Текст книги "На чужой войне (СИ)"

Автор книги: Ван Ваныч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

– Ты! Это ты! Предатель!

Его сентенцию прервал, может и не такой громкий, но достаточно чёткий голос Марка:

– Остановись, капитан! И не забывайся перед кем стоишь!

Надо сказать, сословные предрассудки у местных зашиты на подкорку мозга, и Пти Мешин, не могущий похвастаться знатным происхождением, не стал исключением: запнулся, тяжело задышал, его багровое лицо начало возвращать нормальный цвет. Наконец, очевидно оценив все минусы начала встречи, решил исправиться:

– Прошу прощения, Ваша Светлость, за невольно вырвавшиеся слова. Они были вызваны неожиданной ситуацией.

И, сидя в седле, согнулся в поклоне. Несмотря на низкое происхождение, этот волчара длительное время вращался среди дворян и кое-чему научился. Например, осознал важность соблюдения этикета. Помолчали. После, и я решил высказать своё мнение:

– Предатель? Но кого же я предал? Уж не тебя ли? Кондотта закончилась, а наш уговор был лишь на одну компанию. И, если уж на то пошло, я здесь по личному вопросу…

– Это?!– Капитан опять не сдержался, указав рукой на выстроившихся за моей спиной бойцов.– Твой личный вопрос?!

Я усмехнулся:

– А это всего лишь маленькая гарантия, что решению моего вопроса не помешает кто-нибудь третий.

Пти Мешин некоторое время переваривал прозвучавшее, пытаясь, судя по всему, понять происходящее. Но не преупел в этом, и потому вопросил:

– Но какое отношение имеют ваши личные вопросы ко мне?

– Прямое. Мессир, соблаговолите поднять!

И, сняв с руки латную перчатку, бросил под копыта его лошади. Удивление, шок– именно такие выражения были на лицах всех трёх оппонентов. Наконец, все взгляды скрестились в ожидании ответа на капитане. Однако тот не спешил. По идее, не обладая должным происхождением, мог и вовсе проигнорировать вызов, но и я в таком случае поступил бы проще– зарубил бы, без всяких– вроде дуэли– затей на месте. Пти Мешин поглядел на перчатку, на меня, на моих воинов. Его взгляд снова вернулся ко мне, и он задал вопрос, наверное, вертевшийся у всех присутствующих на языке. Ну, разве что, кроме меня и Марка.

– Где я успел перейти дорогу Вашей Светлости?

– Я считаю тебя лично виновным в смерти баронессы Мари де ла Брош.

И, видя непонимание в его глазах, добавил:

– Это случилось после Бринье…

Оппонент опять начал наливаться краской:

– Так это что же получается-ты это…самое, заранее задумал…

И я в ответ широко улыбнулся:

– Точно. Задумал. И сегодня ты ответишь разом за все свои прегрешения! Подними перчатку!

Глава 26

Поднял конечно. А куда он денется: что называется, при всём богатстве– его не существует. В братстве рутьеров правят волки в человеческом обличье, где– в отличие от придуманного Киплингом сюжета, больше знакомого нам по мультику– промахнувшийся Акела долго не живёт. И показавший страх– тоже. Пти Мешин– помня судьбу скандального поляка– дуэли не хотел, при всей своей отмороженности жить хотел не меньше, чем прочие. Но под взглядами сотен своих бойцов старался страха не показывать. Лишь, сползая со спины кобылы, бросил на меня полный ненависти взгляд, и после– ни словом, ни движением не выразил переполнявших его чувств. Человек молча принял свою судьбу, и за это можно было бы уважать, не будь он мне столь ненавистен.

Рутьеры противостоящих отрядов, поняв, что боя не будет, расслабились– их ряды потеряли свою монолитность и перемешались. Ещё совсем недавно мрачные, внутренне приготовившееся как умирать, так и отнимать жизнь у других, и внезапно получившие отсрочку от этих скорбных дел, воины ударились теперь в другую крайность: послышались шутки и хохот, и кто-то уже заключал азартные ставки на исход поединка. И этот радостный энтузиазм был вполне понятен: гладиаторские бои с древнейших времён– излюбленное развлечение толпы. Тем более любопытно, что гладиаторы– добровольные…

Пока мы заканчивали последние приготовления к поединку, ко мне присоединился капитан Амори– тот самый союзник в нашей вендетте. Именно к нему я отправился после пира у графа де Фуа, где, после откровенного разговора, и нашлись, можно сказать, два одиночества– Пти Мешин успел и ему кое-что оттоптать. Той давней истории уже более, чем пять лет– и на тот момент сам Амори был всего лишь мелким командиром,– примерно как и я ныне. Тогда, после очередного поражения французов, бриганты рассыпались по стране в поисках– как они это дело понимают– лучшей доли. И вот, однажды, Амори, узнав о кортеже некой графини, устроил на неё засаду. С понятной для любого бандита целью– захвата той в плен и требования последующего выкупа. И всё бы ничего, и дельце могло бы даже и выгореть, но по несчастливой случайности об этом кортеже узнал и Пти Мешин. Который прибыл на место предстоящего действия самолично и, обнаружив там каких-то залётных, в оскорбительных выражениях и едва ли не пинками попросил тех на выход. Амори в тот момент утёрся– их статус в те времена, как и численность отрядов, сильно отличались– но запомнил. Ведь нет ничего более унизительного для рутьера, нежели удар по его кошельку-такое не прощается. Настолько, что на предложение поучаствовать в моей вендетте с радостью согласился. И не смутило его даже моё желание– из-за которого он оказался на вторых ролях– самолично расправиться с кровником,– лишь бы отомстить.

И теперь Амори подошёл, радостно улыбаясь– повод был преотличный,– ведь, можно сказать, полдела сделано. Одобрительно хлопнул по плечу и отошёл, не отвлекая более от достаточно важного дела– я, разматывая повязку, готовился явить этому миру затянутую в чёрную перчатку– по причине сильного отличия по цвету от остального тела-полностью сформировавшуюся левую руку. Некоторое время назад она прекратила рост, пришлось, уподобившись ребёнку, учиться снова владеть ею, и сегодня, можно сказать, будет мой экзамен,– хотя кое-кому он может и не понравиться.

Пти Мешин предпочёл, выходя на поединок, тяжёлое обмундирование, которое более бы приличествовало какому-нибудь рыцарю: бригантину, латное прикрытие рук и ног, закрытый шлём-бацинет, а в руки, в качестве вооружения, взял двуручную тяжёлую секиру-бродэкс. Полагаю, немало наслышанный о моей дуэли с поляком, сделал соответствующий вывод– щит тому мало чем помог. Моё, в отличие от его, снаряжение было полегче: хауберк с наручами на гамбезоне, открытый шлём, и поножи– на ногах. В руки взял не только боевой топор, но и обшитый железом маленький щит. Я тоже сделал вывод, кардинально отличавшийся от супостата, и ставку сделал, как следует из обмундирования, на подвижность, но посмотрим, как оно сложится.

Мой оппонент, и сам по себе отличавшийся развитыми физическими данными, полностью закрытый броней и вооружённый бродэксом создавал убойное впечатление, на фоне которого я немного терялся. Но не всё золото, что блестит, и не каждый великан– непобедимый боец,– тому свидетелем история про Давида и Голиафа. Настраивая себя таким образом, пропустил через себя порцию адреналина, отчего задрожали руки, и выдвинулся навстречу противнику. И, под крики азартной толпы, схлестнулся с ним насмерть. Ибо только его смерть сможет утолить мою метущуюся душу...

Сразу, без разведки, ударом на удар, и получилось соответствующе– как в стареньком фильме “Свадьба в Малиновке”– бац, бац, и мимо. Да, мы оба промахнулись, и я, оценив скорость телодвижений капитана, стал чуточку осторожнее. Прикрылся щитом и пошёл медленно, постепенно тесня того и вынуждая открыться. Пти Мешин в свою очередь отступал, тщетно ожидая от меня ошибки. В результате, я почти припёр его к изображавшим из себя стену щитов– она же служила границей ограниченного для поединка места– воинам, и ему волей-неволей пришлось атаковать. Удар и блок щитом– только искры полетели, и мой ответный удар вдогонку, от которого он почти ушёл. Почти… Капитан отшагнул назад левой, но правая чуть задержалась, получив уже в движении “в наказание” удар кончиком лезвия топора по голени. Если бы исполнение не захромало– перерубил бы ногу к такой-то матери, или, как минимум, что-нибудь поломал. Но и так вышло неплохо– поножи не смогли сдержать мой удар и через нанесённую рану наружу выплеснулась сукровица. Противник болезненно вскрикнул и захромал от меня подальше, пытаясь восстановиться. Но кто же ему это позволит?

Ещё удар, ещё– Пти Мешин, забыв об атаке, лишь блокировал мои удары. Судя по корявой походке, досталось ему крепко. Но я не сомневался, что такой волчара просто так не сдастся и что-нибудь придумает, поставив всё на последний шанс. И я ждал, потому как время играло в мою пользу, изредка постукивая, так, без огонька– чтобы тот не расслаблялся. Наконец, и оппонент, сообразив, что от потери крови он здоровее не становится, решился. С болезненным хриплым выдохом кинулся на меня, атакуя бродексом сверху вниз. Сила удара была такова, что меня откинуло, а державшую щит руку отсушило. И от этого я сильно расстроился– только-только, понимаешь, новая отросла, а этот недобиток сразу её срубить вознамерился?! Ну, я ему сейчас покажу…

Увидев, что у него что-то получилось, супостат кинулся ещё раз, но чуть опоздал: в момент, когда его руки пошли вниз, ему прилетело по шлёму снизу-сбоку. Не пробило– только вмятина образовалось, но ошеломило до потери ориентации. И это стало его концом: он попытался прикрыть голову от следующего удара, но тот прилетел по и так раненой ноге– капитан, как подрубленный дуб, грянул оземь. Откатился, выроненный при падении, бродэкс. Я концом своего топора откинул забрало его бацинета, взглянул на потное побелевшее лицо врага и, выронив на траву топор, вынул из ножен кинжал-мизерекорд. Противник стал потихоньку приходить в себя, пытался беспорядочно защищаться руками, но эти жесты отчаяния ему уже не помогли. Упал на него как коршун на добычу, совершив лишь один “удар милосердия” в око– и месть свершилась…

Пти Мешин уже застыл, исказившись в посмертной маске. Вот он лежит возле моих ног. И вроде победа, и я отомстил за Машу, но…почему так пусто на душе. Вокруг– ведь жизнь продолжается– что-то кричат рутьеры: кто-то радостно, а кто-то– такие тоже есть– и горестно. А на меня потоком непрошенных воспоминаний нахлынули прошедшие события: первая встреча у дороги, первый взгляд, первый поцелуй… Сердце защемило и стало так горько: этого больше нет, и уже никогда не будет– всё позади, всё пепел… Поднял взор и посмотрел поверх голов галдящих рутьеров вдаль, с печалью прощаясь в душе с единственным любимым на этой земле человеком.

Заключение

Монотонное движение лошади укачивало, погружая в полуявь-полусон. Своеобразной музыкой в унисон звучали топот копыт и позвякивание сбруи коней, их всхрапывание и редкое ржание. Я помотал головой, отбрасывая навеянное дорогой наваждение, и оглянулся назад– на следующий за мной отряд. Облачённых в броню и при оружии-как и должно быть,– и значит всё в порядке. При взгляде на них непрошенная гордость возникла в сердце– мой отряд! Молодец к молодцу– тридцать богатырей, и с ними дядька Черномор… Утрирую, конечно, есть тут и хромые, косые, один горбатый имеется, его так и зовут– Горбатый! Помните– ” Я сказал-Горбатый!” Никто не понимает, отчего я каждый раз веселюсь при этом едва не до припадка, ибо незнающим невозможно понять это. Может статься, эти маленькие радости– единственное, что связывает меня с прошлым. Которое совсем не хочу забывать…

Сошёл на обочину, пропуская мимо своих… Кто-то скажет– инвалидов. Но для меня они лучшие, отборные, выжившие там, где сгинули все Апполоны, прошедшие огонь и воды, и не предавшие, когда дело дошло до мести. Последнее для испорченных цивилизацией людей двадцать первого века малопонятно и в реальной жизни совершенно неприменимо. Привыкшим на плевок начальства утираться, за гибель родного человека бежать в суд или к “блатным” в надежде на непонятное, должное почему то их удовлетворить, таким сложно понять желание средневекового человека самолично выпустить кишки кровному врагу. Несмотря на проповеди священников– ударили одну щёку, подставь другую– они за боль несут боль, и за око– вынимают чужому его око. Здесь всё проще: есть кровник, и следовательно, будет ему меч. Фраза “Мне отмщение, и аз воздам” звучит в этом мире в своём первородном значении… Значит ли это, что и я принял этот мир в себя, став подобным населяющим его людям? Кто-то в этом месте ударится в рассуждения, но для меня это всего лишь не относящаяся к жизни философия. Если для моего выживания требуется стать как все– стану, отринув прошлое, но и если появится возможность изменить в этом мире что-то в лучшую– в моём понимании– сторону, не получив за это по голове– попытаюсь…

Я закончил свои дела в распрекрасной стране Франция. И уже на следующее после случившегося поединка утро увёл свой отряд подальше– ибо боюсь предсказать реакцию лишившихся вожака рутьеров. А она последует– это точно, по другому и быть не может, но к тому времени– я надеюсь– нас будут разделять просторы и страны. Там, вдалеке, на востоке, как я наслышан, в очередной распрекрасной стране требуются мечи. Значит, мы снова в деле…

И снова дорога зовёт,

Уходят назад города.

И что нас в будущем ждёт,

Не знает никто, никогда.