Текст книги "На чужой войне (СИ)"

Автор книги: Ван Ваныч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Машенька,– прошептали губы, мягко касаясь её щёк, глаз, губ. Она сначала несмело, но всё более активно стала мне отвечать. И мы забылись на некоторое время– где мы и кто мы– наслаждаясь странными, но и одновременно восхитительными чувствами. Из которых нас выдернула прибывшая с подкреплением служанка, криком– как она думала-успокаивающая хозяйку. Мы неохотно отпрянули друг от друга, прерывая волнительную близость, задержали на мгновение рука в руке обещая взглядом продолжение, и разбежались: я– прятаться, а Машенька– встречать слишком быстро прибывшую помощь.

Забегая чуть вперёд, скажу лишь, что ни дуэнья, ни приведённое ею “подкрепление” в виде кривенького и горбатенького мужичка меня и моё убежище так и не обнаружили, и после ликвидации акта вандализма они всем обществом удалились, позволив и мне, спустя некоторое время, покинуть тайное место. И, вроде как, всё вернулось на круги своя, но это только на взгляд непосвящённых, мы же– я и Маша– теперь уже целенаправленно встречались взглядами при наших, к сожалению, редких встречах, и ждали… ждали новых встреч и возможности побыть наедине.

Глава 9

Хлопнула створка на окне и в комнату ворвался свежий ветерок. Я лениво отвлёкся на него и, увидев что всё в порядке, вновь вернулся к прерванному занятию– дегустации очередного бокала вина. Болтанул остатками на дне– нет, больше не хочу. А чего хочу?

Несколько месяцев назад это было желание выжить в ближайшей перспективе, а если получится– и встроиться в окружающую меня агрессивную среду. Вроде всё получилось. После того поединка отношение ко мне изменилось, не сказать, что я стал своим в доску, но уже и не чужой. Приставили ко мне няньку, Марка, которого я тогда случайно не упокоил, и отпустили в свободное плавание. Непонятно только чьё: моё или Марка– потому как не зная языка общаться было затруднительно, изображал хвостик, следуя в его фарватере. А какие могут быть интересы у вояки? Правильно– казарменные: выпивка, бабы и ёб…я служба. В итоге, его, а значит и моя жизнь, этой зимой неспешно протекала, перемещаясь от одной пьяной компании к другой, лишь изредка прерываясь на тренировки с разнообразным холодным оружием. И последнее было по моей просьбе, так как Марк старался свести наши учебные поединки к минимуму. Ну что поделаешь, коли я так и не научился сдерживаться… Так что, на данный момент могу сказать, что изучил этот замкнутый мирок довольно неплохо, да и языком, хоть и корявенько уже изъясняюсь. А замкнутый– это потому, что за всю зиму видел здесь лишь двоих посторонних: конный воин, прискакал– ускакал, вроде как гонец, а второй– мужик на телеге, кто? откуда?– кто этих сервов (это здесь так крестьян называют) разберёт. А из местных изредка деревенские, да местный попик– от которого я стараюсь держаться подалее– изредка мелькнут. И на этом– всё…

Жизнь здесь медленная до ужаса: один день сменяет другой– а ничего не меняется. Барон пьёт, солдаты тренируются, слуги шуршат по углам. И из всех “великих” событий лишь мелкие травмы, кто с кем спит или изменяет, и изредка– когда хозяину местному шлея под хвост угодит– порка подвернувшихся под руку, или, если угодно, провинившихся, на конюшне. Тогда наступает полный аншлаг: кто-то злорадствует, кто-то соболезнует– но равнодушных нет. И это, пожалуй, самое яркое событие в жизни этого мирка. Можно даже констатировать, что местные живут от порки до порки.

Но сейчас уже капает с крыш и пахнет весной. Быть может, что-то в связи с этим изменится к лучшему, но это необязательно. Потому как, судя по ответам Марка на мои корявые вопросы, здесь, к прочему удовольствию, ещё и какая-то большая война идёт. А ещё куча маленьких. Потому, например, умереть здесь от старости очень затруднительно, полагаю, для этого нужно обладать запредельной удачей. Судя по произошедшему со мной, я ей тоже не обладаю. Впрочем, как и все мы, дети понедельника, пережившие перестройку, реформы, и прочие социальные эксперименты господина Горбачёва и его идейных последышей. Всё никак не успокоятся– будто цель у них такая,-уничтожить страну.

Что-то я опять в воспоминания ударился, понедельник остался там, в другом измерении, а я всё вспоминаю, да сравниваю. Хотя реже и реже, ибо эта жизнь для меня ближе. Здесь кровь бурлит в венах и жить хочется, есть, конечно, отрицательные моменты, вроде трупов на дороге, но есть и Машенька, и…начал большой палец отрастать. Вот, кстати, ещё проблема– мне уже сложно прятать отрастающую руку в рукав. Рано или поздно– я склоняюсь к первому варианту– но кто-нибудь заметит, и вот что это будет: объявят колдуном и сожгут, или причислят к лику святых. Посмертно… Проверять не хочется, но решать что-то нужно– проблема сама не рассосётся.

Уходить не хочется, здесь Маша– прикипел я к ней. И не было у нас ничего, кроме поцелуев– ещё бы что-то было под таким-то приглядом папаши– но вот серо мне что-то без неё. Просто увидеть и обменяться понимающими улыбками– это уже маленькое счастье. Нда… А уйти придётся. Вот только снег растает, и в путь. Куда– не знаю, да и не важно это. Но вернусь– это точно. Покочую, пока рука восстанавливается, и вернусь.

Сегодня меня разбудил какой-то шум. Выглянул в окно– нет, не дождь. Звук шёл изнутри замка. Такой, знаете, как если бы вы оказались на стадионе во время матча. Нарастающий крик, гам, вопли… И это с самого утра. Как не хотелось ещё поваляться, но любопытно же, да и внутри что-то насторожилось– предчувствие какое-то. Будто давно ждало, и вот оно– случилось. Однако, какое-то время ничего не происходило. Успел и умыться, одеться, размяться, и лишь тогда раздался стук в дверь. Вызвали на ковёр к шефу, то есть, к барону, на тему пообщаться.

Хозяйские апартаменты были чуть побогаче моих: гобелены на стенах с миниатюрами и изображёнными на них воинственными сценками, серебряные канделябры, позолота. Я такое в музее видел. И как в любом музее это красиво, и жить здесь можно, но…не нужно. Малопригодно это помещение для проживания, потому как холодно здесь и сыро: из всех щелей дует, а отвратительно спроектированный камин совершенно не греет.

Барон обнаружился там же, где и в прошлые разы– за столом. Да, да, бывал я здесь пару раз и ранее: общались, или вернее, пытались общаться– так как по тому времени моё знание местного языка оставляло желать лучшего– соответственно, ни до чего внятного не договорились. Старик хмурился, о чём-то раздумывая. Бросил мимолётный взгляд на меня и махнул рукой, приглашая присоединиться. Чиниться не стал и быстренько переместился за стол, потому как мужик он неплохой, если не злить. Кстати, слово мужик здесь обидное для человека с родословной, и за него можно запросто языка лишиться. Вместе с головой… Потому употребляю я это слово больше по привычке, и про себя.

Присев на мощный стул с высокой спинкой– эдакий мини трон– и по отмашке хозяина плеснул себе в бокал вина из стоявшей на столе оплетённой верёвками глиняной бутылки. Надо сказать, сколько раз я был здесь– всегда на столе стояла эта, или, скорее всего, подобная этой, бутылка с вином. И стояла совсем не для натюрморта– это можно определить даже по ежедневному запашку от барона. Но надо отдать ему должное– меру свою знал он хорошо. Я, например, никогда не видел его умотанного в зюзю, тем более, валяющегося в неподходящих для сего действа местах. Да и, по-людски, понять человека можно: одинок (если не считать служанок, которые периодически согревали ему постель-это считается одной из их обязанностей– причём, привилегированной), с дочкой на руках, плюс немалое хозяйство– это почти неминуемый стресс. Который, как известно в двадцать первом веке, если не лечить, может привести к депрессии, или чего похуже. Здесь таких умных слов ещё не знают, и хитрыми химическими препаратами на все случаи жизни ещё не обзавелись, но это почему-то людей мало волнует, и они продолжают жить– вопреки всему– изредка, как барон, снимая напряжения различными спиртосодержащими напитками.

Скажете, что это ты всё– барон да барон. А вот как-то не получается у меня спросить как же его по батюшке зовут. Как представлю: подхожу я, значит, к барону, и спрашиваю– а как вас, многоуважаемый сэр, зовут? И вот тут возникают два варианта: первый– барон, приветливо улыбаясь, выдаёт мне полный расклад по себе и своей семье, приговаривая– ты, Данила, не стесняйся, спрашивай, если что; и второй вариант– мне выдают полный маршрут пешего эротического путешествия, по которому я должен немедленно проследовать. Учитывая, что приветливо, и тем более, улыбаться, барон вообще не умеет, по крайней мере, мною за подобным ни разу не замечен, то…ну его нафиг. Потом как-нибудь спрошу. Или лучше у других поинтересуюсь– так даже лучше. Но на данный момент– это не актуально, так как обращению к самому барону я выучил, а прочее в обиходе и не употребляется.

Но возвращаясь к сегодняшнему моменту– барон явно чем-то озадачен. Долго крутил в руках бокал, прежде чем открыть рот:

– Даниэль, мы знакомы несколько месяцев. Я не спрашивал тебя кто ты, и откуда объявился в наших краях (может и не врёт– для меня на тот момент всё, что он говорил было не более чем набор непонятных звуков).

–Мне достаточно того, что ты спас мою дочь– это значит, что не враг. Не скрою– за тобой приглядывали, но ничего предосудительного не заметили (что и как мы с Машей встречались проглядели?),– и этого было для меня достаточно. Раньше… Утром прибыл гонец– граф собирает вассалов, дабы наказать распоясавшихся бригантов. И потому уже завтра мы уходим в поход. Но я не могу уйти из замка, оставив здесь нерешённый вопрос, который я задам тебе сейчас– кто ты, Даниэль?

Ну, собственно, этот вопрос мною давно ожидался, удивительно, что у барона оказалось столько терпения. И ответ я уже давно выбрал, так что почти не медля перешёл Рубикон:

– Я с Руси. Наш род извели бояре: батюшку, великого князя– отравили, а матушка ранее померла. Вот я и подался в бега, ибо и меня бы не помиловали– то нам враги кровные, а ведь я последний в роду– и отомстить за меня некому.

Лучше быть изгоем, и последним в роду, чем иметь каких-нибудь скользких родственников, которые в любой неподходящий момент могут возникнуть из ниоткуда и сказать, что глаза у меня почему-то зелёные, а не карие -как должно быть– и волосы русые, а не рыжие, и вообще– я мутный тип. Ну его на хрен, потому как не хрен. А так я последний в роду– и концы в воду. И нечего мелочиться, коли полез в самозванцы, берём по максимуму: если не царь, то ампиратор– на меньшее я не согласен. А если серьёзно, то не разбираюсь в средневековом этикете, и чтобы не ошибиться во всех этих ку, лучше всех на хрен посылать– я, мол, царских кровей, и вообще нездешний…

– Рюси, кназ?– неподдельно удивился барон. И удивление его мне понятно– где мы, и где эта Русь. Отсюда до неё никак не менее тысячи лье, то есть, до хрена. Я тут как бы уже сообразил, в какой расчудесной стране вдруг оказался: когда тебе на вопрос “что это за страна” ,отвечают “Ля Фрас” на языке типа “се ля ви”, тут и до идиота дойдёт, где он находится.

– Что такое кназ?– подумав, и чуть погодя переспросил барон.

А, вот чего тебе непонятно. Как русское ку соотносится с местным? Ну, тогда лови:

– Князь– это что-то вроде вашего графа или герцога, а великий князь– король…

Вооот. Вот этого я и добивался– барон натурально охренел. Ну ещё бы: он-то думал-бродяга какой заглянул на огонёк, а тут…

– Король?– прохрипел, выпучив на меня глаза. Что-то как-то медленно до него доходит…

– Так ты-принц?!

Ну, наконец-то, и часа не прошло– а я тебе, чурка, о чём толкую…

Шок-это по-нашему. Барон намахнул два бокала вина, но по-моему так и не пришёл в себя. И вот что интересно: поверил мне сразу и безоговорочно, не спрашивая паспорт, или какой другой справки, подтверждающей, что я не верблюд, и не гималайский. Здесь принято верить на слово благородному человеку– ну, до определённой степени– а то, что меня давно отнесли к данной категории, для меня давно не новость– слишком уж я отличаюсь от прочих. Но в такой момент это даже в плюс– больше веры.

Кстати, есть и другая причина для веры таким словам– за самозванство лёгкой смертью не отделаешься, как минимум, шкуру с живого снимут, а как максимум…не мне вам рассказывать про изобретательность человеческого мозга. Проще говоря, ещё живой позавидуешь мёртвым. Недавно, в казарме, услышал рассказ, как несколько лет назад расправились с какими-то восставшими сервами. В этой истории присутствовал некий Гильом Каль, умерший, естественно, не своей смертью, а при помощи раскалённой железной короны, которой его “короновали” захватившие его враги. Это не считая прочих замысловатых подробностей этой казни, которые солдаты, хохоча и смакуя, обсуждали между собой, как, скажем, мы обсуждаем понравившийся нам фильм– совершенно не обращая внимание на мою тонкую душевную организацию, отчего в оконцовке блевать хотелось. После этого я подумал о гранате– чтобы, если что, в плен не попасть. Лучше смерть…

Пришибленный новостью, барон некоторое время хранил молчание, переваривая, а затем сказал, качая головой:

– Знаешь, в это трудно поверить. То, что ты не из простецов– видно сразу, но принц…

– У нас зовут княжич,– перебил я его, и состроил извинительное выражение на физиономии– мол, я тут ни причём, так судьба распорядилась. – И это…я бы не хотел, чтобы это стало известно многим. У меня слишком много врагов.

– Понимаю,– кивнув, ответил барон. – Но что теперь собираешься делать– прятаться до конца дней своих?

– О, нет! Я бы хотел вернуть своё по праву, и, конечно, отомстить, но что может гонимый?

Насколько помню, в эти времена феодалы резались между собой как воры в девяностых, не особо оглядываясь на родственные отношения: брат шёл на брата, сын на отца… Некоторые фамилии вырезались подчистую– так отчего бы и не быть такому, за кого я пытаюсь себя выдать. И потерявший всю свою родню, естественно, жаждет поквитаться. Ну и я, соответственно, так же…

Помолчали, думая каждый о своём. Стояла тишина, прерываемая лишь порывами ветра в приоткрытом окошке. Внезапно, будто очнувшись, барон схватил чашу с вином, и запрокинув голову, влил алкоголь в глотку. Довольно крякнул, вытер с усов рукавом рубиновые капли, разгладил бороду. После чего, посмотрел на меня повеселевшим взглядом:

– Пойдёшь ли ты со мной в поход? Если хочешь, могу представить тебя своему сеньору-я неплохо ладил со старым графом, да и молодого наследника с младенчества знаю. И о том, кто ты будут знать лишь я, да граф, пока ты не пожелаешь другого. Решай…

Ну да, можно поверить– не зря у нас пословица гласит: что знают двое– знает и свинья. Или они ещё не знают такую… А хочу ли я? Даже если не хочу, выбора, как я понимаю, нет.

– Я согласен.

Суета в замке продолжалась до утра следующего дня, не прекращаясь даже на ночь. Скакали в разные стороны гонцы, приезжали из окрестных, подвластных барону, деревень крестьянские телеги с припасами, сновали по двору люди, которые внезапно обнаружили что что-то забыли, и как это часто бывает, безуспешно пытаются это очень нужное найти в последний момент. Изредка, то там, то здесь, затягивал то ли вой, то ли плач, женский либо детский голос; но как возникал, так и резко замолкал, иногда сопровождаемый звуком пощёчины, нанесённой чьей-то крепкой рукой. Всё это создавало нервную атмосферу, которая нависла тягостным облаком над замком, психологически давя на людей.

Вскоре, после разговора с бароном, эта суета догнала и меня: принесли несколько комплектов одежды попугайской расцветки (верхняя одежда делилась на две половинки, каждая из которых была разных цветов– в данном случае, под цвет баронского штандарта– красная и чёрная), в которой, по представлению аборигенов, было бы не стыдно предстать перед графом. Так-то моя собственная трофейная одежонка уже давно на ладан дышит, много раз латанная, обросла бахромой и вот-вот по ниткам рассыпется, но и у принесённой были также свои минусы, к которым оказалось не так-то просто приспособиться: представьте себе туфли без каблуков, но с длинным загнутом носком, который полагается крепить к щиколотке при помощи шнурка– иначе ходить в такой обуви вообще невозможно; или обтягивающие штанишки наподобие колготок, с десятком шёлковых завязочек на поясе, при помощи которых оные привязывались к верху, так называемому, жиппону, и с приспособлением снизу– посередине, именуемым гульфик– это такой отвязывающийся кармашек для хранения мужского интима, предназначенный для его наискорейшего, при возникновении такого желания, доставания на свет божий (у мужчин бывают разные желания это сделать, считающиеся почему-то почти везде неприличными– потому не подходящие для перечисления); и прочие предметы того же назначения, столь же вычурные и сложные в использовании.

А когда мы перешли к примерке, я проклял всё на свете. Одеть эту одежду целая история, но и снять её– история не меньше. Прибавьте к этому, что всё это разноцветье, скорее всего, происхождением из баронского гардероба, а барон, хоть мужчина и крепкий, но на полголовы ниже меня! И шире в плечах и на пузе! Ааа…

А ещё эти тупые слуги с их совершенно непонятной речью. О чём это они сейчас говорят? Шоссы? Какие шоссы? Вот это шоссы?! Ааа…

Выгнал этих идиотов. Решил– сам оденусь. Начал примерять, но за исключением рубахи с рюшечками одеть ничего не смог. Пришлось звать слуг обратно и начинать примерку заново. И опять: брэ, шоссы, жиппон, пурпуэн… Ааа… Мама, роди меня обратно!

Лишь глубокой ночью, укладываясь спать, я как будто очнулся, понимая, а ведь это всё– спокойная жизнь закончилась. Страшновато, но одновременно внутри какая-то напряжённая пружина расслабилась. Наконец-то. И если я о чём-то и сожалел сейчас, то не о конце моей спокойной жизни. К чёрту! Я не жалею об этом… Но забываясь коротким сном думал о зелёных глазах и милой улыбке, отчего на моих губах появлялась ответная, но грустная– когда же я увижу её снова… Но мы всегда верим в лучшее, проклиная в конце– о, если бы я знал...

Глава 10

Подняли ещё затемно, и для меня продолжился вчерашний день сурка– очередное переодевание. Хорошо, хоть на этот раз это был походный вариант: нижнее бельё, акетон, и поверх– котта и плащ. Ну, и само собой– сапоги и шляпа. Звучит просто, но на деле… Без помощников всё это одеть просто нереально– это нужно быть акробатом, так как многие крепления находятся либо сбоку, либо сзади, отчего создаётся впечатление, что задача этой моды осложнить жизнь. Или создать трудовые вакансии для определённой категории обслуживающего персонала– слуг. Да, и мне такого выдали– некоего ленивого отрока со звучным именем Жан, по которому я его, однако, называю редко. Обычно, почему-то, вместо имени выскакивают разные нехорошие слова– такие же бывает непроизвольно возникают, когда молоток на ногу упадёт. Не подумайте плохо, впрочем, если хотите можете и так подумать, но у меня постоянное ощущение будто этот юноша испытывает границы моего терпения: своей ленью, криворукостью и пофигизмом. Но дареному коню в зубы не смотрят, а пользуются на что годен. Хотя, по ощущениям, годен он не на многое, но остаётся надеяться… Марк советует выпороть для воспитательного момента, но я как-то не готов к такой педагогике. Может, ещё и созрею до такого, но не сейчас. Ох, чую, моя доброта не доведёт меня до добра.

Марк теперь тоже в моей команде-что-то главного по тарелочкам. То есть, человек есть, но чем он конкретно занимается… Он и тут, и там, и…и когда он нужен, его хрен где найдёшь:

– Марк, сучий потрох! Куда ты опять пропал?!

Выдали мне железный доспех на кожаной основе, а ремни сбоку самому не достать. Вот и стою, жду помощи и матерюсь. И так во всём– давно я себя таким беспомощным не ощущал.

Потихоньку, с руганью и слезами– а как без них– наш отряд собрался на замковом дворе. Здесь я долгожданно увидел Машу, обнимавшую отца со слезами на глазах. Как-то похолодело у меня от нехорошего предчувствия. Прочь печаль! Уже ничего не изменить-маховик событий запущен, осталось делать что должно, и надеяться на лучшее. Захотелось также подойти и обнять родного человека, зарывшись в пахнущие весной волосы, но под строгим отеческим взором я это сделать не осмелился. Лишь обменялись ненадолго издали понимающим взглядом– я с тобой. И я… Потом обнимемся. Обязательно. Наконец, горизонт окрасился багрянцем рассвета, и наш караван отправился в путь.

Я снова еду на войну. На этот раз, вот неожиданность– добровольцем. И пусть по мне не будут долбить снарядами, не нужно бояться прицела снайпера, и не нужно щуриться до боли в глазах в поисках натянутой лески растяжки; но умереть и здесь можно, причем, множеством разнообразных способов– сам тому свидетель.

Наш маленький, но дружный караван следует от одного замка к другому, обрастая мобилизованными ополченцами. Конечная цель– некий город Фёр. Якобы, именно там молодой граф собирает ополчение графства, которое, в свою очередь, присоединится к общему войску с других земель королевства, собираемому с задачей навести порядок на подконтрольных территориях. Это в идеале, а как там получится в действительности– сие тайна великая есть. Но, между прочим, в отряде никто не сомневается в победе, а некоторые даже уже заранее делят трофеи– разговоры такие действительно идут. Что, на самом деле, довольно странно, ибо не показались мне бриганты мальчиками для битья.

Присутствует некоего ощущения карнавала. С первой встречи знакомого дворянина барон не просыхает, и чем больше таких встреч, тем чаще мы останавливаемся на подобие пикника. Я в это дело не лезу– не моего ума– но раздражение копится. Мысли разные возникают, в основном, чёрные– не так представляется победоносный поход, но опять же-кто я здесь?– потому помалкиваю, хоть и пытаюсь анализировать. Не хочу драматизировать, но на ум постоянно приходит наш первый поход на Грозный– здесь подобная же недооценка противника. Мол, танками мы тут всех в блин раскатаем… Как потом юшкой умылись!

Пока барон с собутыльниками вспоминают молодость и свою немереную крутость, критикуя нынешнюю молодёжь за изнеженность и непочтительность, и приходят к выводу, что нет уже нынче богатырей, подобных ушедшим, я тоже не теряюсь, общаясь с новичками. Во все времена, во всех армиях, у солдат были и остаются одни и те же общие интересы: пожрать, поспать, помыться, женщину бы, желательно не обременённую моральными принципами– ибо нам не жениться, а к титьке прислониться; на войне ещё проще: главное– выжить, вернуться не обрубком, и, желательно, с трофеями,– а как без них, что ж мы– зря кровь проливали?! Потому язык общий найти не сложно, чем я и занимаюсь. Общаюсь, короче…

Тут одна вещь всплыла промеж разговоров: я определился с конкретным временным интервалом, куда меня закинула дьявольская машина. Сначала внимание не обратил на постоянно всплывающие в разговорах формулировки– было де такое-то и такое, за столько-то лет, до или после Чёрной смерти. Ну, мало ли от чего местные отсчёт ведут: мы вот тоже отсчитываем от Октябрьской революции, от дня Победы, от начала правления очередного “демократического” царька, от…да много от чего. Вот и местные нашли свою красивую дату, видимо, событие оказалось очень запоминающимся. Но это местных впечатлило, а я только сейчас вспомнил, что читал же про это, да и фильм такой смотрел. Вроде как, Чёрная смерть– это эпидемия чумы, унёсшей до половины населения планеты Земля. Но это не точно: что-то забывается, а что-то и не знал никогда, в одном уверен точно– в месте и времени случившегося события. По моим знаниям, эта эпидемия гуляла во время Столетней войны (по понятным причинам, это название приклеилось к войне уже после окончания, потому-то и нет упоминания в таком контексте и я не узнал её в происходящих событиях)– в самом её начале, то есть, сегодняшние события можно отнести к середине четырнадцатого столетия. Естественно, от Рождества Христова…

Можно узнать и точную, прямо до месяцев и дней, но зачем это мне. Я не историк, так нахватался по верхам, отсюда вывод– особым послезнанием не обладаю. Вот, для примера, не помню я никаких бригантов, тем более, войны с ними– а она есть. Из всей Столетней войны помню лишь две битвы– Креси и Азенкур, плюс Жакерия. Но, судя по разговорам, битва при Креси и Жакерия уже в прошлом, остался один Азенкур, да и тот без привязки к конкретной дате– так себе знание. А нет, ещё кое-кого вспомнил– Жанна д’Арк, она же якобы Девственница, она же Орлеанская Дева, судимая, привлекалась, приговор приведён в исполнение…а, нет– это из другой оперы,– после появления которой наступит решительный перелом в войне в пользу французов. Но, опять-таки, будет это очень нескоро– я быть может до такого события возможно и не доживу. Недолго здесь люди живут…

И всё же одно преимущество перед аборигенами у меня есть– это знание общего развития общества и военного искусства. Особенно, последнего. В своё время интересно мне это дело было, и много чего по теме перечитал. Преимущество? Офигенное! Порох уже начал своё победное шествие по планете, делая свои первые робкие шаги, гуситы ещё не нагнули всех вокруг в коленно-локтевую позицию, а я уже знаю к чему это приведёт. Но это знание, если его и можно как-то реализовать, то только на длинной дистанции– до которой ещё бы дожить.

Вместо пары дней, благодаря барону и его попойкам со всеми встречными аристократами, башни Фёр мы увидели лишь на шестой день похода. Но чёрт с ним– хорошо что вообще дошли, а то что-то у меня уже глаз начал дёргаться.

Я с интересом разглядывал крепостные стены и башни первого встреченного мною средневекового города. Ничего так, впечатляют, но откровенно говоря, видали и повыше-стены всего-то на уровне третьего этажа– при желании забраться на них вообще не вижу препятствий. Да и город, так, одно название– у нас это был бы, максимум, посёлок городского типа. Не более. Но на этих территориях, это подобие урбанизации очень крупный город, да плюс к тому– столица графства. Если получится– обязательно заценю уровень местной цивилизации: постель, ванна, бордель… Ээ, последнее лишнее. Или нет? Ха, ха…

Но если откровенно, то как-то не тянет на местных пейзанок. Отчего-то, в основной своей массе, они пренебрегают личной гигиеной, так что иногда от некоторых несёт запашком как от свинарника– удивительно после такого, что они вымерли только наполовину, а не все. И вот, представьте, идёт такая фифа, благоухая смесью нечистот и неких благовоний в неумеренных количествах, так что кони шарахаются, разукрашена как матрёшка, по принципу, чем гуще– тем лучше, одетая по местной моде столь разноцветно, что в глазах рябит, причём, многослойно– одно платье поверх другого, достигая, таким образом, подобия колобка,– эдакая светская львица сельского разлива, привлекая взор местных мужиков, не избалованных подобным зрелищем, в отличие, от меня– “испорченного” интернетом”. Естественно для меня улыбаться, посматривая на эдакое чудо, и удивляться затейливости средневековых нравов, но делать шаги по сближению с подобной секс-бомбочкой– боже, упаси…

Но всё же… Существуют же в этом странном месте и ангелочки, подобные Маше. В чём причина такой разницы: в одежде ли, в нравах, или и вовсе, в социальном положении. Хотя, за тем, что одеваются в тряпки малосочетаемых расцветок замечены мною практически все слои местного общества, за исключением церковнослужителей, но тут особый случай– это их персональная карма– представляю, как они, бедные, из-за этого правила мучаются.

Прибыли. Огромная территория у городских стен– насколько охватывал глаз– была беспорядочно заставлена возами и палатками. Сколько здесь скопилось народу точно не скажу, но немало– приблизительно, тысячи три-четыре точно есть. Но возможно и больше. Поскольку это лагерь не римского легиона, или другого, подобного ему по дисциплине и порядку, войска, то своё место мы определили просто, как в больнице– кто здесь крайний? Вы? Я за вами…

Разбили палатки, разожгли костры. Где-то уже мясным духом потянуло, да настолько вкусно, что желудок заворчал свою вечно голодную песню. Поддавшись искушению, велел накрыть дастархан. Да, велел. Привыкаю. Ноблесс оближ… Поскольку барон, ещё на подходе встретив парочку своих друзей, умотал неизвестно куда, по-видимому, согласившись на роль третьего возле бутылки, я пригласил, как и неоднократно ранее, разделить со мной трапезу Марка. Благочестиво перекрестившись, приступили к трапезе. Нехитрая пища: варёная курица, хлеб и луковица– очень быстро исчезла в наших желудках, как будто её никогда и не было; и меня потянуло в сон.

Стоянка наша затянулась на пять дней. Подходили последние отряды, обозы с продовольствием, а мы маялись от безделья. Некстати зарядили дожди и я, представив во что превратились городские улицы, воздержался от посещения сомнительных средневековых достопримечательностей. Чай, не последний город на моём пути– будут ещё возможности повосторгаться, или наоборот– разочароваться в них.

В последний день отдыха барон сообщил, что граф де Форе готов дать мне аудиенцию. Пришлось доставать подаренный мне бароном парадный костюмчик, и с матами его на себя натягивать. Кто, твою маму, такую х…ю придумал? По-любому, очередная “звезда в шоке”– как же без подобных в таком деле обойтись может?

Граф, когда городские удовольствия надоедали, перемещался в лагерь, занимая самые большие апартаменты-огромный шатёр бело-красной расцветки, над которым колыхались флаги с изображённой на них рыбкой. Что?

– Это дельфин,– поправил меня барон.

“Вот как”,– подумал я,– “ну, это же совсем другое дело”. После чего проследовал с бароном мимо закованных в железо охранников в обиталище местного владыки. В переходе нас встретил некто, одетый примерным со мной образом– в короткий жюппон и облегающие штанишки, но без клоунских туфель. Отступив одной ногой и прижав руку к груди, этот некто исполнил неглубокий поклон, и ломающимся мальчишеским голосом поставил в известность:

– Вас ждут.

Другой рукой пид…ски, то есть куртуазно, поведя в сторону одного из просветов и как бы указывая на него, что было совсем не лишним при наличии ещё нескольких точно таких же.

Молодой граф ожидал нас в компании лысого бородатого мужика средних лет с хитрющими глазами, попивая винцо и негромко беседуя. То, что молодой– это именно граф, барон просветил меня заранее; и он действительно возмутительно молод– хорошо, если ему двадцать годков есть. Наше появление не осталось незамеченным, и четыре глаза уставились на меня, сканируя каждую деталь одежды, жестикуляцию и выражение лица. Ну, Данила, твой выход… Вышел чуть вперёд, "надев" на лицо торжественное выражение, небольшой поклон, и: