Текст книги "Когда листья станут золотыми (СИ)"

Автор книги: Течение западных ветров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Где был однажды свет,

Теперь спустилась тьма;

Где была однажды любовь,

Её больше нет,

Не говори «До свидания»,

Не говори «Я не пытался».

Алиса присела на стул у кровати.

– Как ты? – спросила она. Молодой человек, не глядя на нее, ответил:

– Нормально.

Он даже головы не повернул в ее сторону, когда она вошла. Что уж там Виталий навоображал…

– Я говорила с твоим врачом. Как спалось?

– Нормально.

– Некоторые сны цветные видят…

– Я ничего не видел.

Алиса слегка передвинула стул.

– Может, ты хочешь узнать что-нибудь… ну, об этом времени.

– Я в курсе, что это невозможно.

Ему, что же, успели рассказать, что его отправят назад? Уточнять Алиса не стала.

– Или о прошлом.

– О нем я знаю получше тебя.

Грубовато, но верно.

– О твоих, то есть наших, одноклассниках. Интересно?

– Нет.

– Жаль. А они тобой интересовались, Юлька, например. Она даже мне писала.

Коля рассмеялся коротким отрывистым смехом:

– Могу себе представить, что там говорилось, – потом уже другим тоном добавил:

– Постой, а как это она тебе могла писать? Ну, ты ей, это я еще понимаю.

– А говорил, неинтересно! Как раз это и понятно, а вот как я ей, это наоборот сложновато. Но я выкручивалась. Просила знакомых.

– А она что же, тоже просила знакомых?

– Нет, конечно. Но сколько есть мест, которые ничуть не изменились. Знаешь, даже в Виргинии был дуб, в котором оставляли записки еще до войны Севера и Юга. Они сохранились до сих пор, не полностью, но не совсем в труху превратились.

– Она ездила до этого дуба? – нотка любопытства из его голоса исчезла.

– Нет, конечно, в других местах оставляла, прятала в пакет, чтобы не истлела бумага. Но это только первые несколько раз, потом уже новые технологии выручали.

Коля не ответил. Молча глядел в окно, хотя летнее солнце, наверное, беспощадно слепило глаза.

– Занавеску опустить?

– Не надо.

– Я все-таки опущу, уж очень жарко, – Алиса прошла к стене, дотронулась до выключателя. На окно скользнуло покрытие – оно не закрывало обзора, лишь бьющий в глаза свет потускнел. – Так лучше?

– Нормально.

Но ведь только что он был таким же, как раньше! Прикидывается, что ему все равно? Не до конца проснулся? Или просто стыдно, обидно за свою жизнь, что она обо всем узнала?

– А Юля, кстати, за тебя переживала. Даже в письме просила меня помочь.

Тут Алиса слегка преувеличила. Юлька тогда писала лишь: «Я была в шоке, увидев его в таком состоянии. Боюсь, даже ты ничего бы не смогла сделать». Это можно было понять как намек, хотя, скорее всего, ничего такого Юлька в виду не имела.

– Сколько я здесь пробуду? – ее слова Коля просто проигнорировал.

– Здесь, в палате, еще несколько дней, а потом что-нибудь придумаем.

– Нет, не в палате. Когда я вернусь назад?

Алиса вдруг подумала, что внешне он все-таки очень изменился, и дело было даже не в возрасте. Не в вытянувшихся и загрубевших чертах, не в слегка оплывших веках и слабом шраме от ожога на левом виске. Но это действительно было лицо гостя из другого мира, мира танков на Красной площади и обнаглевшей от безнаказанности преступности, мира строящихся с нуля по непонятным законам экономики и политики, мира стремительно рвущейся на дыбы инфляции, задыхающихся от смога городов и вымирающих деревень, мира безработицы и коррупции. Казалось и странным, и в то же время естественным, что он по доброй воле желает вернуться туда.

– Коля, ты мог бы попасть обратно хоть завтра. Но я хочу быть уверена, что ты не… не вернешься к прежнему образу жизни.

– А это мое дело и моя жизнь.

Алиса решила пока не обращать на подобные выпады внимания.

– Ведь в Богородицкое ты вернуться не можешь. Тебе надо будет устроиться где-то. Кстати, какая профессия тебя интересует?

– Не знаю.

– Но чем-то же ты занимался?

– Бутылки собирал, – в голосе звучала издевка.

– Слушай, не наговаривай на себя! Я знаю, ты грузчиком работал.

– А если все лучше меня знаешь, зачем спрашиваешь?

– Ну хорошо. А жить где бы ты хотел?

– В Москве бомжей много, одним больше, одним меньше.

– Чего ты тогда назад-то рвешься?

– А чего здесь ловить, у вас даже сигарет нету.

– Не надо. Ты себя ведешь хуже непонятливого ребенка. Я же только хорошего тебе хочу.

– Так, как ты сейчас, именно с детьми и разговаривают.

Герасимов, наконец, повернулся к ней и сел.

– А тот мальчик умер. Не вчера, а много лет назад. Перед тобой другой человек, который не стоит твоих усилий.

– Откуда ты знаешь, стоит или не стоит, ты же не пробовал начать все сначала, – тихо ответила Алиса.

– Откуда ты знаешь, пробовал или нет. Это бесполезно.

Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза. Коля отвел взгляд первым.

– Спасибо тебе, конечно. Но лучше оставить все, как есть. Не знаю, чего ты про меня выяснила, сразу скажу, что все худшее правда. Конченый алкаш, который валяется под забором, и нечего со мной возиться.

– Это тебе так кажется. Иногда, чтобы всплыть на поверхность, надо оттолкнуться от дна. Сам говоришь, кашель уже пропал. Ты поймешь, как это замечательно – быть здоровым. Ты побудешь здесь, я тебе покажу, какой стала жизнь за эти годы. Понимаешь, если бы от меня зависело, ты бы остался тут навсегда. К сожалению, нельзя…

– К счастью.

– Но почему?

– А что непонятного? Я тут чужой, да и мне в этом мире неуютно.

– Для нас нет чужих. Понимаешь – нет. Ну как мне тебя убедить?

– В чем?

Действительно – в чем…

– В том, что жить стоит.

– А я не знаю, что ли? Бывает, с утра и вправду жизнь не мила – но только до опохмела.

И снова она не нашлась, как ответить, и снова он не выдержал ее взгляда и отвернулся.

– Не смотри на меня так… Просто никто не любит, когда залезают в душу.

– А я разве залезаю?

– Ну ты – нет… Но обычно без промывки мозгов не обходится.

Кулон на шее Алисы ожил. Она охнула, вспомнив, что последний раз настраивала его на расстояние в один километр. Но ведь Пашка теперь должен быть куда дальше.

– Слушай, мне позвонить надо… Не возражаешь?

Кажется, такие раньше были нормы этикета? Герасимов молча кивнул.

Алиса быстро набрала Пашкин номер. Тот откликнулся почти сразу:

– Паш, что, изобрели новый сверхскоростной двигатель, а я ничего не знаю?

– Чего это ты так решила? Потому что я слишком быстро вернулся?

– Да, я не ожидала, – Алиса вывела проекцию с браслета на стену. Пусть Коля не думает, что от него что-то скрывают. Но тот лишь без малейшей заинтересованности глянул на изображение незнакомого вихрастого темноволосого парня и отвернулся.

– Нас неожиданно распустили. Всех, так что не надо шуточек, что в Центре поняли, будто от меня вреда будет больше. Всех развернули на сто восемьдесят градусов и придали ускорение до родного дома. Вот и решил тебя навестить. Подумал, что ты в больнице, ведь в Космозо тебя нет.

– Ну, давай сюда. Заодно я тебя и с Колей познакомлю. Он, наверное, еще по видеосвязи общаться не привык. Правда? – она обернулась к Герасимову. Молодой человек лишь хмыкнул, что можно было перевести и как «да», и как «нет», и как «мне все равно».

Алиса отключила браслет.

– Я его встречу внизу, хорошо? – она уже почти дошла до двери, когда услышала вполне себе равнодушно прозвучавший вопрос:

– Что за хмырь?

– Что? – значение незнакомого слова уже всплывало откуда-то из подсознания, причем догадку дала не память – интуиция. Но тут Коля все тем же тоном произнес:

– Ну хорошо, тогда что за кадр?

– Ах, это! – Алиса вздохнула с облегчением. – Это не кадр, это проекция. Ну, как в кинотеатрах. Я думала, ты браслетом больше заинтересуешься.

– Чего тут интересного? Сотовый. В Москве такие есть. То есть были.

– Ну, не сотовый, хотя принцип похож. Там другая длина волн, их назвали видеоволнами, а связь – видеосвязью.

– Вообще-то я не то имел в виду. Ну хорошо, а что за ерунда пищала у тебя на шее?

– Это? – Алиса дотронулась до кулона. – Мода у нас такая была, лет пять назад. Самые близкие друзья делали друг для дружки такие реагирующие датчики. Просто приятное развлечение, ну как у вас девчонки календарики собирали. А с Пашкой мы с первого класса за одной партой, он мой самый хороший друг. Кстати, он тебя из огня и вытащил.

– Я не просил.

– Зато я попросила.

– И зря. Ладно, иди, встречай.

Она вышла за дверь и почти сразу уперлась в белый халат.

– Здравствуйте, Алиса Игоревна, – Гельцер-старший был безукоризненно вежлив.

– Здравствуйте. Вы, что же, и домой никогда не ходите? – меньше всего Алисе сейчас хотелось видеть именно профессора. Видимо, по ее тону он догадался.

– А вы расстроены. Не раскаиваетесь ли, что затеяли это?

– Что затеяла? – возмущенно вскричала Алиса, но, вспомнив, что ее голос можно услышать из-за двери, заговорила тише. – Затеять – это вы про человеческую жизнь? Интересные рассуждения для врача.

– Что вы, я же клятву Гиппократа давал. Я не о жизни, а о том, что вам не удастся сделать его таким, каким вы хотите его видеть. Тело я вылечу. Душу… Это богословский термин, а я атеист.

– Рано вы судите. Это только начало.

– Это действительно только начало, но в другом смысле.

– Простите, мне сейчас некогда. – Алиса быстро прошла дальше по коридору. У медицинского поста она оглянулась – профессор скрылся за углом.

Алиса остановилась за тонкой матовой перегородкой. Если уж совершенно посторонний человек заметил, как она расстроена, то что же скажет Пашка? Правильно она выскочила его предупредить, но вот как подобрать нужные слова? Он ведь точно обидится, не за себя, конечно, – за нее. Посчитает такое поведение спасенного черной неблагодарностью. Надо, наверное, послушать совета Ричарда, посоветоваться с психологом. При больнице он должен быть.

Кто-то прошел по коридору и остановился рядом с постом медсестры.

– Здрасьте, скажите, а у вас таблеточек тех нет? – Алиса ушам не поверила, когда услышала знакомый голос. Она выглянула из своего укрытия. Коля стоял к ней спиной, и лица его она не видела. Зато хорошо разглядела полные удивления глаза молоденькой медсестры – к той явно никто еще не обращался с такой странной просьбой за всю ее недолгую профессиональную деятельность.

– Каких таблеточек? Вам же сегодня ничего не назначали.

– Да снотворное. Понимаете, я уснуть не могу. Ну будьте человеком, а?

– Но у вас же только закончилось действие предыдущей! Вы же не хотите жизнь проспать? Да и для здоровья это не очень…

– Так это мое здоровье. Пожалуйста, что вам стоит?

Алиса шагнула к медицинскому посту.

– Да ты что с собой собираешься сделать? – закричала она. – Ты что, угробить себя хочешь?

Он развернулся. На лице не было ни смущения, ни неловкости, ни даже вызова. Спокойно ответил:

– Это мое дело, – и прошел по коридору к своей палате.

– Странный парень, – медсестра перевела взгляд с пациента на Алису. – Вам помочь?

– Спасибо, я сама как-нибудь…

А ведь он не мог ее видеть за стеной, подумала Алиса. И, значит, не играл на публику, а действительно желал лишь одного – проспать ее визит, а, может, и все время пребывания в будущем. От этой мысли она приободрилась – что бы с ним не случилось за эти двенадцать лет, лицемером он, по крайней мере, точно не стал.

========== 10. ==========

Я не очень-то ему доверяю. В нем еще очень много от Вонючки, то есть от Горлума, я хотел сказать, и, по-моему, Вонючка становится все сильнее.

– Я тебе честно говорю, Паш, – Алиса остановилась у подоконника. – Не стоит сейчас тебе с ним знакомиться.

– Ох, Алис, с чего бы это ты так резко передумала? – Пашка проводил взглядом летевшую мимо окна пеночку. – А красиво тут у них, да? – сказал он невпопад.

– Красиво… Понимаешь, не обрадуется он визитерам.

– Почему? – ничего, кроме самого искреннего недоумения не было на лице Павла. – Человек в чужом мире, а ты его одного оставляешь.

– Иногда нужно и одиночество. Просто подумать о жизни, и чтобы никто не досаждал.

– О, господи, что за философия? Алис, я тебя просто не узнаю. Ты еще позавчера была такой деятельной, а сейчас в непонятках. Да всего десять минут назад ты нас познакомить хотела, а тут вдруг так поменять свое решение. Почему?

Она закусила губу. А то случилось, что, оказывается, можно искусственную кому предпочесть нашему с тобой обществу. И кто знает, почему. От шока? От досады? От стыда?

– Паш, будь другом, послушайся меня на этот раз. Давай я Николая предупрежу, что мы придем как-нибудь еще.

– Да что случилось-то? Ты же сама расписывала, что это был отличный, храбрый парень. А теперь будто стесняешься такого знакомца. Я уж грешным делом подумал… Ну, – Пашка отвел взгляд в сторону и слегка покраснел, – может, он там ухаживать за тобой пробовал…

– Нет, Паш, по-моему, это с тобой что-то случилось! Тебе ничего тяжелого не падало на голову последние десять минут? Если нет, то сейчас упадет!

– Ну, ты так уж близко к сердцу не принимай, – Пашка заулыбался, показывая, что конфликт исчерпан, – а то я решу, что оказался прав.

– Ладно, проехали. Идем? – Алиса кивнула в сторону выхода.

– Хорошо, – Пашка неожиданно легко согласился, но, сделав несколько шагов, остановился. – Алиса, а может, зайдем все-таки?

– О-ох, ну только чтобы ты ничего себе не воображал, – Алиса подошла к палате и отворила дверь с чувством человека, запускающего в посудную лавку средних размеров слона.

Павел по-хозяйски прошелся по палате. К окну и обратно к двери.

– Ну, привет, – он остановился напротив кровати. Герасимов только слегка скосил на посетителя глаза и отвернулся в сторону. Но Пашку такой демонстрацией с прямого пути было не сбить. Он подошел ближе и широким жестом протянул руку:

– Будем знакомы, меня Павел зовут.

Алиса шагнула вперед, быстро перехватила вежливого визитера за ладонь – нельзя, чтобы Пашкина рука повисла в воздухе, на отказ от приветствия он точно обидится. Пашка глянул удивленно, ладонь не отнял. Несколько секунд они простояли рука об руку – не дать не взять жених и невеста из благородного семейства, испрашивающие у старого лорда позволения на брак. Затем Пашка решил продолжить разговор, который грозил превратиться в монолог.

– Ты сегодня-то как? Нормально? Лицо, я гляжу, как новенькое, а то тогда я видел, что ты в пол уткнулся, а он же деревянный, дымился уже. От такого жара и мертвый подскочит. При тогдашней медицине ходить бы до конца жизни Франкенштейном, – тут он слегка смутился, вспомнив, что ходить Франкенштейном было бы некому, но быстро поправился: – А сейчас все в порядке.

Коля не отвечал. Казалось, он и вправду ничего не слышал. Алиса вдруг заметила, что пальцы на руке у него вздрагивают – от нервного напряжения, или… Кажется, у пьяниц трясутся руки… Да нет же, это нарушение нервных волокон должно восстановиться за два дня регенерации, даже если оно и было. А почему бы нет, с таким-то стажем.

Пашка тем делом, после секундной заминки, продолжал:

– А приятели твои хороши, нечего сказать. Вот так вот свалить, одного бросить – да в каменном веке такое позором было. Они хоть настоящими друзьями считались, или так, случайные знакомые?

Ответом снова было молчание. Пашка подумал и расценил его так:

– Ясно, значит, случайные. Все равно подлецы. Это тебе повезло, что ты с Алисой знаком. Она никого в беде не бросит. А сколько у нее в зоопарке питомцев – так она там каждого второго спасла.

Увы, Коля и в этот раз проигнорировал Пашкины благие намерения. Алиса вздохнула, вполголоса попросила:

– Паш, может, хватит? – но тот, слегка обернувшись, лишь ободряюще кивнул головой – мол, все идет по плану, – и выдал новую тему для беседы:

– А профессия какая-никакая есть? Это первое дело, тут, у нас, даже за пару недель чему-то научиться можно.

– У него рот когда-нибудь закрывается? – Павел не сразу понял, к кому относится этот вопрос, ведь Герасимов по-прежнему глядел в сторону. А поняв, вспыхнул:

– Ничего себе! Я как лучше хотел! И это вместо благодарности…

– Да пошел ты… – за этим последовало определение, куда, собственно, Пашке полагалось идти.

– Коль, не надо, – попросила Алиса. Но тот подскочил, красный, взъерошенный – видно, не мог уже изображать холодную отрешенность:

– Вот что. Я ни о чем не просил. И если от меня на каждом шагу будут благодарностей требовать – я лучше на первом суку повешусь.

– Мне кажется, я не требовал благодарности…

– Когда кажется – крестятся! – выкрикнул Герасимов.

– Ах, так ты хамить, – Пашка тоже разозлился, – и из-за чего?

– Ребята, не ссорьтесь! – Алиса быстро встала между ними. – Что это с вами?

– Со мной-то ничего, – Павел сделал шаг назад.

Коля сел. На секунду Алисе показалось, будто он выглядит на все сто с лишним лет, будто не перенесся на век вперед, а прожил его полностью. Но глаза у него вдруг стали совсем прежними, когда он попросил:

– Уведи его отсюда, очень тебя прошу. Пожалуйста…

Пашка ни слова не сказал, пока они шли по коридору. И это было более чем непривычно – он ведь редко сдерживал свои эмоции.

– Паш, ну, что скажешь? Не молчи. Я понимаю, тебе обидно.

– Что скажу… Твой знакомый, не мой. Алиса, ты лицо его разглядела? Портрет Мусоргского, только чуть помоложе и без бороды.

– Мусоргский тут при чем? Это был композитор.

– Знаю, что не поэт. Только у Мусоргского оправдание было – музыку писал гениальную, а тут что? Достижений ноль, а уж гонору…

– Это не гонор. Это самозащита.

– Самозащита? Да от чего? От людей, которые хотят только помочь?

– Странно, а мне казалось, как раз ты мог бы это очень хорошо понять. Сколько раз вел себя точно так же: не лезьте, я сам…

– Совсем другое дело. Что он сделал сам? Ничего. И вспомни, сколько лет мне было.

– Паш, ты меня недавно Кириллом попрекнул, что я не замечаю, что была такая же независимая и никого не слушающая, как он.

– Алис, я-то свои недостатки вижу прекрасно, но тут другое. Тут озлобленность. И добро б еще на меня – я посторонний человек, но ты в чем виновата?

– На меня никакой озлобленности и не было, да и не был он таким.

– Стал. Люди меняются.

– Люди же не беспричинно меняются.

– Алиса, – Пашка остановился. – Ты сколько раз в прошлом была? Ни у кого не было проблем? Нормальные люди их как-то решают. В каменном веке жили, и ничего. А тут все условия у человека, в пещерах не жить, огонь не добывать, на мамонтов не охотиться.

– Не он один начал пить, время было такое.

– Такого времени не бывает, бывают такие люди.

– Паша. С человеком случилась беда. Даже если он в чем-то сам виноват, ему от этого не легче.

– Ему будет легче, если он станет отказываться от помощи? Два дня было, чтобы в себя прийти. Или он еще под градусом?

– Ты понимаешь, что ты говоришь? Еще позавчера ты сам шел в огонь, неужели уже жалеешь?

– Жалеть-то не жалею. Но на его месте я бы тебе руки целовал от благодарности.

– Знаешь, Паш, – Алиса поглядела на него лукаво, – если бы он мне вдруг руки начал целовать, ты бы еще больше разозлился.

– Ну, ты, Алиска, скажешь тоже, – Пашка явно смутился. – Такое выражение благодарности и правда лишнее, но мог бы он быть и повежливее.

– Ладно, не заводись. Помнишь, что ты говорил про пастора с «Титаника»? Давай воспользуемся твоим советом и хотя бы сегодня оставим его в покое.

========== 11. ==========

Не вини никого в том, что листья опали,

В том, что флаги не реют у башенных стен,

Время смеха сменяется часом печали —

Это просто закон перемен.

Диван отлично поместился между шкафом и дверью. Только стол пришлось подвинуть. Алиса отступила назад и оглядела комнату. Неплохо, вполне. И места осталось еще порядочно, ведь мебели и так немного. Зачем она, если все равно приходишь домой лишь переночевать.

Итак, все приготовления сделаны, теперь можно и ехать. Алиса вышла в прихожую. Как это нередко и бывало, вызов видеофона зазвучал, когда она уже открывала входную дверь. Она пропрыгала к экрану на одной ноге – с другой уличную кроссовку быстро сбросить не получилось. Вызывал Ричард Темпест.

– Привет! Я уже выходила.

– Я быстро, попрощаться. Сегодня уезжаю. Хотелось, чтобы ты мне удачи пожелала.

– Я с радостью. Ни пуха ни пера и так далее. А может, зайдешь ко мне? Чаем напою.

– Сейчас уже точно не успею. Я звонил тебе полчаса назад, тебя не было дома.

– Я за диваном ездила. Показать?

– Диван это хорошо. Уют и все такое.

– Да нет, – отмахнулась Алиса, – просто же надо ему будет где-то спать, да и потом пригодится, друзья с ночевкой оставаться смогут.

– Кому «ему»? – не понял Ричард.

– Ну, Коле, – Алиса села перед экраном поудобнее. – Ему уже нет нужды находиться в больнице. Эти две-три недели он вполне может пожить у меня, хорошо, что я переехала от родителей, никого не стесню.

Ричард помолчал. Затем задумчиво сказал:

– Что-то мне подсказывает, что Паше эта идея совсем не понравится…

– А мне что-то подсказывает, – в тон ему ответила Алиса, – что Паше придется это принять. Куда еще мне девать человека? В Космозо в клетке поселить?

– Но он мог бы и при Институте пожить. Кстати, я со всеми этими подготовками совсем забыл… Как он?

Алиса несколько секунд смотрела на стол перед собой, затем перевела взгляд на экран. Подобрать выражения помягче не получалось, да и смысл в этом какой?

– Неважно. И при институте его нельзя поселить, потому что он никого не хочет видеть. Я – единственный человек, с которым он хоть как-то мирится, и то лишь потому, что другого выхода нет. У него то приступы дурного настроения, то апатия – третьего не дано. Знаешь, мне иногда кажется, он меня ненавидит. Один раз сквозь зубы процедил, мол, если бы не ты, лежал бы себе сейчас спокойно. При таком настрое мне страшно отправлять его назад. Он может опять…

– Неужели все так плохо? А с врачами ты говорила?

– С Гельцером, что ли? Во-первых, он хирург. Во-вторых, он ничего обнадеживающего не говорит. По-моему, он надо мной посмеивается, что я не согласна с ним, что питаю какие-то иллюзии.

– А психолог при больнице, или наш Герман?

– Ричард, ты же знаешь, с какими случаями они сталкивались. С тем, что кто-то не смог вовремя спасти товарища, например. С несчастной любовью – это я с Москворечьем связывалась. А тут такая… грязная проблема. Заметь, это не я говорю «грязная». Это я читала старые статьи.

– Они тебе не помогли?

– Нет. Там везде только одно: извне ничего и никто не поможет. Больной должен сам найти в жизни смысл и вектор. Окружающие могут только показать, что они рядом и поддержат. Видно, там у него не нашлось такого человека.

– Это грустно. Но это так.

– Я понимаю. Сколько у меня времени?

– Месяц… Может, полтора.

– Слишком мало. За неделю никаких сдвигов. Если он таким и останется, это будет убийством.

– Алиса, времени осталось не так уж и мало. Иногда все меняет одна минута.

– Это философия, а не психология. За неделю никакого прогресса. Я не отчаиваюсь, ты же знаешь. Просто ищу выход, пока я его не вижу. И с Пашкой ты прав – он будет недоволен. Вообще, он последнее время бывает невыносим.

– Тебе не приходило в голову, что и у него могут быть проблемы, и даже серьезней твоих?

– А зачем тогда устраивать тайны Мадридского двора? Достаточно рассказать.

– Он может просто тебя оберегать. Не пугать, не загружать своими неприятностями, не заставлять переживать за себя. Вы же уже не дети, а у взрослых иные формы душевной близости. Не такие, как у ребят в песочнице.

– Может, ты и прав. Ну что ж, счастливо съездить.

– Мне пора, Алиса. Меня уже коллеги в Риме дожидаются. Удачи тебе.

Экран погас.

До выходной двери она прошла босиком с кроссовкой в руке. Тем не менее, пылесос укоризненно просеменил следом, заметая несуществующую пыль.

– Виктор Андреевич, я к вам, – Алиса заглянула в кабинет профессора.

Гельцер развернул кресло к столу.

– Садитесь, Алиса Игоревна.

– Спасибо, я быстро. Хочу, как сотрудник Института, расписку написать. Что я забираю Николая.

– Значит, теперь вы одна будете с этим сражаться.

Алисе уже не хотелось спорить.

– Я ни с чем не сражаюсь. Просто помогаю. Вы же тоже помогаете, таблетки какие-то назначили.

– Это не я назначил, а невролог. И это просто антидепрессанты. Сами по себе не помогут.

– Я, честно говоря, думала, что медицина может почти все…

Гельцер верно понял ее тон, задумчивый, а не разочарованный:

– Не все, но многое. Просто кое-что устарело. Вас ведь не удивит, что врач не знает, как лечить оспу или бубонную чуму. С этим вообще сталкивались только мы – больницы, имеющие отношение к Институту времени.

– Но ведь тут другое…

– Другое. Но панацеи тоже нет. Раньше было ну просто пропасть методов: кодирование, гипноз – да только полную гарантию ни один не давал. Кодирование основано на страхе, к гипнозу вы сами знаете, какое теперь отношение. Он калечит личность. Только в крайних случаях… и только с полного согласия самого гипнотизируемого. Но ни один гипноз не сможет научить человека жить здесь и сейчас. Можно только выключить внутреннюю тягу, и то на время.

– Но за неделю эта тяга никак себя не проявила!

– Проявила. Вы же сами отметили, что характер у него испортился. Это все те же внутренние противоречия. Тоска, раздражительность, чувство, что чего-то не хватает. Синдром отмены. Близкие обычно в таких случаях тоже срывались, говорили, мол, лучше б ты пил! А там, как я понимаю, и близких у него нет. Он сорвется, я уверен.

– Близких нет, но есть я. И у меня есть еще время. Я думаю, за месяц я справлюсь.

– Вы оптимистично настроены.

– И ваш внук оптимистично настроен, во всяком случае, не так категорично, как вы.

– А это легко объяснимо. – Он улыбнулся, и резко обозначившиеся складки и морщины внезапно сделали его лицо не старше, а моложе. – Вы красивая девушка, несомненно, Виталий хочет вам понравиться. Вот и говорит то, что вы хотите услышать.

– А какое это имеет значение… – Алиса быстро поднялась. – Держите расписку. И вообще, вы заблуждаетесь. Во всем.

– Я буду только рад, если время докажет вашу правоту. Забирайте своего протеже.

========== 13. ==========

Мужик-с-Луны пришел в себя

И понял, что не прав.

– Я же тебе говорю, у нас с этим намного проще. От тебя не надо никаких документов, да и где бы ты их искал? – Алиса пересекла вестибюль. Герасимов шел позади, стараясь держаться немного поодаль, как будто они идут не вместе, а им просто совершенно случайно оказалось по пути.

– Ну, я думал…

– А ты не думай. Все улажено. – Входная дверь скользнула в сторону при их приближении. – Смотри, солнце какое!

– Куда ты меня ведешь?

– На стоянку флипов.

– Нет, я имею в виду вообще…

– Увидишь. Ты считай, что это у тебя отпуск будет. Мечтаешь о чем-то?

– В смысле?

– Ну, о Карпатах. О Тихом океане…

– А, об этом. Сейчас не особо.

Алиса поглядывала на своего спутника через плечо. Сегодня Коля был «в настроении» – не грубил, не замыкался в себе, хоть и держался отстраненно. И когда они подошли к стоянке, в его глазах она увидела искорку, нет, слабую тень восторга мальчишки, с детства бредившего небом.

– Можно было на электричке поехать, но так веселее, – сказала Алиса, когда их аппарат начал подниматься.

Коля машинально кивнул, глядя на уходящую вниз лужайку, потом повернулся к ней и переспросил:

– На электричке?

– А что, у вас уже… Ах, да. Название то же, выглядит слегка по-другому. Увидишь.

Флип поравнялся с верхушками деревьев. Солнце светило справа, и Алиса опустила затемняющую панель. Небо с той стороны стало темно-синим, белые силуэты небоскребов превратились в бежевые.

– Хочешь туда? – Алиса махнула рукой в сторону высоток. – Облетим.

Он помотал головой, затем кивнул влево.

– Если можно…

Слева начинался лесопарк. Солнце освещало верхушки вековых сосен, внизу, между стволами, таились тень и прохлада.

– Не на флипе… – начала было Алиса, но вдруг согласилась. – Ладно. Только если вдоль опушки. – Она дотронулась до джойстика и сбросила скорость.

Флип облетал мохнатые сосновые ветви. Капельки смолы на коре блестели, точно росинки. Коля впервые с улыбкой обернулся к Алисе.

– Хорошо, что он сохранился. Я думал, вырубили. Тут грибов раньше было невиданно.

– И сейчас есть, наверное, я просто сюда не ездила за ними. Здесь осталось много лесов, а что-то и заново посадили. Кстати, вон, смотри, электричка!

Дальше к горизонту виднелся блестящий даже издали монорельс. А вдоль него неслось нечто, больше всего похожее на цветную стрелу, выпущенную из гигантского лука. Герасимов ошарашено присвистнул.

– Ничего себе! Сколько же у него скорость?

– Восемьсот, по-моему. Может, больше.

– А животные не гибнут?

– Ты что, конечно, нет, там же силовой контур стоит.

Лес все тянулся. Сосны здесь были выше, Алиса увела флип немного дальше от опушки. Наконец-то Коля стал похож на себя прежнего. Она зажмурилась и попыталась представить окружающий мир его глазами: ставший огромным горизонт, проносящуюся далеко внизу земную поверхность, желтое марево летнего зноя разлитое в воздухе совсем близко, только руку протяни. Этого не замечаешь, когда видишь почти каждый день.

– Коля, нам все-таки туда, – Алиса указала рукой в сторону воздушной трассы. Он кивнул, затем спросил:

– Теперь все дома такие огромные?

– Нет, конечно. Я, например, в пятиэтажном живу.

– Наверное, очень старый?

– Да нет, ему от силы лет десять. А этот район, кстати, застроили давно. В двадцатые годы.

– Алиса, – вдруг позвал Герасимов. – Вон та дорога – это ведь Калужское шоссе?

– Да, Калужская магистраль, а что?

Вместо ответа он потянул на себя ручку джойстика.

– Можно?

Алиса кивнула, но он на нее не посмотрел. Флип несся над широкой полосой дороги. Что он искал, что хотел увидеть, Алиса больше не решалась спрашивать. Они обогнули несколько стоящих рядом высоток, перед ними открылся новый жилой квартал – и тут Коля дернул джойстик назад.

– Снесли…

– Что снесли? – Алиса не удержалась от вопроса, но он словно не расслышал. Флип, только что со свистом рассекавший воздух, теперь медленно плыл, словно разделяя разочарование пассажира. Алиса взялась за ручку управления, Герасимов отдернул ладонь, будто обжегся.

Дальше они летели в молчании. Внизу мелькнул МКАД – Коля только мельком глянул и поднял голову вверх. Алиса хотела спросить, заметил ли он, что наземных автомобилей стало даже меньше, чем раньше, но передумала. Пусть привыкнет. Воздушная трасса обогнула еще один небольшой лесопарк.

За деревьями показался квартал, состоящий из невысоких – не выше пяти этажей – домов. Флип медленно опустился на стоянку.

– Ну вот и приехали.

Коля вылез из флипа следом за Алисой.

– Не может быть, чтобы это была Волхонка!

– Не Волхонка, а почему должна быть она?

– Да куда ты меня привезла?

– Увидишь. Тут близко.

Во дворах играли дети. Кое-где из открытых окон доносилась музыка. Коля замедлил шаг и прикрыл глаза.

– А мир не так уж изменился, – сказал он вслух.

Алиса не успела ответить – навстречу шел сосед со своей собачкой. Спаниель весело протрусил к Алисе, ожидая, что его погладят. Алиса наклонилась, и мокрый нос ткнулся ей в ладонь.