Текст книги "Пыль поднимается в небо (СИ)"
Автор книги: Tin-Ifsan
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
Глава 11
Прохлада, исходившая от вод Великой Реки, разбавляла привычный зной. Высокие темно-зеленые тростники чуть покачивались на ветру, тулесы бродили у кромки воды, выискивая корм во влажном песке. Над водой летали пестрые сефледы. Они то и дело падали камнем в воду и выныривали, держа в зубастых клювах еще живую рыбу. Где-то вдалеке, близ противоположного берега, на волнах покачивались рыбацкие лодки.
Эмхир стоял у самых тростников, временами чувствуя прикосновение гибких стеблей, и смотрел на наполненную солнечным светом воду, скрывавшую отмели, на странные узоры беспрестанного движения мальков. Он слышал крики чаек и обрывки разговоров рыбаков, приносимые ветром. Один из тулесов, высоко поднимая черные лапки, прошагал мимо нойра.
О Великой Реке все еще ходило много легенд. Местные жители, по старой памяти опасавшиеся наяд, старались не подходить к реке в полнолуние. Но мало кто знал, что с восстановлением культа Девяти Матерей наяды больше не могли появляться рядом с городами. У Эмхира было достаточно воспоминаний, связанных с этими созданиями. Они подсказали Гарванам, как заговаривать лошадей, но они же сгубили воспитанника Гицура и сделали несчастными многих людей, подтолкнув отреченных нойров к совершению поступков, которые немногие Бессмертные могли себе простить.
Небольшое белое облако скрыло солнце. Края его источали режущее глаз сияние, но все прочее на несколько мгновений погрузилось в приятное, теплое спокойствие приглушенного света, исходившего от высокого голубого неба. Краски мира тут же стали более глубокими и насыщенными. Эмхир услышал, как где-то совсем рядом переговаривались какие-то девушки. Ворон собрался уходить, но одна из них вышла прямо к нему и, увидев его, радостно улыбнулась.
– Высокий Гарван, – сказала она, кланяясь.
– Разда, – Эмхир кивнул в ответ.
На южанке было простое выцветшее платье, вокруг талии на манер передника был завязан платок, в который Разда собирала моллюсков. Она чуть опустила руку, так что несколько раковин упало обратно в воду.
– Как велика щедрость этих вод, – произнесла Разда. – Милостью Девяти...
Она ступила на белесый песок и подошла к Гарвану.
– Река всегда была щедрой, но милостью Девяти, она теперь куда спокойнее. И безопаснее.
– Говорят, Старшие Гарваны помнят наяд и других существ, которые раньше встречались здесь, – сказала Разда, с интересом глядя на Эмхира.
Эмхир усмехнулся.
– Помнят. Эти существа есть и сейчас, но выше по течению.
– Значит, все те же тайны хранит Великая Река, – в голосе Разды слышался благоговейный трепет. – Знаешь, о Гарван, несколько дней назад я видела, как рыбаки выловили каменную голову. Красоты – невиданной. Я просила отдать ее в Этксе, но они решили продать ее купцам... Такой красоты Гафастан лишится теперь...
Эмхир внимательно посмотрел на Разду.
– А ведь это тоже дар Великой Реки, – Разда грустно вздохнула, глядя на воду.
– Сколько даров еще сокрыто, – произнес Эмхир. – Но они всегда находят достойных хозяев. Когда приходит время.
– Находят. Три Милостивые не зря проливали свои слезы. Мне нравится думать, что мы и сейчас можем прикоснуться к ним. Удивительно близки к нам Милостивые.
– Я видел недавно, как служители Вириде опускали на воду нарциссы.
– Я всегда хотела посмотреть, но это зрелище доступно лишь глазам тех, кому покровительствует сама Вириде, – Разда грустно улыбнулась Эмхиру.
Большая серебристо-серая бабочка опустилась на плечо Эмхира. Нойр того не заметил, а Разда протянула руку и смахнула бабочку.
Эмхир осторожно перехватил запястье Разды, и произнес:
– Три Милостивые: Мейшет, Вириде и Амра. И я не знаю, в чьи глаза я смотрю.
– В глаза той, которую хочешь видеть, – едва слышно ответила она, хотя точно знала, которая из Девяти теперь брала их под свое крыло.
Разда хотела что-то еще сказать, но над водой послышался взволнованный возглас.
Словно извиняясь, она подняла глаза на Эмхира и произнесла:
– Тави зовет, о Гарван.
Эмхир едва заметно склонил голову.
Разда шагнула к воде. Несколько моллюсков выпало из ее платка, но она не обратила на то внимания и заспешила прочь, увязая по щиколотку в иле.
Эмхир провожал ее взглядом, ловя каждое движение, каждое очертание. Он запомнил, что Разда говорила о каменной голове невиданной красоты, но не представлял, что в мире может быть прекраснее самой Разды. Он подобрал с песка, еще хранившего следы южанки, оброненного ей моллюска, повертел в руках, чувствуя борозды на темном панцире, и бросил его в воду.
***
– Как я ненавижу все это, – процедил Кадор, проходя в комнату.
– Разве у Гарванов есть чувства? – засмеялась женщина и коснулась рукой золотого торквеса.
– Да, Зэрмелис, есть, представь себе, – Гарван сдернул край тагельмуста и опустился на усеянный подушками ковер.
– Да я знаю, – грустно улыбнулась она в ответ. – Знаешь кто был у меня в доме сегодня ночью?
Кадор покачал головой.
– Ваша правящая нойрин и ее любовник, что ходит стражем при караванах.
– И давно? – нахмурился Кадор.
– Как только его караван приходит – они тут же бегут ко мне. В этот раз особенно задержались.
– О чем говорили – знаешь?
Зэрмелис прикусила губу.
– Я вообще не подслушиваю...
Кадор выразительно посмотрел на жену ювелира.
– Но в этот раз, поскольку я все ждала, когда можно их будет выпроводить, да, я слышала кое-что из их бесед.
– И что же?
Зэрмелис замялась, припоминая, и произнесла:
– Ну, они что-то про Рух там... Нойрин Сванлауг говорила, что это их... как же? Дух Покровитель или что-то такое. В общем, она была далеко не грустна и даже сказала что-то про то, что Гарваны, возможно, смогут вернуть себе свои прежние способности. И даже на Север вернуться. Как-то так.
Кадор поднял брови.
– Теперь я не удивляюсь, почему Сванлауг хотела сперва отправить меня охранять Рух. И почему больше своей просьбы не повторила.
– Что ты ей сказал?
– Я сказал, что могу действовать только по прямому приказу Эмхира, поскольку я все еще его ученик.
– Зря, – Зэрмелис покачала головой.
– Тебе-то какая выгода? – удивился Кадор.
– Да пусть уже ваши правящие пропадут куда-нибудь. Я больше не верю в эту их справедливость...
Кадору показалось, что смуглое лицо Зэрмелис приобрело сероватый оттенок.
– Они казнили Фриви. А это было...никак нельзя. Хотя он, конечно, был виновен.
– Так где же несправедливость? – Кадор задумчиво покрутил в пальцах кисточку ближайшей подушки.
Зэрмелис тяжело вздохнула, собираясь с духом.
– Ты же чтишь Матерей Пустыни?
– Превыше всего на свете, – Кадор наклонил голову.
– Мою дочь забрали жрицы Мрок. В этом году Провидица в Гафастане и... но... в общем, – она понизила голос, – это дочь моя и Фриви. И его никак нельзя было казнить, раз уж он отец Провидицы. Но я не могла сказать, иначе бы плохо пришлось всей моей семье. А я все же не думаю, что Старшие Гарваны чтут Матерей Пустыни настолько, что пошли бы против собственных законов.
Она помолчала.
– Нельзя было его казнить.
– Не волнуйся, справедливость будет... Обещаю.
– Не надо ничего делать, Кадор.
Гарван промолчал. Он знал Зэрмелис давно: его мать была сводной сестрой Зэрмелис и женой Гарвана уинвольских кровей, который мнил себя чистокровным. Он был далек от Высоких Гарванов, но это не мешало ему быть столь же тщеславным. Он в итоге возненавидел свою жену за то, что та родила ему не белокожего сына: обвинив ее в измене, он даже довел это дело до Старших Гарванов, которые рассудили не в его пользу, объявив, что это его сын, а сам он нечистокровный. Это решение не сделало последующую жизнь Кадора и его матери легче. Вел отец Кадора себя очень жестоко, вспомнил о том, что был на далёком Фёне патриархат. Вскоре о происходящем узнали Старшие Гарваны и отправили неразумного отреченного служить в Афлетан, где он в первую же вылазку и погиб. Мать Кадора прожила не дольше, и в итоге он остался один. Из жалости или по воле случая, Эмхир взял Кадора в ученики. Но и тут Кадор не нашел ничего из того, что искал. Эмхир многому научил Кадора в обращении с оружием и прочих науках, что могли пригодиться на службе, но Кадор часто бывал среди Старших и Бессмертных, и видел, что в них все еще живо презрение не только к нечистокровным Гарванам и простым атгибан, но и к людям вообще. Теперь же, видя горе Зэрмелис, Кадор окончательно разочаровался в нойрах.
***
Песок летел из-под копыт аргамаков, в воздух густо понималась пыль. Сванлауг в такие моменты всегда вспоминала о том, как еще на Фёне, на своем могучем коне скакала по рыхлому снегу, и как влажные белые комья его разлетались во все стороны, и как храпел конь, проваливаясь глубоко. Когда Сванлауг не была отреченной, конные прогулки были ее любимым развлечением.
– Куда дальше? – спросила Сванлауг ехавшего рядом Орма.
С мундштука его аргамака капала пена.
Орм молча указал вперед.
– Не вижу там ни тени оазиса.
– Проедем дальше.
Но и дальше оазиса не было. Орм молча хмурился, Сванлауг вопросительно смотрела на спутника. Она знала, что Орм не мог ее обмануть.
Они пустили коней шагом, объехали указанное место кругом, но не нашли ничего, кроме полуразрушенных алтарей старых богов. Сванлауг разочарованно опустила голову.
– Странно, очень странно, – бормотал Орм. – Я точно помню... Не могло же мне все это привидеться.
– Я верю тебе, Орм. Быть может, Рух улетела? Вместе с нашей последней надеждой.
– Я вообще был удивлен тем, что Рух делает в песках. Пропитания ей в этих землях не так уж много. Близ человеческих оазисов она еще может что-то найти, но не здесь. И никто не жаловался на нее из близлежащих селений.
– Значит, это точно наш Дух-Покровитель, – произнесла Сванлауг, глядя вдаль.
Она спешилась и, ведя коня под уздцы, пошла к древнему святилищу. Таких в пустыне оставалось еще очень много. Они попадались тут и там, особенно на старых караванных путях, недалеко от колодцев и вымерших селений. Но многие колодцы давно высохли, пути были заброшены, да и прежних богов больше никто не вспоминал. Культ Девяти Матерей Пустыни вытеснил старую веру.
Сванлауг подошла к наполовину занесенному песком столбу, в котором было несколько овальных отверстий, и осторожно прикоснулась к шероховатому камню. Острый песок, вплетенный в ветер, давно стер с него все письмена. Те, что еще оставались, понять было невозможно, так как древнего языка никто не знал. Нойрин было интересно, каковы были эти прежние боги, почему их вытеснили Девять Матерей, и кто придет на смену им самим. Сквозь вырезанный в камне овал она посмотрела вдаль, и на горизонте увидела размытое очертание. С каждым мгновением оно, легко скользя по небу, стремительно приближалось.
– Рух, – произнес Орм.
Сванлауг отступила на несколько шагов и вскочила на коня. Орм тоже поднялся в седло, Рух все приближалась, ее огромные крылья закрыли солнце, уронив на пески густую тень. Конь Сванлауг испугался, но ей удалось успокоить его заклинанием.
– Уходим, – крикнул Орм, когда Рух, чьи могучие крылья гнали жаркий воздух и поднимали облака песка и пыли, казалось, собралась напасть на всадников.
Орм и Сванлауг горячили коней и успели отъехать далеко. Они услышали протяжный крик Рух, а, когда все стихло, поехали шагом.
– Неужели мы возвращаемся в Гафастан? – спросила Сванлауг.
Орм кивнул.
– Рух слишком опасна.
– Если она наш Дух-Покровитель, нас она не тронет.
– Я бы не стал рисковать.
– Орм, – Сванлауг не хотела сдаваться, – давай зайдем с другой стороны и хотя бы посмотрим.
Орм нехотя согласился.
Но на прежнем месте Рух они не нашли.
– Да что же это такое? – в сердцах воскликнула Сванлауг.
Орм неслышно усмехнулся и указал в другую сторону: высокие пальмы, едва тревожимые ветром, виднелись невдалеке.
– Оазис, – молвил Орм. – Я уверен, что тот самый.
Когда они оказались под сенью высоких пальм, Орм настороженно осмотрелся: оазис был тот же и так же сориентирован по сторонам света. В середине его звенел ручей, образовывавший глубокую запруду, в которой на этот раз было пусто. Не нашел он и слоновьего скелета в кустах; вместо него на самом краю оазиса, почти не скрытые редеющей травой, белели останки крупного ватусси.
Сванлауг бродила по зарослям, разглядывала цветы и словно что-то искала. Орм бросил на нее короткий взгляд, затем посмотрел в небо, чувствуя, как его наполняет прежняя легкость и сознание нескончаемой силы. Едва заметно улыбнувшись, он обратился в ворона и взмыл в воздух. Сванлауг, заметившая это, не сдержала восторженного возгласа. Орм на лету обратился человеком и очутился перед нойрин.
– Попробуй и ты, – сказал Орм, взяв Сванлауг за руку. – Если здесь наша сущность свободна, быть может, теперь она сохранится.
Сванлауг, чуть дрожа от волнения, развела руки в стороны и в следующее мгновение сменила человеческое обличие на птичье. Но стоило ей оказаться за пределами оазиса, как силы оставили ее, Суть сложила крылья, запуталась в прежних цепях, и нойрин упала на песок. Ни пера, ни мысли, ни чувства прежней Силы она не могла найти в себе. "Не сон ли это, не моя ли фантазия?" – подумала Сванлауг и обернулась. На ветке миндального дерева, что росло подле колючей акации, сидел ворон. Он выразительно посмотрел на нойрин, которая, понурив голову, побрела обратно.
– Орм, – сказала она обращенному, – это...
Но так и не нашла слов.
Орм слетел с дерева и приземлился снова человеком.
– Пойдем, – молвил он.
Сванлауг покорно проследовала за нойром, который привел ее к запруде. Сванлауг опустилась на колени и прикоснулась к воде. В травах запуталось большое пестрое перо. Сванлауг тут же вытащила его и показала Орму.
– Да, я знаю, видел. В прошлый раз здесь лежало какое-то существо, не человек, не Рух – в общем, я так и не знаю. Быть может, оно все еще здесь.
– Я не чувствую ничьего присутствия, – Сванлауг сдвинула брови.
– Если это Дух, он может по своей воле от нас скрыться, даже находясь... хотя бы прямо за нами.
Сванлауг резко обернулась, но никого не увидела. Орм рассмеялся.
– Слушай, Орм, – она невольно улыбнулась, но тяжелые мысли скоро погасили ее улыбку, – нам стоит, наверное, рассказать об этом кому-то еще.
Орм покачал головой.
– Подумай сам, что мы с этим оазисом? Ничто. Только здесь мы можем обращаться, но не можем ничего сделать. Какой смысл в этом? Здесь мы – нойры, не отреченные, но и не истинные, потому что вне оазиса мы снова в цепях. Рух улетит, пропадет рано или поздно, вне зависимости от того, Дух она или нет. Если же мы поведаем о том иным Воронам, Магам, – Гицуру и Мьядвейг, думаю, обязательно, – быть может, мы сможем найти способ вернуть себе наши прежние способности.
– Наверняка мы не ограничимся Старшими Воронами, – ответил Орм. – Потом придется сказать жрецам, потом еще кому-нибудь и вот – все уже все знают, а мы окружены презрением безродных смертных.
Сванлауг опустила голову и спрятала в рукав перо Рух.
***
Кадор шел по высокому коридору Этксе. Бронзовые светильники давали мало света. Бессмертным этого было достаточно, чтобы ориентироваться, а простые атгибан и смертные Гарваны в эту часть Сердца Гафастана заходили нечасто: в центральных комнатах жили в основном Бессмертные и особо отличившиеся Мастера, обыкновенно чистокровные, и лишь немногие ученики осмеливались тревожить их. Кадор там тоже бывал редко, потому, прежде чем ему удалось найти предназначенный для собраний Зал Пяти Углов, он успел заблудиться, невольно потревожить жен каких-то Гарванов, которые и подсказали ему, в какую сторону идти.
В Зале Пяти Углов не оказалось никого, кроме Эмхира. Он сидел за столом, на котором разложены были листы с прошениями и приказами. Большая стопка их, вероятно, уже просмотренных, находилась в опасной близости от догоравшей свечи, но Ворона это, казалось бы, не волновало.
Кадор негромко кашлянул и попросил разрешения войти. Эмхир коротко кивнул, даже не взглянув на ученика.
– Что-то случилось? – спросил Эмхир.
– Нет, – ответил Кадор.
Эмхир поднял на него глаза, затем заклинанием зажег висевшие вдоль стен масляные лампы, так что Зал, прежде казавшийся мрачным и неуютным, наполнился светом. Ворон молча указал Кадору на резной стул, стоявший у другого края стола.
– Раз так, – произнес Эмхир, – возьмешь тогда эти приказы, – он вытащил из-под стопки листов два скрепленных печатью свитка, – и передашь их начальнику Вестников. Завтра.
Кадор склонил голову. Хотя подобные поручения среди учеников считались весьма почетными, Кадор не любил их выполнять. Ему казалось, что такая работа унизительна для воина. Также он знал, что заниматься законами и прочей волокитой не любил и сам Эмхир, но ему в силу статуса приходилось это делать. К нему попадали далеко не все прошения: многие оседали еще где-то у вестников и тех Гарванов, которые их принимали первыми и решали, стоит ли доводить до сведения вышестоящих чинов.
Эмхир взял очередной пергамент, какое-то время скользил взглядом по строчкам, затем нахмурился и небрежно кинул его обратно на стол.
– Завтра зайдешь еще в квартал гончаров и скажешь, – Ворон посмотрел на подпись, значившуюся на пергаменте, – скажешь ул-Нареду, что если он еще раз пришлет прошение, написанное этой небрежной скорописью, то попадет не к озлобленным ростовщикам, а к пятнистым сыртланским собакам.
Кадор не удержал смешок и переспросил:
– Так и передать?
– Да, – Эмхир потушил почти догоревшую свечу, что стояла на столе. Ее свет полностью терялся в свете масляных ламп, потому был бесполезен. Тонкая струйка дыма взвилась над черным фитилем.
– И всё же, – после недолгой паузы произнес Эмхир, – зачем ты пришел?
– Я хотел бы знать историю отреченных.
Эмхир поднял брови:
– Как можно не знать? В Этксе ее равно преподают всем, безо всякой лжи, – он лукавил: Старшие Гарваны хорошо поработали над тем, что собирались рассказывать молодым отреченным и атгибан. Общую канву событий оставили, но многие детали изменили.
– Там мало. И очень сухо. Я хотел бы знать больше.
– Незачем. Все это осталось на Фёне, куда никому из нас никогда не вернуться.
– Но... Как же? – Кадор замялся. – Известно, например, что все нойры могли превращаться в птиц. Или это миф?
– Миф, по-твоему? – Эмхир внимательно посмотрел на Кадора. – Так подойди к любому Магу и скажи, что его способности – выдумка. Или приди в Обитель Вириде и прими ее Весть. Скажешь, запах снега – лишь иллюзия?
– Как пахнет снег знают только Старшие Гарваны, о Эмхир.
Ворон покачал головой.
– Все, что говорилось нами – все это было. Мы потому и отреченные, что не можем больше превращаться в птиц. Наша Суть заперта, и больше ей не пробудиться.
– А разве нельзя вернуть прежние способности? Суть заперта, как ты говоришь, о Эмхир, но не уничтожена.
Эмхир опустил голову.
– Может быть и можно. Но как – никто не знает. Да и зачем это нам теперь? Мы уже не те, что прежде, у нас новые порядки, новые земли. Теперь мы другой народ. Даже если бы мы смогли расколдовать Суть... Она же теперь есть далеко не у всех: у Старших и чистокровных она осталась, но у прочих, равно как и у атгибан, и иных смертных – ее нет. Нет запертой птицы. А то, чего нет, никак не вернуть. Пройдет еще несколько сотен лет, и чистокровных не останется вовсе. Так что, – Эмхир вздохнул, – действовать надо было раньше или хотя бы сейчас.
Эмхир помолчал.
– Хотя прошлое – всего лишь основа настоящего, жить им подобно смерти. В Этксе вы узнали ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы оказать минувшим векам должное почтение, но не более, ведь большего вам не надо. И никому не надо. Лишь Старшие сохранят всё, поскольку от памяти нам не избавиться.
– Я понял свою ошибку, о Эмхир, – Кадор склонил голову, стараясь, как прежде, ни о чем не думать, на случай если Эмхир читает его мысли.
– Тогда можешь идти, – произнес Ворон.
Кадор взял со стола вверенные ему свитки, поклонился Эмхиру и снова вышел в полутемный коридор. Легкая улыбка тронула губы атгибан: он уходил довольный, как хищник, настигший жертву. Эмхир, вопреки ожиданиям, рассказал достаточно и даже больше того, на что Кадор рассчитывал. Оставалось теперь только соблюдать осторожность, чтобы Старший Гарван случайно не прочел мысли, которые Кадор старался скрыть. Но тут он был уверен: навыки, которые он получил в Этксе, ему помогут.
Глава 12
Ветер поднимал пыль над волнами песка, так что казалось, будто над ними вьется золотистый дымок. Эмхир слышал, как позвякивают оправленные в серебро кисти, украшающие нагрудник его коня. Этот звон, хотя и неровный, лишенный выверенного ритма, успокаивал, и, вместе с мерным шагом аргамака, вводил в легкий транс. Ворон не чувствовал усталости, хотя понимал, что потратил немало сил: несколько дней он странствовал с хиитами. Они пожаловались Эмхиру на анамельянов, которые прежде напали на них и угнали в плен много женщин и детей. Поскольку все племена подчинялись Триаде, хииты решили, что Ворон из правящей Четверки сможет помочь. Вместе они отправились сначала к анамельянам, с которыми у Эмхира состоялся неприятный разговор, а после поехали к тэмээнам, чтобы выкупить хиитских пленников, проданных им анамельянами. По пути хииты показали Эмхиру алтари старых богов, рассказали про загадочный странствующий оазис и показали скалы, где в последний раз видели Рух. Только после того, как все пленники снова оказались среди своих, благодарные хииты отпустили Эмхира. Всю ночь он провел в дороге.
Очертания Гафастана вырисовывались все ярче, все гуще. Эмхир въехал в город через Западные ворота и направился к Гарван-Этксе минуя торговые кварталы и надеясь, что здесь его не потревожат. Вечерело, и почти все лавки были уже закрыты.
– Эмир Гарван! – знакомый голос окликнул Ворона.
Он обернулся на звук и увидел спешащего к нему приземистого человека с окладистой бородой. Белый плащ с золотой бахромой, накинутый поверх серо-голубой галабеи, смотрелся странно.
– Ул-Лаельм, – Эмхир холодно кивнул, глядя на купца. У него не было желания объяснять ему, что тот в который раз неправильно назвал его имя. Радовало только то, что ул-Лаельм был единственным, кто всякий раз допускал такую ошибку.
– О Высокий Гарван, – ул-Лаельм остановился у стремени и, переводя дыхание, тяжело поклонился, – такая честь для меня видеть тебя здесь! Не зайдешь ли взглянуть на товары? Гарваны давно не почитали нас своим вниманием.
Эмхир с сомнением взглянул на купца и произнес:
– Да мне ничего и не нужно, ул-Лаельм. Хотя... – ему на ум пришли слова Разды о каменной голове, выловленной из реки. – Тебе случайно не приносили рыбаки голову статуи?
Ул-Лаельм удивленно поднял брови.
– Не знаю. Может быть. Надо у Эльма спросить, если было такое – он должен знать.
Эмхир спешился.
– Тогда спрашивай.
Ул-Лаельм кликнул слугу, тот взял под уздцы аргамака Эмхира. Сам же Ворон прошел вслед за купцом в дом.
– Эльм! – позвал ул-Лаельм, когда они оказались в первой комнате.
К ним тут же выбежал юноша в полосатом халате, простом, но добротно скроенном. Юноша молча поклонился.
– К нам пожаловал Высокий Гарван Эмир, и он хочет узнать у тебя что-то. Я пока отойду.
Эмхир чуть сощурил глаза, недоверчиво глядя на удаляющегося ул-Лаельма.
– Чего желает Высокий Гарван? – не поднимая взгляда, спросил Эльм.
– Рыбаки не приносили тебе каменную голову?
– Как же, было такое. Могу показать.
Эльм провел Эмхира в соседнюю комнату, заставленную сундуками и столами, которые были заняты всевозможными товарами, очевидно, только выкупленными Эльмом или самим ул-Лаельмом, ожидавшие оценки и продажи. Эльм тяжело вздохнул и подошел к дальнему столу. Несколько минут он перекладывал какие-то отрезы ткани и свитки чистого пергамента, затем радостно всплеснул руками и позвал Эмхира.
– Она тяжелая, не думаю, что стоит ее отсюда доставать, – сказал Эльм и спешно добавил: – Благородный Гарван.
Эмхир не ответил. Каменная голова, сохранившая в тонких чертах речной ил, смотрела пустыми глазами. Ни время, ни воды Великой реки не смогли уничтожить тень уинвольской красоты, воссозданной неизвестным скульптором.
– Я куплю ее, – сказал Эмхир, тщетно стараясь ни о чем не думать: с головами, отделенными от тела, у него были нехорошие ассоциации.
Эльм с удивлением посмотрел на Гарвана, но ничего говорить не стал.
Эмхир же перевел взгляд на Эльма: нойру казалось, что этого юношу он не то уже где-то видел, не то видел кого-то, на него сильно похожего.
– Ул-Лаельм зовет тебя Эльмом. Это твое имя? – спросил Эмхир. – Не Хельм ли – настоящее?
Эльм дернул плечом и словно бы сник:
– Это не имеет значения, о Гарван. Моей семье было все равно.
Эмхир понимающе покачал головой.
В комнату вошел ул-Лаельм.
– Удалось найти?.. – спросил он с порога.
– Да, – сухо отозвался Эмхир. – Я куплю эту голову. Сколько просишь?
Ул-Лаельм замялся.
– Сколько может стоить этот кусок камня?.. – задумчиво, отделяя каждое слово, пробормотал ул-Лаельм. – Позволь подумать, Высокий Гарван.
Эмхир молча усмехался, видя работу мысли купца. Тот явно не ожидал выгодно продать находку рыбаков, если и вовсе не подумывал ее выкинуть. Но чтобы за такой ерундой к нему явился сам Эмхир – и присниться не могло. Теперь же ул-Лаельм судорожно соображал, прикидывая, какую цену назначить, чтобы не продешевить.
– А пускай будет двести суз, – возвестил купец.
Эмхир чуть приподнял брови, словно бы удивившись столь высокой цене, но торговаться не стал.
– Добавь к этому еще пятьдесят – и уложи во что-нибудь... подобающее.
– Но хороший сундук для такой головы не может стоить меньше сотни! – воскликнул ул-Лаельм.
– Тогда к двумстам добавь сто пятьдесят суз на сундук, – Эмхир лениво махнул рукой. – Завтра я пришлю человека, он передаст деньги. И скажет, куда и кому доставить.
– Как пожелаешь, Высокий Гарван, – ул-Лаельм поклонился, кусая губы оттого, что в этот вечер золота не увидит.
***
После исчезновения Крины в доме Разды почти ничего не изменилось: разве что на сестер легло больше домашних обязанностей, да и мать временами вздыхала, вопрошая Матерей Пустыни о судьбе своей дочери. Тебрину по-прежнему подозревала Разду в близости с Вороном, но сама Разда перестала обращать внимание на сестру, и, как прежде, жила своими чувствами. После разговора с Эмхиром из ее головы все никак не уходили мысли о том, что Амра, должно быть, набросила на них свою сеть, хотя Эмхир прямо не сказал, что видит именно ее. Осознание зарождающейся любви грело душу Разды, в груди ее трепетало тихое пламя, а единственным желанием было снова увидеть Гарвана.
К реке она несколько дней не ходила: Тебрину сама стала часто наведываться в город, а на Разду перекладывала свою работу. Разда не роптала.
В доме было душно. Разда взяла из большого кувшина зерно и вышла во двор, чтобы там на жерновах смолоть его в муку. У Тебрину это получалось куда лучше, но и в этот раз она была где-то в городе. Мать Разды рвала сэрэх, выросший возле дома, и приговаривала:
– Недобрая трава, негоже ей расти у домов наших. Нехорошо это.
Она стерла пот со лба, посмотрела в небо и пробормотала:
– О Эсгериу-Всезнающая, где сейчас моя Крина? Где мой Хельм? Так я совсем одна останусь...
Разда услышала слова матери и задумалась: «И правда, где же Хельм? Если он не придет, я уйду с Гарваном. Не все ли равно, кто приведет меня к тому, что назначено мне самой судьбой? Хельм, любимый брат, не услышишь моей песни, не увидишь золотых браслетов на моих запястьях, не прикоснешься к шелкам моих нарядов. Не увидишь меня – неужели тебе не печально от этого?»
Тяжело вздохнув, Разда насыпала зерно в отверстие верхнего жернова, и потянула его за рукоятку. Тяжелый камень со скрежетом сдвинулся с места, перемалывая зерна, которые мукой ссыпались на расстеленный внизу холст. Разда молчала, погруженная в свои вязкие мысли. Горечь и сладость сплеталась в них, заставляя то поджимать губы от печали, то бросать мечтательные взгляды в небо.
Когда, наконец, зерно было смолото, подошла Тави, собрала муку в глиняную миску и вернулась в дом. Разда, чувствуя, как ноет запястье, плечо и часть спины, побрела вслед за сестрой, надеясь на то, что ее никто не потревожит и она сможет прилечь и немного отдохнуть. Ближе к ночи она думала сходить к реке, чтобы скрасить извечное ожидание, снова окунуться в Дар Милостивых и телом прильнуть к еще не остывшему песку.
Стоило Разде прилечь, как все ее планы рассыпались в пыль: во дворе послышались голоса, и в комнату вошла взволнованная Тави.
– Там какие-то люди пришли, – руки Тави едва заметно дрожали. Она не до конца оправилась после встречи с Вестниками и все еще побаивалась чужаков.
Разда нехотя поднялась. Тем временем, люди уже вошли в дом и Разде даже не пришлось переступать порога комнаты, где они с Тави находились, чтобы их увидеть.
– Да не похожи они на Вестников. Рабочие или торговцы, – сказала Разда, чувствуя дыхание сестры возле своего плеча. – Странно. Зачем пришли они?
– Давай не пойдем? – сказала Тави. – Они без нас разберутся.
Она задернула занавеску, разделявшую две комнаты, так что ни ей, ни Разде теперь было не увидеть, что происходило.
Облегченно вздохнув, Тави опустилась на циновку и скрестила ноги. Разда прислушивалась, не отходя от занавески.
Наконец, послышались удаляющиеся шаги, и мать позвала Разду.
Посредине комнаты стоял сундук, украшенный железными пластинами и мольдскими узорами.
Мать пристально посмотрела на Разду: в её глазах смешались непонимание и укор.
– Пришли люди ул-Лаельма. Сказали, что Высокий Гарван велел тебе передать.
Разда подошла к сундуку. Он был не очень большим, но тяжелым. Едва заметно улыбаясь, Разда провела кончиками пальцев по замысловатой резьбе. Один из сплетавшихся узоров на языке Мольд был заверением в вечной любви, другой гласил: "прекрасный дар – прекраснейшей из смертных". Разда почувствовала, будто золотистый теплый свет, отзываясь радостным трепетом, разливается в ее груди, бархатисто обволакивая и поднимаясь вверх, к самым глазам.
Разда откинула крышку сундука. Перед взором южанки предстал тонкий слой сиреневого шелка; осторожно подняв его, она увидела желанную каменную голову, что покоилась еще на нескольких слоях такой же ткани.
Мать, все еще стоявшая возле Разды, негромко ахнула. Ведомая любопытством, Тави выглянула из-за плеча сестры.
– Это та голова, о которой ты говорила, да?
Разда рассеянно кивнула, не отрывая взгляда от идеального каменного лица и пустых белых глаз.
– Какой Гарван, а, главное, за что, тебя так одарил, а, Разда? – спросила мать.
Разда медленно перевела на нее взгляд и пожала плечами.
– Он... Передал мне Дар Великой Реки.
***
Послов обыкновенно принимали в главном зале Высокого Дома Вестников. Гарваны сохранили прежние традиции, и чужаков в Этксе не пускали. Так было и в этот раз: четверо послов от шаха Западного Царства стояли в центре скупо украшенного зала, ожидая правящего Гарвана и его приближенных.
