Текст книги "Мы с тобой разные (СИ)"
Автор книги: Torens
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Конец столь замечательного дня...
– Ты ведь понимаешь, что Денис так просто этого не оставит? – зашептал мне Паша, когда мы, поздоровавшись с Верой Николаевной, учительницей русского и литературы, уселись на свои места. Я удивленно взглянул на парня, но тут же сменил удивление на радость.
– Чучи, ты обо мне волнуешься? Мне так приятно!
– Да ком...
Паша не стал договаривать, лишь устало вздохнул и отвернулся, видимо, жалея о том, что вообще заговорил со мной. Но с «чучи» он, кажется, смирился. И правильно сделал, потому что следующим шло «лампапусичка», и думаю, от этого обращения парень убил бы сам себя. Хотя, может, и не убил бы, но у меня перед глазами так и стояла картинка, где он бьется головой об парту.
– Если ты думаешь, что я стану защищать тебя от Дэна, то ты ошибаешься, – минуты через две вновь заговорил Паша.
– Я не нуждаюсь в твоей защите, чучи, – мягко улыбнувшись, ответил я, рассматривая профиль парня. – Ему нечем меня напугать. Вы уже сделали со мной все, что можно было сделать.
– Ага. Мы, – Паша резко повернулся ко мне. – Так почему ты влюбился в меня? Это какая-то игра, да?
Ух ты... А он не такой уж и дебил, как мне казалось. Я восхищен. Даже похлопать захотелось.
– Любовь не спрашивает твоего разрешения, она лишь поселяется в твоем сердце, – серьезно ответил я, но на самом деле мне хотелось засмеяться от пафоса, скрывающегося в моих словах. Паша потаранил меня своим взглядом еще несколько секунд и отвернулся. Все же, он дебил...
Больше Паша не пробовал со мной заговорить. Но это не значило, что я оставил его в покое. Девчонки позади нас то и дело хихикали, когда я клал ладонь на колено парня, а он ее скидывал. Да и сам чуть не расхохотался, когда Паша подскочил на стуле, как ужаленный после того, как я запустил руку ему под майку. Причем, стоило Вере Николаевне повернуться в нашу сторону, как девочки и я делали невинные мордашки и смотрели на доску, зато Паша сидел весь красный и то и дело сжимал и разжимал кулаки.
Когда закончилась литература, я повернулся к Паше и спросил:
– А можно я познакомлюсь с твоими родителями?
Секунда и парня уже не было в кабинете. Юля и Маша, не сговариваясь, засмеялись в голос, я же расплылся в улыбке и стал тихо насвистывать какую-то мелодию, словно был тут вовсе не при делах.
Русский язык прошел так же, как и литература. Я домогался парня, а он останавливал мои поползновения в зародыше. И чего он терпит? Я бы на его месте уже с разворота дал бы в глаз... Хорошо, что на месте Паши не я. Хотя, если бы на месте Паши был бы я, то тогда на своем месте был бы не я, и тогда... Все, я запутался.
Под конец урока мне уже надоело распускать руки. Надо было придумывать что-то новое. Я стал медленно, осторожно пододвигаться на стуле к Паше так, чтобы это не сразу стало заметно. Через пару минут девчонки сзади притихли, раскусив мой план, зато парень был так поглощен тем, что Вера Николаевна писала на доске, что ничего не заметил. Но стоило нашим бедрам и плечам соприкоснуться, как...
– Ульянов, ты куда собрался?! Павел, вернись немедленно на место! Павел!
Хлопок двери, да такой, что стекла зазвенели, удивленные одноклассники, что моментально стали перешептываться, растерянная учительница, давящиеся от смеха Юля и Маша и как всегда невинный аки ангел я.
Перед началом шестого и последнего на сегодня урока в кабинете появился Роман Васильевич, объявив имя того везунчика, который должен написать сценарий к конкурсу. Я отлично знал, что в этом деле точно останусь за бортом, поэтому даже не стал слушать классного руководителя, за что и получил подзатыльник, когда он подошел ко мне.
– За что? – обиженно спросил я, потирая место удара.
– За то, что ворон считаешь, – последовал ответ. – Я уже два раза сказал, чтобы ты собирал вещи и шел за мной.
– Зачем? – поинтересовался я, но учебник в сумку все же кинул.
– Будем выяснять, есть ли у тебя голос и слух.
Я, сообразив, что меня только что освободили от обществознания, радостно потопал за Романом Васильевичем, еле сдержав себя на выходе из класса, чтобы не обернуться и не помахать одноклассникам ручкой, сказав при этом: «Пока, неудачники!».
Пришли мы в кабинет мужчины. Если вчера там был только стол, стул и шкафы, то сегодня на столе красовался компьютер, а в одном из шкафов за стеклянными дверцами стоял большой музыкальный центр. И где Роман Васильевич все это раздобыл? Неужели, наш директор расщедрился? Не верю. Только если у классрука есть на него компромат. Чему я, кстати, почему-то не удивлюсь...
– Прежде чем мы начнем, – заговорил мужчина. – Как у тебя дела?
– Отлично, – задорно ответил я.
– То есть, сегодня я могу не волноваться, что тебе резко захочется выпрыгнуть из окна? – улыбнулся Роман Васильевич. Я кивнул.
– Ага.
– Кстати, до меня уже дошли слухи, что ты сделал в столовой. Я тобой горжусь.
– Да я сам собой горжусь! – честно ответил я. Мужчина усмехнулся.
– Ладно, займемся делом. Я тут поискал в Интернете песни, где звучит слово «разные» и отобрал несколько. Больше всего мне понравилась группа Високосный год и их песня «Метро».
– А где там слово «разные»? – удивился я.
– «Мы могли бы служить в разведке. Мы могли бы играть в кино. Мы как птицы садимся на разные ветки и засыпаем в метро», – процитировал Роман Васильевич. Я скривился.
– Мне не нравится.
– Тебе и не должно нравиться. Главное, чтобы ты мог спеть, – заметил классрук. – Следующая песня это Агата Кристи «Разные люди».
– О, обожаю ее! – оживился я. – Особенно конец! «Но разные люди никак не поймут, что счастье не пряник, счастье не кнут. Счастье смеется над нами и пьет за любовь!». Но ее я точно не потяну, – признался я.
– Да я так и подумал. Есть еще одна песня, я ее никогда прежде не слышал. Может, тебе понравится.
Роман Васильевич прошел к столу и, склонившись над компьютером, быстро защелкал мышкой. Комнату наполнила ломаная мелодия. То есть, она ломаной, конечно, не была, но почему-то у меня вызвала именно это сравнение.
– Тут же не «разные» поют, – удивленно произнес я. Роман Васильевич цыкнул на меня.
– Слушай дальше.
Я послушал и вскоре сам начал подпевать на припеве, так что выбор песни был сделан. Правда, Роман Васильевич заставил меня, ее еще спеть полностью, всучив слова песни. После третьего раза, когда мой язык перестал заплетаться, а я – проглатывать окончания предложений и менять слова местами, мужчина был полностью удовлетворен и подтвердил, что на конкурсе буду петь я. После чего мы стали яро обсуждать, надо ли мне танцевать, а если надо, то как? В чем я буду выступать? Как организовать мой выход? Свет померкнет, луч прожектора, я весь такой красивый на сцене. «Весь такой красивый» – это мои слова, если что. Или лучше будет, если я выйду из-за кулис под музыку? Я голосовал за луч прожектора, а Роман Васильевич говорил, что второй вариант куда лучше. Мы проспорили об этом до конца урока, но к согласию так и не пришли. Рассерженный мужчина выставил меня за дверь, хотя я намеревался остаться и доказать свою правоту.
Но даже этот момент не смог испортить моего настроения, потому что костюм, что мы выбрали, был просто... фееричным. Да, именно фееричным. Уверен, мое выступление запомнят надолго. Хотя, мне за него точно достанется от завучей, но наплевать. Должно же в моей памяти сохраниться хоть одно хорошее воспоминание о школе? Вот выступление этим воспоминанием и будет.
Напевая песню себе под нос, я просто скатился с лестницы на первый этаж и тихо хихикнул, когда у выхода из школы заметил Пашу, Дениса и еще пару ребят. Подлетев к ним, я схватил Пашу под локоть, обращая его внимание на себя и, пока он не пришел в себя и не оттолкнул меня, протараторил:
– Чучи, проводишь меня до дома? Нет? Ну ладно, – я пожал плечами. – До завтра, – подпрыгнув, я на секунду повис на шее парня и быстро чмокнул его в губы, после чего стремглав бросился прочь из здания.
Когда я уже был на середине школьного двора, мне вслед раздался гневный крик Дениса:
– Только попробуй завтра появиться здесь!
Вместо ответа я сделал то, с чего начал свой учебный день в школе: хлопнул ладонью себя по заднице, показывая на фак. В речи Дениса не прозвучало ни одного цензурного выражения, но я на него уже не обращал внимания. Все же... какой чудесный день, какой чудесный я и песенка моя!
...По крайней мере, я так думал, пока не открыл дверь в квартиру и нос к носу не столкнулся с уже пьяным отцом. Хотя «уже» тут было не к месту. Трезвым отца я давно не видел. Он оглядел меня с ног до головы и, дыхнув перегаром, произнес:
– Это что еще за одежда? Нам жрать нечего, а ты покупаешь новое шмотье!
– Эта старая одежда, – ответил я, пытаясь проскользнуть внутрь квартиры мимо отца.
– Не ври!
Щека моментально загорелась, а в ухе зазвенело, когда мне отвесили пощечину.
– Я не вру! – попытался возразить я, но меня как всегда не слушали.
– А это что?
Мою голову резко повернули вправо, да так, что я подумал, шею свернут.
– Ничего, – выговорил я сквозь зубы.
– Небось, в школе побили, а ты даже сдачи дать не смог. Слабак, – отец оттолкнул меня прочь. Я только каким-то чудом устоял на ногах и не грохнулся на пол.
Мое тело, переполненное гневом и злостью, в одночасье напряглось, а с языка так и рвались оскорбления, что я сдерживал уже многие годы. Я с презрением взглянул на лицо, так похожее на мое. Только вот у меня не было недельной щетины, сломанного бесконечное количество раз носа, полопавшихся капилляров и нездорового блеска в глазах. И от меня не несло, как от помойного ведра. Черт возьми, как мама только может с ним в одну постель ложиться? Меня только от одной мысли об этом тошнить начинает. Нет, все! Пора завязывать! Если я в школе больше не намерен терпеть унижения, то с чего вдруг я должен их терпеть дома? Особенно от существа, что давно уже перестало быть человеком. Сегодня же вечером поговорю с мамой и просто заставлю ее уйти от этого убожества. Тем более, на нее уже давно засматривается дядя Вася, один повар из кафе. У меня молодая, красивая мама и она заслуживает нормального мужика!
Вопрос ради интереса. Как вы думаете, какую песню исполнит Рома?
Дис, к тебе это не относится, ты знаешь, что за песня)))
Хотя нет, вот теперь конец
Все же, как бы я ни был уверен в своей правоте, а решиться зайти на кухню и поговорить с мамой я никак не мог. Она никогда не позволяла мне плохо отзываться об отце и всегда пресекала на корню наши разговоры на эту тему. Может, я ошибаюсь? Может, она любит его? Бывает же такая любовь, когда любишь человека, несмотря ни на что и вопреки всему. Я ведь люблю... Но сейчас не обо мне речь. На месте мамы я бы не смог год за годом терпеть такое отношение к себе, словно я прислуга, словно я обязан подчиняться. Эта мысль заставляет невесело усмехнуться. А что я делал последние три года? Разве не терпел?
– Но сейчас же не терплю, – прошептал я сам себе.
Да, пускай прошел лишь один день. Один день после того, как я бросил вызов Паше и Денису. Но он ведь прошел. Я смог это сделать! Смог противостоять им, пускай и такими странными способами, касаемо Паши. Но все опять упирается в то, что мне не нравилось их обращение, а нравится маме то, как с ней поступает отец или нет, я не знаю. Но, черт возьми, рассуждая логически, кому понравится каждый день возвращаться домой и слышать пьяные истерики, ругань и крики: «Готовь жрать!»? И кому понравится вкалывать на трех работах, иногда в ночные смены, чтобы все деньги, которые ты получаешь пропил какой-то урод? Только слабой женщине или безумно влюбленной. Слабой я никогда не мог назвать свою маму, остается второй вариант, но как же он мне не нравится...
Я прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Я просто должен ей сказать... А что сказать? «Мам, ты уверена, что любишь этого типа?». Это, что ли? Тупость. Но в голову ничего больше не идет. А что, если она скажет «да»? Такое чувство, что я на полной скорости врезаюсь в бетонную стену.
Ладно. Была, не была. Я хотя бы попытаюсь...
– Мама, а ты... – начинаю говорить я, заходя на кухню. Мама отрывается от нарезания картофеля и поднимает на меня свои уставшие глаза.
– Да, Ром?
– Присядь, я сам порежу, – вырывается у меня совершенно не то, что я хотел сказать.
– А как же твое домашнее задание?
– Я все сделал, – отвечаю я, отодвигая маму от кухонной тумбы. Она ласково улыбается и быстро целует меня в висок.
– Умница. А как дела в школе? Как тебя встретили?
– Все отлично. Одна одноклассница спросила, могу ли я что-нибудь нарисовать на ее джинсах.
– А ты что ответил?
– Сказал, что если она даст краску, обязательно нарисую. Ой, а еще я буду участвовать в ежегодном конкурсе.
– Тебя взяли в сценку?
– Нет. Я буду петь!
– Петь? – удивленно повторяет за мной мама.
– Ага. Мы с Романом Васильевичем выбирали сегодня песню и немного порепетировали. Кстати, я теперь, наверное, буду задерживаться после уроков из-за этого.
– Хорошо. Но я надеюсь, не допоздна?
– Нет, что ты! У Романа Васильевича ведь есть уроки во вторую смену.
– Тогда, ладно, – кивает мама. – Наверное, мне стоит сходить в школу познакомиться с этим Романом Васильевичем... – задумчиво произносит она.
– Зачем? – спрашиваю я, но тут же добавляю. – Но если хочешь, сходи. Он классный мужик.
Мама начинает тихо смеяться.
– А не ты ли недавно жаловался, что он просто ужасен?
– Ну... Он мне нравится как человек, но как учителя я его ненавижу! – признался я.
– А ты и не должен его любить. Ты должен его уважать.
– Тут проблем никаких нет! – заверил я маму. Нож ударился о деревянную доску, и, не сдержавшись, я все же повернулся к маме и спросил. – Почему ты не разведешься с этим? Ты его любишь?
Улыбка пропала с лица мамы. Она отвела глаза в сторону и, облизнув нижнюю губу, сказала:
– Ром, ты не должен так его называть...
– Это не ответ. Неужели, ты его любишь?
– Тебе нужен отец, – твердо произнесла мама. Я непонимающе уставился на нее, хлопая ресницами.
– И ты считаешь, что то пьяное тело, что сейчас валяется перед телевизором, может называться отцом?
Я не понял, почему мама так испуганно взглянула на меня до тех пор, пока не услышал за спиной хриплый голос.
– Кого ты назвал телом?
Я с ужасом оглянулся, встречаясь взглядом с папашей. Он стоял на пороге кухни, упираясь одной рукой в косяк, и чуть заметно покачивался. Моя рука сама по себе с силой сжала рукоятку ножа. Я стиснул зубы, боясь сказать что-нибудь, что разозлит этого человека, хотя знал, что молчание его тоже выводит из себя.
– Ну?! Я жду! – громче произнес он. Мама слегка подпрыгнула на стуле от неожиданности.
Так. Напомните мне, а почему я должен молчать?
– Я назвал тебя телом, – четко выговорил я. – Мне повторить по буквам, чтобы ты лучше понял?
– Рома, не надо... – тихо позвала меня мама, замотав головой в то время, когда отец оскалился и оторвался от косяка, входя в кухню.
– Ты что себе позволяешь, молокосос?
– Что, не нравится, когда вещи называют своими именами? – я оскалился ничуть не хуже родителя.
– Сережа, прошу тебя... – попыталась остановить отца мама, приподнимаясь.
– Заткнись! – крикнул он на нее. Мама поморщилась, на секунду замирая, но все же поднялась на ноги и продолжила говорить успокаивающим тоном.
– Сережа, если ты начнешь кричать, то соседи вновь вызовут участкового...
– Да пошли они! – заорал папаша, сметая все, что стояло на кухонной тумбе. Осколки разбитой тарелки, в которой отмокал горох, разлетелись во все стороны вместе с содержимым. Железный чайник со звоном прокатился по полу. Сахарница шлепнулась на старый линолеум, перевернувшись вверх дном. – Почему я должен терпеть такое отношение от какого-то сосунка?!
– Потому что ничего другого ты не заслужил! – выкрикнул я прямо ему в лицо.
– Рома! – вскрикнула мама.
А я удовлетворенно улыбался, наблюдая, как наливается кровью лицо того человека, что по ошибке должен называться моим отцом. Я знал, что сейчас последует. Приступ бешенства, когда он будет разносить все вокруг, крича при этом матом во все горло, перемешивая это с обычными словами, смысл которых сводился к тому, что его никто не ценит и не понимает, и он столько лет на меня потратил, а я такая неблагодарная скотина...
Но, что было странным, так это то, что в такие приступы он никогда не бил маму. Может, это еще одна причина, по которой она терпит его? И странно было еще то, что и меня он никогда не бил, если дома была мама.
Минут через десять, когда отец вбирал в легкие новую порцию воздуха, чтобы продолжить свою истерику – по-другому я это не могу назвать – во входную дверь приглушенно постучали. Мама осторожно, по стеночке, стараясь не привлечь к себе внимания, стала пробираться в коридор. И она, и я знали, кто пришел. Дмитрий Алексеевич Федоров. Наш участковый. Из-за криков и грохота, что стоял на кухне, когда отец пинал попадающуюся ему под ноги посуду, я не слышал, как мама открыла дверь и пропустила мужчину в квартиру. Я лишь увидел его, когда он появился в дверном проеме. Дядь Дима оглядел кухню, что стояла вверх дном, и покачал головой.
– Сергей! – гаркнул во всю мощь легких участковый, перекрикивая отца. Тот обернулся на голос и моментально затих. Стражей порядка папаша ужасно боялся и вел себя при них как шелковый, противно лебезя. Когда я это увидел впервые в сознательном возрасте, мне захотелось взять самую большую сковороду, что была у нас, и со всего размаху треснуть ею по его голове. Да так треснуть, чтобы у него голова отвалилась и покатилась по земле, оставляя за собой кровавый след. – Давай спускайся вниз. Поедешь со мной в участок, посидишь пару часов за решеткой, пока не протрезвеешь.
– Но... – начал, было, папаша.
– Мне наряд вызывать? – устало поинтересовался дядя Дима.
Отца, как корова языком слизала. Дядя Дима еще раз оглядел кухню.
– Зачем ты терпишь все это, Дася?
Угу, мою маму звали Дася. Кроме нее я не встречал больше никого с таким именем.
Мама прошла мимо участкового и присела на корточки, начав собирать разбросанные вещи.
– Роме нужен отец, – повторила мама ту же самую чушь, что сказала и мне. – Мужское влияние...
– Сергей вряд ли способен правильно влиять на Ромку.
Мама тяжело выдохнула, уставившись перед собой.
– Да и если бы я хотела развестись, думаешь, он дал бы свое согласие? Я его даже из квартиры выставить не могу, потому что он вечно сидит в ней, а когда его нет, я на работе! Я уже столько раз хотела выкинуть его вещи на улицу, да что толку, у него ключ есть, а когда появится слесарь, чтобы поменять замок, кто его знает... – в голосе мамы была безысходность. Зато я воспрял духом. Она не любила этого мужчину. Она хотела бы избавиться от него.
– Если его посадят на пятнадцать суток, то этого времени ведь хватит, чтобы подать заявление о разводе и поменять замок? – подал голос я. Дядя Дима удивленно взглянул на меня.
– У меня нет основания, чтобы задерживать его на такой срок.
– Домашнее насилие, – произнес я всего два слова и расстегнул кофту от спортивного костюма. Мое тело украшали синие, фиолетовые и желтые синяки.
– Боже, – прошептала мама, поднимаясь на ноги и кидаясь ко мне. – Он же давал мне слово, что никогда меня и тебя не тронет... – она осторожно провела по самому большому синяку, что только начинал менять цвет. – Когда это?
– В понедельник.
– Дася, вы должны будете завтра снять побои и тогда...
– Хорошо, – закивала мама, перебивая участкового. Она заглянула мне в глаза, и я смог увидеть столько сожаления и раскаяния в ее взгляде, что на мгновенье мне стало стыдно, и я чуть не признался, кто на самом деле оставил эти следы. Но все же я промолчал, лишь спрятался от ее глаз, обняв.
В этот момент я был благодарен Паше и Денису. Но им я спасибо никогда не скажу.
На следующий день мне пришлось отложить репетицию с Романом Васильевичем и пойти в больницу, чтобы зафиксировать побои. Процедура не особо приятная, потому что врачи то и дело цыкали и спрашивали, почему я не защищался. Такое чувство, что они все поголовно слепые. Люди, ау! Вы мой рост видели? А телосложение? О какой защите может быть речь? Нет, я понимаю, если бы у меня была бита, может, пару ударов я и успел бы нанести, прежде чем ее у меня отобрали бы и избили куда сильней за то, что я сопротивлялся... А лучше, конечно же, пистолет. Хотя нет. Огнемет. Всегда имел к нему слабость. Что может быть прекрасней, чем вид твоего врага в огне, бессмысленно носящегося вокруг, пытаясь сбить пламя? Только те крики, что он издает. О, эти божественные звуки... Черт, я опять замечтался, мысленно поджигая Дениса. Стоп, а почему только Дениса? Куда подевался Паша? Тьфу ты, так вжился в роль влюбленного голубка, что передумал его убивать. Наверное, это все из-за того, что приключилось в школе...
