюю деревню мы тоже обнаружили в кладбищенском состоянии– это когда очень тихо и лишь ветер качает скрипящую дверь. Именно тогда я и сорвался…

Вечером того же дня воины потолковали промеж себя о будущем, и тогда всё и определилось: они решили податься в наёмники– сорганизовались в компанию. Меня на той сходке не было, напился и уснул– уже всё стало неважно. Наутро разбудил Марк, и рассказал, что парни порешали. А они видеть хотели меня своим командиром: тут, конечно, сыграло свою роль моё поведение в бою, да и ранее я неплохо отметился, но главное, что их привлекло во мне-это то, чего были лишены все прочие– моё якобы благородное происхождение. А это в сословном обществе играет очень большую роль: одно дело, если ты под началом человека с родословной, и совсем другое– бандита с большой дороги,– разница существенная. Марк в нескольких словах выдал мне все эти расклады, и спросил -согласен ли я возглавить отряд. Мне же было до лампочки, что я и выразил взмахом руки и фразой– мол, делайте что хотите…

И теперь сижу в задрипанной забегаловке и пропиваю последние деньги. А тут ещё Марк присоседился за мой стол. И что он хочет сказать я уже знаю– наслушался за эти пару недель, что мы торчим в этом грязном городишке. А когда-то мне мечталось прогуляться здесь туристом– сбылась мечта идиота…

– Даниэль (мы с ним по-простому общаемся– сам попросил), не подумай плохого, но…ребята волнуются.

Ты бы, Марк, хотя бы фразы местами переставлял– нельзя же быть таким предсказуемым. Сейчас про деньги скажет.

– Деньги уже заканчиваются, скоро ни су не останется.

Ну, как я и думал. А про деньги он трясётся потому как поставил его казначеем. Кто-то же должен, так почему бы и не Марк. И теперь он носится с этим, как с писаной торбой. Я уже пожалел, но не снимать же– обидится. Не так чтобы это было важно, но зачем на ровном месте хорошего человека обижать. Пускай играется– ведь каждый мужчина в глубине души, что малыш в песочнице…

И немного про деньги: это от продажи моей доли от добычи после боя в лесу, да и барон от щедрот своих кое-что подкидывал мне время от времени на бедность. Для чего он это делал, какова цель– неизвестно. Тогда меня всё устраивало, а сейчас и не спросишь… Так и образовалась энная сумма, которую я не долго думая и отдал на отряд– никогда не умел считать деньги, они у меня, как песок сквозь пальцы, непременно утекали.

Между тем разговор продолжился– что-то ещё ему нужно от меня. Смотрю– замялся. Блин, неужели опять. Прошлый раз он, ничтоже сумняшеся, предложил мне другую бабу. Мол, подобное бьётся подобным, клин клином, и всё такое… Кончилось тогда некрасиво-матом на разных языках, и я ему за малым в глотку не вцепился за такую “помощь”. Помощничек… Он потом несколько дней ко мне подходить боялся. Так что: снова– старые песни о главном?

– Это…Жан тут знакомца встретил,– Марк с надеждой взглянул на меня, но убедившись что я по-прежнему индифферентно кручу в ладонях кубок с вином, разглядывая на его дне некую истину, вздохнул. Помолчал, раздумывая продолжать ли, но всё же договорил,– Тот сказывал, что между Арагоном и Кастилией закончилось перемирие.

– Да? И что?

– Транкавиль хочет собрать рутьеров для Энрике Трастамара. Мы могли бы тоже…

– Я подумаю.

– Капитан…

– Завтра! Подойди… Мне надо подумать.

Мне на самом деле надо подумать: или останавливать пьянку и пробовать как-то жить дальше, или не мучать ни себя, ни других, и… Вариантов этих самых и– море,– и не обязательно в петлю лезть. Можно просто плюнуть на ногу какому-нибудь дворянчику, а там дуэль и, если не сильно сопротивляться, смерть.

Сидеть в этом, неудачно маскирующемся под приличное заведение, свинарнике расхотелось. Сгрёб со стола бокал и кувшин с пойлом, и пошатываясь, направился к лестнице на второй этаж, где располагались мои скромные апартаменты, представляющие собой конуру три на четыре с маленьким, забранным ставнями, оконцем. С минимальной мебелью, представленной табуретом о трёх ногах и большим сундуком, служившим мне одновременно постелью.

Вошёл в комнату, сгрузил на табуретку всё, что притащил для продолжения банкета. Постоял, пошатываясь, и разрываясь в туманных желаниях между выпить и поспать. Сделал неожиданный выбор: пошёл и распахнул настежь окошко– и вправду душно. Полюбовался окрестностями, которые были также серы и невыразительны, как и моя жизнь: быстро темнеющее, приближаясь к чёрному, небо; уже нечёткие очертания двух-и трёхэтажных домиков, в темноте почти неотличимые друг от друга– лишь подойдя к ним вплотную можно было различить отличающие их нехитрые украшения– сплошные белые, горизонтальные либо диагональные полосы на грязных стенах, или изредка встречающиеся, покачивающиеся на штырях, вмонтированных в стену дома, небольшие железные или деревянные доски с изображенными на них картинками, нередко с шокирующим, или попросту не имеющим ничего общего с реальностью содержанием; тёмная щель между домами, здесь именуемая улицей, по которой время от времени весьма робко пробирались запоздавшие путники, опасавшиеся в эти злые моменты всего что угодно– от заточки в печень до банального ведра с помоями на голову,– таковы реалии в эту эпоху; приоткрытое окошко в стоящем напротив доме, до которого, казалось, можно дотянуться рукой; и горящая там свеча на столе, разгоняющая тьму комнаты лишь на метр вокруг.

На какое-то время залип, вглядываясь в эту свечу– что-то во мне она зацепила. Мерцающее, колеблющееся пламя, готовое потухнуть от любого ветерка– вот что такое я сейчас,– но неужели всё? Отвернулся, подошёл к сундуку и сел, задумался. Назойливой мухой зажужжали слова Марка. Надо, чёрт возьми, выбираться из этого городишки, иначе здесь меня и похоронят. А как же Маша? Прости, родная, не уберёг… Мы всё равно будем когда-нибудь вместе, не здесь, но в лучшем из миров. Что-то опять стало тоскливо, и я взахлёб вылакал вино из бокала. Осоловелым взглядом уставился на дрожащую от ветерка из окошка паутинку, попытался сосредоточиться– о чём это я? Ах, Машенька. Милая… Нет. Не сегодня. Я подумаю об этом завтра… Комната закачалась перед глазами, и я уже не сопротивляясь подступающему забытью, рухнул в постель. Через некоторое время по комнате разнёсся громкий храп, изредка прерываемый всхлипами и непонятными для местных словами.

Глава 14

Разбудила меня барабанная дробь начавшегося дождя. Под перестук капель снова задремал, но ненадолго– вскоре снова очнулся,– и на этот раз сна уже не было ни в одном глазу. Из открытого окошка веяло сыростью и прохладой, охлаждая моё разгорячённое тело. Поскольку дел сегодня особых не намечалось, да и в такую погоду ничего и не хотелось, решил полениться– полежать и подумать. Глянул на кувшин– вино, вроде, осталось– но при мысли о продолжении пьянки замутило. Не, не, ну его нафиг, такое счастье. И вправду пора завязывать…

Разглядывая серую мокрую завесь за окошком, вспомнил вчерашний разговор с Марком. Податься в кондотьеры? В эти времена такое расценивается однозначно– покатился по наклонной. Это каста отверженных– их боятся и ненавидят одновременно. Существуют даже специальные указы против наемничества: их отвергает церковь, им запрещается селиться в городах и селениях, заниматься мирным трудом и т.д. и т.п. Неудивительно, что рутьеры платят миру ненавистью, делая исключение лишь для таких же изгоев, создавая этакие братства со своими ритуалами и законами. И вот если вдуматься, вспомнив этих беспредельщиков в их, так сказать, естественной среде обитания, и что они творят– не хочется мне что-то в подобные ряды вступать. Пришлось и мне в своей жизни в дерьмеце поковыряться, но если к этим– это как на всю оставшуюся жизнь в эту дурно пахнущую субстанцию по самую маковку окунуться.

С другой стороны– а куда ещё податься? Всё же аристократ я только на словах, а так-если копнуть поглубже– сразу же закричат, мол “царь-то ненастоящий” и на Лобное место поволокут, или куда здесь самозванцев пристраивают для утилизации. Вот и хорошо, что ещё никто как следует в моей легенде не поковырялся… И выбор выходит, к сожалению, совсем не велик: либо в дружину какого вельможи поважней– не может же князь, пусть и липовый, служить кому-то менее знатному, либо вот так– на свободные хлеба– на кондотту. Что первый, что второй вариант меня не радуют: в одном случае проведу жизнь в какой-нибудь сырой казарме, или в продуваемом всеми ветрами замке, служа на побегушках у патрона, убивая время при помощи выпивки и немытых, привычных к скотству, селянок; во втором– как я уже говорил– придётся в нехорошем измазаться, так как здесь нет такого понятия как комбатант” или “нонкомбатант”, а все кто не носит оружие– это добыча. По сути, рутьер в здешних палестинах не только человек с оружием и знанием как его наилучшим образом применить, но он к тому же совмещает в себе черты рэкетира и вымогателя. Разбой, убийства, похищения с корыстной целью– вот не полный список “героических” деяний этих людей, в тёплую компанию которых мне предлагают влиться. А других солдат я, к своему сожалению, не увидел. И мучают меня смутные сомнения, что и в других странах, и на других континентах, дела обстоят подобным же образом.

Уже закончился надоедливый моросящий дождь, а я всё не мог принять решение. Нет, можно, конечно, создать свой отряд, со своими правилами и запретами, тем более, что его личинка уже создана, но согласятся ли мои потенциальные солдаты на подобные ограничения. Например, хотя бы не резать нонкомбатантов без причин– это меня особо напрягает. Всё-таки я продукт другой эпохи… Понятно, что нонкомбатанты разные бывают: тут и партизаны разные, фанатики, или просто моча в голову ударила– и так бывает– но на то оно и исключение, чтобы правило подчёркивать. Было бы желание к изменениям, а оно у меня есть– будем прогибать эту реальность под себя. Не знаю, что получится, но не попробовав– не узнаешь,– и я пошёл искать Марка.

А в пиршественном зале трактира будто со вчерашнего дня ничего и не поменялось-все те же, всё там же– чавкающие и хлебающие люди: за одним бригада моих архаровцев, пропивающая, наверное, последний экю, за другим– какие-то мутные личности, старательно орудующие деревянными ложками в глиняных горшках. Впрочем, таких мутных в этом городишке каждый второй, а потому не обращая на них особого внимания, пристроился за последний, до этого свободный стол, получил от хозяина свою порцию непритязательной пищи– кусок грубого ржаного хлеба и яишенку с кусочками свинины– и на некоторое время выпал из окружающего пространства. Очнулся только когда ложка застучала по пустому дну медной сковороды. А неплохо– сыто выдохнул и, расслабившись, откинулся спиной на стену. На мгновение даже возник соблазн пойти наверх и, расплывшись эдакой медузой по своей не шибко мягкой постели, завязать жирок минут на сто, но я подавил его в зародыше– после– дело прежде всего.

Пересёкся взглядом с Марком и жестом позвал за свой стол. Дождался когда старый воин устроится поудобнее, а после заговорил:

– По поводу вчерашнего разговора…

Марк вскинулся было, но осёкся, увидев мою поднятую в останавливающем жесте руку. Я чуть помедлил, и продолжил:

– Я всё помню.

И подумал про себя: “А если что и не помню, о том тебе знать без надобности”.

– Не против пойти на кондотту, но меня не устраивают некоторые обычные для рутьеров, но дикие для меня, вещи. Например, бессмысленные убийства… Я добрый христианин (смотри-ка про что вспомнил как прижало, но с волками жить…) и не хочу лишний грех на душу брать. Не знаю согласятся ли парни с моими требованиями, но если нет– вам придётся искать себе другого командира.

Помолчали. Марк, явно озадаченный неожиданным гуманизмом своего, до сего момента не ведавшего сомнений, командира, переваривал сказанное. Наконец спросил, по-видимому, прощупывая границы моей нравственности, или наоборот, безнравственности-это как посмотреть:

– А что же и пограбить нельзя– ведь сервы и за вилы схватиться могут? Как же тогда…

Да, и так может случиться– не любят люди делиться. В любом случае, свои для меня дороже. Вздохнув, придавил некстати проснувшуюся совесть, и ответил:

– Отряд кормить надо, и потому, в этом плане изменений никаких не будет– всё как и прежде. Но вооружённый против нас– неважно кто– подлежит уничтожению. А моё предложение касается лишь безоружных. Убежали– не гонимся, и душу в поисках тайников не выматываем. Как-то так…Но зачем гоняться за сервами? Нет, я понимаю– они легкодоступные и слабые– бери что хочешь! А с другой стороны– что с нищих брать, кроме их цепей? И стоит оно того? Предлагаю– если уж без этого никак– сосредоточиться на изъятии ценностей у торгашей, святош и дворян. Вот уж кого совсем не жаль– так этих кровососов, да и взять у них можно намного больше.

Марк хохотнул и смущенно покосился на меня– я ведь тоже вроде как из этих самых кровососов. Но мне было не до этого, и думается, ничего смешного я не сказал, наоборот, по душе скребли когти: не аукнется ли такое решение в будущем– ведь всегда можно сказать, что у покойника был нож в руке– какой?– да вот у меня за поясом,– только что поднял. Как вам такая картинка? Чёрт, не хотелось бы увидеть горящие деревни, или даже города, и многочисленные неприбранные трупы, раскиданные как попало по их улицам. Понимаю, время такое, но хочется человеком остаться– и прежде всего, для самого себя-пусть никто это и не оценит.

Марк отчалил к своим: вербовать мою будущую армию на сторону света– пусть пока она и состоит всего из девяти “штыков”, но лиха беда– начало. Всё будет. Наверное. Потом. Всё потом… И я, уступив наконец своей лени, переместился на свой топчан. Пристроил своё мягкое на жёстком ложе, и смежил веки, пытаясь нащупать дорожку в фантастический мир сна. Так и не понял– нашёл ли?– но спустя некоторое время захрапел.

Глава 15

Скрипит потёртое седло, и ветер холодит былые раны. Куда вас, сударь, к чёрту занесло… Песенка в голове крутится. Как вы, наверное, уже поняли– я по жизни с песней шагаю, и на различные события,– есть своя отдельная. Вот и сейчас по случаю долгожданного путешествия радостно про себя напеваю. Всё-таки радуюсь– надоела мне эта сомнительная городская жизнь хуже горькой редьки,– чуток не спился. Хорошо, что уболтали меня таки наши черти, да и если быть честным– хотя бы перед самим собой– выбора особого и не было. Опять.

Бренчит телега, всхрапывает, мотая головой, тянущая её коняшка, стелется под ногами пыльная дорога, петляющая куда-то за горизонт. Жарко, а до привала ещё далеко. Сплюнув тягучую слюну, сполоснул рот сильно разбавленным винцом из висящей у меня на боку баклажки. И сплюнул– фу, дрянь! Шершавый язык в потрескавшемся рту– это неприятность, но и устойчивый кислый привкус, надолго отравляющий жизнь, радости не добавляет. И выбор, как обычно, лежит между плохим и очень плохим.

И уж если заговорил об этом: разбавленное водой вино в здешних местах настолько традиционный продукт, что его употребление начинают лет с трёх, женский пол, в данном случае, ни в коей мере не уступает мужскому– вот оно настоящее равноправие во всей красе– представляете в какую развесёлую страну я попал? Здесь пьют все: и язвенники, и трезвенники, и…я– за отсутствием альтернативы. Соков здесь не употребляют, да и портятся они быстро– консервантов-то ещё не изобрели. Нет лимонадов, минералок, и даже кока-колы нет– можете в это поверить? А простую воду лучше не пить– неизвестно какая палочка там плавает. Так что, постепенно погружаюсь эпоху, быть может скоро и здешнее существование понравится. Но это не точно.

Между тем, мы потихоньку продвигались по извилистой дороге, ведущей на юг, или точнее, на юго-запад– на границу с Испанией. Страна такая, правда, ещё отсутствует, но граница уже существует– пусть и между странами пока с другими названиями,– но это я чуток вперёд забежал. На Пиренейском полуострове нынче куча государств, враждующих между собой, но в данном случае нас интересует конфликт между Арагоном и Кастилией. Причём здесь мы? Дело в том, что некто Энрике, или как его именуют во Франции– Анри, граф Трастамарский, незаконнорожденный сын, бастард, или попросту, ублюдок покойного короля Кастилии, не поделил со своим единокровным братцем Педро папашин трон. И поскольку прав на него, в отличие от этого Педро, не имел даже минимальных, а присесть на него очень хотелось, Энрике решил прибегнуть к грубой силе. Заручился поддержкой соседей– Арагона и Франции– и позвал на “стрелку” кондотьеров. Впрочем, соседи и сами были рады помочь инфанту в этом вопросе: во-первых, этот Педрильо уже всех достал “благородством” своих поступков– не зря же его прозвали Жестоким, а во-вторых, Франция очень хотела избавиться от разоряющих страну бригантов. Так что, в данном случае, совпали интересы сразу нескольких сторон, и осталось лишь набрать наёмников для интервенции.

Одновременно: несмотря на победу под Бринье, рутьеры не смогли стать единым целым или выдвинуть какую-либо удобоваримую программу на будущее, так и оставшись расколотыми на отдельные компании, у каждой из которых были свои интересы– и единственным объединяющим их фактором служила лишь жажда наживы. А потому, когда рутьерам предложили немаленькие деньги за то, чем они рады заниматься и бесплатно, то есть за возможность пограбить– большая их часть клюнула на эту приманку,– хоть это и означало в данном случае отправку к “чёрту на рога”. Эти простые парни жили настоящим, отказавших от будущего, которое в их христианской парадигме представляло собой Царство Небесное. Всё, что они творили, нарушая все заповеди разом, ставило на сторону Сатаны, обрекая, в их представлении, на посмертные муки. И тогда зачем сдерживаться, коли всё равно в перспективе маячила лишь преисподняя. Возможно для наших современников подобные мысли представляются глупыми страшилками, но для людей средневековья это– ад или рай– совсем рядом,– стоит лишь протянуть руку. Ну, или на худой конец, ноги…

Однако бриганты не сдавались, и как и все хитромудрые уродцы, несмотря на все преступления и обвешенность грехами будто собака блохами, надеялись обмануть судьбу и избежать Чистилища. Как иллюстрация этого: при всех договорённостях при посредничестве папы Римского (так то скорее Авиньонского– по городку во Франции, где вынужден был в это время проживать), бриганты требовали, наравне с денежными средствами– отпущение их грехов понтификом. И в эту “тёплую” компанию собираюсь влиться я со своей “братвой”…

По доступным нам слухам, правительство Франции собиралось в скором времени расплатиться согласно договора со стекавшимися на границу– в Мазер и Памье– рутьерами, и поскорее избавиться от них, отправив за границу. Создав, таким образом, проблемы уже соседям– но это уже неважно. Учитывая все эти обстоятельства, мы, желая поучаствовать в затеянном мероприятии, поспешали как могли, точнее, как могла наша совсем не молодая кобылка. Однако же, несмотря на некоторую её медлительность, мы не жаловались, и не обещали употребить на колбасу, как, может быть, кто-то мог подумать. А вовсе даже наоборот– благодарили судьбу за наличие такого подспорья, которое избавляло в дороге от многих трудностей.

Сегодня заночевали возле какой-то деревеньки. При нашем приближении к данному населённому пункту, состоящему из десятка развалюх разной категории потрепанности, оттуда послышались удары по чему-то металлическому, а следом– крики, вой,– и в сторону, противоположную нашей, рванула толпа крестьян. Пригляделся– ага!– за деревьями виднеется здание из камня, и крестик сверху– надо полагать, церковь, а может быть, и монастырь. Пока неважно… Первый раз прочувствовал себя в роли рутьера, и тот ужас и страх, что испытывают обыватели при появлении подобных товарищей. Вот, теперь это и меня коснулось…

Парни с совсем не туристическим интересом поглядывали на брошенные дома– открытые окна и распахнутые ворота будто приглашали оценить внутреннее убранство на предмет “ненужных” хозяевам ценностей– и мне стоило больших усилий перенаправить поток желаний этих простых людей в другое, не такое криминальное, русло. Понять-то моих вояк не сложно, но к чему нам проблемы на ровном месте. И потому, как водится– с криком и матом (местный бедноват, если честно, на психологическое воздействие, но я работаю над этим, и должен сказать, добился некоторых успехов на этом поприще), и пользуясь помощью Марка, заставил их заняться лагерем– чтобы руки не чесались.

Спустя короткое время уже всё было готово: над костром покачивался кипящий котелок, распространяя запахи варёной курятины, приготовлены лежачие места для сна, и выкопана ямка чуть в стороне под объект типа сортир. Не принято последнее в здешних местах, и моё воинство громко возмущалось, получив приказ с подобным содержанием, но поскольку они сами захотели такого командира, то куда деваться– как миленькие сделали в наилучшем виде. Ну, относительно, конечно… Но спишем огрехи на отсутствие аналогов в тутошнем строительстве, и держа в уме мысль, что у них всё впереди– солдатики у меня ещё мастерами в этом деле станут. Если доживут…

На ужин у нас нынче горошница с курятиной. Ожидая пока она дойдёт до кондиции, заметили человека, двигавшегося от предполагаемой церкви в нашем направлении. При его приближении выяснилось, что это какой-то попик. По крайней мере, на это прямо намекала когда-то чёрная, а ныне выцветшая до почти серого цвета сутана. Как там, кюре, кажется, таких зовут. Целенаправленно так перемещается, полагаю, вопросы имеет. Наверное, разведчик от деревенских– послали кого не жалко. Шучу… Что же, послушаем смелого человека.

Подошёл, перекрестил. Представился местным батюшкой, и вопросы начал задавать:

– Кто вы воины? И пошто добрых людей в страх вводите?

Представился и я. Уже привыкать начинаю к своей новой личине, так что даже внутренне морщиться перестал. Принц, и все дела… И реакция на моё представление тоже знакома– лёгкий ступор и желание извиниться за то, что такого “большого” человека потревожили. Ха-ха…

Успокоил местного батюшку. Мол, зря деревенские напрягаются– мы люди мирные, и где-то даже пушистые, а то что с мечами ходим– так это не мы такие, это жизнь такая… Вроде внятно донёс свою мысль и до долгогривого (не знаю почему их так зовут– у этого очень даже короткая причёска и, к тому же, плешь, именуемая тонзурой, имеется,– коей он и сверкает на солнышке) дошло– раскланялся и стартанул обратно. Можно было бы пригласить на огонёк, накормить, напоить, беседой с, я надеюсь, умным человеком себя развлечь. Но что-то я сомневаюсь в его кругозоре, а выслушивать все эти сентенции про грехи и происки сатаны– это надо терпение иметь,– которым я, увы, не обладаю.

Мы уже наворачивали свой поздний ужин, когда показались беглецы. Тонкой струйкой, поминутно оглядываясь на нас, подобно боязливым овцам на волков, проследовали на место своей постоянной дислокации. И эта мысль– про овец и волков– зацепилась в моём мозгу, и некоторое время крутилась там на манер шариков в подшипнике. Очень уж образно получилось выразиться и, в какой-то мере, поучительно. Этих стригли, подобно овцам, раньше, и после будет то же самое– и правильно, что я не пошёл по этой стезе, ходить, постоянно оглядываясь в ожидании кнута,– мне претит. Лучше уж в рутьеры– думал я, укладываясь на жёсткий лежак и подкладывая под голову кулак– здесь я свободен… Наверное.