Текст книги "Разложение (СИ)"

Автор книги: troyachka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Опаляющий воздух ворвался в легкие.

Все. Пора с этим завязывать. Джек сел и зажмурился, борясь с остаточным головокружением. Больно, неприятно и холодно. Он огляделся. В этот раз падение получилось менее удачным – вся одежда оказалась рядом. Хорошо, что хоть людей поблизости не было. Кроме Каана. Все. Пора разбить эту чертову куклу и отправиться туда, где можно выпить чего-нибудь горячительного и расспросить, что такого засек сканер.

Джек сгреб одежду в охапку, подобрал ботинки и пошел навстречу Каану.

– Ну как? Лучше в этот раз?

– О, намного, – ответил Каан и хихикнул, глядя на Джека: то ли от радости, что удалось узнать про куклу, то ли забавляясь его видом. – Во многих смыслах лучше. Кукла – аккумулятор и трансформатор. Твой наручный компьютер недостаточно хорош для анализа, мне нужно будет повторить в лабораторных условиях… Но не сейчас. Судя по тому, что я увидел, оно использует и энергию Разлома, и энергию, выделившуюся при полимеризации, причем для самой полимеризации использует первую, а забирает вторую.

Джек кивнул и сосредоточился на том, чтобы попасть одной ногой в штанину, стараясь минимально ее запачкать. На нем, кажется, не осталось ни единого кусочка сухой кожи. Ну правильно, стоило ожидать.

– Может, мне не одеваться, попробуем еще?

Каан скривился, мотнул головой. Он все еще разглядывал экран манипулятора.

– Нет, лучше не будем. Я все равно не увижу ничего нового. Пойдем отсюда поскорее.

Уши снова начало закладывать. Подтяжки, кобура, жилет… Шинель тоже промокла, но не критично. Зато другое… Черт! Каан шевелил губами, но его уже не было слышно – с расстояния максимум в фут! Хоть бы его не задело. Джек вздохнул, покорно развел руки и зажмурился. Если уж падать, то так, чтобы потом не пришлось одеваться. Сердце мерно стучало, отсчитывая время. Два раза, пять, десять. Джек снова открыл глаза, вслушиваясь в вернувшийся шум собственного дыхания. Куклы, лежавшей раньше под деревом, не было. Была болонка, радостно несущая эту куклу дальше в кусты.

– Приказываю остановиться! – выкрикнул Каан. – Стоять!

Собака, разумеется, проигнорировала его приказ и понесла куклу дальше, виляя пушистым хвостом. Джек вытащил пистолет. Пристрелить ее? Нет. Вдруг кукла разобьется. Да и в целом не стоило провоцировать что-то неприятное. Джек бросился за ней. Черт! Наверняка хозяйкой мохнатой дряни была какая-нибудь милая девочка с книгой, прячущаяся в беседке. Или старушка под зонтом. Или еще кто-нибудь, столь же безразличный к судьбе своего мерзкого питомца. Болонка петляла по кустам, радостно виляя хвостом. Кукла в любой момент могла треснуть и сломаться, но пока что держалась, оставляя за собой след из кружевных лоскутков и паутинок выдранных волос. Каан бежал следом, но Джек не оглядывался, боясь выпустить собаку из вида. Оставалось надеяться, что тот не забывал следить за сканером.

Болонка метнулась под дерево, но тут кукла зацепилась тряпичным телом за корень и осталась на земле. Собачонка, сжимая в зубах пышное платьице, торжествующе умчалась прочь. Джек выдохнул и, подобрав с земли палку, осторожно тронул куклу. Звуки никуда не девались – ни шум дыхания, ни стук сердца, ни рев моторов машин неподалеку. Он обернулся к Каану, но того нигде не было видно. То есть… Внезапно стало страшно и холодно. Джек побежал назад, боясь, что наткнется на осколки в траве, укрытые темно-синим халатом.

Каан, держась за лицо, медленно поднялся из травы. Джек выдохнул. Сердце встало на место.

– Блядь! – с облегчением выругался он, подбежал к Каану и опустился рядом. Тот отодвинул ладонь от лица, посмотрел на кровь и улыбнулся – кажется, даже радостно. – Ты в порядке?

Джек порылся в карманах, достал носовой платок. Каан не глядя взял его и потер лицо, размазывая кровь еще сильнее. Охнул и отбросил платок прочь.

– Так хуже. Больно. Пройдет, – невнятно произнес он. – Я быстро регенерирую. Где кукла?

– Там, – Джек неопределенно махнул рукой в сторону, откуда пришёл. – Вряд ли ее кто-то найдет. А если на тысячу кусочков разорвет эту шавку, я не буду особо сожалеть. – Он поднялся на ноги и протянул руку Каану. – Идем. Нам нужно привести тебя в порядок и подумать, как эту дрянь можно экранировать. Или разбить для безопасности.

Каан вскочил на ноги, проигнорировав протянутую руку.

– Собаку бы не разорвало. Она просто превратилась бы в кусок фарфора. Люди слишком крупные, полимеризованная «статуя» ломается под собственным весом, а эта собака мелкая, – сказал он и сплюнул на землю кровь. – Надо забрать ее, в смысле, куклу, в Хаб. И быстрее. Когда она двигается, то не может сосредоточиться на ком-то. Теряет цель. А она зафиксировалась на тебе. У меня все заживет через десять минут. Быстрей!

Джек схватил куклу и сунул ее в карман. Уши пока не закладывало, но стоило спешить. В прошлый раз все активизировалось спустя пару минут. Он побежал к выходу из парка, крикнув Каану:

– Машину будешь вести ты! Не хочу рисковать.

Судя по всему, разбитая и испачканная грязью физиономия Каана привлекала внимание, потому что на них оглядывались и шарахались в сторону. Каан, заподозрив что-то, накинул капюшон и перебежал дорогу, на ходу отключая сигнализацию.

Джек залез на пассажирское сиденье, бросив куклу назад. Каан неуверенно ткнул ключом в замок зажигания, завел мотор.

– Найдешь дорогу? – спросил Джек. Снова глохло в ушах, и теперь это не пугало, а раздражало. – Ты вообще можешь водить?

– Да! Конечно! – раздраженно отозвался Каан и рывками тронулся с места. Внедорожник занесло вправо, потом влево. – Это примитивная система! Двигатель внутреннего сгорания!

Он прибавил скорость и понесся вперед по встречной полосе. Джек внезапно понял, что идея посадить Каана за руль была не самой лучшей за сегодняшний день. Он чересчур привык к тому, что для Сека вождение было привычней, чем завязывание галстука. Он вообще чересчур сильно привык к Секу и теперь то и дело ловил себя на излишней симпатии и доверии к Каану – по умолчанию.

– Забыл спросить, – сказал Джек, – ты вообще знаешь разницу между лево– и правосторонним движением? И что мы не в Америке?

– Не вижу никакой разницы, – металлическим голосом отозвался Каан и еще набрал скорость, чтобы проскочить на «зеленый». – Мне все равно уступают дорогу.

– Ты точно собираешься долго жить? – Джек рассмеялся и на всякий случай взял куклу в руки. Конечно, амортизаторы прекрасно компенсировали все действия Каана, но если они куда-нибудь все-таки врежутся, кукла может разбиться. Жаль, если так. – Напомнишь потом, я проведу курс по правилам дорожного движения. Не бойся, они в этом веке совсем примитивные.

– Скорость слишком низкая, – отрезал Каан. За окном мелькнул залив: в Хабе они будут минуты через две, не больше. – Ради конспирации? О вас и так все знают.

– И называют «Чертов Торчвуд», – пробормотал Джек. Он решил не напоминать о ненадежности механизмов двадцать первого века. Каан отметет и этот довод. – Ты сегодня добавил местным немало поводов.

Каан развернулся (в неположенном месте и прямо на глазах у застывшего от такой наглости констебля: бывшие коллеги Энди устроят ему потом) и остановил внедорожник.

Тишина начала накатывать тут же. Джек схватил куклу и со всей возможной быстротой помчался к дверям турагентства.

– Центрифуга! – выкрикнул где-то за спиной Каан. – Положи ее на центрифугу и запусти!

Джек не стал отвечать. Тишина сгущалась вокруг, как кисель. Кукла слишком хорошо настроилась. Оставалось надеяться, что ни Зака, ни Энди в Хабе нет. Все-таки, что бы ни говорил Сек, Джек заботился о своих сотрудниках.

Прежде чем добраться до центрифуги, он разбился еще один раз.

***

На самом деле от куклы теперь мало что осталось: лысая голова с остатками парика, перепачканные грязью фарфоровые ручки и ножки, изорванное тряпичное тело. Она лежала в ковше центрифуги, зафиксированная силовым полем, а сама центрифуга вращалась со скоростью два оборота в минуту. Не слишком быстро, но пока этого хватало. Порой уши все-таки закладывало, но за это время Джек ни разу не разбился.

Каан с лицом, перепачканным засохшей кровью, сидел за терминалом, пристально глядя в экран. Там металось бледное пятно какого-то поля, металось вслед за куклой, не в силах сконцентрироваться для удара.

– Жаль, не видно артронной энергии, – сказал он. – Ты ей очень и очень нравишься, этой кукле.

– Я многим нравлюсь, – ответил Джек, набирая на экране телефона последнее сообщение. Не хватало, чтобы кто-нибудь решил вернуться в Хаб на работу. – Почему бы и не кукле?

– Мне – нет, – коротко отозвался Каан. Его лицо просияло пугающей улыбкой, он ввел дополнительные данные в программу. Если бы у него был рубильник с надписью «эгоцентризм»… Впрочем, Джек уже думал об этом.

– Есть хоть кто-нибудь, кто тебе нравится? – спросил он, усаживаясь на ступеньки. Ответа ждать, наверное, не стоило.

– Конечно, – ответил Каан.

– И кто же?

– Ты его знаешь.

Все-таки в Каане было так много от подростка, несмотря на годы жизни в другом теле. Жизнь в человеческом социуме трансформирует личность совсем в ином смысле, и этой трансформации Каану очень недоставало. Подросток, в которого превратился блестящий вундеркинд, огороженный от реального мира – вот кем был Каан. Шаг за шагом по тонкому льду жизни в человеческом обществе – скользкому и непрочному. Джек жалел Каана. Нет, не жалость, другое – сочувствие. Сопереживание. Но это не мешало поддразнивать его время от времени.

– Доктор? – спросил Джек.

Каан ожидаемо вспыхнул.

– Нет!

Мало ли кого знал Джек. Если подумать, он даже с Императором далеков успел перекинуться парой слов.

– Твои соплеменники? Эл? Я видел ее на фото, такая блестящая девушка, отличная внешность, и ум, не сомневаюсь, тоже. Все ваши потрясающе умны, даже ты.

Каан хмыкнул, проигнорировав явную попытку задеть. Его пальцы порхали над клавишами. Уши закладывало все сильнее. Наверное, скоро опять начнется. И надо будет все-таки спросить, чего такого Каан нашел в кукле.

– Все они – продукт поведения Джеймса МакКриммона. Отвага, самоотверженность, любопытство, жизнелюбие, открытость. Они такие… не такие, как я. Как Сек.

Джек сел ровнее, скрестив руки на коленях. Голос Каана доносился как сквозь подушку, но его все-таки было слышно.

– Это и его описание. Самоотверженный и отважный. И жизнелюбивый, – сказал Джек, не думая, как Каан это воспримет. Плевать. Он и так знал, как Джек относится к Секу.

– О! Он все пробует, ничего не боится, бросается с головой в любое, что его пугает, – прошипел сквозь зубы Каан. – Ты знаешь, что далеки проводят всю жизнь в полной изоляции? Всю жизнь в своей броне? Мне понадобилось несколько лет, чтобы привыкнуть жить вот так! Я до сих пор не переношу, когда меня касаются! А он… Он…

– Потрясающий.

Джек улыбнулся, внимательно разглядывая Каана. Вот как. Немного откровений.

– Потрясающий, – согласился тот.

– Ты его любишь.

Центрифуга нежно гудела, напевала, почти как ТАРДИС.

– Я не способен любить, – с горечью ответил Каан. – Это не заложено в основы моей личности.

И немного лжи. Наверное, ему стоило волноваться из-за этой невысказанной угрозы, но вместо этого Джек почувствовал щемящую волну жалости. Он отлично понимал, как можно влюбиться в Сека. Все равно Каан ничего не добьется. Даже если бы добивался. Но время идет. Кто знает, чем все закончится? Возможно, только сам Каан, если не забыл.

– А вот это гораздо более безумное предположение, чем все твои старые безумства, вместе взятые. Ты ведь притворялся тогда, на крусибле?

– Не совсем, – с выдохом облегчения ответил Каан, который явно был рад, что разговор пошел в новое русло. – Органические повреждения мозга, которых нет в этом теле. Но я и притворялся тоже. Ты прав.

Он нажал на кнопку, и центрифуга запела выше, ускоряя вращение. Звуки вернулись с ощутимым толчком изнутри.

– Ты жалеешь о том, что сменил тело? – спросил Джек.

Каан рассмеялся тонким знакомым смехом.

– Представь, что у тебя удалили глаз. Язык. Обе кисти рук и одну ногу. Сделали лоботомию. И ты не можешь регенерировать обратно. Вот как я себя чувствую. Вот как я теперь живу.

Джек покачал головой.

– Думаю, у тебя есть другие преимущества. Снятые блоки. Возможности. Эмоции. Удовольствия, – сказал он. – Ты же живешь на полную катушку. Я знаю.

– Это все мусор. Все неважно.

Каан опустил голову и добавил в программу новый параметр: картинка подсветилась ярко-синим. Поле металось по экрану вместе с куклой, синяя нить осью пересекала его, тянулась прочь, за экран.

– Что ты обнаружил? – спросил Джек, наклоняясь вперед.

– Что эта штука – только звено в цепи, – ответил Каан, стуча по клавишам все быстрее. – И что методика передачи энергии… сегментация… Это открывает новые горизонты. Новые… возможности. Только подальше от Разлома. Разлом делает эту трансформацию непредсказуемой… А!

Центрифуга ускорила обороты, и пятно на экране вдруг вспыхнуло алым и пропало. Следующая фраза Каана прозвучала ясно и непривычно отчетливо:

– Кукла разбилась.

– Отлично, – сказал Джек, поднимаясь на ноги. Облегчение толкнуло теплом в живот. Пусть. Что должно было случиться, случилось. – Это к счастью.

Каан только улыбнулся в ответ и выключил терминал.

========== Уровень А. Галактики и откровения ==========

Солнце, одно из двух – красный карлик, – спелым яблоком упало за горизонт, и на небе наконец выступили звезды. Их было немного, так всегда в сателлитных галактиках, но зрелище все равно оставалось красивым.

Фиолетовый в свете солнца песок сейчас поголубел и казался светлее воды – иссиня-черной, непроницаемой и блестящей. В ней отражалась лежащая на ребре галактика Млечный путь – отражалась и одновременно тонула, а может, просто пробовала воду, макнув в нее спиральный рукав.

Сек стащил туфли, носки и сел прямо на песок, скрестив ноги. Ночи на этой планете короткие, три часа сорок семь минут, а сутки длятся двадцать.

– Что я должен здесь увидеть? – спросил Каан. Сек оглянулся: он стоял в дверях ТАРДИС, опираясь спиной о простенок и скрестив руки на груди в совершенно человеческой защитной позе. Вероятно, он опасался мести. Тогда зачем согласился отправиться вместе с Секом на эту планету? Логика Каана ускользала от него, и это раздражало даже сильнее, чем неудовольствие на лице бывшего… Сек крепче сжал губы. Он не мог подобрать нужное слово. Соплеменника? Они и сейчас соплеменники, если подумать. Коллеги? Это просто глупо. Подчиненного, наверное, будет правильным словом.

– Галактику. Смотри. Это красиво, – ответил он.

– Я видел тысячи галактик раньше. Ты тоже. Это не новая информация, – сказал Каан.

Гнев и ненависть – как взрывная волна. Так и ищут лазейку, чтобы вырваться наружу и сокрушить все на своем пути. Ищут повод. Поводов Каан давал предостаточно, но Сек проглотил нарастающее раздражение и сказал:

– Новое прочтение старой информации. Иди сюда.

Каан оттолкнулся от простенка и подошел ближе.

– Сними обувь и сядь.

– Стоя гораздо удобнее, – бросил Каан.

Это была уже не лазейка, а целая брешь. Зияющий пролом.

– Сними обувь и сядь! – рявкнул Сек.

– Слушаюсь, – пробормотал Каан, вздрогнув, деревянно согнулся и начал стаскивать кеды.

Раскаяние совсем не похоже на взрывную волну. Оно скорее как масло, проникающее в любую щель, медленно, но неотвратимо, особенно при гравитации вращения. Едкое и липкое масло. Не ототрешь, если попадет на ткань.

Сек промолчал. С раскаянием он тоже умел бороться. Когда-то давно он учился определять, какие эмоции испытывает, на что они похожи. Потом – справляться с ними. Следующим шагом будет умение имитировать нужные эмоции, как это делают люди и таймлорды. Слишком похоже на искажение истины, но зато целесообразно. Можно этим не пользоваться, хотя уметь – надо.

Каан сел, подобрав полы халата, и пошевелил пальцами ног в песке.

– Тактильные ощущения. Я понял, зачем ты приказал мне разуться. Это приятно. Необычно.

– Я просил, а не приказывал, – ответил Сек.

Каан криво улыбнулся.

– Ты сам меня вынудил, – продолжил Сек и замолчал, поняв, что это слишком, и пора остановиться. С Кааном всегда было сложно. И раньше тоже. Он всегда сомневался. Выдвигал разгромные доводы. Это полезное умение, всегда нужен объективный критик, но теперь об объективности можно было забыть навсегда. Простить предательство нетрудно, труднее не вспоминать о нем каждый раз, когда видишь виновника.

Или жертву. Каан, кажется, тоже вспоминал об этом при каждой встрече. Мстительное удовлетворение, которое при мысли об этом ощутил Сек, было очень приятным.

– Извини, – сказал Каан. Он взял песок в руку, пересыпал из ладони в ладонь, ловя голубоватые струйки.

– За что? За то, что не разулся сразу?

– За то, что не разулся. За остальное тоже. Ты ведь это хотел услышать? – Каан не смотрел на него. Он продолжал пересыпать в ладонях песок. – Я был неправ. Я ошибся. Смертельно. Непростительно. Непростительная ошибка. Я расплатился за нее, но могу и извиниться. Это несложно. Могу еще раз. Столько, сколько нужно.

Признание собственной неправоты требует огромного мужества. Сек не был уверен, что у него хватит.

– Ты поступил, как поступил бы любой из нас на твоем месте, – выдавил он и опустил голову. Все же хватило. Оставалось надеяться, что этого будет достаточно.

– Ты – еретик и безумец, – сказал Каан. Он отряхнул руки о халат и дернул уголками губ, имитируя улыбку. – Ты усомнился в самом главном, в основе всего нашего существования. Но ты был прав. Я это признал. Мы в Малом Магеллановом облаке?

– В Большом.

– А! Я не следил за тем, как ты вводишь координаты.

Сек мог бы поклясться, что Каан нагло врет ему в лицо. Он за всем следил. Его ужасно интересовала ТАРДИС – до ревности, до отторжения, до нежелания брать его с собой или оставлять одного в консольной. ТАРДИС боялась Каана даже сильнее, чем ненавидела Джека. Сек ощущал ее страх, как свой собственный, холодом в груди. Дрожью в пальцах.

– Посмотри на небо. Это красиво, – сказал он.

– Приказываешь? – усмехнулся Каан.

– Нет.

– То есть, я могу и не смотреть? Я не имею понятия об эстетических критериях красоты, если не считать эффективности и целесообразности. И параметров золотого сечения, но у меня нет сейчас настроек визора, чтобы я их туда внес.

– У меня тоже нет, – сердито ответил Сек, – но я же вижу. Даже одним глазом. Для того, чтобы понимать красоту, не требуется ни бинокулярного зрения, ни технических приспособлений.

Каан вздохнул, пошевелил ногами, отгребая песок от себя.

– Требуется что-то другое, чего у меня нет.

– Твое тело более совершенно и продумано, чем мое.

– Я не имел в виду тело, – поморщился Каан. – Твоя… смелость. Широта взглядов. Легкость в принятии решений. Умение отказаться от старого, если оно неэффективно. Твой ум.

– Ты пытаешься сделать мне комплимент? – удивился Сек.

– Комплимент переводится с языка земной народности как «то, чего нет». Я говорю то, что есть. Нет, не пытаюсь и не делаю. – Каан приподнялся, сел по-другому, поджав ноги, и не отрываясь уставился в небо. Секу показалось, что он напрягся – то ли неудобно сидел, то ли ноги замерзли, но тут Каан снова заговорил: – У тебя получается даже то, что я считаю совершенно неприемлемым. Физический контакт. Сексуальный контакт.

Сек моргнул и не дал щупальцам вздрогнуть.

– Это естественно. Я знал, что после трансформации у меня появятся эти желания и потребности и не видел нужды с ними бороться, – сказал он. Неловкость еще хуже раскаяния. Она была даже не маслом – газом с сильным запахом. Но зато ее гораздо проще скрыть.

– Естественность! – бросил Каан. – Естественность для настолько разумного существа сложнее поведения, смоделированного искусственно. Ты умеешь чувствовать привязанность, я знаю. Любовь. Не знаю, как у тебя получается.

Если Каану хотелось услышать рецепт умения влюбляться, Сек ничем не мог помочь. Оно получалось само собой, иногда даже когда не стоило. Чувства конфликтовали с разумом и всегда одерживали победу. Степень разгромности победы была прямо пропорциональна сопротивлению этому чувству.

– Это гормоны. Не стоит тебе рассказывать о железах внутренней секреции, ты и сам о них знаешь.

– Я разработал несколько моделей виртуальной реальности для удовлетворения таких потребностей моего тела, но гормоны отвечают только за сиюминутное, – ответил Каан. Он лег на песок, подперев голову рукой, отбросил волосы с лица. – А у тебя получается долго. Сколько лет насчитывает твое текущее чувство?

Какое вообще Каану дело до его чувств? Сек все-таки дернул щупальцами, не сдержавшись, и недовольно пожал плечами.

– Это не должно тебя волновать.

– Мне надо интегрироваться в социум. Я знаю, что это Джек Харкнесс, и что между вами все продолжается уже давно. Хоть вы и скрываете. Я все знаю, – Каан хихикнул, но его улыбка тут же сменилась гримасой.

– Тогда не задавай вопросов, если знаешь на них ответы! – воскликнул Сек.

– Извини.

Сек тяжело вздохнул. Он зачерпнул горсть песка и аккуратно высыпал ее, чтобы получилась горка: так выходило быстрее успокоиться. Песок щекотал кожу. Хотелось пойти искупаться – местные простейшие все равно не могли повредить их телам из-за другой химической структуры, – но бросать Каана одного не стоило. Сек сам его сюда привел. А еще дверь ТАРДИС открыта. Кто знает, что Каану придет в голову сделать, пока никто не видит.

– Ничего. Все в порядке. Это действительно случилось давно. Еще когда я путешествовал с Мортимусом.

– Он тебе понравился?

– Сначала нет, потом – да. Я считал, что это неправильно. Но пересмотрел свою точку зрения. В природе такое тоже существует, значит, это нормально.

– Нормально, – повторил Каан медленно.

– Да. Нет разницы, какого пола твой партнер, если он другого вида.

Каан вдруг приподнялся на локте, его глаза блеснули в полутьме.

– Я хочу, чтобы ты помог мне решить одну… проблему, – сказал он напряженно.

Сек, почувствовав подвох, и сам напрягся. Дезинтегратор в кобуре подмышкой вдруг резко потяжелел.

– Зависит от того, какая проблема, – ответил он.

– Я могу переносить только прикосновения тех, кому доверяю, и кого считаю равным себе, – начал Каан. Его губы дернулись, искривились, как будто он не знал, что делать с лицом и зачем вообще нужны его выражения. – Я доверяю тебе. Считаю равным. Поцелуй меня. Пожалуйста.

Сек сделал глубокий вдох, пытаясь унять сердцебиение и мечущиеся щупальца. Не имело смысла задавать вопросы «Почему я» и «Зачем тебе это», хотя задать хотелось – чтобы потянуть время. Отказать ему? Но это глупо. Выполнение просьбы не требует никаких усилий, просто коснуться губами губ, без интимности, лишь бы Каан понял принцип и ощущения при этом. Это опыт, а где еще его получить?

– Это единственная проблема? – спросил Сек.

Каан хмыкнул.

– Нет. Но я не стану просить о другом. В данный момент меня интересует только одно.

– Хорошо, – ответил Сек, сдерживая облегченный вздох, хотя Каан мог и солгать без всякого труда, лишь бы получить, что хочет. Но даже если он лжет, ничего не изменится. – Закрой глаза.

– Почему? – тут же спросил Каан.

– Так удобнее.

– Я хотел бы все видеть.

– Твое дело, – ответил Сек, придвинулся ближе и, зажмурив глаз, поцеловал Каана. Странный вышел поцелуй – какой-то… деловой. Экспериментальный. Не такой, каким, по идее, должен быть первый опыт в подобном, если судить по образцам в человеческой культуре. Сек отстранился. Каан коснулся кончиком пальцев губ, потом посмотрел на руку, словно на ней мог остаться след.

– Давай попробуем еще! – воскликнул он со знакомым и одновременно непривычным энтузиазмом. – Я не могу понять, нравится мне это или нет.

– Нет, – ответил Сек.

Радость на лице Каана погасла, как лампа после щелчка выключателя.

– Почему?

– Я не испытываю к тебе никаких чувств. Это бессмысленно.

– Не понимаю. Ты можешь целовать только тех, к кому испытываешь сильную привязанность? Это не так. Дело во мне? Я тебе неприятен?

Наверное, стоило разозлиться, приказать Каану замолчать, но злость почему-то не пришла. И раскаяние. Даже неловкость решила, что ее присутствие не требуется. Сек пожал плечами.

– Это субъективно и добровольно. Не могу объяснить. В конце концов, в человеческой психике я разбираюсь на том же уровне, что и ты.

Кажется, Каан тоже ждал взрыва, но, не дождавшись, выпрямился и сел, пристально глядя Секу в лицо.

– Больше всего сейчас я хотел бы тебя ударить, – сказал он ровным голосом.

– Ударь, – ответил Сек. Это было нестрашной угрозой: быстроты его реакции хватит, чтобы парировать удар, а потом, так можно согнать злость. Им обоим.

– Не могу.

Сек удивленно пошевелил щупальцами. Он помнил, что Каан говорил об этом, но не считал, что все настолько серьезно, чтобы не пройти со временем.

– Не могу, совсем! – добавил Каан, и, понизив голос, повторил: – Совсем.

Гнев догнал Сека запоздало и без причины, и он, едва разжимая губы, произнес:

– Я тебе не психолог и не тренажер. Разбирайся сам со своими проблемами!

Психолог! Сек вскочил на ноги. У него вдруг возникла одна идея – возможно, безумная и обреченная на провал, но все же это могло решить много проблем разом – если бы получилось. Песок, забравшийся под штанину, щекотно потек по ноге.

– Вставай. Мы возвращаемся.

– Но я еще не понял, в чем красота падающей галактики, – сказал Каан. Да и вряд ли сможет понять. Он вытащил из кармана что-то маленькое, круглое и, кажется, оранжевое, аккуратно положил на песок.

– Что это? – спросил Сек.

Сейчас Каан ответит: «Бомба», придется бежать к дверям изо всех сил – и не успеть.

– Фишка из казино, – ответил Каан. – У людей есть дурацкий обычай: оставлять деньги в тех местах, куда они хотят вернуться. Забавно, правда?

Сек посмотрел на него сверху вниз, но промолчал. Идея, конечно, сумасбродная, да и напарник откажется, но вдруг выйдет? Потом он протянул Каану руку, и тот после недолгого колебания взялся за нее.

Его ладонь была до странного холодной, как у таймлорда.

========== Уровень С. Недостающие фрагменты ==========

– …требуют отчаянных решений. Свободный мир стоит на пороге…

Клайд переступил с ноги на ногу. Бесконечно длинная витрина, уставленная гибкими экранами, транслировала огромное лицо. Лицо премьер-министра. Каждая капля пота на его лбу была размером с кулак. Высокое разрешение. Мозаика невидимых пикселей.

– …инопланетные технологии, попавшие в руки мерзавцев, привели Землю на грань катастрофы. Мы обязаны ответить адекватно и решительно, прекратить…

Интересно, что чувствовали сотрудники Торчвуда, когда Чемберлен объявлял войну нацистской Германии? Когда Британия вступала во Вторую мировую? Наверное, то же самое, что чувствовал сейчас Клайд. Усталость и раздражение.

– Мы объявляем войну. Преступникам. Террористам. Убийцам. Мы остановим тех, кто…

Нужно было установить временной замок: вместо пустующего супермаркета на углу теперь возвышалась какая-то странная инопланетная конструкция. Но пять минут назад премьер Чоудари обратился к народу, и теперь все стояли под дождем, слушая его речь.

– Китай. Индонезия. Вьетнам. Их преступные междоусобицы превратили всю планету в полигон…

Дождь барабанил по зонтикам, отбивая издевательскую чечетку. Клайд огляделся. Лица стоящих под зонтиками казались совсем одинаковыми, как у неписей в комиксах. Повторяющееся утомленное равнодушие.

– Ракеты смогут нанести точечный упреждающий удар…

– Самовлюбленный пиздюк этот Чоудари, – произнес знакомый голос за спиной, и Клайд обернулся.

– Гвен! – радостно воскликнул он.

Она стояла под большим ярко-красным зонтом. Волосы завивались от влаги, делая Гвен Купер похожей на очень рассерженную Медузу Горгону.

– Все никак не могут успокоиться! Война, война, война, как будто на шахтах свет клином сошелся, – громко заявила она и завертела головой, ища единомышленников. Кто-то в толпе выкрикнул: «Да!», но большинство сделали вид, что не слышат. Чоудари, закончив речь, проникновенно посмотрел в камеру. Десятки экранов отразили этот взгляд. В нем сквозило отчаяние, показывать которое, скорее всего, премьер не планировал.

– Они отправят наших детей умирать ради их сиюминутной выгоды и политических амбиций! – выкрикнула Гвен.

– А что мы можем сделать? – сердито спросил ее здоровенный парень в блестящем клеенчатом бомбере.

– Бороться! Высказать им, что думаете!

– Вот сама иди и высказывай! Тоже мне нашлась горластая, – проворчал парень и пошагал прочь. Толпа потихоньку расходилась. Дождь полил сильнее, небо цеплялось струями за крыши домов. Клайд натянул воротник на голову, но за шиворот все равно затекало.

– Давай, прячься сюда, – сказала Гвен и приподняла зонт.

– Ты все-таки решила вернуться? – спросил Клайд. Со спиц зонта текло еще сильнее, чем с неба, спина моментально промокла.

– А что, в стороне стоять? Они же угробят планету, если их не остановить.

Гвен немного поправилась с тех пор, как Клайд ее видел в последний раз, но ей это шло. Она выглядела внушительно и опасно, словно кариатида, которой в конце концов надоело держать потолок в Британском музее, и она, отбросив надоевшую за века капитель, отправилась на прогулку.

– Всем без разницы, – сказал Клайд.

– Сегодня без разницы, завтра без разницы, послезавтра открывают концлагеря. Помнишь День чуда? Моего отца тогда забрали эти ублюдки… он, конечно, умер потом, когда все закончилось, но почему он не мог умереть дома, как нормальный человек? Он что, не заслужил? Какого хрена они будут решать, что с нами делать, а что нет?

Гвен тараторила, не смолкая. Клайд забрал у нее зонтик и перехватил поудобнее, чтобы не текло за шиворот. О чем она говорит вообще? День чуда? Память подсовывала какие-то странные варианты, все, кажется, неправильные.

– Постой. Что за День чуда?

– День чуда, – раздраженно отозвалась Гвен. – Когда все стали бессмертными. В две тысячи одиннадцатом. Забыл, что ли? Как такое забудешь? Может, ты маленький был?

– Я уже школу закончил тогда, – обиделся Клайд. – Ага, вспоминается что-то. Пойдем, запрем эту штуку временным замком.

С Гвен всегда было просто работать. Она могла действовать на нервы, могла делать глупости, могла вести себя покровительственно, но никогда не усложняла обычных вещей. И не корчила из себя героиню… впрочем, такое со всеми иногда случалось. Сейчас она молча взяла второй замок и включила его с другой стороны, для подстраховки. Поля, столкнувшись, затрещали.

Люди, которые шли мимо, неодобрительно косились на Клайда и Гвен.

– Не могу понять, – сказал Клайд, когда, закончив, они подошли к внедорожнику. – Чоудари говорил про ракеты. Про ядерный удар. Это же третья мировая. Почему всем настолько пофиг? Я понимаю, по какой причине они не протестуют, но почему хотя бы не боятся? Мне всегда казалось: если начнется война, все побегут прятаться в бункерах и сметать с полок питьевую воду.