Текст книги "Когда листья станут золотыми (СИ)"

Автор книги: Течение западных ветров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Ну хорошо, – следователь продолжал строчить на листе. – А теперь вы подойдите, Мария… – он произнес последнее слово с вопросительной интонацией. Маша подсказала:

– Дмитриевна.

– Значит, Мария Дмитриевна, вспомните вы, когда ваш супруг… Кстати, брак зарегистрирован?

Маша чуть покраснела, опустила глаза и помотала головой.

– Ну, раз так… Мне очень жаль, Мария Дмитриевна, но в этом случае вы не имеете права отказаться от дачи показаний, ибо закон предусматривает уголовную ответственность… Я прошу вас думать прежде всего о себе и своем будущем ребенке. Хорошо?

Маша кивнула.

– В каком часу ваш муж вернулся домой в ночь пожара?

– Часы у свекрови висят. Скоро после полуночи. Я слышала, как било полночь, от соседей, у них с кукушкой часы, а окна открыты были.

– Не так уж жарко было для открытых окон.

– У них не знаю, почему. А я окно открыла, потому что выглядывала, Сережу ждала.

– И часто, извините, вам его ждать приходится?

Маша низко опустила голову. Участковый только вздохнул – и зачем следователь девчонку мучает, и так ясно, что жизнь у нее не сахар.

– Бывает, – тихо ответила Маша. – Я все-таки так, ни образования у меня, ничего, теперь еще и ходить особо далеко не могу, а он ведь молодой, ему пожить поинтересней хочется.

– Да уж, поинтересней… В каком настроении он пришел?

– Не очень… Разозлился на меня, прикрикнул. Послал спать, а сам пил. Я думаю, он переживал.

– Ага, переживал… И вы пошли спать?

– Да… нет. Я смотрела за Сережей в дверь. Он за столом уснул, я его в кровать перетащила.

– Сами?!

– Ну да. Он же так уснул, частично в сознании был. Идти мог.

– Он точно пил за столом? Не выходил больше из дома до утра? Не брал никаких инструментов, мешков?

– Нет.

– Он пришел один?

– Да.

– Что он вам сказал о случившемся?

– Только то, что был пожар и он еле выскочил. Я тогда не знала, что Коля… – черные глаза Марии наполнились слезами. – Только на следующий день…

– Ну хорошо. А с погибшим у вашего мужа какие были отношения?

– Они ссорились, но не больше, чем с другими.

– Сколько раз дрались на вашей памяти?

– Раза три.

– Насколько серьезно?

– Серьезнее всего один раз, в середине апреля. Тогда Коля к Сереже слишком рано зашел, его дома не было. Я чаю налила. А Сергей пришел и возмутился… Закричал на меня. Коля вступился, Сергей его с крыльца сбросил. Тот вскочил и… Короче, их разнимать пришлось.

– Мария Дмитриевна, – Самойленко протянул руку и отвел в сторону челку, закрывавшую правую сторону лица девушки. – А ведь он, похоже, не только кричит на вас. Откуда синяк?

– Это я ударилась сама, – еле слышно прошептала Маша.

Участковый не выдержал:

– Ну как же сама, Маша… ну все же на поверхности лежит! О ребенке думать надо, а не пьяницу выгораживать!

– Я не выгораживаю… Просто кому мы еще нужны с ребенком?

– А почему вы говорили только что, что сами виноваты, что муж хотел вас ударить? – спросил следователь. – В чем виноваты?

– Сергей не хотел, чтобы я сюда приходила. А я подумала, что его там, наверное, уже нет, и решила подойти. В последний путь проводить… – по ее щекам снова потекли слезы. – У него же никого близких не было, оплакать и то некому.

– Ладно, – следователь сделал на листе еще несколько пометок. – Простите за вопрос, Мария Дмитриевна, но вот вы ребенка ждете… от мужа, верно?

– А от кого же еще? – искренне удивилась Маша. Следователь вздохнул.

– Ну а… простите, у них не могло быть конфликтов… из-за другой женщины?

Участковый отвернулся. Блин, все-то понятно, но невозможно смотреть, как Маше в лицо тычут, что муж открыто ей изменяет…

Положение частично спас Черкасов. Он громко заговорил:

– Ну нет, товарищ следователь, это уж вряд ли. У нас тут и девчонок молодых мало. Да и Колька незавидным был женихом – может, кто сначала и поглядел, что москвич, а как увидели, что у москвича второй пары ботинок и то нету… Это как мой шурин с семьей сюда приехали. Ничего с собой не взяли, счастливы были, что живы остались. Мы их приняли с душой, а теперь, эх… Квартиру они, как беженцы, хорошую получили. Я надеялся на Баумановское для Витьки, в Калуге филиал. Он бы в общежитии жил, как поступил, думал, они его на экзамены приютят. Мы бы им заплатили, и сейчас вот не с пустыми руками приехали… В Калуге легче жить, чем в столице. Да недоволен что шурин был, что жена его. Два дня прогостили вместо обещанной недели и уехали.

– Ты, дядя Саша, не переживай, Витя твой и в МГУ поступит, – заверил участковый. – Он же призер олимпиадный. Что ты с ним делаешь, что он у тебя так учится, а?

– Не поверишь, Леня, сам удивляюсь. В кого такой парень? И ведь он вообще сам себе предоставлен был, пока жена со мной по больницам моталась…

– Пожалуйста, все посторонние разговоры потом, – следователь оторвался от своих бумаг. – Мария Дмитриевна, подпишите вот здесь, а еще мне нужны ваши ФИО полностью. Вот тут: «С моих слов записано верно и мною прочитано…»

Пока Мария подписывала протокол, участковый снова заговорил с Черкасовым.

– Обидно, что так вас родные встретили, дядя Саша. Ну ничего, ваш сын поступит, куда захочет.

– Ах, Леня-Леня, я только переживаю, что в Москве жизнь дорогая… Если бы землю дали, как я мечтаю. Я уж догадываюсь, почему наш Пигасов головой мотает. Тут же малиновый пиджак из Москвы крутится. Хочет туристический центр строить, гостиницу для новых русских, чтоб охотиться приезжали.

– Твою ж мать, – с чувством сказал участковый. – Только этого нам не хватало для полного счастья.

– Ага. Что тут тогда начнется… А ему что? Леса хорошие, кабанов запустили недавно. От нас лесополосой можно хоть до Глубокого дойти. Он колеблется только, здесь строить или ближе к Борщевникам. Там типа кладбище бывшее, энергетика плохая, а ему сам Глоба на бизнес гороскоп составлял.

– Ты ему скажи, дядя Саша, – посоветовал Данилов, – что у нас энергетика еще хуже. У нас тут человек сгорел заживо, да не просто сгорел, а совсем! Не упокоен и не похоронен. Будет ужас наводить на охотников.

– Сам узнает, – вздернул подбородок Черкасов. – Унижаться я не буду.

Тут Черкасова оторвал от разговора следователь, потребовавший подпись на протоколе. Мария осталась стоять в отдалении. Она напрасно пыталась поймать взгляд мужа – сидевший на пригорке Спиридонов мрачно рассматривал собственную обувь.

– Маша, – окликнул ее участковый. – Почему домой не идешь? Сергея ждешь? Не надо.

Мария подняла голову.

– Алексей Иваныч, – робко спросила она. – А тело… нашли? Можно попрощаться?

– Не нашли, во-первых, а во-вторых, когда найдут… ну не такой у него будет вид, чтобы тебе смотреть в твоем состоянии. Ты лучше скажи, не кладут ли тебя в больницу на сохранение?

– Нет.

– А зря. Тебе рожать когда, осенью? И как ты осенью будешь добираться до акушерского по нашим болотам? Иди в больницу как можно скорее. Я главврача сам попрошу, он тебя положит. Не дело тебе до последнего дома высиживать. Хорошо? Ну вот и договорились!

Мария уходила по тропинке, неловко ступая резиновыми сапогами. Следователь, глядя ей вслед, заметил как бы невзначай:

– А ведь там все же больница, а не центр помощи пострадавшим от домашнего насилия.

– Ну так и я не психолог, – пожал плечами старлей. – И не сотрудник социальной службы. Однако приходится быть многостаночником. Не дело ей тут оставаться, в ее положении.

– А потом? Она не вечно будет беременной.

– Потом посмотрим по обстоятельствам. Вы думаете, дурочка фантастическая? Вы же из немаленького города, а в глубинке много таких. Она детдомовка, из маргинальной семьи, другой жизни просто не видела. И не могу я все пустить на самотек. Пусть не по инструкции.

Следователь вдруг повернулся и крепко стиснул обеими руками ладонь участкового. Потом, словно устыдившись своего порыва, оборвал рукопожатие и заговорил будничным голосом:

– Итак, остался нам допрос нашего свидетеля Спиридонова… Все же жена может его выгораживать, топоры-пилы у него дома непременно надо осмотреть.

– А может, прав Максим? – спросил Данилов. – Может, пропавший выскочил?

– Я еще раз говорю, Миша, и куда он делся ночью и без штанов?

– В лес подался. В нашем лесу, если хорошо идти, можно хоть до Оки дошагать.

– И что нам делать? – задумался Самойленко. – Родных у парня нет, так?

– Здесь нет, – вздохнул участковый. – В Москве вроде отец живой, но у того новая семья, нужен ли ему сын-неудачник, да еще и алкаш.

– То есть его некому объявлять в розыск.

– А я не могу подать на розыск? – вмешался Черкасов. – Жалко парня.

– Нет, дядя Саша, – покачал головой Данилов. – Даже если объявят, мужики, считайте сами. Три дня с подачи заявления, да тридцать шесть часов он уже блуждает. Не так уж жарко ночью, а парень пьян был, и даже без исподнего. Летом тоже можно умереть от переохлаждения. Я, кстати, вот что вспомнил. В самом начале практики случай был – тоже компашка алконавтов бухала, и один умер от разрыва сердца. Остальные его на огороде похоронили, типа почести оказали. И все. Главное, там все чисто было, не убийство, именно инфаркт, просто вот так по пьяни они его сами похоронили, мол, он сам при жизни так хотел. Может, и тут так? Может, они его за вчера прикопали рядышком? А теперь протрезвели, сознаться страшно.

– А если Маша, Серегина жена, схоронила? – вдруг предположил Черкасов. – Она ж беременная, а беременные иногда так чудят. Вот моя племянница…

Он не успел продолжить рассказ о племяннице, ибо его бесцеремонно прервал следователь:

– Да вы что, вы хоть мало-мальски разумные версии предлагайте. Чтобы женщина на середине срока вдруг, на пожаре… да там от одного взгляда на покойника наизнанку вывернет. Вы почему решили, что она? У них разве шуры-муры были с покойным?

– Нет, никаких шур-мур. Просто симпатизировали друг другу. Серега с его ревностью ее за пустые подозрения колотил, а будь что на самом деле, точно убил бы тогда.

– Значит, он у нас Отелло, – усмехнулся следователь. – И Отелло рассвирепелло. Ну пойдемте, расспросим этого Отелло…

Свидетель Спиридонов был зол. Он ожидал, что его отпустят гораздо раньше, и не рассчитывал на длительную задержку. Нормальные люди уже разошлись обедать, а он все ожидал повторного допроса. Поэтому приближающегося следователя он встретил нелюбезно:

– Ну наконец-то. Долго меня мариновать будете? Что там, Машка-дура жаловалась?

– Ну что вы, Сергей Валерьевич, – сказал Самойленко ласковым тоном, услышав который, сам глава ордена иезуитов скончался бы вторично только от зависти. – Ваша супруга святая женщина. С этой стороны к вам никаких претензий. Вам не скучно было с капитаном милиции?

– О, – усмехнулся оперуполномоченный, – Сергей Валерьевич был не настроен на беседу. Он мне только сказал, что каска из бани была найдена в лесу еще его отцом и использовалась в бане в качестве котелка. Чтобы париться. Я бы, конечно, поговорил с ним о видах касок и типах оружия, но ему это было неинтересно, так что, боюсь, он немного поскучал.

– А не кощунство ли? – задумался следователь.

– Не думаю, каска немецкая, – беспечно ответил Калашеев.

– А что? – осмелел Спиридонов. – Они на нашу землю пришли, чего с ихним оружием церемониться?

– Сукин ты сын, Спиридонов, – с некоторым удивлением даже проговорил участковый. – Я же читал твое уголовное дело за грабеж ларька на День Победы. Помню прекрасно из протокола, что ты орал при задержании. Что это и не праздник вовсе, что пиво бы баварское пили без этого праздника… Что, отрицать будешь?

– Не буду, – буркнул Спиридонов. – Я по дурости тогда, мне восемнадцать лет было.

– Видеть тебя не могу, – сообщил старлей. – У меня мать в детстве из Ленинграда еле вывезли, а бабушка там и осталась. И дед без вести пропал.

– А сейчас, Сергей Валерьевич, – следователь перелистнул страницы протокола, – вам двадцать два года. По дурости, ага. С прискорбием сообщаю, что за четыре года ситуация не слишком-то… Итак, вы желаете что-либо изменить в своих показаниях?

– Нет, – насторожился Спиридонов. – А что менять-то?

– Ну, что пропавший Герасимов не остался в парилке.

– Остался, – упрямо сказал Спиридонов. – Я видел в окно. Потом уже все жаром заволокло, стекло вылетело.

– Не будете… Ну хорошо. Обыск будем тогда у вас проводить, Сергей Валерьевич, – сообщил Самойленко.

– Чего? Какой обыск? Я жаловаться буду!

– Сколько угодно, – согласился оперуполномоченный. – Подсказать, куда? В прокуратуру.

– А прокуратура и так узнает, – подмигнул следователь. – Сегодня же я их уведомлю, письменно, как по закону положено. Только вот Сергей Валерьевич, если мы что-нибудь найдем, уже будет находиться в камере, – лицо следователя озарилось приятной улыбкой, от вида которой Игнатий Лойола скончался бы в третий раз.

– Чего? – Спиридонов не верил своим ушам. – В какой камере?

– Предварительного заключения, конечно, – небрежно пояснил Самойленко.

– За что? Вы что, совсем охренели? Вы что, больной?

– Вы руками не размахивайте, Сергей Валерьевич, – посоветовал следователь, – а то мы можем и за сопротивление представителям власти принять. Мы уже знаем, что вы хорошо умеете драться. То есть, вы хорошо умеете бить женщин, а мужчины, оказывается, и сдачи дают. А человек вы весьма злопамятный. В тот день могли опять подраться, верно? Приложили погибшего как следует, а потом, чтобы скрыть следы, и баню не пожалели… Могло быть так?

В ситуации, когда люди обычно бледнеют, лицо Сергея, наоборот, налилось кровью.

– Вы что, охренели? – повторил он. – Да я пальцем к нему не притронулся!

– Охотно верю, что пальцем не притронулись. Убивать сподручнее не голыми руками. Палкой, камнем, вон тем ломиком хотя бы. Верно?

– Тот лом… – Сергей явно занервничал. – Да я не знаю ничего, да он с зимы стоит…

– Ладно, пойдемте уже к вам, а потом и к приятелям вашим, – ласково сказал Самойленко. – А то время обеденное. Вы так и ужин пропустите.

– Дома-то что вы у меня искать будете? Мать пугать…

– Какой вы, однако, заботливый сын. В принципе, говорить не положено, но раз вы сами не можете догадаться, скажу – пятна крови, инструменты и прочее. Возможно, вы не так глупы, чтобы хранить улики дома, но что-нибудь да найдется.

И тут Спиридонов неожиданно успокоился. Вздохнул с явным облегчением, выпрямился и сказал:

– Да ищите, сколько хотите. Свое время только потеряете.

– О нашем времени не тревожьтесь.

– Ребята, – позвал Калашеев. – Ребята, мы идиоты. Смотрите – пруд! Вы поняли?

Все обернулись к небольшому, покрытому ряской и заросшему по краям жесткими стеблями рогоза водоему.

– Ну, вы поняли? – с ноткой торжества повторил оперуполномоченный. – Самое то – концы в воду и никаких следов.

Единственным человеком, который не догадался, что имел в виду опер, остался свидетель Спиридонов.

– Почему не заливали, вы имеете в виду? – спросил он. – Ведра внутри остались, попробуй вытащи. В таком-то пекле. Да если бы я там был, он бы тоже не сунулся меня вытаскивать.

– Он бы как раз-таки сунулся, – пробормотал Черкасов, – он был лох первостатейный.

Калашеева, похоже, несколько обескуражила невозмутимость свидетеля. Все же он сказал:

– Пруд надо обшарить, ребята. А вдруг?

– Да вы что, думаете, там труп лежит? – сообразил Спиридонов. – Ищите-ищите, нету там ничего.

– А мы проверим, – пообещал Калашеев.

– Разделиться надо, – задумчиво сказал следователь. – Кто-то на обыск, кто-то на пруд.

– Ох, ну ладно, я прудом займусь, – вздохнул Калашеев. – А вы с Иванченко обыском, если что-то подозрительное есть, Алексей точно заметит.

– За доверие спасибо. Миш, – обратился старлей к судмедэксперту, – я понимаю, ты не сыщик, но не в службу, а в дружбу – поможешь Максу?

– Да конечно, о чем речь. Леха, ты о язве своей помни, у меня там в машине пакет желтый с обедом. Возьми, тебе голодать нельзя.

– Спасибо.

– Понятые нам нужны, – забеспокоился следователь.

– Ну, с этим проблем не будет, – старлей обратился к Черкасову: – Пойдете с нами, дядя Саша?

– Да пойду, раз такое дело.

– Ну вот, а вторым понятым можно соседку тамошнюю взять, Дину Мироновну, она бабушку мою знала по отцу. Адекватная старушка, бывшая малолетняя узница, нос не в свои дела совать не будет.

– А мы к пруду, – Калашеев поудобнее перехватил жердь. – Я уверен, что-то там да найдется!

– Ты гений, Макс, – без особого энтузиазма пробормотал Данилов, – иди первым.

Солнце еще высоко стояло на небе, но заметно сдвинулось к западу – долгий июньский день переходил в вечер. Следователь Самойленко устало опустился на завалинку. Вытащил из кармана пачку сигарет, начал рыться в поисках спичек.

– Черррт… Потерял или забыл… Леша, вы курите? Ах да, у вас же язва.

– Не курю, но спички есть, – Иванченко сел рядом и протянул следователю коробок. – Эх, облажались мы с обыском.

– Или они слишком хорошо скрыли следы. Выбросили топор, например.

– Да что ж по-вашему, у того же Спиридонова два топора? Он алкаш, а не плотник. Да и… пожалуй, погорячился я днем. Это не те люди, чтобы убить.

– Даже случайно? – резко спросил следователь. – В порыве ссоры, знаете, убийцей может стать кто угодно – и вы, и я.

– Нет, просто они бы вели себя по-другому. На моей памяти немало таких случаев, обычно пьяницы тупо все признают. Оправдываются тем, что ничего не помнят и бес попутал. И так странно скрывать следы… я просто ничего не понимаю. Убрать труп, но оставить обувь и армейский ремень.

– Ну, в общем-то да. В такой ситуации проще всего было бы не говорить, что он вообще с ними был. В баню шел, отошел покурить, больше ничего не знаем. Хотя чаще всего к видевшим пропавшего последними цепляются, они должны это понимать, если ум не совсем пропили.

– Вон и Максим, – участковый кивнул на дорогу. – Может, он что нашел.

Но обескураженный вид опера говорил об обратном. Калашеев, растрепанный, раскрасневшийся, в помятой и испачканной одежде, казался много моложе и выглядел старшеклассником, не прошедшим полосу препятствий на «Зарнице».

– Ну что, Максим?

Оперуполномоченный молча помотал головой. Взял предложенную следователем сигарету, закурил.

– Ни черта. Все жерди обломали. Пруд мелкий, хоть вброд переходи. Сапог старый нашли и все.

– Немца, что ли, сапог, от которого каска? – пошутил Иванченко.

– Да иди ты… – беззлобно огрызнулся опер. – Ничего. Блин, а такая удобная теория казалась – сбросили покойника в пруд…

– Данилов где?

– К машине пошел, – Калашеев затянулся, дым пошел не в то горло, и он резко закашлялся. – И нам пора, хотя я вам, Вадим Николаич, не завидую – не представляю, что писать в отчете.

– И что, мы так все и бросим? – поднялся участковый. – Человек ведь пропал?

– Леша, что тут сделаешь? Если родные обнаружатся и объявят его в розыск, займемся. А по итогам обыска и задержать никого не можем. Урод этот, Спиридонов, небось, гоголем будет ходить. Штрафом за пожар отделается.

– Но если продолжить поиски, может, в лесу что-то найдется…

– В лесу может найтись и через сто лет, – отрезал следователь. – А подозреваемого без явных улик нельзя задерживать надолго. Он выйдет через сутки. Догадайтесь с трех раз, на ком он в первую очередь отыграется.

Участковый задумчиво кивнул:

– Это я не хуже вас понимаю. Эх, вот кажется, что где-то рядом зацепка есть, и из-за дурной бюрократии, из-за пофигизма все будет спущено на тормозах.

– Пофигизм? – следователь поднялся и отбросил сигарету. – Не обвиняйте, если не знаете. Горя вы не видели, вот что я вам скажу. Это в деревню еще настоящий криминал не пришел. Ваш Серега просто святой по сравнению с тем, на что я нагляделся. Вас не заставляли закрыть уголовное дело по обстрелу автомобиля, когда у обвиняемого на руках остались пороховые следы?

– Не может… Хотя что это я, теперь все может быть. И что?

– Что… Дело другому следаку передали, он его закрыл, сам в гору пошел, бандюга на свободе гуляет. А я тут. За упрямство. Типа повышение, типа Московская область.

– Вот за что вас сослали…

– Да я рад, – просто ответил Самойленко. – Знаете, столько дерьма навалилось последние годы. Вот будете смеяться, но вы мне сегодня веру в человечество вернули. Может, не все у нас и потеряно?

– У кого у нас?

– Ну… У России. У людей. Может, у нас все-таки есть будущее?

Иванченко глядел на закат. Солнце опускалось в ставший золотым горизонт. Птицы притихли, зато стрекотали кузнечики. Вечер такой же, как и всегда… Как и много лет назад, каким будет и годы спустя.

– Я не знаю, – сказал наконец участковый. – Но я бы очень хотел, чтобы оно у нас было, будущее…

========== 1. ==========

Он как все – обычный мальчик,

О геройстве не мечтает,

Он спасет чужие души,

А свою вот потеряет…

Он как все – погода, мода,

Только нравом чуть потише,

А небесных карт колода

Все тасуется неслышно.

Услышав стук в дверь, Ричард Темпест оторвался от монитора.

– Входите! Алиса…

– Я, дядя Ричард. – Девочка села напротив Темпеста. – Я же говорила, что не отступлюсь. И я не одна.

– Кого же ты привела в качестве группы поддержки?

– Меня, – Электрон Иванович остановился в дверях. Он был одет не в обычной своей старомодной манере, а во вполне современный костюм.

– Здравствуй, Электрон, – Ричард приподнялся поздороваться с инженером за руку. – Ну что ж, я догадываюсь, даже точно знаю, почему ты здесь. Я-то думал, кого ты, Алиса, еще сюда приведешь. Павел Антонович был…

– Полина, – подсказал Электрон Иванович. Ричард вздохнул:

– Полина все узнала еще до того, как отправилась за Алисой. Сидела тут в слезах… Она же чувствительная очень. Как я ему в глаза посмотрю, да что я ему скажу. В итоге даже сказать «Ты молодец» не смогла, в горле комок. Она Алисе не говорила, но и информацию не прятала. Трудненько, конечно, было ворошить старые архивы прокуратуры.

– Ну, я не настолько чувствительный, – Электрон прошел в комнату и остановился за спиной Алисы. – Но мне тоже очень жаль, тем более, что парнишке я обязан. Пусть не жизнью, но, если бы не он, еще несколько часов крайне неприятного времяпровождения мне были бы обеспечены. И было очень больно узнать, что, ну, ты понимаешь, – такая ранняя смерть и такая страшная.

– Да я-то понимаю, – Ричард выпрямился в кресле. – Ты сядь. А то поза уж очень обвиняющая.

– Спасибо, постою, – Электрон скрестил на груди руки и стал совсем похож на прокурора. – Так вот, Ричард. Я хорошо представляю все твои доводы. То, что случилось, – случилось, история не знает условного наклонения. Но есть то, что выше порядка. Это милосердие. Я тоже историк, хоть и любитель, и скажу тебе: бывает, когда судьба кого-то одного оказывается важной. Именно потому, что в данный момент ты обратил на нее внимание…

– Постой-постой! – Ричард вскинул ладонь вверх. – Во-первых, я не говорил, что отказываюсь помочь. Я обещал тебе, Алиса, и мне обидно, что ты мне не веришь.

– А я вам верю, – девочка улыбнулась, но глаза ее смотрели не по-детски серьезно. – Я просто хотела доказать, что вы спасаете достойного человека.

– Спасаю… – Темпест вздохнул. – Не все так просто. Давайте сначала. Итак, Герасимов Николай Алексеевич, 1971 года рождения. Тот самый мальчик, который в 1984 году… ну, вы помните. Что я узнал из официальных сведений? Учился средне, школу закончил с грехом пополам. Хотя выказывал неплохие задатки в области литературы, образование продолжать не стал, никуда не поступал, даже попыток не делал. За год до того его родители развелись, он пошел работать грузчиком, тогда же стал выпивать. Через год ушел в армию, а вскоре от тяжелой болезни умерла его мать. После армии на вечер встречи выпускников Николай явился уже совершенно пьяным. Об этом и твоя подружка, Алиса, вспоминала…

Алиса опустила голову. Электрон поспешно заговорил:

– Погоди, Ричард, не пойму, к чему ты клонишь. Что он сам заслужил свою судьбу? Но ты же сам говоришь – родители разошлись, мать умерла, это стресс, даже в таком возрасте. И ты не хуже меня знаешь, какое это было время – со страной творилось непонятно что, сколько людей сломалось, это же не просто жизнь, это идеалы рушились…

– Не перебивай! Я ничего такого не имел в виду. И позволь мне продолжить. Итак, Николай переехал в деревню, в дом, оставшийся от родственницы. Вначале пытался завязать с выпивкой, но ему это не удалось. Работы в деревне было немного, а самогона достаточно. Дальнейшее было просто вопросом времени. В 1996 году он с приятелями пошел в баню. Парилка загорелась, деревянная постройка вспыхнула, как большой костер. Все успели выбежать, кроме Николая, который спал мертвецким сном.

– Точно не успел? А вдруг? – Электрон наклонился к Ричарду.

– Электрон, ну я же видел запись в книге происшествий. Алиса показала. Там тяжелые подробности, не стоит тебе такое читать, да и Алисе не стоило… Опознавали по зубам, точнее, по отсутствию двух передних.

– Так мало ли у кого нет двух зубов.

– Но ведь то, что именно он оставался внутри, пять человек видели! Трое мужчин и две женщины.

– А что они там делали? – вдруг вмешалась Алиса. До сих пор девочка сидела молча, с тревогой и надеждой переводя взгляд с одного взрослого на другого. Ричард залился краской:

– Алиса!

– Ну, почему они ничего не предприняли? – Алиса смотрела гневно. – Неужели впятером не смогли вытащить?

– А тут кое-что интереснее. Глядите, – Ричард явно обрадовался, что Алиса не затронула скользкую тему. Он несколько секунд искал нужный файл, затем приподнялся: – Я вам дам голографическое изображение. Я был там через несколько дней, представился журналистом. Впрочем, на меня и так никто бы не обратил внимания. Вот смотрите, что заснял.

Светлый луч протянулся от монитора и развернулся в светящееся объемное изображение. Посреди комнаты в светлом мареве появились обгорелые стены, окруженные грудой пепла, из которого торчали почерневшие бревна – остатки крыши. Почерневшая трава каймой обрамляла пожарище. Казалось, в чистом и белом помещении возник даже запах гари.

Ричард приблизил картину, развернув ее.

– Вот эти два бревна – глядите – это была дверь. А рядом из пепла торчит…

– Палка какая-то, – прищурился Электрон.

– Не угадал, – Темпест нажал клавишу и окружил изображение продолговатого предмета сиянием. – Это железный лом. Зачем лом в бане, можешь догадаться?

– Лед долбить? Зимой.

– Лето было! Жара! Ладно, я скажу. Моя гипотеза – подпереть дверь. Так, чтобы никто не мог выйти. То есть он был обречен, даже если бы смог проснуться.

– Но зачем? Кому это понадобилось? – недоумевал Электрон. – Ведь не вельможа средневековый. Обыкновенный парень…

– Электрон, я тебя умоляю! Неужели убийства совершались только из-за тронов и старинных кладов? Чаще всего на бытовой почве. Так и тут. Я же говорил, что представился журналистом. Очевидцы со мной особо не захотели откровенничать, зато бабушки во все века и времена – это неистощимый кладезь информации. Они, правда, больше ахали, что дороги у них плохие, ни «Скорая», ни пожарная не приедет, милиция вон через сутки появилась только. Но одна такая старушка-соседка, которая знала Колину бабушку, рассказала, что один из собутыльников ревновал к погибшему свою, скажем так, гражданскую супругу. И частенько грозился «Кольку убить». Они дрались несколько раз, их разнимали. Еще раз говорю, это был всего лишь вопрос времени…

– Ричард, – тихо позвала Алиса. – А разве нельзя просто предупредить?

Темпест снова вздохнул.

– Как раз-таки все не просто. Можно предупредить о несчастном случае. И то может выйти промашка – скажешь человеку, чтобы он не летел самолетом, и он поплывет пароходом, а пароход утонет. А тут болезнь, зависимость. Поверь мне, окружающие и так предупреждают чуть не каждый день, но человек их не слушает. Или хохорится – да я в любой момент брошу, просто не хочу, или огрызается и отказывается от помощи. Надо ведь не просто предупредить о трагедии, а заставить изменить образ жизни. То есть контролировать его, возможно, долго и постоянно.

Электрон кивнул.

– То есть проще вытащить сюда и лечить. Но разве это невозможно? Ты же знаешь, прецеденты бывали.

– Да. Но тут важен момент. Я же ходил к Михаилу Петровичу. И вот тут возникли проблемы. Смотрите, где это случилось. Вот карта Московской области.

Луч от монитора обрисовал карту. Населенные пункты горели разноцветными огоньками.

– Вот этот, большой, красный, ясное дело, – Москва, – объяснял Ричард. – А зеленые – это деревни. Вот та самая деревенька в 1995, смотрите… А это уже 1999 год.

Огоньки на изображении мигнули.

– Фермерское хозяйство рядом с деревней. Вот он, камень преткновения. Земля. Деньги. Даже сейчас. Маленький экскурс в историю – в 90-е годы участки земли предоставлялись желающим бесплатно, ну, или за символическую плату. Один такой участок располагался совсем рядом со сгоревшей баней, там ведь непонятки творились, то все кругом колхозное, все кругом мое, то опять ввели частную собственность. Так вот, вскоре после смерти Коли эту землю взял в аренду человек, чье имя, ты, Алиса, должна знать. Это его сын стал в 30-х годах создателем теории темпоральных искажений.

– А Коля тут каким боком? – удивился инженер.

– А таким, что на землю претендовал один московский бизнесмен, предлагал за нее взятку, как это называлось. Но после пожара вдруг передумал. Он был очень суеверен и посчитал гибель человека несчастливой приметой. Впрочем, бизнесмен никакого урону не понес, вскоре купил участок в соседнем районе, построил там чего-то… А расстроенный из-за ухода живых денег председатель отдал землю в аренду под ферму. И не прогадал – хозяйство пошло в гору, арендную плату вносили исправно. И самое главное – фермер смог дать сыну образование, отправить его учиться за рубеж, а потом даже частично финансировать его исследования. А ты, Алиса, сама хорошо знаешь – без теории темпоральных искажений не было бы сейчас машины времени. В прошлом опасно копаться, тем более, в таком недавнем. Сделаешь незначительный шаг – и окажется, что возвращаться тебе некуда, да и самого тебя нет. За тысячелетие изменения сглаживаются, а с прошлым веком надо быть очень осторожным.

Электрон накрутил бородку на палец.

– А по-другому он не мог выучить сына? Может, ему просто кошелек подбросить?

Ричард расхохотался было, но осекся, встретив осуждающий взгляд Алисы. Слегка помрачнев, временщик ответил:

– Тут надо думать. Не лезть, как слон в посудную лавку. Многое ведь зависит от характера человека – не полюби он труд, не добивайся своей цели с упорством, может, и не стал бы его сын ученым. И как бизнесмена того отпугнуть? Если выдернуть из прошлого Герасимова, получится, в пожаре должен погибнуть кто-то другой. А как жить, зная, что ты кого-то принес в жертву?

Ричард повернулся к Алисе.

– Признаюсь, девочка, у нас с Михаилом Петровичем тут тоже свой интерес. Мы с ним как раз вспоминали, как он пытался спасти от костра Джордано Бруно. Михаил смог поговорить с ним под видом священника, пытался рассказать о плане побега. А Джордано только глянул на него понимающе и ответил: «Друг мой, ведь представление уже готово. Они не признаются в своем поражении, им важно сжечь меня. Если я убегу, они сожгут подставного осужденного. А я не приму такой жертвы».