Текст книги "На чужой войне (СИ)"

Автор книги: Ван Ваныч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Нооо, родная.

“Родная” посмотрела на меня, как на конченого идиота– где ты, мол, родню увидел– и маленько помедлив, пошла себе, весело помахивая хвостом, а иногда и, будто в недоумении, головой. И я тоже встряхнулся– помстится же,– ведь так? Тьфу ты, какая ерунда в голову лезет… И после представив картину маслом: едет эдакий кабальеро в пи…пид…пиз…том прикиде, и почти синхронно со своей кобылкой головой мотает– меня разобрал смех. Так, в таком приподнятом настроении, и изредка глупо посмеиваясь, до самого графского шатра и доехал.

Сам пир описывать скучно, если вы когда-нибудь распивали на “троих”, то легко представите и это застолье, только увеличенное в несколько раз. Было всё, по списку: пьянка, ругань, выяснение отношений по типу– “ты меня уважаешь?” Не было лишь длинных задушевных разговоров, спокойствия и радости от общения с друзьями. Отчего никакого удовольствия от этой вечеринки я не вынес– только боль головную…

Глава 24

В последующие после сражения дни делёжка трофеев вышла на новый уровень. Но если с материальными ценностями разобрались достаточно быстро, то вот с определением величины выкупа за пленных возникли некоторые сложности. Немногие из пленённых дворян были готовы удовлетворить жадные запросы графа де Фуа, и те кто не могли или не хотели, до сих пор– рискуя своим здоровьем– спорили об окончательном размере выкупов. В отличии от этих, то ли от скупости, то ли от бедности, потерявших инстинкт самосохранения, с главным пленником– графом де Арманьяком– ситуация определилась достаточно быстро,– тот практически сразу согласился на редкость неподъёмную для обычного графа сумму в триста тысяч флоринов. Возможно, на скорость принятия решения повлияли его предыдущие пребывания в плену. Тут ведь как: не хочешь– не плати,– и в таком варианте можешь остаться в темнице гнить до конца– очень скорого– дней своих. Должен вам сказать, здешние застенки не чета будущим, чистым и светлым– иногда даже чересчур светлым– местам не столь отдалённым, которые на их фоне и вовсе выглядят пятизвёздочными отелями с их all inclusive. Вечно тёмные, непроветриваемые и, соответственно, сырые– ревматизм или чахотку подхватить здесь так же легко, как и высморкаться, а если прибавить к этому натюрморту наличие обязательно толстых, и как следствие– тяжёлых, железных кандалов– то небо вам покажется в овчинку. Конечно, люди и здесь живут– живучие мы всё же создания– но плохо и недолго. А если к таким эксклюзивным условиям содержания добавить существование такой вполне легальной профессии, как палач, и повсеместное использование в данное время среди аристократии такого замысловатого способа избавления от надоевших сидельцев, как морение голодом-то и мучительно недолго.

Впрочем, графа Арманьяка все эти уркаганские прелести не коснулись даже мимолётно, и уже через несколько дней– после того, как поклялся честью и на Библии, что не замыслит побега– он был переведён на “гостевой” режим содержания. Единственное ограничение свободы при котором заключалось лишь в постоянном сопровождениями стражей, а так делай, что пожелаешь: хочешь конную прогулку– милости просим, или соскучился по женской ласке– нет вопросов, а если что– можем и помочь в этом вопросе,– свечку, для примера, подержать…

Прочие же из пленённых, великие и малые, вельможи и обычные дворяне, тоже были вынуждены в конечном счёте согласиться на размеры выкупа, подсказанные “жабой” нашего нанимателя– которая "остановилась" для всех скопом на ещё триста тысяч,– говорю же, граф де Фуа после этой войны озолотится. Ну, и нам, рутьерам, кое-какая доля малая перепала. Действительно, по сравнению с доходами графа, малая… Но тут ничего не поделаешь– на что подписались, и по этому поводу есть у стариков римлян очень точное выражение: Quod licet lovi, non licet bovi– “Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку”… Кстати, тот дворянчик, по имени Гийом де Жолен, который, не желая преждевременно отчалить на тот свет от руки безродного рутьера, и кричал, что имеет родственные связи с графом Арманьяком, действительно оказался ему кузеном. Радость-то какая…для всех, и особенно– для рутьеров. Теперь ему это удовольствие обойдётся в полторы тысячи золотых кругляшей. Даже и не знаю, может– нежели в такой блудняк попадать– лучше было бы сразу помереть,– ипотеку, наверное, и то проще выплатить. Но это уже его дело, может родственничек деньжат подкинет– после того, как свой долг закроет. Весёлые, как я посмотрю, времена наступают для этой семейки.

И чёрт с ними. Эти мстительные и недалёкие сеньоры мне уже в печёнках сидят– режутся по любому мало-мальскому поводу, абсолютно игнорируя последствия, и почитая лишь свои мнимые и реальные обиды единственно верным критерием принятия решения. И каждый мнит себя не менее, чем Юлием Цезарем. Иногда бывает– что-то могут и умеют, но чаще, намного чаще подобное самомнение приводит лишь к катастрофе, наподобие той, что наблюдаем ныне. Из-за этого пострадал Арманьяк, и думаете поумнел? Как бы не так. Уверен: случись подобная заварушка в будущем– будет то же самое. Или взять нашего полководца– Гастона Батьковича– который раздулся от льющейся со всех сторон лести едва ли не вдвое, и ещё чуть-чуть– и уверует, что только его мудрое руководство привело нас к сей блестящей виктории, а рутьеры так, мимо проходили. Я не жалуюсь… А хотя кого обманываю-присутствует такое чувство– мне, как впрочем, и остальным наёмникам, неприятно наблюдать, как все эти…и прочие, неучавствовавшие, налетевшие уже после битвы, старательно оттирают нас от победы. И как уверенно у них это получается… И в такой ситуации мою душу греет лишь мысль– ура, я богат! Ха, ха… И не так чтобы очень, но по сравнению с тем, что было недавно– пара тысяч, бренчащая в мешочке, висящем на крупе лошади, радует и настраивает на оптимизм. Всё-таки участие в такой бойне хоть и опасно, но очень прибыльно. Граф Гастон расплатился за захваченных аристократов сразу, и не особо торгуясь. Да и с чего бы мелочиться: судя по затребованным суммам выкупа, после их получения граф станет Скруджем МакДаком местного разлива– помните куда это персонаж любил нырять?

Война между тем продолжилась, изменившись лишь только в том, что роли диаметрально поменялись: теперь сторона Арманьяка– как потерпевшая поражение– попряталась по замкам и крепостям, а другая, противная-воспользовавшись предоставленным простором, развернулась от всей души, грабя деревни и бастиды,– на крупные города граф Гастон пока не замахивался. Да и зачем? Ведь так возможно и отхватить, получая ненужные осложнения в итак уже по сути выигранной войне. Кусок бы, случайно откусанный, прожевать. Все его планы на эту зимнюю компанию не распространялись далее желания хорошо пощипать противную сторону, защищая от аналогичного свои недавние приобретения,– а тут вон как вышло. И, если бы сейчас предложили мир, уверен– он не отказался. Но в том то и дело, что взявший на себя командование после пленения графа Арманьяка его сын и наследник, ещё на что-то надеявшийся, мириться отказался, и более того– начал собирать новую армию. Правда, пока не очень удачно: наёмники с определённым скепсисом смотрели на кондотту с проигрывающей стороной, а собственные ресурсы– вдруг, и после недавнего события– оказались не столь уж и боеспособны. И пытаться устроить реванш с наличествующими силами пока не стоило и мечтать.

Вследствие этих событий, и не ощущая реального сопротивления, рутьеры перешли к обычному для себя ведению боевых действий: вновь занялось зарево над деревенскими крышами, закричали пытаемые о наличии захоронок обыватели– над Югом Франции понеслись четыре всадника Апокалипсиса. В этих условиях, среди прочих подобных выделялся наш отряд, не оставляющий после себя пожарищ, и страдавший, по мнению членов других отрядов, излишним чистоплюйством. Были разговоры с другими командирами, с нашим капитаном, убеждавшими меня не маяться хернёй, и быть как все. Но все их доводы пропали втуне, разбившись о моё нежелание уступать в данном вопросе: было желание остаться человеком, не превращаясь окончательно в живодёра; но присутствовал и интерес– а возможно ли как-то повлиять на эту реальность, изменив её– хотя бы и в такой малости.

Шли разговоры и внутри отряда, узнаваемые мной по докладам Марка: я как-то подумывал по примеру Суворова подсесть к солдатскому костру, отведать из их рациона, обсудить насущные проблемы, но был удержан своим заместителем в категоричной форме от подобного шага. По его словам, это бы точно не подняло мой авторитет в отряде, а наоборот– уронило, и, причём, бесповоротно. После такого моего выступления последовал бы неминуемый распад отряда, ибо не может вельможа опуститься до уровня простецов– обратное бы послужило свидетельством моей неадекватности и недалёкого ума. И выполнять– и без того-странные для местных вояк распоряжения– отказались бы. Опять же– всё это по словам Марка,– но кому мне ещё верить?

Так и шли мы от одного населённого пункта Родеза к другому, рассыпавшись на относительно небольшие отряды. Бывало, что кое-где у местных феодалов взыграло ретивое, и они пытались дать отпор– почти повсеместно жёстко подавляемый, но, в основном, сидели за высокими крепостными стенами и с ненавистью наблюдали за развлечениями рутьеров. Военные авторитеты– такие, на манер наших диванных, и здесь имеются– считают подобный удар по экономике противника наиболее действенным, а простые солдаты, обогащавшиеся при этом, поддерживали эдакие методы войны обеими руками. И в этой ситуации крайними оставались лишь мирные жители, но их мнение никто не спрашивал…

Разграбление графства Родез продолжалось всю зиму. Граф де Фуа уже к январю укатил в Ортез– считать золотые кругляши, и рутьеры плотно оккупировав территорию, перешли к банальному рэкету. Как и прочие, наш капитан, в стремлении побыстрее набить свою мошну, в полной мере воспользовался предоставленной свободой действий: требуя плату за проход и проезд, перекрыл все перекрёстки, а также обложил данью лежащие в ближайшей доступности деревни и городки. И не было человека в округе, который– под страхом смерти– был бы не должен нашему капитану. Так проходили дни…вплоть до марта месяца, когда закончилась наша кондотта. Но ещё ранее до нас дошли слухи о каких-то переговорах между графом де Фуа и исполняющем обязанности– на время вынужденного пребывания его отца “на нарах”– графа Арманьяка. Конкретное содержание нам, естественно, докладывать никто не спешил, но рутьеры не без оснований полагали, что дело движется к миру. И если это так, то продлевать нашу кондотту очевидно не будут, что ставил перед нами новые задачи по поиску возможностей приложения наших умений. В том, что эти поиски не затянутся– я не сомневался. Чего-чего, но вот желающих решить вопрос силовым способом, всегда, в любые времена, было предостаточно.

Заканчивающая кондотта освобождала меня и от формальных обязательств перед капитаном, и в общем– перед компанией. Мы ещё не отделились окончательно, расположившись чуть наособицу, и слово “прощай!”– сказано не было, но лично для себя– я определился. И, решив, что пришло время действовать, пригласил на разговор костяк своего отряда, состоящий из латников и командиров младшего звена. Одиннадцать человек расположились, рассевшись на брёвнах под развесистыми ветвями на живописном берегу небольшого водоёма. Чувствовалась подступающая весна, дурманя запахом разноцветья, оглушая криками птиц, на водной глади ведущих “лебединые” танцы. Это влияло и на людей: стали чуть веселей, чуть разговорчивей, чуть шальнее глаза… В такое бы время бы любимую девушку выгуливать, провожая закаты и встречая восходы, но не всегда судьба идёт нам навстречу– иногда таранит на манер локомотива. А мы– нередко– передаём свою боль дальше– по цепочке, и бывает– совершив круг, она возвращается в совершенно непредставимых сочетаниях. Но всё это лирика. Прочь печаль…

Как организатор сего мероприятия, заранее озаботился свиным окороком и соответствующими ситуации напитками– серьёзные разговоры здесь, но нередко и там, в прошлом-будущем– только таким образом и проводятся. Сразу вспоминаются любимые нашими руководителями деловые переговоры в сауне… Пока присутствующие набивали брюхо, я не торопясь выстраивал в уме конфигурацию будущего непростого разговора по душам. Как-то парни отнесутся к подобной теме, но если хочу реализовать свои планы– эта беседа неизбежна. Наконец, заметив, что движения у народа стали медленнее, а глаза сыто осоловели, приступил к пропаганде в пользу себя любимого. Если по поводу самого понятия, то такого рода целенаправленной, как в будущем из каждого утюга, здесь– наивные времена– ещё не знают. Но тем не менее, её пока скрытой формой уже вовсю пользуются церковники. И очень действенно: даже спустя две тысячи лет после появления этой религии люди молятся безымянному Господу, даже в мыслях не задаваясь вопросом– а кто, или что это такое (если, конечно, принять за аксиому, что действительно существует), и что может понадобиться на нашей бедной планете существу подобного калибра? Да этим, которые из зомбоящиков и в интернете вещают должно быть стыдно при сравнении с людьми в сутанах за бездарно потраченные “народные” деньги. Но забудем на время об этих, надоедливых, и вернёмся к сегодняшней встрече, и попробуем-агитируя за “советскую власть” в моём лице– изобразить из себя комиссара. То, что скажу сейчас, позже присутствующие донесут простым бойцам, и очень важно, чтобы мною сказанное совпало с последующим изложением, как по духу, так и по содержанию.

– Товарищи!– Выдал на автомате, и заметив на лицах удивление от непонятного обращения, поспешил исправиться.– На моей родине так принято обращаться к соратникам, объединённых по типу вашего рутьерского “братства”.

Судя по прояснившимся взглядам и улыбкам начало зашло: не каждый день знатный сеньор и командир в одном лице тебя братом именует. Переглянулись было радостно, но почти сразу на лицах самых догадливых проявилась другая крайность– тревожное сомнение,– с чего бы это вдруг командиру подобными словами кидаться? Хмыкнул про себя– умные ребята,– будь иначе, стал бы их на командные должности выдвигать? Не будем их разочаровывать:

– Кондотта с графом закончилась, и судя по всему, возобновлять её не имеет смысла– эта война закончилась. И можно бы было начинать подыскивать новое дельце для наших мечей, но…у меня есть неоплаченный должок. И мне бы очень пригодилась ваша помощь.

Отследил небольшое переглядывание между присутствующими, и пересёкшись взглядом с Марком, прикрыл на мгновение веки, давая таким образом ему сигнал к вступлению. Если подумали– ошибочно– что я пришёл на столь важную встречу предварительно не подготовившись– то это с моей стороны было бы глупостью. Был и разговор с Марком, и предварительная обкатка будущего разговора– и не все мои мысли ему понравились,– что-то для аборигенов совершенно неприемлемо. Например, как дитя своего времени, предпочёл бы разобраться со своим кровником обычным для моих современников способом: лёжка в нужном месте, подготовленный снайпер с– за неимением лучшего– максимально тугим арбалетом, и бронебойный– чтобы наверняка– болт, в назначенное время отправленный в полёт. С Марком я был более чем откровенен– всю разницу в наших представлениях о границах применимости понятия “честь” он списывает на культурные различия народов,– теперь из-за меня полагая всех русских дикарями. Даже представить страшно, каков будет его культурный шок при осознании разницы между мной и настоящими русичами. И какое потребуется для этого объяснение. А пояснение точно необходимо– его же не пошлёшь куда подальше…

А на моё предложение решения проблемы услышал в ответ: такое– мы же не варвары– здесь не принято, хотя Марк и припомнил несколько смертей– как он уверяет– случайных, но почему-то слишком вовремя случившихся, чем-то похожих (стрела в глаз– очень ведь похоже) на предложенный мной вариант. Думается мне, не на той он должности служил, и не всё, соответственно, в его лице простая общественность знает. Возможно, кто-то и кое-где, не имеющий подобной щепетильности, уже вовсю избавляется от своих врагов подобным способом. Но без поддержки такой вариант трудоёмок и малоприменим, ракету и ту кому-то нужно снарядить, привезти на нужное место, навести на цель и только тогда приходит время командира– отправить её в полёт, нажав кнопочку “старт”. Утрирую, конечно, но что-то в подобном рассуждении есть– согласитесь. Потому, чтобы получилось как надо, требуются верные люди– вроде моего Марка, который, к моему сожалению, против тайного отстрела врагов. Видимо, не пришло ещё время для такого. Может, и слава богу…

В представлении моего верного помощника, врага нужно встретить лицом к лицу, и бросив перчатку, вызвать на смертный бой. Прямо умиляет… Мол, так требует честь моего– якобы– рода, а иначе– бесчестье и позор навеки. Ему же невдомёк, что реально родственники у меня здесь отсутствуют, соответственно, и позорить– кроме себя, некого. А все мои странные, и даже– на его взгляд– дикие идеи, притащены из других, совсем не лучших времён. Но Марк важен для меня, как наверное, и я для него– вот такой симбиоз– и потому прислушаюсь к его мнению, с небольшими, но очень важными поправками. И примерю на себя шкуру– как мечталось мальчишкой– рыцаря Айвенго…

Глава 25

Графство Родез. Апрель 1363 года

Увидев мой, обращённый на Марка, взгляд, постепенно всё внимание перешло к нему. Тот, очевидно немного смущённый этим, слегка прокашлялся, покряхтел на манер кого-то из своей памяти (мы ведь все, становясь старше, своим поведением непроизвольно копируем кого-то из взрослых, ставших в нашем детстве или юности для нас примерами для подражания), и наконец, решившись, начал свою речь:

– Так получилось, что я оказался в курсе того, о чём Его Светлость сейчас говорит. Ваша Светлость?

И увидев мой нарочитый кивок, выражающий одобрение, продолжил:

– С позволения нашего командира я, что знаю, поведаю об этой прискорбной истории. Случилось это пару лет назад в графстве Форез– тогда в наши прекрасные места пришла доселе неведомая беда– без обид, парни– бриганты. Марк перевёл взгляд на стрелявший искрами костёр и замолчал ненадолго, будто погрузившись мыслями в прошлое. Рутьеры, кто-то весело, вероятно вспомнив последнюю фразу, а кто-то и озадаченно, переглянулись. После небольшого перерыва, Марк продолжил:

– Наш благородный принц не всегда был рутьером. Да, и я тоже…в те благословенные времена служил дружинником у одного барона. И была у него дочка по имени Мари– спаси, Господь, её душу– редкая красавица и умница. Однажды, поехала она в город, попала в засаду и едва не погибла. По воле провидения, в последний момент её спас оказавшийся неподалёку Его Светлость, в то время и сам гонимый и преследуемый. Наш барон был настолько благодарен за этот поступок, что предоставил ему кров и защиту.

История постепенно увлекла воинов: ведь я особо не распространялся о временах моего появления в здешних краях, и рассказ своей новизной был достаточно любопытен. Тем более, что касался не кого-нибудь, а их командира. А рассказчик между тем продолжал свой сказ:

– Так прошло какое-то время, но пришли бриганты под Лион. Сеньор нашего барона граф де Форез, ныне покойный, призвал своих вассалов под свои знамёна и повёл в битву. Были там и мы: принц, барон и я. Но за грехи наши не сопутствовала нам удача: под Бринье нас разбили, многие– в том числе и барон– погибли. А когда вернулись обратно, узнали, что и дома теперь у нас нет– замок сгорел. И что стало с молодой госпожой– то бог весть, но думается, ничего хорошего. Его Светлость сильно убивалися по этому поводу…

На нашем “пикнике” присутствовали пара воинов из тех, что были в курсе наших злоключений, но и для них– судя по несколько удивлённым лицам– некоторые подробности стали новостью. Соратники было зашумели, обсуждая услышанное, но мгновенно, едва последовало продолжение, умолкли.

– Это был Пти Мешин. Его рутьеры покуролесили в наших краях…

Такое заявление мы заранее обсудили: Марк хоть изначально и сопротивлялся моему желанию обвинить во всём капитана– нельзя же, утверждал он, о его причастности утверждать точно; но недолго, только до моего вопросов– а кто ещё виновен в смерти как барона, так и его дочери? Кто привёл всю орду бригантов под Лион? Или кто-то думает, что мы в суде, где потребуются опись– протокол, отпечатки пальцев... Чтобы сделать выводы, мне достаточно некоторых знаний и небольшого– для их обработки мозгом– времени. Эти выводы я представил Марку. И в итоге, под грузом моих убедительных слов, и после недолгого размышления он согласился поддержать это обвинение– чем сейчас вызвал настоящую бурю. За исключением быть может одного-двух погрузившихся в раздумья человек, все и разом загомонили, постаравшись погромче донести до собеседников именно своё мнение, отчего его– мнение– оказалось сложно услышать.

– Тихо!– Скомандовал я, и воины, привычные к повиновению своему командиру, постепенно умолкли в ожидании продолжения. Совершенно очевидного– в свете моих первоначальных слов.

Я внимательно оглядел соратников и, стараясь оценить произведённое впечатление, можно сказать, заглянул каждому в глаза. Не уверен, что мне это удалось, единственное, в чём у меня нет сомнений– равнодушным никто не остался. Но этого было мало, мне нужно не только– как у психолога– молчаливое участие, требовалась полная поддержка последующих действий. И потому я глухо продолжил:

– Я поклялся отомстить за мою любимую, за несбывшиеся надежды… И я это сделаю, даже если цена будет– моя жизнь. Ранее я, пока длилась кондотта, молчал, но теперь она закончилась. Да, и не смог бы я тогда призвать этого…к ответу. Я замолк на некоторое время, провоцируя на вопрос. И парни меня не разочаровали:

– А что теперь?

– Есть ещё один капитан, который жаждет поквитаться с малоуважаемым мною Пти Мешином. Мы договорились выступить вместе. Теперь лишь нужно вынудить принять мой вызов– это непросто, но возможно. И тогда– пусть всё решит Божий суд…

Говорят, от любви до ненависти– один шаг. Может и так, но как же он труден. Воинам, проливавшим вместе кровь, увидеть в бывшем товарище по оружию врага оказалось ещё труднее. Ещё вчера друзья и партнёры по компании, сражавшиеся вместе бок о бок, а сегодня– по воле командира уже враги,– подобный шаг никак не укладывался у них в умах. И потому некоторые товарищи долго спорили, убеждая меня отказаться от мести, но…скажем так– это как отвратить Марка Юния Брута от идеи республики. Аналогия не случайна: подобно этому историческому деятелю, державшему для Цезаря кинжал за пазухой, у меня имеется своё оружие для кровника. И желание его применить… Для чего и убеждал соратников, действуя в духе времени, упирая на свою клятву и Божий суд, участвовать в котором любому воину незазорно. Быстрее всех поняли и приняли моё желание отомстить рутьеры– выходцы из дворянских семейств. Вот тут было всё понятно: слово честь для этих– не пустой звук. И она не может быть общей, у каждого уважающего себя человека– своя. Как можно простить ударившего по щеке? Это удел лишь монахов, но не благородных людей– такое смывается только кровью… И, осознавая это, очень скоро их голоса поддержки прозвучали и в мой адрес. В результате, после продолжительных дебатов был достигнут консенсус… Хм, прозвучало как у Меченого. Но мысль, полагаю, понятна: парни согласились меня поддержать– до определённого предела-в том числе и оружием.

Всё уже было согласованно, в том числе и с союзниками, но никак не подходили обстоятельства. Приходилось ждать. Пока однажды...

Наш маленький лагерь жил своей жизнью: до слуха долетали обрывки фраз, смешки и отрывистые команды, кто-то вкушал пищу, или орудовал бруском, добиваясь идеального блеска на оружии,– и лишь часовые, опираясь на копья, никак себя не проявляли, молчаливо охраняя наш покой. Тем неожиданней для меня было услышать крик, повторяющий мой титул. Обернулся в поисках кричавшего, и обнаружил спешащего ко мне Марка с бойцом по имени, кажется, Пьер, который ещё на подходе закричал:

– Ваша Светлость, ОН выдвинулся!..

–

– Что скажешь, капитан?

Фраза, вырвавшаяся из уст первого лейтенанта, относилась к его предложению отправить отряд для наведения, как принято называть в будущем– “конституционного порядка”, но в отсутствии как конституции, так и порядка– оно прозвучало, как желание навтыкать всем причастным и не очень– просто попавшим под руку– дабы впредь неповадно было. И чтобы даже мысли не было посягать на установившуюся в данной местности власть рутьеров, немедленное реагирование на проявленное неповиновение подразумевалось само собой. И единственный вопрос, занимавший сейчас командиров– при варианте послать-то кого?

Ещё утром, прискакавший охлюпкой чудом уцелевший рутьер, привёз пренеприятные известия: тихо до того сидевший в замке, один из вассалов графа Арманьяка, накануне атаковал расположенный в близлежащей деревне небольшой– два десятка бойцов– отряд, и уничтожил его. Было ли тому причиной предательство, или же наёмники, в отсутствие активного сопротивления, банально расслабились– беглец, неоднократно раненый, объяснить толком– до своей отключки– не смог. Но, в принципе, главное командиры уже узнали, и могли на этой основе принимать какие-то решения. Лейтенант предложил вариант карательного отряда численностью в пару сотен бойцов, и себя– во главе его. Капитан не сомневался в талантах своего заместителя, как и в способности рутьеров сравнять с землёй любой замок в округе. Требовалось показательно наказать негодяя, посягнувшего на “святое”– сбор дани с населения. И единственное но:

– Шарль, спору нет– ты несомненно справился бы с такой плёвой задачей. Но давай сделаем по-другому: присматривать за лагерем останешься ты, а я прогуляюсь к замку– разомнусь.

У его заместителя было много что возразить, и главное– он бы и сам не отказался размяться. Но Пти Мешин, видя на лице того нежелание, добавил:

– Кто-то же должен остаться…

Шарль де Крайон понурил голову. Несмотря на справедливость последнего замечания капитана, сидеть, как он это делает уже который месяц, сиднем на одном месте– надоело. Однако, и возразить своему командиру он не решился. И чуть погодя, смирившись с неизбежным, Карл выпрямился и сказал, кивнув головой:

– Не сомневайтесь, капитан. Я присмотрю. Всё будет хорошо…

–

Получив долгожданное сообщение от соглядатая, присматривавшего за ставкой Пти Мешина, мы, соединившись с союзниками, немедленно выдвинулись следом. Если оценивать расстояния по привычным мне параметрам– то здесь между населёнными пунктами они мизерные, и потому уже через несколько часов мы были на месте. Оставив крупный отряд на дороге, остальные воины развернулись цепью и, хоронясь от нескромных взглядов, обкладывали со всех сторон деревню с уже хозяйничающими в ней рутьерами Пти Мешина. С первого взгляда, да и со второго тоже, было совсем не понятно– это мирное хозяйствование, или же нет. Потому как в амбаре пошариться, или свинью под плачь хозяйки зарубить, а может– как для примера сейчас– намотав на руку косу, тащить девку на сеновал– обычное в общем-то среди местных военных поведение не только во время войны, но и в любое другое также. И у крестьян, буде такая напасть случилась есть только одно право– свечку подержать…

Но бог с ними, сервами да вилланами, согласившись стать овцами они сами выбрали свою судьбу. А в данный момент меня другие вопросы волнуют– для примера– куда подевались вояки ещё совсем недавно преисполненного воинственным духом местного феодала,– и не испортят ли они мне обедню, появившись в неподходящий момент. Но за отсутствием точных об этом сведений, остаётся лишь надеяться, что дружинники, осознав реальное соотношение сил, спрятались– как обычно они в последнее время и поступают– обратно в замке, и в ближайшее время мы их не увидим. Нам и нужен то всего один денёк…

Вскоре сообщение о готовности пришло по цепочке и от союзников с другой стороны деревни– это означало, что выход из неё полностью перекрыт. Мои тридцать бойцов, плюс триста союзных рутьеров– против двух неполных сотен у противника– давно я такого благоприятного, и достаточного, по идее, для исполнения наших замыслов, расклада не имел. Но, кажется, пора начинать: по предварительной договорённости с союзником, командовать парадом должен я– такое было моё категоричное пожелание, не встретившее, впрочем, с их стороны, возражения– и потому, выйдя из под сени деревьев на видимое со всех сторон пространство, отдал приказ к началу атаки– махнул рукой. Вначале, на вышедшую по дороге из лесу колонну воинов, и растянутых в цепь воинов– с других направлений– в деревне внимание не обратили,– настолько увлеклись правом сильного. Но вскоре, сначала в одном конце единственной улицы деревни, а после и с другого конца– раздались крики призывающие товарищей к оружию. И довольно быстро– как я ранее упоминал, дисциплина у рутьеров на хорошем уровне– противная сторона сколотила крепкий строй, направленный против нашего. У вас, возможно, возник вопрос– каким образом воины Пти Мешина определили в нас противника,– может же быть так, что мимо проходили. Но такой вопрос может возникнуть лишь у вас, а для этих воинов всё понятно с первого взгляда, хотя бы по покрытым шлёмами головам, и скинутым со спин на руки щитам,– это говорит о готовности к бою. К какому, если здесь только рутьеры Пти Мешина имеются в наличии?

В это же время, многочисленные– с нашей стороны – лучники начали обходить с флангов и тыла вражеский строй, что привело к хорошо наблюдаемому визуально волнению у противника. Озираясь на заходящих им за спину лучников, строй начал загибать фланги, что привело к сумятице. А затем над нашим отрядом взмыл знакомый многим из рутьеров мой личный штандарт– зелёный флажок, что вызвало у противной стороны дополнительное замешательство, выраженное криками и матом. Впрочем, достаточно быстро прерванное резкими командами. И после на пространстве между отрядами появился новый персонаж– латник на коне. Он остановился примерно посередине и замахал какой-то веткой. Таким интересным способом местные аборигены приглашают на переговоры. Кажется, до Пти Мешина дошла вся неоднозначность и неопределённость его положения. Что же, не будем его томить, и поспешим, ведь именно этого момента я и добивался…

Выехали по трое с каждой стороны. С нашей– это был я с Марком, и боец с флажком, с противоположной– Пти Мешин с двумя латниками. Встретились между отрядами, и капитан сходу начал кричать своей лужёной глоткой: