Текст книги "На чужой войне (СИ)"

Автор книги: Ван Ваныч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава 12

Очередной военный лагерь– всё то же, что и прежде: ни разведки, ни охранения. А ведь разница очевидна– на дистанции километра (это я по привычке в подобных единицах меряю, а так-то здесь другие) городские стены Бринье, занятые противником, но это наших главных, судя по всему, не особо волнует. Если уж они вбили себе в голову, что простецы (прозвище нижестоящих по сравнению с дворянским сословий), по определению, не могут быть более искусными в военном отношении, нежели они, все такие знатные и благородные– то это уже лечится лишь кардинальным способом,– ампутацией того, чем думают. Как-то это всё мне нашу Гражданскую войну напоминает: дворяне крестьян да рабочих быдлом считали, мечтали загнать в стойло– итог известен…

Кстати, эти самые стены не такие уж и высокие– на уровне третьего этажа, вот башни-те да– повыше будут. Видимо, ветхость стен, отсутствие рва и кажущийся малочисленным гарнизон– на взгляд наших командиров– и привели к вчерашнему поспешному штурму. Защитников оказалось неожиданно много, а стены не такими уж и ветхими, и мы умылись кровью: несколько сотен остались под стенами навсегда, ещё сотня отлёживается в лагере, добавляя в общий лагерный шум некий протяжный звук, что стоном зовётся. Естественно, подобные звуки поднятию воинского духа не способствуют; однако, я слышу звук боевой трубы, неужели– опять на стены полезем?

При помощи Марка и слуги одеваю элементы брони и выхожу из шатра. Оглядываюсь: барон уже готов к бою– аж усы топорщатся– и с гордым видом отдаёт приказы. К нам подвели коней, приласкал своего Буцефала (это я так юморю, так-то его Чёртом кличут, видимо, за общую масть и злобность характера– но как боец он выше всех похвал):

– Хороший, Чёртушка, хороший… Будь сегодня молодцом, а я тебе вечером морковку принесу.

Чёрт повёл мордой, скосил глазом и фыркнул– мол, а куда ты денешься. Надо сказать, морковку он обожает– это и страсть его, и наказание. И единственная брешь в его броне, иначе совладать с этой зверюгой было бы на порядок труднее. И тех, кто его подкармливает Чёрт не трогает, но прочих: кого укусит, а кого и копытом приложит. Вот такая прелесть мне досталась…

Проверяю подпругу, вставляю ногу в стремя, и пользуясь помощью Марка, восседаю в седло. Тяжко– всё-таки на мне лишних двадцать кеге железа. Мм…зря я сказал лишних, потому как без них в бою было выжить на порядок сложнее. Значит– молча– терпим.

Подъехал к оседлавшему своего Росинанта (опять шучу– да что ж такое!) барону:

– Удачного утра, мессир, не просветите меня– по какому поводу столь ранняя побудка? Неужели, снова на стены?

– Приветствую, дорогой принц. Нет, не на стены– лучше,– радостно поприветствовал меня он, и при произнесении последующих слов поднял сжатую в кулак руку, потрясая ею в восторге от предстоящего,– намного лучше!

Затем его вытянутая рука указала– на манер Ленина с броневика– куда-то налево, а губы вдохновенно провещали:

– Как рассвело, обнаружили лагерь рутьеров– вооон на том холме. Посланные проверить люди говорят, что их там немного– тысяч пять– шесть, оружие дрянное, а лошадей и вовсе нет… Нищета, одним словом. Да мы их одними конями передавим. Ха, ха…

Ну да… шапками закидаем– знакомая песня. Ой ты, гой еси, добрый молодец, да не хвались ты на сечу едучи… Так, или примерно так, рекомендовали наши предки в подобной ситуации– и я бы мог, но не буду– знаю, что бесполезно. Рассматривая даже отсюда– с расстояния нескольких километров– видимую крутизну холма, почувствовал холодок по спине,– опять кровью умоемся. Перед мысленным взором появилась дорога, пролегающая в обход этой замечательной горочки, по которой мы, собственно, и подошли к городу, и дорожка, или правильнее сказать тропинка, единственная, замеченная мной, ответвляющаяся на вершину. Если другие подъёмы отсутствуют, то у меня при воспоминании какой там уровень наклона местности уже в организме кое-что поджимается. Не понятно чему барон-то радуется… Кстати:

– А кто проверял-то?

Барон чуть скривился:

– Да эти…наши кондотьеры.

Не любят этих “псов войны” в нашем лагере. Пользуются, но не любят. И понять это можно– есть за что…

– А разве не Серволь утверждал, что бригантов, как минимум, втрое больше?

– Он и сейчас утверждает. Мол, прячутся где-то… Паникёр! Кто ж ему поверит… А даже если прячутся где-то здесь, то нам же и лучше. Найдём, всех разом и прихлопнем!

Эээ… От такой стратегии я даже дар речи на мгновение потерял, а потом и не стал ничего говорить. Зачем портить себе нервы: они уже всё решили. А я… Я хоть и не верующий, но в этот момент захотелось мне помолиться отчего-то. И кому– это совсем не важно, лишь бы помог нам сегодня…

– Мессир Робер де Боже, мессир Луи де Шалон, мессир Юг де Вьенн…– это барон комментирует для меня происходящее. А действо это называется посвящением в рыцари. Ранее, я почему-то думал, что сия процедура происходит после боя– ну, как бы вроде награды за подвиг по типу награждения нашими орденами– ан нет: это может произойти и вот так– перед битвой. Полагаю, для поднятия боевого духа: торжественная обстановка, трубы трубят, флаги развеваются, выходят по вызову молодые люди, и клянутся в чём-то хорошем и светлом, получают по физии, и вуаля-становятся рыцарями. Хорошо… И первыми граф де Бурбон посвятил в рыцарство своего старшего сына Пьера, и племянника, моего хорошего знакомого, графа де Форе. Совсем отлично… Как я понимаю, посвящают по принципу: сначала самых знатных и богатых, потом менее знатных, и потом– может быть– совсем бедных и захудалых. Ничего в этой жизни не меняется.

Всё это происходит прямо перед горочкой, при взгляде на вершину которой голова начинает кружиться. И наверху которой выстроились злые разбойники, не проникшиеся духом рыцарства, и в данный момент кричащие что-то, полагаю, нецензурное. Некультурные люди, дикари-с...

Наконец, процедура закончилась, и начался штурм. Первыми пошли, как вы могли бы догадаться, те, кого совсем не жалко– наёмники де Серволя. За ними мы… Поскольку местность не располагает к конным скачкам, пришлось оставить лошадей внизу. Спешились и, придерживаясь своих баннеров, слабо организованной толпой потопали вверх. Что, учитывая дополнительный груз в виде брони и оружия, было совсем непросто. Постепенно войско, вначале пытавшееся придерживаться хоть какого-то порядка, в процессе продвижения пришло в полное расстройство– каждый отдельный воин искал свой, менее каменистый и, желательно, более пологий путь.

Вскоре впереди раздался шум, напоминающий удары градин по железной крыше-именно такая ассоциация у меня возникла. Подняв голову, обнаружил какие-то многочисленные чёрные точки, падающие на передовой отряд– нас обстреливали. Судя по величине и скорости падения– камнями. За шумом пришёл страшный крик, в котором смешались разные оттенки боли и ненависти. Представив, что там творится, поёжился– ведь мы следующие, кому суждено попасть под этот каменный град.

Но не дошли– внезапно движение остановилось, и даже наоборот– передние ряды подались назад. Нас сплющило, и все отряды перемешались между собой. Я потерял из вида барона и других, знакомых мне лиц, единственно, Марк ещё держался рядом со мной. Толпа ворочалась и колебалась, вперёд, назад– и мы вместе с ней.

Спустя небольшой отрезок времени, слева раздался ещё более страшный крик, нас повело, а потом потащило вниз. Панические крики рассказали мне больше, чем я увидел-нас обошли с фланга. Судя по всему, появились те, кого не нашёл вчера де Серволь. Барон, где ты, ау… Вот эти бриганты, все здесь, их бы прихлопнуть сейчас. Эх…

“Надо тикать,”– шепнуло подсознание– сейчас я не то что руку, а и голову бедовую здесь оставлю. Эти графы– идиоты привели кучу народу на убой, и людей уже не спасти-будем спасаться сами… Толкнул Марка, и включив “режим терминатора”, то есть, вижу цель– не вижу препятствий, расшвыривая соседей по несчастью, так что некоторые полетели кувырком, с криком "За мной!" ломанулся на выход. Первоначальная идея была прорваться к лошадям, но уже на полдороге к цели пришлось притормозить– путь оказался перерезан противником. Накатывающий плотный строй, ощетинившийся на манер ёжика частоколом блестевших на солнце наконечников копий– эдакая вариация на тему греческой фаланги– казался несокрушимой стеной. Попытки прорваться через эту стену копий предпринимались, но глянув на лежащих то тут, то там, смельчаков, истекающих кровью из ран, проделанным копьём, а то и не одним, я отказался от этой мысли. При всех моих новоприобретённых возможностях прыгать на заточенный железный частокол было бы с моей стороны форменной глупостью. Но как же быть– делать-то что?!

Мой взгляд заметался по сторонам: некоторые ушлые товарищи тоже сообразили, что дело дрянь, и рванули в обход фаланги– по камням и буеракам. Но оказалось, что и там был до поры спрятавшийся враг– бриганты не собирались выпускать нас из капкана-который атаковал было поверивших в своё спасение солдат. Резня шла жаркая, мелькали мечи, топоры, моргенштерны, оставляя за каждым пропущенным ударом соответствующие, мало способствующие выживанию, раны. Однако, несмотря на возможную погибель, здесь оставался всё же шанс– это всё-таки не на копья бесславно кидаться. Оглянулся на Марка-молодец, держится. Вперёд!

Четверо бригантов добивали парочку, полагаю, рыцарь– оруженосец, когда из складки местности выскочили мы. Быстрый взгляд на условно наших: тот, что имел лучшую броню-которая от топора, тем не менее, не особо помогла– уже отходил в мир иной, так как с дырками такого сечения в грудине долго не живут; а вот второй, одетый в простую кольчужку, хоть и истекал кровью из многочисленных порезов, отчаянно махал мечом из последних сил: то ли желая отомстить за смерть господина, то ли в надежде на помощь. В любом случае, без посторонней помощи у этого молодого человека было очень сомнительное будущее– слишком неравны силы– и у его противников могло бы всё получиться, но наше появление кардинально изменило ситуацию на поле боя.

Чтобы быстрее было драпать– назовём вещи прямо– мы ещё ранее избавились от щитов, оставив лишь по мечу и кинжалу, но и этого врагам хватило: самым первым умер (а без головы трудно жить) наседавший справа на нашего возможного союзника– и ближайший ко мне. Нет, он и развернуться успел, но это ему мало помогло– свистнул на нереальной для него скорости меч, и голова запрыгала по камням. Предсмертный предостерегающий выкрик, исторгнутый уже умертвлёным мною бригантом, заставил его товарищей почти синхронно повернуться в сторону новой угрозы, подарив молодому парню шанс. А я уже подлетел к следующему, и пользуясь своими новыми возможностями– ох, и буду завтра болеть– отбил неловкий тычок топором в мою сторону, и пинком в щит опрокинул противника.

Оставив недобитка на Марка, рванул дальше, и вот тут пришлось повозиться-грамотный попался: пинок в щит провалился– тот вовремя повернул его под углом, потому бриганта лишь откинуло, удар мечом отколол боковину деревянного щита– благо он не обшит железом– но противника не достал. Однако, расколотым щитом стало неудобно защищаться, и оппонент рискнул перейти в атаку, целя кончиком копья в голову. Мееедленно…

Соответственно, промахнулся– я же не дурак мишень изображать. Ну, а так как здесь не спорт, перерубил ему копьё вместе с держащей её рукой. Вижу мужик в шоке– побелел весь, так может и инсульт схватить– надо бы помочь. Ну, и помог– теперь его уже рука не беспокоит, да и другие хвори– тоже. Какие могут быть болезни, ежели для тебя всё в прошлом? И сама жизнь– тоже…

Пока я разбирался с этим, шибко шустрым, Марк забил упавшего, и мы втроём обрушились на последнего, оставшегося в живых, супротивника, опустив, таким образом, его шансы на жизнь до нуля. Тот пытался их поднять– громко, прямо истерично созывая на помощь подельников по своему нелёгкому ремеслу, но те попросту не успели– слишком быстро он закончился. Проделали в нём несколько не совсем аккуратных дырок, способных при неоказании своевременной медицинской помощи привести к летальному исходу; чем мы, естественно, не стали заморачиваться, и бросили того на скорую помощь, спешащую сюда с криками и матом, а сами рванули прочь с этой, ставшей для всех нас роковой, горочки…

Уходили сначала лесами, потом– по дороге. Ещё будучи на горушке, оглянулся окрест с мыслью– куда бежать?– но выбора особого не заметил: сзади прочие неудачники сегодняшнего дня прорывались сквозь безжалостных бригантов, а там, где находился наш лагерь– уже поднимался к небу подозрительный серый дым. Потому, только вниз, и далее-обратной дорогой на Лион.

После спуска, уже в лесу, перевязали раненого, несмотря на большую кровопотерю из последних сил державшемуся за нашу маленькую компанию. Я это оценил, и скомандовал привал. Отдохнули, заодно познакомились– молодой парень действительно оказался оруженосцем, в только что прошедшей битве потерявшем своего господина. Поскольку это не Япония, то шевалье Арман д’Апинак (таким имечком родители его наградили), не знавший, что в этом случае он просто обязан вспороть себе живот специальным ножиком, помолился за душу господина, и…жить-то как-то надо, а потому попросился в наш отряд. Будучи происхождением из небогатых дворян, живущих лишь службой сеньору, в оруженосцы сына которого он так неудачно пристроился, после гибели последнего не питал иллюзий в отношении к нему со стороны окружающих при возвращении домой. Господин умер, а у него лишь царапина– так, или примерно так, скажут, или, как минимум, подумают– а это уже клеймо, от которого и за всю жизнь можно не отмыться. Что же, человек вроде не трус– бился возле тела господина до последнего, там бы, скорее всего, и прилёг бы навеки, кабы не мы– отчего бы такого бойца и не взять.

Ближе к городу редкие ручейки беглецов превратились в полноценную реку. Они всё ползли и ползли, ободранные и голодные, в большинстве своём без оружия и коней, многие– ранены. Уходившие под звуки фанфар, вернулись под скорбный плач стоявших по обочинам женщин.

Побеждённые толпились возле ворот, полностью их перекрыв, в надежде пройти в город. Но тщетно– архиепископ велел направить разбитое воинство в прежний лагерь, а тем, кто всё же попали в город не завидовали, так как эта категория состояла из готовых к отпеванию, или стоящих в полушаге от такого. В их число попали тяжелораненые граф Жак де Бурбон, и его старший сын Пьер. Сначала, на третий день после битвы отчалил на тот свет граф, а следом– и сын.

Место встречи, как известно, изменить нельзя– вот и мы, побродив по лагерю, вернулись к старой стоянке. Надежда, что мы не единственные выжившие из дружины, жила в наших сердцах. И не напрасно– здесь уже устроились трое солдат. Горел костёр, над ним висел котелок, в котором что-то энергично кипело, распространяя вкусные запахи. Вскочившие при нашем появлении, парни радостно приняли нас в свою компанию, расспрашивали что да как, но нам было не до разговоров– голодный желудок живёт другими мыслями. Лишь утолив первый голод вернулись к беседе. Спрашивали, не видели ли того или этого, но меня волновало отсутствие барона. И не напрасно. Один из солдат сказал:

– Это было уже в самом конце. Когда все побежали– я и увидел барона,– он опустил глаза, помолчал, затем с трудом продолжил,– ему уже было не помочь. Он ещё стоял, но одну руку ему уже отрубили, и…Нет. Я был слишком далеко, я…

Он опустил голову и замолчал. Было видно: ему не по себе от того, что бросил– пусть и в безнадёжной ситуации– своего командира. Слова упрёка вертелись на языке, но все промолчали– сами не без греха. А ещё…что я теперь скажу Маше?

Неделя пробежала в заботах и тревогах. Из двух баронских десятков, ушедших в поход под Бринье, обратно в лагерь вернулось лишь семь бойцов, плюс Арман, да я– девятый. Прочие же: либо погибли, либо попали в плен. Поскольку барон погиб– а его гибель, как оказалось, видели ещё несколько человек– как единственный “дворянин” среди выживших, принял временное командование на себя. Было чем занять себя: тут и довольствие– слава богу, что горожане нас не бросили в беде– и ранения: многие, просто обмотанные, не всегда чистыми, тряпками, или банально купированные при помощи прижиганий (здесь это самая распространённая практика)– загноились. А там недалеко и до гангрены. И так как ранеными были практически все, а тех кто мог лечить катастрофически не хватало-пришлось и мне, по принципу, можешь– делай, временно переклассифицироваться в лекари– никогда им не был, но вы удивитесь сколько нужного, и не очень, мы нахватались в наш информационный век. Правда, с навыками проблема, но начинать всегда трудно. Коротко говоря, наловчился чистить раны обычным кухонным ножом, а поскольку со спиртом здесь напряг– вино есть, и много, но слабенькое, и местные его только внутрь употребляют– то опять же прижигаю. Моё главное отличие от прочих подобных коновалов в том, что на всех этапах операции стараюсь придерживаться чистоты– для местных это в диковинку, но так как от моего лечения пока что никто коньки не откинул, то и в колдуны записывать не спешат. И да, я в курсе, что окромя прижиганий есть варианты получше, но не в этих же условиях. Потом как-нибудь, быть может, на эту тему поэкспериментирую, а пока и этого довольно.

Тревогу вызывали доносившиеся до нас отголоски последствий поражения под Бринье: объединившееся для битвы войско рутьеров, снова рассыпалось на осколки, расползаясь ненасытной саранчой по плодородному югу. Снова горели замки, деревни, церкви… Душа моя рвалась назад– в замок, к милым зелёным глазам, а руки делали свою грязную работу. Понимал, если там что нехорошее случится один я мало что смогу сделать, но…уйду. Ей богу– уйду! Так как уже сил нет терпеть эти беспокойные дни и бессонные ночи.

Наконец, когда я уже был готов отправиться в свободное плавание, прибыл освобождённый из плена рутьерами для переговоров лейтенант короля– де Транкавиль. Ещё неделю шла волокита по выкупу воинов из плена, и других, не менее важных вопросов. Но мне уже стало всё равно, казалось, что опаздываю…или уже опоздал. Переговорил с бойцами на тему, кто пойдёт со мной до дому– оказалось, что уже все по горло сыты местными приключениями и просто жаждут отбыть в родные пенаты. Я, конечно, рад, однако– это одному, как нищему, только подпоясаться, а отряду– много чего потребно. Опять волокита…

Нашли лошадку, телегу. А тут и де Транкавиль заключил перемирие с рутьерами до 26 мая. Должно хватить… Загрузили продовольствие, двоих неходячих, и не ставя в известность наших мутных командиров, отбыли в Форе– поближе к дому. Вот, не думал, что здесь про какую-нибудь местность так подумаю, но вот ведь, Михалыч, как оно бывает. Теперь бы ещё добраться без приключений…

Эпилог

Путешествие наше протекало вполне спокойно вплоть до самой столицы графства, мы вообще за исключением некоторых последствий бедствия, развернувшегося в этих благодатных землях -в виде обгоревших деревень и разрушенных замков– людей почти и не видели. И это было благом: в такие беспокойные времена человек человеку– скорее волк. Видимо, сию истину понимали и немногие из встречающихся нам по дороге, наблюдаемому хотя бы по скорости с которой они освобождали дорогу нашему вооружённому отряду, да и вообще– стремились исчезнуть с глаз долой.

В столице не задержались: разбили, не заезжая вовнутрь, лагерь возле городских стен, отправив на городской рынок лишь Марка– за информацией. Нам позарез нужно было узнать, что творится в графстве, а особенно– в районе нашего замка. Марк не разочаровал и кое-какие сведения принёс, но их содержание вызвало лишь ещё большее беспокойство: ранее в районе замка наблюдали большие отряды бригантов. Сам по себе, этот факт пока ни о чём не говорил, но зная паскудную натуру рутьеров хватать, что плохо лежит– это вполне могло привести к нехорошим последствиям. А ослабленный гарнизон и давно требующие ремонта стены будто приглашали разбойников в “гости”. Учитывая всё это, мы задержались у Фёр только на вечер и ночь, а на рассвете устремились далее– к родным “берегам”.

Предчувствие, томившее меня и гнавшее скорее назад– в замок, к несчастью, не обмануло: там, где стояло крепкое укрепление, ныне чернели бесформенные груды камней, и лишь местами правильными линиями напоминали прежде стоявшие здесь стройные башни. Уж лучше бы оно подвело…

Я оставил свою команду у подножия холма: никто не последовал за мной, очевидно предполагая, что они могут здесь увидеть. И лишь я, до сих пор неверящий, что больше не увижу то, единственное, которое роднило меня с этим временем: медленно– будто во сне-переставляя дрожащие ноги, поднимался вверх– к развалинам.

До этого мы побывали в близлежащей деревне, желая увидеть знакомых, и быть может, узнать более– но нашли там лишь тишину. Все исчезли… Почти: за исключением нескольких объеденных животными и полуразложившихся трупов, принадлежавших, по всей видимости, бывшим хозяевам этой деревни. После обнаружения которых на максимально возможной скорости рванули сюда– к замку– но это уже не играло никакой роли,– мы безнадёжно опоздали.

Поднялся на верхушку холма и, приблизившись к почерневшим стенам, положил на них руки– под ладонями скрипнула сажа, медленно осыпаясь на землю. Но я этого уже не видел: слёзы на глазах застили для меня весь белый свет, а в груди вдруг закончился воздух. Скрючившиеся пальцы поползли вниз, оставляя за собой полосы, и тело мешком осело на чёрную землю. Острая боль от потери, будто ножом, полоснула сердце, и в отчаянии обратил лицо в небеса, вырывая из груди всхлипывавший крик:

– Нееет…

Кровью сердце обольётся,

Вспоминая прошлое в тоске.

А время ветерком промчится,

Не оставив даже следа на песке…

Конец первой части