Текст книги "Мы с тобой разные (СИ)"
Автор книги: Torens
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
– Ложь! Это ложь! Такого не будет!
– Сам посуди, куда ты со своими знаниями поступишь? В техникум? Колледж? Думаешь, там учатся интеллигентные люди? Если тебе так нравится каждый божий день терпеть унижения и быть избитым в туалете, ради Бога! Но тогда хотя бы возьмись за ум и начни хорошо учиться, чтобы поступить в более-менее нормальный ВУЗ.
У меня на скулах проступили желваки. Забыв про больную руку, я с силой вцепился в края раковины, тяжело дыша. А мужчина широко улыбнулся.
– Ну! Давай! Скажи, что ты думаешь! Тебе же есть, что ответить? Так ответь! Хотя бы пошли меня!
Ага, как же. Я пошлю его, и он тут же пожалуется моим родителям. Нет. Надо молчать. Надо терпеть. Я с силой сжал зубы. И как я мог подумать, что Роман Васильевич не такой как все учителя? Он такой же, просто из категории людей, что любят промывать мозги и наставлять, как им кажется, на верный путь. Им легко говорить, это ведь не их жизнь, не их каждый день смешивают с дерьмом. Уверен, окажись любой из них на моем месте, то и дня не выдержал бы. Я же терплю уже три года и осталось еще два... Какие-то два ничтожных года.
Я прикрыл глаза и глубоко вдохнул. По телу пробежала волна боли, но я постарался отогнать ее на задний план. Через два года все изменится. Все будет по-другому. Никакого Паши. Никакого Дениса. Никакого вечного пьяного отца.
Роман Васильевич, словно услышав мои мысли, произнес:
– Ты ошибаешься.
Я взглянул на него. Он смотрел на меня с жалостью и разочарованием. От его взгляда по телу прошлись мурашки, будто это не мужчина разочаровался во мне, а я сам в себе. Может, это потому что у нас одинаковые глаза?
– Делай, что хочешь, Леванов. Только не загуби свою жизнь, – голос мужчины был бесцветным, словно он потерял всякую надежду. – Я освобождаю тебя сегодня от занятий, хотя ты, конечно, можешь пойти на уроки, – Роман Васильевич направился к выходу из туалета, но перед самой дверью остановился на секунду и быстро проговорил. – Ты ненавидишь своего отца, но похож на него не только внешне, но и по характеру. Такой же слабый.
На меня словно ушат холодной воды вылили. Откуда он знает моего отца и то, что я похож на него внешне? Неужели учителя ему успели уже все растрепать? Боже, хоть бы он не проговорился о моей семье перед одноклассниками. Я не выдержу, если они начнут надо мной издеваться еще и из-за этого!
За сцену драки в туалете, если то, что там происходило, можно так назвать, мой низкий поклон Владиславу Краковски. Были бы Вы рядом, обязательно расцеловала бы!
Поговори со мной
– Анна Семеновна, можно? – спросил я, просовывая голову в школьный медкабинет. Женщина, стоявшая у окна что-то там разглядывавшая, обернулась на мой голос.
– А, это ты Леванов, – с улыбкой произнесла она. – Так и знала, что первым моим посетителем обязательно будешь ты. Проходи, давай. Что случилось?
– Вот, – я показал женщине руку. Она покачала головой и подошла к одному из множества шкафчиков, что стояли в кабинете.
– Это как ты?
– Упал в коридоре, и кто-то случайно наступил.
– Ага. Десять раз. А потом еще и станцевал на ней, – с искорками смеха в голосе сказала она, но в следующую секунду уже строго приказала. – Подними рубашку.
Я не стал отнекиваться и послушно ее задрал. По кабинету тут же разнеслось недовольное цыканье медсестры.
– С первым учебным днем, – поздравила она меня. Я скривился.
– Спасибо.
– Не понимаю я тебя, Леванов. Давным-давно уже нажаловался бы директору или даже в полицию написал заявление!
– Анна Семеновна, Вы как будто первый день в нашей школе! – поразился я. – У нас ведь только болтать любят, а до дела никогда руки не доходят. Да и полиция... Что они сделают? Не посадят же их.
– Вынесут предупреждение, штраф наложат, на учет, в конце концов, поставят! – ответила женщина, обрабатывая уже проступающие синяки мазью.
– А толку? Я лишь сильней разозлю этих уродов.
– Куда сильней? – почти неслышно спросила Анна Семеновна. Я предпочел сделать вид, что не услышал ее.
Покончив с телом, женщина ловко обработала и перевязала мою руку, предупредив, чтобы на ночь я снял бинт. Пообещав ей, что непременно так и сделаю, я попрощался. На уроки идти не хотелось, да и тело до сих пор болело, поэтому я воспользовался разрешением своего классного руководителя и покинул столь «гостеприимные» стены школы. Гори она синим пламенем. Хм, а это идея. Если я устрою поджог, на меня выйдут или нет? С нашими правоохранительными органами я в этом сильно сомневаюсь. Значит, осталось только найти канистру с бензином и как-то незаметно протащить ее в школу. Я ведь не собираюсь ночью, как какой-то преступник, совершать поджог. Я хочу устроить его днем! Сжечь всех этих тварей, что издеваются надо мной! Ах, какая жизнь тогда настала бы...
И как у такого маленького человечка, как я, может быть настолько бурная фантазия? Атомная бомба, террористы, теперь еще и поджог... И это только малая часть того, что я желаю ученикам моей школы. Мстительный я, жаль только, моя месть дальше мечтаний не продвигается. Может... я действительно слабый, как отец? Нет! Я замотал головой, отгоняя эту мысль. Мы с ним совершенно не похожи! Словно назло мне, взгляд уперся в витрину магазина. Округлая форма лица, русые волосы, спадающие вниз и закрывающие уши, низкий лоб, тонкие, изогнутые брови, голубые глаза, острый нос, пухлые губы, которые я ненавижу больше всего, небольшой подбородок. Миниатюрная копия отца. «Вполне симпатичный парень», – неожиданно вспомнились слова Романа Васильевича. Он, как пить дать, издевался надо мной.
За всеми этими мыслями я не заметил, как дошел до кафе с поэтичным названием «Весна». Обойдя здание, я толкнул дверь служебного входа и вошел внутрь, тут же оказавшись на кухне.
– Привет всем! – громко поздоровался я.
– О! Ромка пришел!
– Здорово, Ромашка!
– Ромыч, привет!
– Давно не виделись!
Посыпались со всех сторон приветствия. Я прошел вдоль кухни, на ходу отвечая на всевозможные вопросы и задавая свои, ухватил по пути апельсин, за что получил легкий подзатыльник, и уселся на стул возле двери в зал, продолжая болтать с народом. Минуты через две дверь открылась и на кухню вошла моя мама в униформе официантки.
– Рома? – удивилась она. – Ты что тут делаешь?
– Проведать пришел. Ты же сегодня опять в ночь работала, – ответил я, слезая со стула и обнимая ее.
– А как же уроки? – обнимая меня в ответ, спросила мама.
– Да там завучи что-то с расписанием накосячили и у нас всего два урока было, – нагло соврал я. Мама, прищурившись, заглянула в мои кристально честные глаза и покачала головой, а я довольно заулыбался.
Единственное, что мне досталось от мамы – это рост. Благодаря ему, она в свои сорок могла сойти за молоденькую девушку, если бы не вечные круги под глазами от недосыпа и усталости и глаза без всякого блеска.
– Нин, подменишь меня? – обратилась мама к одной из девушек, что крутилась вокруг поваров.
– Без проблем, – отозвалась та и быстрой походкой покинула кухню.
– Ты есть хочешь? – заботливо поинтересовалась мама, садясь на стул, на котором я недавно сидел сам. Я покачал головой. – Как папа? Дома сидит?
– Дома. Куда он денется, – поморщился я.
– Не делай такое лицо. Он твой отец.
С моих губ почти сорвались слова, что если для моего появления на свет понадобилась его сперма, это еще не значит, что он мой отец, но я вовремя прикусил язык.
– Что с рукой? – в голосе мамы появилось беспокойство. Я как можно непринужденнее улыбнулся и, сделав безразличное лицо, ответил.
– Пустяки. Неудачно упал. Анна Семеновна, наша школьная медсестра, сказала, что ничего серьезного.
– Ничего серьезного? Тогда зачем бинт?
– В профилактических целях, – я поспешно убрал руку за спину, чтобы она не мозолила маме глаза, и у нее не появилось желание снять повязку. – Ой, а я тебе уже говорил, что у нас новый классный руководитель?
– Нет. Мужчина?
– Ага. Он еще математику преподает. Он ужасен! Ему надо в армии солдат строить!
Мама улыбнулась.
– Такой строгий?
– Да! Без его разрешения даже голову нельзя от доски отвести.
– Не преувеличивай! – мама легонько дернула меня за челку.
– Я не преувеличиваю! Тех, кто его не слушает, он заставляет приседать или отжиматься! Будто нам физкультуры мало!
– Зато будете сильными и здоровыми.
Я скорчил недовольное лицо, тем самым передавая свое мнение по этому поводу.
– Ром, – позвала меня мама. Я приподнял брови, показывая, что слушаю ее. – Ты же знаешь, что можешь мне все рассказать? – я кивнул. – Ну, так чего медлишь? Что тебя беспокоит?
Я замялся, прикусив нижнюю губу, и сам не заметил, как стал теребить мамин передник. Она перехватила мою руку и легко сжала в своих.
– Как думаешь, я смогу поступить в институт? Не в какой-нибудь там колледж, а именно в институт или университет?
В глазах мамы появилась растерянность.
– Конечно. Если постараешься. У тебя еще два года впереди.
– И на бюджет? – с надеждой спросил я.
– Если сильно постараешься, то и на бюджет, – кивнула мама. Я глубоко вдохнул.
– Тогда я это сделаю! – твердо произнес я. – У тебя скоро смена заканчивается? Тебя подождать?
– Не надо. Иди лучше домой, готовься к завтрашним урокам.
– Да чего там готовиться? – поразился я. – Учебный год только начался!
– Значит, повтори, что вы проходили перед каникулами, раз хочешь поступить на бюджет.
Я застонал, чем развеселил маму.
– Давай-давай, не отлынивай!
– Ладно... До вечера.
– До вечера, – мама быстро чмокнула меня в щеку, чем вогнала в краску. Но возмущаться я не стал. Подхватив свою сумку, я поспешил на выход, попрощавшись со всеми на кухне.
Наверное, мне тоже стоит найти работу, но мама категорически против... Она хочет, чтобы я подольше оставался ребенком, говорит, наработаться еще успею. Эх, мама, если бы ты знала, что мое детство закончилось в тот момент, когда я влез в дискуссию одноклассников, встав на защиту секс меньшинств, и на весь класс объявил, что мне нравятся парни. К следующему уроку об этом уже знала вся школа и мой мир перевернулся. Люди, которых я считал друзьями, отвернулись от меня. Учителя, которые хорошо относились ко мне, стали относиться, как к пустому месту, и закрывать глаза на все издевательства, которым я подвергался. Лживые, лицемерные люди!
Если бы у меня было право голоса... Если бы я мог докричаться до себе подобных и до тех, кому такие, как я, небезразличны... Я бы тогда им сказал: «Сваливаем из этой гнилой страны. Завтра же. Собираем вещи, а утром встречаемся в аэропорту и летим туда, где людям наплевать, кого мы любим, где главное, что мы тоже люди». Вот тут могут возникнуть такие заминки, как то, что у кого-то нет денег на билет или загранпаспорта, но на самом деле это мелочь. И геи, и лесбиянки есть в любом социальном классе. На несколько дней мы могли бы стать одной большой общиной, и те, кто имеет связи и деньги, могли бы помочь с паспортами и билетами, а потом, когда мы приземлились бы в какой-нибудь стране, то разошлись бы разными путями или все равно остались вместе. И пускай все эти правильные людишки, что считают своим долгом унижать нас, остались бы одни, захлебываясь в своей желчи и злобе, постепенно поедая друг друга и находя новые объекты для ненависти.
Кроме этой мечты, у меня есть еще одна, но я никогда ее не озвучивал и стараюсь о ней даже не думать, потому что понимаю, что она может меня убить, даже несмотря на то, что на смертную казнь в России наложен мораторий. Я хочу собрать все копии Библии, что есть на свете на всех языках, и сложить их в одну большую кучу, а затем поджечь. Это бы было настоящее избавление! Почему-то сейчас все забыли, что кроме как мужеложства, в этой книге еще огромное количество других запретов и грехов, тем более, так до конца и не выяснено, считал ли Бог это грехом или нет. Я не буду углубляться во все это, просто хочу сказать кое-что тем умникам, что так любят цитировать фразу: «Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость». Дорогие мои, в оригинале она звучит совсем по-другому, и перевести ее можно, как «И не ложись с мужчиной, который с ложами женскими...», так и «И с мужчиной не ложись при ложах женских...», а это значит, что речь идет о групповом или поочередном занятии мужчинами сексом с одной женщиной. Неожиданно, правда?
Да и вообще, пока передо мной сам воочию не предстанет Господь и не скажет, что он против гомосексуальности – фиг, я кому поверю. Тем более, некоторые индивидуумы утверждают, что нас всех создал Бог. Вот скажите мне, тогда какого лешего он сделал меня геем? Если он меня сотворил, значит, я для чего-то был ему нужен. Для чего? Неужели для того, чтоб быть мальчиком для битья? Ну уж нет! Увольте! В такую чушь я точно не поверю.
Вот уж прав был Роман Васильевич, сказав, что Паша загнан в рамки общества. Он не верующий, Библию в руках ни разу не держал, в церковь не ходит, но раз люди говорят, что гомосексуальность плохо, значит так и есть! Я, конечно, прекрасно понимаю, что чужой головой куда проще думать, чем своей, но меру-то надо знать! И я бы еще понял тех людей, чьи родители им в детстве вместо сказок говорили: «Геи это зло! Мерзость! Бяка! Не будешь спать, к тебе придет большой и страшный гей и утащит к себе!». Тогда, может, и я стал бы бояться этих самых геев, и моя гомофобия стала бы именно фобией. Но ведь нет же таких родителей! Нет же? Да? Буду надеяться, что нет...
Размышляя на эту тему, я незаметно дошел до дома. Отец спал у себя в комнате, храпя чуть ли не на весь дом. Я поморщился от пропитавшего квартиру запаха спиртного и перегара и поспешно открыл окно на кухне, а затем прошел к себе, и хотел было уже улечься на кровать, но взгляд наткнулся на кипу учебников. Надо бы все-таки почитать все, что забыл за лето, да по алгебре повторить то, что рассказывал сегодня Роман Васильевич. Печенкой чую, что завтра он вновь загрузит мой мозг.
Сбежать? Перечеркнуто
Как вполне нормальный, адекватный подросток, я ненавижу абсолютно все уроки, а как человек с полным отсутствием мускулатуры, сильней всего я ненавижу физкультуру. Поэтому человека, поставившего ее первым уроком, я проклинаю. Мало того, переодеваться мне приходится в туалете, так как я не горю желанием светить своими синяками, которые к слову, были довольно немаленькими. Паша, урод, на славу постарался. Почти весь торс сине-фиолетовый. Но я отвлекся. Минус физкультуры составлялся в том, что она у нас всегда была смежной с 10 «А», то есть, с классом, в котором учился Денис. И тут вступает в дело простая математика: Паша плюс Денис равно аду для меня. Во время бега подставить мне подножку, да такую, что я кувырком упаду на пол? Запросто! А потом еще разыграть сценку перед учителем под названием: «Ой, я случайно!» и сделать вид, что помогают мне подняться, при этом с довольной усмешкой потоптаться по больной руке и незаметно пару раз ударить под ребра. А волейбол вообще превращается в ромабол. Это мое собственное название. Суть игры состоит в том, что выигрывает та команда, которая больше всех попадет в меня мячом. Кстати, за попадание в лицо дается пять очков. Сегодня выиграла команда Дениса, точнее, его класс. Они попали в меня 27 раз, команда Паши – мой класс – 23.
После физкультуры начиналось самое сложное. Надо было успеть прошмыгнуть в раздевалку до того, как там появится первый парень и так же быстро и бесшумно выбраться оттуда. Конечно, я могу подождать, пока все не переоденутся, но не факт, что моя одежда будет на месте, а если и будет, то не факт, что с ней будет все в порядке. В прошлом учебном году, перед самым началом каникул, помнится, они что-то в нее насыпали, и я расчесал себе практически все тело до крови.
Но я же лузер. Нифига я не успел. Даже до выхода из раздевалки не успел дойти, как в нее гурьбой ввалились парни. При виде меня они на секунду застыли, а затем расплылись в самодовольных ухмылках. Ботаники и любители ни во что не вмешиваться, глядя на эти оскалы, похватали свои вещи и устремились на выход, устроив перед дверьми толкучку, но спустя десять секунд в раздевалке кроме меня, двух моих главных мучителей и еще шестерых охотников поиздеваться надо мной никого не осталось. Что за Вселенское невезение? Хоть у меня и маленький рост, но меня все равно постоянно везде замечают. Может, за моей спиной красуется огромная неоновая вывеска с надписью: «Эй, чуваки, этот мелкий пидор тут!», а я ее не вижу?
Размышляя об этом, я постарался как можно незаметней обойти идиотов, что преграждали мне путь. Как же, получилось у меня это! Аж три раза! Не успел я сделать и двух маленьких шажочков вправо, как меня за грудки схватил Паша, подтаскивая к себе и приподнимая. Мои ноги оторвались от пола, я замотал ими по воздуху, чем вызвал приступ смеха помощников парня, и схватился ладонями за руку Паши, повиснув на ней. Парень тряхнул меня так, что у меня глаза в кучку собрались, а из горла сам по себе вырвался писк.
– Эй, пацаны, у кого есть идеи, как нам поступить с педиком? – заинтересовано спросил Паша. Пацаны заткнулись, напрягая единственную извилину, что у них была. – Хотя нет, Денис, ты сегодня выиграл, тебе и решать.
Паша швырнул меня в сторону друга, как какую-то тряпичную куклу. Я ударился спиной о грудь Дениса. Он ловко развернул меня к себе и уперся своими огромными ладонями о мои плечи, пригибая к земле.
– Ну, гомик, есть какие-то особые пожелания? – поинтересовался он.
Да. Гори в аду.
Очень сильно хотелось сказать, но я промолчал, лишь смотрел на парня и периодически моргал. Кажется, Денис решил, что хочет со мной сделать, потому что его губы вытянулись в трубочку. Есть у него такая привычка вытягивать губы в трубочку, когда в голову приходила какая-нибудь идея. Она меня всегда бесила. Может, именно поэтому я сделал то, что сделал в следующую секунду, а, может, просто испугался того, что пришло в голову парня, или, может, потому что лицо Дэна была так близко, а соблазн так велик...
Я плюнул ему точно в рожу, за что в следующую секунду и поплатился. Кулак Дениса прилетел мне точно в скулу. На силу он не поскупился, и я почувствовал, как по коже потекла теплая кровь. Взвыв от боли, я схватился за рассеченную скулу, на какой-то миг совсем забыв о парне. А вот он обо мне не забыл. Он с такой силой ударил меня ногой по груди, что я как пушинка отлетел на пару метров, зацепился ногами об скамейку и приложился затылком об стену. Перед глазами моментально все потемнело, и я вырубился...
Черт его знает, через сколько я очнулся, но первым, что увидел, открыв глаза, это бежевый потолок. Нестыковка. Потолок в мужской раздевалке голубой. Да и лежу я, кажется, на чем-то мягком. Повернув голову вправо, я увидел Анну Семеновну, которая сидела за столом и что-то усердно писала. Так, я в школьном медпункте. И как я здесь оказался?
– О, очнулся?! – радостно произнесла медсестра, подняв на меня глаза. Вместо ответа я кивнул и попытался встать, но перед глазами все тут же закружилось.
– Меня тошнит, – пожаловался я.
– Еще бы не тошнило! У тебя наверняка сотрясение мозга. Я уже собиралась твоим родителям звонить, – «порадовала» меня Анна Семеновна.
– Нет! – воскликнул я, бодро вскакивая с кушетки и сразу хватаясь за ее спинку, чтобы не упасть. Картинка перед глазами раздвоилась и никак не хотела собираться воедино.
– Леванов! Быстро лег на место! – женщина резко отодвинула стул, поднимаясь на ноги, и стала обходить стол.
– Я не могу! Мне на уроки надо! – я замотал головой из стороны в сторону в поисках своего рюкзака, борясь с тошнотой. Сумка оказалась возле моих ног, но я все равно промазал, когда попытался ее поднять. Со второй попытки мне это удалось. Подхватив рюкзак, я выбежал из медпункта под гневные крики женщины.
Кое-как, чуть ли не на четвереньках, я поднялся на второй этаж и зашагал по коридору к кабинету. Стойте, а какой сейчас хоть урок? Долго я пробыл в отключке? А кто меня в медпункт притащил? Не сам же я дошел... Это точно были не Паша и Денис, тогда кто? Следующий класс? Нет. Парни из любого класса обходят меня стороной, если, конечно, не хотят поиздеваться. Физрук? А вот это уже возможно. Но все равно почему-то не верится.
Черт, сколько же все-таки сейчас времени? Взгляд пробежался вдоль стены, а затем вернулся назад. Часы висели как раз напротив того места, где я стоял, но стоило мне оглянуться, как все мысли по поводу времени вылетели у меня из головы. Я смотрел на свое отражение. Блин, краше в гроб кладут! Белое, почти зеленое лицо, огромные синяки под глазами, разбитая губа. При падении, что ли разбил? Вроде нет... Быть не может... Неужели, эти уроды били меня еще и после того, как я вырубился? В голове только зародилась эта мысль, а руки уже задрали майку верх. Так и есть. Мое тело украшали три свежие отметины.
– Суки, – прошипел я.
Но странно, что они не болят. Может, это из-за сотрясения? Стоило об этом подумать, как синяки в ту же секунду заныли. Здорово, просто здорово... Я подошел к зеркалу и припал к нему лбом, закрыв глаза. Приятная прохлада уменьшила головокружение и тошноту. Эх, постоять бы вот так вот... Не знаю. Всю жизнь, наверное.
И как всегда меня сразу же обломали. Прозвенел звонок, и коридор, пустой еще секунду назад, мгновенно наполнился гудящей толпой. Меня бесцеремонно отодвинула в сторону от зеркала компания каких-то девчонок, весело щебечущих о вчерашней прогулке. Бе. Ненавижу девчонок. От них за версту пахнет фальшью. Не то, что парни. Глянул на них и сразу видно, как они выглядят на самом деле, а у девушки пока доберешься до ее истинного лица, мало того, что запаришься, так потом еще и ночью не заснешь, вспоминая этот кошмар.
Пока я разглядывал девчонок, одна из них с тоской сказала, что сейчас должен начаться третий урок, а, значит, куковать им в школе еще долго. Мысленно поблагодарив девушку, я отлепился от стены и пошел дальше по коридору, лавируя в потоке учеников. Что там у нас по расписанию было третьим уроком? Геометрия. О, Боже, я же сейчас не в состоянии думать...
Если вчера я был рад видеть Романа Васильевича, то сегодня при взгляде на него захотелось развернуться и пойти прочь, но я все же заставил себя зайти в класс и пойти к своему месту. Пара одноклассников при виде меня отодвинулись в сторону, хотя раньше и не пошевелились бы. О да, выгляжу я на пять с плюсом. Сам себя в зеркале испугался. Проведя взглядом по кабинету, я натолкнулся на Пашу. Он сидел на своем месте, развалившись на стуле, а рядом с ним стояли два парня из нашего класса. Перехватив мой взгляд, парень ухмыльнулся, а мне вдруг резко захотелось показать ему фак, но я сдержался. В последний раз вот за такое «резко захотелось» я получил сотрясение.
Не успел я дойти до своего места и со вздохом облегчения плюхнуться на стул, как прозвенел звонок, и пришлось подниматься. Роман Васильевич, поздоровавшись со всеми, оглядел класс. Его глаза на секунду задержались на мне, но он их тут же отвел.
– Надеюсь, в геометрии вы разбираетесь лучше, чем в алгебре, – начал говорить мужчина. – Потому что я даю вам партийное задание, – я, как и все другие ученики, удивленно посмотрел на учителя, а он, прихрамывая, проходил по моему проходу, оставляя на парте по два чистых листка. Мне стало плохо. Только не это... – Вспомните формулировки всех теорем, что вы проходили в прошлом году, – кабинет потонул в стоне недоумения смешанным с ужасом. – Напишете доказательства хоть одной из теорем – молодцы. Двух и более, так вообще умницы и умники! Ах, да. Забыл сказать. За это вы получите оценку.
Хоровой крик «Что?!», наверное, услышала вся школа. Роман Васильевич ответил на него тяжелым вздохом и совсем не сочувствующие, даже, скорее, издевательски, произнес: «Да-а, я вам сочувствую».
Я посмотрел на свой лист. Ну и что мы там проходили? Не успел я задать себе этот вопрос, как перед глазами возникла страница из учебника с теоремой о средней линии трапеции. Пока видение не исчезло я быстро «переписал» теорему на листок. Вроде она легкая, можно и ее доказать.
– Роман Васильевич, – позвал я учителя. – А лемму тоже писать?
– Какая еще лемма? – зашушукались в классе.
– Напиши, – кивнул мужчина.
– Что за лемма? – не унимались одноклассники, странно на меня поглядывая, но я проигнорировал их, продолжая строчить на бумаге.
Спасибо маме, что заставила меня повторить пройденный материал, хотя она меня и не заставляла. Но если бы она не сказала его повторить, то фиг бы я это сделал, зато сейчас уже листок дописываю. Кстати, надо новый попросить. Роман Васильевич, когда я попросил у него еще один лист, ошарашено на меня уставился, как и все в классе, но требуемое дал. Я продолжил писать все, что выдавал мне мозг, и от усердия высунул кончик языка.
Звонок с урока прозвенел одновременно с тем, как я дописал последнюю теорему. Гордо осмотрев свою работу, я поднялся с места, намереваясь ее отдать учителю, но меня толкнули назад на стул. Я поднял глаза и увидел Пашу. Он выхватил у меня из рук четыре мелко исписанные страницы и разорвал их пополам. Я смотрел на это, открыв рот не в силах что-нибудь сказать, лишь глаза заметались из стороны в сторону и встретились с глазами Романа Васильевича, который молча наблюдал, как Паша разрывает мою работу уже на четыре части, а затем на шестнадцать и напоследок с улыбкой осыпает меня ею.
– Ульянов, сдавай быстрей работу и сваливай отсюда! – прикрикнул мужчина. – Леванов, тебя это тоже касается!
Я, неверующе, уставился на Романа Васильевича. Он что, шутит? Он же видел, как Паша порвал мою работу! Сам парень послушно опустил свой листок на учительский стол и, насвистывая, вышел из кабинета.
– Леванов, я жду!
– Издеваетесь? – сквозь зубы поинтересовался я. – Вы прекрасно видели, что Паша порвал мою работу! Почему Вы его не остановили? Почему не помогли мне?
– Ну, так тебе же нравится терпеть унижения. Я не собираюсь помогать тому, кто сам себе не хочет помочь, – на лице мужчины проступила брезгливость, он смотрел на меня так, словно я какое-то противное насекомое. – Работы, я так понимаю, у тебя нет... Два. Свободен.
От таких слов я забыл и про боль в теле, и про головокружение, и про тошноту. Меня просто потряхивало от злости. Схватив рюкзак, я быстро закинул в него письменные принадлежности и резко дернул замок, чуть не вырвав собачку. Перекинув сумку через плечо, я с топотом направился на выход, но у самых дверей меня окликнул мужчина.
– Подожди, Леванов. Ответь мне на два вопроса.
Как бы мне ни хотелось уйти, с силой хлопнув дверью, да так, чтобы с потолка рухнула штукатурка (причем, желательно, на Романа Васильевича), я все же замер на месте и оглянулся. Мужчина складывал только что написанные работы в аккуратную стопку.
– Ты собираешься поступать в институт в другом городе, так ведь? – спросил он, не глядя на меня.
– Да, – грубо ответил я.
– Угу, хорошо, – он постучал работами по столу. – Значит, ты собираешься бросить свою мать тут одну, вместе с отцом?..
Я оцепенел и широко распахнул глаза. Что? Нет! Но... Но ведь получается, да. Я собираюсь сбежать отсюда и бросить маму одну.
– Иди, Леванов. Этот вопрос не требует ответа, и так все ясно, – горько произнес Роман Васильевич.
Я послушно развернулся и на автомате вышел из кабинета.
Я никогда не думал об этом. Никогда не думал, что мама останется здесь, я лишь хотел очутиться где-нибудь далеко, где меня никто не знает, где я могу начать жить сначала. Но сейчас, после слов учителя, я не уверен, что смогу так поступить. Пускай мама не знает, что творится в моей жизни, но она все равно всегда поддерживала меня во всем, как бы сильно она ни уставала, она всегда находила время поговорить со мной и всегда защищала от отца. Бросить ее тут одну это сродни предательству, я считаю. Я не могу так поступить. Нет.
Задумавшись и все еще находясь в оцепенении, я не заметил, как врезался в кого-то. Голова рефлекторно задралась верх, чтобы посмотреть, кто оказался моим препятствием. С губ сам по себе вырвался стон. Денис... При виде же меня парень наоборот расплылся в улыбке и схватил за волосы, наклоняя мою голову назад.
– Очнулся, педик. Отлично! Сейчас я тебе сполна верну должок, – улыбка Дэна превратилась в усмешку, от которой у меня побежали мурашки по спине.
Я шмыгнул носом один раз, второй, третий... И вдруг разрыдался. Парень от неожиданности отскочил от меня и удивленно захлопал ресницами, а я продолжал заливаться слезами. Да что же это такое! Если я не уеду отсюда, то уверен, что Паша и Денис будут мучить меня до конца жизни. Город-то у нас не очень большой. Я до сих пор поражаюсь тому, как до родителей не дошли слухи, что их сын – гей. Отец меня наверняка убьет за это. Но я не хочу всю свою жизнь прожить так, как живу сейчас! Не хочу вечно испытывать страх! Все! Надоело! Больше я так не могу!
Поднявшись на ноги (и когда я только успел оказаться на полу?), я вытер со щек слезы и, гордо вскинув подбородок, прошел мимо офигевшего Дениса. Я больше не намерен, молча сносить все издевательства. Да и потом, чего мне бояться? Парни и так постарались, проведя меня по всем кругам ада. Хуже, чем сейчас, быть просто не может, а раз так, то я объявляю войну!
