Текст книги "Пыль поднимается в небо (СИ)"

Автор книги: Tin-Ifsan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава 14

Много дней прошло с последней встречи Разды и Эмхира. Разда жила ожиданием, жила надеждой на то, что Высокий Гарван скоро появится на пороге родительского дома, чтобы навсегда забрать ее, избавив от прежнего скучного быта. Южанка печалилась, но, как и прежде, часами могла смотреть на голову уинвольской статуи.

Тави видела печаль сестры, но оттого чаще смеялась:

– Едва осьмица прошла, Разда, Гарван не может не прийти. Смотри, блюдо* еще у нас, и оно пустое.

– А если родители отправят его обратно?

Сестры сидели на крыше своего скромного дома. Рядом на небольшом плетеном ковре сушились персики.

Тави потянула носом воздух, глядя на разложенные на коврике фрукты, и произнесла:

– Не отправят. Вдруг Гарван разгневается? Они же боятся.

– Он не разгневается, – Разда опустила голову.

Тави пожала плечами. Разда и правда боялась, что родители не позволят Гарвану ее забрать. Несколько дней назад, собираясь ложиться спать, она случайно услышала их разговор.

– Каждый день боюсь, что он придет. Может, вернем ему блюдо? – говорила мать. – Вон, и сэрэх у дома вырос, не к добру все это.

– Брось, – отвечал отец, – то ты годами мечтаешь отдать Разду за кого побогаче и познатнее, то, когда к тебе приходит не кто-нибудь, а Старший Гарван, тут же передумываешь. Здесь о лучшем даже мечтать нельзя. Возблагодари Амру за то, что она так ловко сети накинула.

– Тише! Дочерям бы того не слышать, – прошипела мать. – Ну отдадим мы ее за Гарвана, нам-то что? Мы где были, там и останемся, немного почету сыщем. Да и подумай, она так и сгинет за стенами Этксе, мы ее не увидим, не услышим о ней никогда. А у нас и Крина пропала, и Хельма нет... того и гляди, останемся с тобой одни – и что делать будем, если всех детей так растеряем?

– Глупые слова говоришь, – отмахнулся отец. – Тебрину с нами останется точно, если так уж тебя это заботит. А с Гарваном породниться – о том мечтают все, а ты хочешь блюдо назад отправить.

– Не к добру, не к добру...

– Да что ты все заладила? Если в это время появится кто лучше Гарвана – так и быть, вернем подарок в Этксе. Но если нет, твои сетования я слушать не стану.

– Энсинне мне когда-то рассказывала, будто безродные жены Высоких Гарванов не выходят за стены Этксе, света белого не видят, и живут, как рабыни.

– Неправда все это. Любите вы всякие сказки сочинять, а потом в них верить, – проворчал отец.

Тогда Разду взволновали слова родителей, хотя она не особенно поверила в рассказ о рабстве в стенах Этксе. Пугало ее то, что мог найтись кто-то «лучше», а это мог оказаться человек незнатный и не Гарван вовсе.

«Нет, зазвенят когда-нибудь на моих запястьях золотые браслеты, – подумала Разда. – И не когда-нибудь, а скоро».

Ведомая этими мыслями, на следующий день Разда отправилась в Обитель Амры. Из дома она взяла несколько персиков и горсть пшеницы для приношения. Денег она не могла принести в Храм, но знала, что Матерям Пустыни важно, чтобы их чтили и чтобы их заветам следовали, и золото не манило тех, кому принадлежал весь существующий мир.

Только она перешагнула порог Обители, ей навстречу вышла жрица Амры – высокая тонкая усгибан, одетая в льняное платье, поверх которого был задрапирован оранжевый шелк. Жрица словно бы знала, что Разда придет. Она приняла из рук южанки принесенные ею зерно и персики и произнесла:

– Да прибудет с тобою благословение покровительницы нашей, Вдохновляющей, Окрыляющей, Милостивой**!

– Милостивая Амра ведет меня по своей дороге сейчас, – сказала Разда. – Но я не могу понять, длинна ли дорога, и куда она приведет?..

Жрица тепло улыбнулась Разде и произнесла:

– Доверься Амре, ее пути – что ветви на Древе, соки их и сладки, и горьки бывают, но плоды – всегда ценны.

Она прошла к алтарю, над которым возвышалась оплетенная цветами и расшитым льном статуя Амры, зажгла курения, разложила переданное Раздой приношение.

Разда опустила голову и мысленно, переплетая заученные молитвенные формулы с собственными желаниями, обратилась к Амре:

"О Амра, Милостивая, Вдохновляющая! В сети твои попадаются людские сердца, ты заставляешь душу трепетать, вливаешь в уста влюбленных стихи и песни, открываешь им красоту мира и прелесть чувства! Не оставь меня, о Милостивая Амра!  Где тот, кого я жду? Где тот на чьих плечах та же сеть, тобою сплетенная, что и на моих? Не звенят на моих запястьях золотые браслеты, не рвется из души моей песня, не обнимают меня шелковые одеяния... Если не придет ко мне он, не быть песне моей, и жизнь моя увянет, как цветок без воды. Милостивая Амра, твоей дороге верю, тебя о помощи прошу!"

И так без единой новой мысли стояла она и ждала, когда молитву закончит жрица. Сладко пахли курения, чей витой дымок тянулся вверх и рассеивался у отверстий в потолке. Оранжевый шелк, струившийся поверх льняного платья жрицы, казалось, источал едва различимое сияние. Наконец, жрица оторвала взгляд от лика Амры, опустила поднятые ладонями вверх руки и поклонилась богине.

Разда замерла, ожидая, что ей скажет жрица. Улыбнувшись ей все также тепло, она произнесла:

– Ты могла бы служить Амре, о ищущая***, твоя красота дороже всех драгоценностей Гафастана. Еще не потеряно время, и ты могла бы остаться в Обители и стать сестрою нашим жрицам.

Разда покачала головой:

– Амра касается сердца моего, но я не могу стать среди вас. Я верю, что Милостивая меня не покинет...

– Хорошо, – сказала жрица. – Амра никого не неволит. О тебе мне было сказано, что совсем скоро ты найдешь то, что ищешь и обретешь то, чего так жаждет твоя душа.

– Скоро?

– Очень. Смотри, чтобы темные цветы не распускались в твоей душе, чтобы напрасная горечь не травила тебя: ты не оставлена. Ты любима и будешь любима.

Она помолчала.

– Совсем скоро, я чувствую, тебе стоит вернуться сюда. Амра тебе благоволит. Как твое имя, о ищущая?

–  Я Разда, дочь ремесленника, – задумчиво проговорила южанка.

– Да расцветут в душе твоей цветы Амры, о Разда, – с улыбкой произнесла жрица и коснулась ее плеча.

***

В городе почти не говорили об убийстве писаря. Даже Рух, о которой пора было уже позабыть, по-прежнему всплывала в разговорах гафастанцев чаще, чем безродный писарь из Высокого Дома Вестников. Какое-то время обсуждали новость о том, что на главной площади палками был прилюдно бит дарга-сыртлан, и над псарнями вместо него поставили нового, к которому приставлен был как наблюдатель кто-то из Гарванов, что должен был отчитываться перед кем-то из Этксе каждый месяц. Говорили, что очень не понравилось правящему Гарвану, как тренировали пятнистых сыртланских собак...

Позже разнеслась по Гафастану весть: в город прибыли Старшие Гарваны из Афлетана и Нидвы. Их приняли в Этксе, и все в Гафастане было по-прежнему тихо, как если бы никто не приезжал.

Но в Этксе было неспокойно.

Орм стоял у не до конца закрытых дверей Зала Пяти Углов и слушал, о чем говорили Гицур, Эмхир и Фьёрлейв.

– ...мы узнали, – холодно произнес Гицур, – что в Гафастане нашли способ «выпустить птицу из клетки». И вы здесь скрываете это от нас, желая покинуть Пустыни и вернуться на Север. А прежде – возвыситься над всеми прочими, в ком еще жива прежняя суть.

– Разбудить птицу? – в голосе Эмхира Орм услышал удивление. – Невозможно. Кто вам такое сказал?

– Мы получили письмо, – бросила Фьёрлейв, – там достаточно подробно было написано, кто, зачем и почему...

– И кто же? – спросил Эмхир.

– То есть «почему», тебя не интересует? – хмыкнула Фьёрлейв.

Эмхир не ответил.

– Ты, Орм и Сванлауг – это ваш замысел. Другие Бессмертные и чистокровные с вами, – сказал Гицур.

– Странно, что ты веришь какому-то письму, Гицур, – произнес Эмхир. – В нем хотя бы рассказали, как вернуть прежние способности? Я был бы рад узнать, быть может, это и правда могло бы сработать.

– Рух – это наш Дух-покровитель, – процедила Фьёрлейв, – и тот, кто прикасается к ней, пробуждает свою прежнюю суть.

– Рух уже нет в Пустынях, – сказал Эмхир. – Я уверен, ей здесь нечего делать.

– А тэмээны так не думают, – ответила Фьёрлейв.

– Я бы хотел взглянуть на письмо.

– Зачем?

– Покажи Эмхиру письмо, – произнес Гицур.

Орм осторожно заглянул в зал. Фьёрлейв вытащила из рукава свернутый пергамент и протянула его Эмхиру. Тот взял его, попутно бросив на Фьёрлейв холодный взгляд, затем развернул свиток и стал читать. Ничто не дрогнуло в его лице, пока он скользил глазами по строкам.

– Не понимаю, что заставило вас поверить в эту ложь, – Эмхир с сомнением посмотрел сперва на Гицура, затем на Фьёрлейв. – Здесь обвиняют меня, Орма и Сванлауг. Других имен отчего-то нет. Каким образом можно вернуть то, что отняла Гьяфлауг – неясно. Где Рух – не указано. Написано только, что мы хотим здесь власти, а потом выведено, что собираемся на Север.

– Более чем логично, – Орм увидел, как Фьёрлейв гордо вскинула голову.

Эмхир, тем временем, повертел свиток в руках, и пригляделся к срезу.

– Власть здесь или все же Север? – спросил Эмхир, опуская пергамент. – Власть над всей Триадой? Заманчиво, но не настолько. Если верить этому письму, мы уже получили обратно, что хотели. Так что вы опоздали.

Фьёрлейв отступила на шаг.

– Так это правда? – Гицур нахмурился.

Эмхир на несколько мгновений закрыл глаза и затем произнес:

– Посмотрите, вы же чувствуете, знаете, умеете видеть душу, умеете видеть, заперта ли птица. У нас не отняли способность Видеть, наш Дар все еще с нами – или вы утратили его? Если нет, то смотрите, я перед вами.

– Я не верю тебе, – сказала Фьёрлейв. – Если вы еще не вернули Птичью Суть, то это не значит, что не знаете, как это сделать.

Эмхир покачал головой.

– Пусть Орм и Сванлауг придут, – сказал Гицур.

– Ну, – с губ Фьёрлейв слетел сухой смешок, – Орм за дверью. А вот где наша славная Сванлауг?..

Орму показалось, будто его облили ледяной водой: все это время Маги знали, что он за ними наблюдает. Он наивно надеялся, что ему, Бессмертному Ворону, отточившему свои навыки за долгие годы, удастся остаться незамеченным. В который раз в голове промелькнули мысли о том, сколь бесполезно его бессмертие, которое принесло ему куда больше горя, чем радости... Не таясь более, он вошел в Зал.

– Как хорошо, что ты здесь! – воскликнула Фьёрлейв. Губы ее кривились в хищной улыбке.

Гицур холодно кивнул Орму. Тот встал рядом с Эмхиром, который тут же передал ему письмо.

– Нет смысла пытаться выпустить птицу из клетки, – сказал Эмхир. – Она крепко заперта. Даже если бы можно было это сделать, только мы, Бессмертные, да и некоторые чистокровные могли бы вернуть утраченное. Зачем нам это? Мы теперь равны своему народу. А насчет Севера... Мы столько отдали Триаде, что несправедливо будет бросать наши города и возвращаться туда, где нас не ждут.

– Я понимаю, – сказал Гицур. – Даже если и так, быть может, если вы нашли способ, то просто им не воспользовались? Быть может, стоит нам коснуться Рух, как все вернется?

Орм, тем временем, дочитал письмо. Написано оно было красивой и разборчивой афлетанской вязью, которой учили в писарских школах. На срезе пергамента, у самого угла, он заметил совсем небольшое бурое пятнышко. И все стало ему понятно, кроме того, кто захотел очернить гафастанских Гарванов.

– Искать Рух в пустыне – долго. Вряд ли она там, – произнес Эмхир.

– Нет, мы должны увидеть Рух! – воскликнула Фьёрлейв. – Я должна к ней прикоснуться! Седлайте коней, собирайте наших всадников, сейчас!

– Иди, собирай, Фьёрлейв, – сказал Гицур.

Фьёрлейв сверкнула глазами и выскочила из Зала.

– Мы знаем, где Рух, – спокойно сказал Гицур. – Найдите Сванлауг. Можете взять с собой еще доверенных людей, поедете с нами.

Он вышел вслед за Фьёрлейв.

Эмхир опустил голову.

– Не понимаю, что это, зачем это сделано, кем? – сказал он.

– Писал наш убитый писарь. Вот и пятно. Это, может быть и грязь, конечно, но больше некому. Неудивительно, что его убили.

– Да, я слышал твои мысли, – Эмхир вздохнул. – Не знаю, слышали ли Гицур и Фьёрлейв. Я сомневаюсь, что Фьёрлейв вообще что-то видит, слышит и понимает, кроме собственных желаний. А вот на Гицура еще есть надежда.

***

При Этксе седлали коней. Три десятка Гарванов из Гафастана и Нидвы шумно переговаривались, конюхи и атгибан сновали между воинами, аргамаки били копытами и вскидывали благородные головы. Фьёрлейв, ведя в поводу свою караковую кобылу, отыскала среди Гарванов Сванлауг. Та стояла одна, потупив взор.

– Ну, славная Сванлауг, что ты мне скажешь? – Фьёрлейв хищно улыбалась. – Хочу видеть, как ты обратишься. У вас же получилось вернуть...

– Это ложь, – негромко отозвалась Сванлауг.

– А я вижу, ты о чем-то таком думаешь, думаешь ведь?

– О птице Рух, – холодно бросила она.

– Хорошо вы придумали, а? – сказала Фьёрлейв. – Я все думаю, зачем ты сидишь под крылом Эмхира? Что же он тебе еще не нашел четвертого города?

Сванлауг удивленно посмотрела на Фьёрлейв.

– Зачем тебе вообще быть в Четверке? Ты прекрасно бы устроилась и так. Эмхир тебя всегда выгораживает, что же? Как тебе удалось, какими чарами ты его околдовала?.. Или...

– Это в твоем городе царит порок, – Сванлауг отпрянула в негодовании, – и ты все видишь в его цветах.

Конюх подвел к Сванлауг ее тонконого аргамака.

– Уйди, Фьёрлейв. Нам с тобой не по пути. Возвращайся в Афлетан. Жаль мне твой город.

Далеко, у края площади, Гицур поднялся в седло. Послышалась команда строиться.

– А мне тебя... жаль, – ядовито усмехнулась Фьёрлейв, но Сванлауг уже не смотрела на нее.

Хорошо запомнилась Сванлауг долгая скачка по пустыне. Впереди всех ехал Гицур и проводник из тэмээнов, в воздух поднимались песок и пыль, пламя солнца постепенно загустевало, скользя по небу. Когда Гарваны были уже недалеко от места, где обреталась Рух (Сванлауг не узнавала его), проводник что-то сказал Гицуру, и затем последовала новая команда: всадники перешли на шаг и растянули ряды, так что теперь ехали одной тонкой цепью. А потом они увидели бьющую крыльями Рух и каких-то людей около нее. Несколько конников беспрестанно скакали вокруг птицы, пытаясь ее отвлечь, пешие воины кидали в нее копья, стараясь попасть Рух в глаз, поскольку по-другому причинить ей вред не получалось. Рух била крыльями, но взлететь отчего-то не могла.

Гарваны замерли на вершине бархана, наблюдая. Гицур молчал, а тэмээн-проводник ему что-то быстро объяснял, указывая куда-то в сторону. Сванлауг беспокойным взглядом окинула всадников, которые были подле нее: Орм и Эмхир, очевидно, находились в центре ряда, а ей же случилось оказаться на фланге, далеко от них. Нойрин почувствовала себя покинутой, но не это волновало ее: что-то не так был с птицей Рух. Приглядевшись, Сванлауг разглядела, что Рух запуталась в огромной сети, которую никак не могла порвать. И, чем больше она сопротивлялась, чем сильнее била темно-коричневыми крыльями, тем сильнее запутывалась. Клюв ее, тем не менее, все еще оставался опасным оружием: Рух чуть было не выбила из седла слишком близко подъехавшего всадника. Конь его шарахнулся в сторону и повалился на песок, придавив седока.

На копье одного из воинов Сванлауг заметила красное знамя Западного Царства. Руки ее задрожали от негодования, промедление Гицура и остальных казалось невыносимым. Рух издала протяжный вопль и еще раз сильно дернулась. На песок полилась кровь. Кто-то из Гарванов поднял коня на дыбы, но Гицур дал знак стоять.

Сванлауг не могла больше смотреть на происходящее: сердце болезненно сжималось, дрожь прекратилась, осев напряжением в мышцах. Люди шаха отнимали у нойров последнюю надежду, покушаясь на их Духа-Покровителя. Нойрин понимала, что, если им не удастся его спасти, духи Севера, приславшие Рух, отвернутся от них навсегда. Исполненная решимости, она высоко подняла руку с шамширом, рукав соскользнул к локтю, и знаки Четверки, обозначенные на наруче, ярко вспыхнули на солнце. Сванлауг послала коня вниз, под уклон, и за ней, преодолевая сомнения, потянулись и другие воины. Гицур ничего не мог сделать.

Как Гарваны расправлялись с людьми шаха, Сванлауг помнила смутно: мелькание конников, темные одежды Гарванов, облака пыли из-под крыльев Рух...

– Пощадите! Пощадите! – умолял раненный воин.

Его мольбы прервал короткий взмах окровавленного шамшира Фьёрлейв.

– Незачем, – бросила она.

Песок возле Рух был потемнел от крови. Птица не шевелилась. Сванлауг подошла ближе и опустилась на колени, уронив шамшир. Она протянула дрожащую руку и коснулась клюва Рух. Больше не было надежды: птица погибла, кровь ее была выпита песком, душа вернулась к духам, ее приславшим.

– Теперь ничего нет, – прошептала Сванлауг, – прости... простите нас, о Духи Севера...

Окутанные пылью, вернулись несколько конников из числа Гарванов, которые преследовали оставшихся в живых людей шаха.

– Двое ушли, – сказал один из них.

Никто не стал отвечать. Гицур лишь кивнул. Эмхир молча стоял подле него, разглядывая Рух и временами скользя взглядом по Гарванам и убитым людям шаха. Он видел, как Сванлауг подняла голову к небу, словно в молитве, и долго так сидела, пока Гарваны ловили коней и проверяли, не осталось ли в живых еще кого-то из воинов. Потом Маги подняли песок и укрыли им мертвую птицу, а воинов шаха, по настоянию Сванлауг и Фьёрлейв, которые впервые сошлись во мнениях, оставили лежать открытыми для стервятников.

Они вернулись в Этксе. Снова в Зале Пяти Углов собралась правящая Четверка. Орм тоже был с ними. Настроение поменялось: гнев улегся, черные огни его потухли, сменившись тихим тлением печали и глубокой задумчивости.

– Вы добились, чего хотели, – слабым голосом произнесла Сванлауг. – Если мы и могли бы за счет Рух вернуть к жизни нашу Птичью Суть, то теперь нам того не узнать.

– Значит, на то воля Эсгериу, – сказал Гицур.

– Как мы могли так упустить?.. – в вялом негодовании воскликнула Фьёрлейв.

Эмхир сидел молча, скрестив руки на груди, и разглядывал присутствующих.

– На Север нам пути нет. Теперь мы полностью под властью Девяти.

– Нам теперь не все ли равно? – сказал Гицур.

Двери тихо распахнулись, и в Зал вошли жены Гарванов, бывших при Этксе. Они принесли на подносе, усыпанном мелко поломанными ветками сэрэха, Скорбную чашу. Над ней едва заметно вился пар, и в его угасающем тепле чувствовался отзвук гвоздики. Гицур нехотя поднялся со своего места, взял чашу, отпил немного и передал ее Фьёрлейв. Чаша пошла по кругу, пока снова не была возвращена на поднос, который унесли жены Гарванов, так же тихо затворив за собой двери.

– Только по Триаде траур не объявляйте, – произнес Эмхир. – Люди не поймут.

– Разумеется, – отозвался Гицур, тяжело вздохнув.

Он казался постаревшим, черты его словно потемнели и обозначились резче. Но сильно подавленным он не был: смерть Рух принесла ему облегчение, хотя он старался этого не показывать.

– Так все же правдой было то, что написали нам про птицу Рух? – спросил он.

Орм пристально посмотрел на Сванлауг. Нойрин чуть пожала плечами и отвернулась.

– В письме, конечно, ложь, – сказал Орм, – но отчасти оно верно.

И он рассказал про странствующий оазис, Рух и краткие превращения, которые испытали они со Сванлауг.

– И речи не было о том, чтобы захватить власть, – подвел итог Орм. – Мы никому не рассказали, потому что знали, что нас неправильно поймут. Даже Эмхир не знал. Но автор письма каким-то образом разведал.

Сванлауг прерывисто вздохнула: змеею в ее душу заползало подозрение о том, что это Лиггар написал письмо, поскольку кроме него никто не мог знать правды о Рух. И он же, как выходило, убил писаря. Одно только не сходилось в этом выводе: когда убили писаря, Лиггара уже несколько дней как не было в городе.

– Если нас хотели рассорить, – произнес Гицур, – то добились результата ровно противоположного.

Сванлауг с сомнением взглянула на Гицура, но говорить ничего не стала.

– Будем жечь сэрэх и просить прощения у Девяти, – сказал Эмхир.

– Нашей вины тут нет, – возразил Гицур.

Эмхир поднял брови:

– Если бы не Сванлауг, мы бы так и смотрели, как охотники шаха убивают птицу.

– Они ведь к нам приезжали, – произнес Орм, – просили, чтобы мы ее поймали. Мы не дали разрешения.

– Вот, кстати, теперь нам только остается ждать, что скажет шах, когда узнает о том, что случилось, – Эмхир покачал головой.

– Так они же действовали в наших землях без разрешения, – сказала Фьёрлейв. – Да и вообще, может быть, это Рух убила их, а не мы.

– Может быть, – протянул Эмхир.

В душе его царило хрупкое спокойствие. Он понимал, что Рух могла вернуть им то, что они, отреченные, давно утратили, но он не желал этого так сильно, чтобы это искать и печалиться, узнав о смерти птицы. Она ему ничего не дала, потому он ничего не потерял, в отличие от Орма и Сванлауг, которые на несколько счастливых мгновений смогли почувствовать себя не отреченными, но полноправными нойрами. Единственно, чуть тревожило Эмхира то, что Рух могла быть их Духом-покровителем. Доказательств этого он не увидел, покинутым Духами Севера себя не почувствовал: ничего не изменилось, по крайней мере, за прошедшие часы. Хотя смутные сомнения оставались.

«Бесполезно бороться с судьбой.  Кроме горестей, Рух ничего бы нам не принесла», – думал Эмхир, глядя на грустную Сванлауг.

_____

* Свадебный обряд предполагал предварительно прислать подарок – по древнему обычаю – блюдо, любое, в зависимости от социального положения жениха. Если он по каким бы то ни было причинам раздумывал брать в жены указанную девушку, он должен был прислать деньги или что-то еще: «наполнить блюдо». Если родители невесты на его предложение изначально хотели ответить отказом, они могли либо сразу не принять дар, либо отослать блюдо обратно. Об этом подробнее писал виконт Ллара ир Фрисх.

** Милостивыми называли только Мейшет, Вириде и Амру.

*** (о ищущая/ищущий) – так обращались ко всем, кто приходил в Храм.