Текст книги "Скажи мне, чего ты боишься?..(СИ)"
Автор книги: Tamashi1
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Но если вы не цените свою жизнь, смертные, почему ее должен ценить кто-то другой?
И от тона мужчины в алом по спине друзей пробежали мурашки. Единственная мысль, облаченная в разные слова, громом взорвала сознание: проигрыш недопустим. Но где-то в глубине двух душ всё еще теплилась надежда на то, что это всё сон, на то, что их отпустят, на то, что они сумеют договориться с этим странным Хранителем, а, быть может, на то, что они победят в этой игре… Не важно, на что именно. В их душах просто жива была надежда. В отличие от душ тех, кто был заточен в Разрыве навечно. Как та женщина, что, сжавшись на мерзлом асфальте в комок, тихо подвывала, пустыми сухими глазами глядя прямо перед собой. С ее бледных потрескавшихся губ периодически капала на серое полотно дороги вязкая слюна, а монотонный вой, вырывавшийся из приоткрытого рта, похожего на шахту доменной печи, больше напоминал заунывное горловое пение. Безумие здесь было нормой.
– Четвертое, – безжалостно и абсолютно спокойно продолжал Хранитель, не давая парням обдумать его слова, – все страхи, что вы увидите, реальны. Для вас. Для других их не существует, как не существует для вас страха этого игрока, – впервые мужчина пошевелился – он обернулся к корчившейся слева от него женщине и безразлично на нее посмотрел. – Вам не увидеть, чего она боится, но это не значит, что то, что так ее напугало, нереально. Оно существует. Но существует только для нее. Присмотритесь.
Парни во все глаза уставились на женщину, а ладонь Найла, липкая от пота, судорожно сжалась. Предчувствие беды затопило разум, душу, всё естество. И вдруг женщина взвизгнула, а ее левое предплечье, чуть ниже короткого рукава черной, пыльной, влажной от пота футболки, окрасилось в алый. Рваная рана, глубокая, уродливая, отчетливо выделялась на бледной грязной коже. Багряная жидкость сорвалась вниз, и Хоран рванулся к женщине, но был остановлен ледяным потоком воздуха, настолько сильным, что парень не мог сделать и шагу, и лишь продолжал, щурясь от холодных порывов ветра, столь резких, что на глаза наворачивались слезы, смотреть на срывавшиеся вниз рубиновые капли и сжимать ладонь друга.
Кап…
Безразлично смотрел на кровь Хранитель.
Кап.
Подвывала от боли женщина, даже не пытаясь убежать.
Кап!
Старались прорваться сквозь ветер двое парней – единственные, кому эта багряная влага не была безразлична.
Кап!!!
Женщина вдруг закричала не своим голосом и кинулась прочь, падая на каждом шагу и оставляя за собой вереницу алых пятен, тут же покрывавшихся белой пленкой. Изморозь не любила тепло. И убивала его так быстро, как только могла.
Ветер резко стих, и парни замерли. Женщины уже не было в пределах их видимости, бежать же за ней было бы верхом глупости. А, несмотря на причины аварии, занесшей их в мир Разрыва, идиотами эти двое не были.
Хранитель вновь обернулся к ним и прошелестел:
– Запомните. Всё, что произойдет с вами в этом мире, реально. Для вас. Но не для других. Если же вы умрете здесь, то не сможете вернуться, и в конце концов умрут и ваши тела в том мире. Но смерть не означает покой и отбытие в Рай или в Ад. Если вы умрете в Разрыве, или ваши тела в том мире умрут до того, как вы в них вернетесь, ваши души навечно останутся здесь без возможности спастись. В телах, которые будут быстро регенерировать, чтобы вновь и вновь испытывать боль и страх. И тогда этот мир, мир вечного ужаса, станет вашим. Навечно. Как стал он вечен для той женщины.
Хоран вздрогнул, а Зейн крепко сжал его ладонь, и уже не ясно было, кому этот жест требовался в большей степени. Но ведь они решили выиграть. А значит…
– Я не сдамся, – прохрипел Малик с ненавистью, черными клубами вздымавшейся в его душе. – Мы вернемся домой.
– Кто знает, – безразлично ответил Хранитель. – Правила ясны?
Мысли друзей лихорадочно забегали. Вопросов было неимоверно много, и выбрать один, главный, было невозможно. Но пакистанец всё же зацепился за собственные ощущения и потому выделил то, что казалось безумно важным:
– Что насчет еды, воды? Если мы умрем от обезвоживания…
– Эти тела не нуждаются в еде и воде для поддержания жизнедеятельности, – перебил парня Хранитель. Возможно, их реакция, конструктивный подход и отсутствие обвинительных криков понравились бы ему… если бы ему было до смертных хоть какое-то дело. – Вы не умрете ни от голода, ни от жажды, но эти ощущения будут вас терзать. Ведь в Разрыве нет ни воды, ни еды.
Парни переглянулись. Перспектива была пугающая.
– А что насчет других игроков? – впервые за это время подал голос блондин. – Мы можем им помочь? А они нам?
– Нет, они не видят ваших страхов, а вы – их. Помощь здесь вам никто не предложит, – прошелестели неподвижные губы. – Однако вам повезло. Вы попали в Разрыв вдвоем, а значит, многие испытания у вас будут одни на двоих.
– Многие? Но не все? – насторожился Малик.
– Рано, – Хранитель бы усмехнулся. Ведь смертные всегда так нетерпеливы! Но всё же он этого не сделал. Ведь их нетерпение было для него очередным ненужным проявлением человеческой глупости. – Каждое испытание придет своим чередом. Не преодолев одно, не достигнуть другого. Помните лишь, что начнется игра с простых страхов, а закончится самыми главными.
– Чёрт, да какими именно?! – не выдержал пакистанец. Ярость в нем боролась с осознанием того, что злить Хранителя игровой площадки не стоит.
– Рано, – повторил марионеточник и медленно, плавно поднял вверх руки с черными когтями, уродовавшими тонкие бледные пальцы. Широкие алые рукава раскинулись, словно крылья гигантской бабочки, противореча всем законам физики. Руки мужчины замерли, простертые к небесам, а багровая ткань затрепетала, хотя ветра не было. Туман липкими клубами закружил вокруг него, и вдруг рванулся к парням. Они не успели даже вскрикнуть – ледяной плен заставил их замереть. Холодная, влажная, отвратительно-скользкая дымка просачивалась им в рот, в нос, в уши, заполняя разум и вытаскивая из глубин памяти самые мерзкие и самые ужасные картины…
«Найл, держись! Врачи скоро приедут!»
«Зейн, знаешь, я не хочу здесь больше оставаться…»
«Я всегда буду рядом. Не позволю кошмару повториться, Хоран!»
«Опять я один, Зейн… Отец снова работает сверхурочно. Почему я всё еще жду его?»
«Чёртова вода!»
«Проклятое одиночество!»
Парни вздрогнули и вынырнули из своих воспоминаний. Они всё так же держались за руки, но что-то изменилось. Возможно, то, что щебень царапал не только ступни, но и колени, ладони, щеки? Они вновь лежали на асфальте, испещренном сетью черных морщин-разломов, а туман беспечной серой змеей скользил по их телам, превращая липкий холодный пот в изморозь. Прямо на них – окутывая черные футболки белым саваном. Зейн пришел в себя первым. На этот раз не было ни судорог, ни тошноты, лишь чувство опустошенности. Все его кошмары были прочитаны и показаны ему буквально за пару мгновений. Всё то, что он пытался забыть, а, быть может, просто надежно спрятать в глубинах памяти, было вырвано на свет. Старые раны разбередили, вспоров память ржавым скальпелем без наркоза, да еще и присыпали солью. И почему-то Зейн Малик чувствовал не злость и даже не страх, а опустошение. Равно как и Найл Хоран. Ведь слишком много боли убивает сильнее ножа. А апатия – это смерть эмоций. Первый шаг на пути к тому, чтобы сдаться.
Вы уже готовы принять поражение, смертные?
Но Хранитель был прав. Они были вместе, и в этом им несказанно повезло. Оглядывая мутным взглядом пустынную улицу, Зейн почувствовал дрожь холодных пальцев в своей руке, и это придало ему сил. «Я обещал его защищать, и я сдержу слово. Я его вытащу», – подумал пакистанец и поднялся, потянув друга следом за собой. Хранителя уже не было, а в воздухе висели приглушенные стоны и крики.
– Разрыв прочел ваши страхи, – наполнил пространство знакомый безэмоциональный голос существа, которого давно не было на главной улице города. – Отсчет пошел. Для Зейна Малика и Найла Хорана игра началась. Первый уровень. Страх. Не потеряйте себя, иначе не сможете двигаться вперед.
В повисшей тишине отчетливо раздался удар гонга, и блондин рефлекторно сделал шаг к другу. Они ожидали немедленного нападения чудищ, сотен картин из прошлого, фобий, но… ничего не произошло.
– И что теперь? – растеряно пробормотал Хоран, вглядываясь в бесконечную серую мглу.
Брюнет поджал губы, раздумывая над сложившейся ситуацией, а потом выругался.
– Проклятье! И ведь не ясно, чего от нас ждут! Это не сон, Найл! Не какой-то чёртов кошмар! Чтоб их всех…
– Им-то как раз ничего не будет, – как-то уж слишком нервно усмехнулся блондин. Истерика подкрадывалась к нему незримой тенью.
– Будет, – зло прошипел пакистанец, а карие глаза полыхнули ненавистью. – С чего мы должны верить этому тощему уроду? Может, в нем всё дело? Может, нам надо победить его? Он явно знает, какого чёрта тут творится, и сказал далеко не всё! Надо вытрясти из него ответы!
– Зейн, не думаю, что нам удастся что-то из него «вытрясти», – пробормотал Хоран, знавший по опыту, что Малик в гневе – это апокалипсис для всех вокруг, но также понимавший, что сейчас злость им не поможет, ведь их противник не человек. А страху вряд ли можно выбить зубы или сломать руку…
– Не попробуем – не узнаем! – рявкнул брюнет, и ирландец поморщился. Он понимал, что друг в ярости, но также осознавал, что лишь на трезвую голову они сумеют придумать нормальный план. А потому сжал его ладонь и внес предложение:
– Ты говорил, что дорога не может быть бесконечной. Давай проверим? Это заодно покажет, врал ли нам тот тип – есть возможность уйти отсюда или нет.
Пару минут Малик сверлил взглядом раны асфальта, подведенные белой тушью-инеем, а затем кивнул. Хоть он и был взрывным, но в крайних случаях умел брать себя в руки, особенно если дело касалось будущего Найла. Такая преданность могла бы показаться кому-то аномальной, но только не им двоим. Потому что когда-то, в дни, полные смеха и радости, в дни, залитые солнечным светом и переливами колокольчиков на ловцах снов, Найл Хоран чуть не умер, и Зейн Малик не смог ему помочь. А потому год их знакомства, год развода родителей блондина, год его пятилетия, чуть не ставший последним годом его жизни, накрепко связал две судьбы неразрывной клятвой. «Я защищу его любой ценой». И пакистанец ни разу еще ее не нарушил. Но сумеет ли он исполнить ее и теперь?..
– Ладно. Пройдем по этой дороге до конца, – кивнул Малик, встряхнувшись. – Будь начеку, мало ли откуда какая дрянь появится? Если я ее не увижу, не молчи, понял? Сразу говори, где она и что из себя представляет.
– Ладно. И ты тоже, – кивнул блондин, отрешенно подумав, что, возможно, сил на то, чтобы описать чудовище, у них обоих просто не будет.
– Да. Идем.
Босые ступни осторожно ступали по мертвому полотну, змеившемуся к серой стене безмолвия. В горло словно сыпался раскаленный песок, влажные от пота ладони крепко сжимали друг друга, а две пары глаз скользили по однообразному монотонному пейзажу, периодически разбавляемому видом очередного корчившегося в агонии игрока.
Внезапно в окне третьего этажа раздался вскрик. Короткий, надрывный, полный ужаса и… обреченности. Парни резко подняли головы и замерли. Черные окна смотрели на них пустыми глазницами, а в одном из оконных провалов виднелась хрупкая женская фигура. Время словно остановилось, и парням казалось, что они смотрят плохое кино в режиме замедленного воспроизведения.
Вот женщина отклонилась спиной к пропасти. Вот ее руки – уродливые худые палки, обтянутые желтушной кожей, – резко и судорожно поднялись вверх. Вот ее тело, похожее на искореженный манекен, завалилось на спину. Вот ее ноги оказались выше уровня головы. Вот ее сальные спутавшиеся черные волосы паклей повисли ниже карниза. И еще ниже. И еще. И еще…
Она не кричала. Она просто молча летела к асфальту на бешеной скорости, казавшейся наблюдателям ничтожно-медленной.
Хрусть.
С отвратительным звуком затылок женщины встретился с искореженным коррозией асфальтом. Найл вздрогнул и отвернулся. К горлу подступила тошнота. Осколки белых костей окрасились в багрянец, проступая через черные колтуны грязных волос. Алая влага растекалась по асфальту. Переломанная марионетка судьбы безжизненным мешком лежала на асфальте. Мешком со сломанными костями.
Страх и отвращение сковали души наблюдателей, как тишина сковала воздух. В такие моменты любой подумал бы: «Хорошо, что это был не я». Вопрос в ином: задумался ли человек о том, почему это был не он?
Найл шумно выдохнул и обернулся к телу. Вокруг головы женщины лениво растекалась багряная лужа. Не океан, не море – просто кровавое пятно, тут же начавшее покрываться белой коркой инея. Блондин сделал шаг к умершей, но…
Хрусть.
Резкий звук прорезал тишину. Хоран отшатнулся.
Шея женщины повернулась, вправляя переломанные позвонки с отвратительным, тошнотворным звуком.
Хлюп.
Голова приподнялась над замерзшей лужей крови. Руки, похожие на иссушенные кости, обтянутые желтой кожей, дернулись, как у разбитой заводной куклы.
Чавк.
Неохотно оторвались спутанные черные волосы от застывшей мертвой крови, оставляя в ней несколько осколков черепа.
Женщина встала и, пошатываясь, отправилась к переулку. Босые ступни размазывали по асфальту ее собственную кровь, раздробленный от компрессии позвоночник не мог больше удерживать голову, и та безвольно болталась на мышцах шеи, ударяясь подбородком о грудь. Алая влага в волосах, собиравшаяся в темные сгустки, быстро застывала, лишаясь единственного, что отличало ее от окружающего мертвого мира – тепла. Зомби, а точнее, игрок, лишившийся шанса вернуться в свой мир и навечно запертый в Разрыве в новом теле с сильнейшей регенерацией, едва волоча ноги, скрылся в темноте.
Секунда. А в следующий миг Найла вывернуло наизнанку. Он отпустил ладонь Зейна и рухнул на колени. Тело сводило судорогой, а рвотные позывы никак не хотели исчезать. Пакистанец же отвернулся от проулка, в котором скрылась женщина, и попытался привести мысли в порядок, глубоко вдыхая через нос, чтобы унять тошноту. Растерянность, непонимание, отчаяние захватывали парней. «Мы станем такими же?» – спрашивали они самих себя.
«Кто знает», – ответил бы им Хранитель, если бы был рядом.
Непонимание в душе Хорана сменилось жалостью к тем, кто превратился в вечные игрушки судьбы, а в душе Малика – яростью и раздражением.
– Если я увижу этого хлюпика еще раз, я из него всю душу вытрясу! – процедил брюнет и хотел было по привычке пнуть землю, но вовремя вспомнил, что армейские берцы остались в другой реальности, а сломанные пальцы не помогут избежать опасности. Потому он просто махнул кулаком, нанося удар по невидимому противнику.
– Мы же… не станем такими? – пробормотал блондин, пустым взглядом сверля подернувшуюся инеем лужу собственного желудочного сока.
– Нет, Найл, – уверено ответил брюнет и сел на корточки рядом с другом. – Мы выберемся. Мы должны выбраться, слышишь?
– Да, – кивнул Хоран, и в его голове промелькнул образ, не дававший покоя. Девочка в грязно-белом платье в крупный алый горох и белые локоны с запекшейся кровью. Только почему-то сейчас ему показалось, что эта кровь подернулась инеем… – Мы выберемся и узнаем, что стало с той девочкой.
– Точно. Поднимайся.
Ирландец кивнул и неуверенно, пошатываясь, встал, опираясь на руку друга. Брюнет снова поймал ладонь Найла и крепко сжал. Символы в этом мире и впрямь были очень распространены. И, похоже, теперь «взяться за руки» для этих двоих стало символом спасательного круга. Одного на двоих спасательного круга, дрейфующего посреди океана, по которому не ходят корабли. Но не лучше ли утонуть сразу? Утонуть и не мучиться от жажды и голода. От всё нарастающего ужаса и чувства безысходности. Или же надо ждать до последнего, пытаясь грести, чтобы добраться до суши?
Как вы поступите, смертные?
– Я не сдамся Найл, – уверено произнес брюнет и потянул друга вперед. – И ты не сдавайся, слышишь? Вместе мы выберемся.
– Точно, – кивнул ирландец, а ехидный голос на краю сознания пропел: «Но ведь ваши испытания будут разниться. Справишься ли ты один?»
– Мы справимся, – ответил он этому голосу, а не Малику. Ведь блондин знал: даже если друга не будет рядом, он будет поддерживать его, волноваться… А значит, права на проигрыш у Найла просто нет. Он победит. Ради Зейна. И они оба вернутся домой. Главное верить в это.
Тишина давила на виски, периодически взрываясь звуками, от которых хотелось спрятаться, сумрак сглаживал очертания предметов, а туман безучастно холодил истерзанные в кровь босые ступни. Пять минуть? Десять? Час? А может, сутки или вообще вечность? Как долго они брели по городу, в котором не существовало времени? Кто знает. Мысли сбивались с попытки выстроить план на истерическое: «Какого чёрта, почему мы?!» – а щебень продолжал царапать бледную кожу. Страх начал отступать, появлялось желание действовать, бороться, сражаться! Но ведь вымотать противника ожиданием куда разумнее, чем подыгрывать ему, исполняя его капризы. А потому парни просто шли вперед, вдоль безучастных серых домов с черными слепыми провалами окон, и ждали нападения, которого всё не было. Город уже играл с ними. Но они этого еще не понимали. Они просто разрывались от ожидания, жажды действия и немого вопроса: «Почему ничего не происходит?!» И это истощало, сбивало с толку, пугало. Но они упорно продолжали двигаться вперед, словно надеялись, что через минуту оптический обман исчезнет и перед ними возникнет глухая стена или обрыв. Но пустынная дорога и впрямь вела в бесконечность, не имея ни начала, ни конца. Но в бесконечность ли? Или?..
– Найл, смотри! – вдруг воскликнул Зейн охрипшим от жажды голосом и кинулся бежать, потянув Хорана за собой. – Смотри! Это же!..
А вот теперь начнется первый кон. Ведь ожидание вас утомило, игроки!
====== 4) Тот, кто умеет жить ======
Комментарий к 4) Тот, кто умеет жить Здесь и далее понятия, отмеченные звездочкой,* разъяснены в комментариях. Спасибо всем, кто читает эту работу.
*«Мелочи, которые я должен был сказать и сделать,
Я не тратил время на это…
Ты всегда была в моих мыслях,
Ты всегда в моих мыслях».
«Мир – одно большое игровое поле, и единственная цель состоит в том, чтобы остаться в игре». (Дин Кунц)
В углу просторной комнаты, у компьютерного стола, сидел худой высокий парень лет девятнадцати в зауженных потертых джинсах и просторной серой футболке. Тонкие бледные пальцы уверенно бегали по клавиатуре, периодически взлохмачивая короткие вьющиеся каштановые волосы, а в профессиональных наушниках звучал голос Элвиса Пресли. Зеленые глаза парня цепким взглядом смотрели на монитор компьютера, а на губах играла печальная, но одновременно с тем очень умиротворенная улыбка. Звали шатена Гарри Стайлс, он был коренным британцем, уроженцем графства Чешир, а ныне жил в пригороде Лондона – городке Аскот, в небольшом двухэтажном доме, на одной улице с закадычными друзьями детства – Зейном Маликом и Найлом Хораном. Его судьба чем-то напоминала судьбу ирландца: возможно, тем, что его родители развелись, когда он был еще ребенком, а потому Гарри прикипел душой к блондину, которого всегда считал очень сильным. Ведь сам Стайлс жил с матерью и сестрой, а когда парню исполнилось тринадцать, его мать повторно вышла замуж, и отчима Гарри очень уважал, а вот Найл всегда был один, и единственным, кто спасал его от гнетущих мыслей, кто разгонял давящее чувство безысходности и ощущение того, что блондин никому не нужен, был пакистанец. Впрочем, Малик родился в Йоркшире, мать его была англичанкой, и стопроцентно назвать его «пакистанцем» было нельзя, равно как и трех его сестер. Вот только люди всё равно бросали косые взгляды на смуглого парня с необычной внешностью, а в детстве его не принимали в школе. Зейн отлично знал, что такое «одиночество в толпе», и первым, кто его принял после переезда его семьи в Астон, был Найл, его ровесник. Пятилетний парнишка, у которого не было не только друзей, но и семьи, которая «всегда рядом», – его одиночество было абсолютным. Ирландец принял пакистанца, никогда не смеялся над его внешностью, всегда заражал весельем и энтузиазмом, и Малик оттаял, он понял: в его жизни появился первый настоящий друг. Вторым другом для Зейна стал Гарри Стайлс. Он был на год младше и переехал в тихий городок в историческом графстве Беркшир, когда его родители разошлись, а точнее, когда ему было семь. Он сразу влился в неразлучный дуэт, превратив его в трио, постоянно подкидывая безумные идеи, но всегда опекая друзей, несмотря на то, что был младше. Особенно он опекал Хорана, ведь хрупкий блондин, который казался источником постоянного веселья, «зажигалкой», провокатором большинства «героических» подвигов этой троицы, на самом деле так и не избавился от детского страха – страха остаться в одиночестве, оказаться никому не нужным и бесполезным. И Гарри восхищался тем, что, несмотря на темные мысли, рвавшие душу в клочья, ирландец продолжал искренне улыбаться и дарить друзьям радость. За эту силу духа Гарри и уважал Хорана, и именно ее он пытался помочь ему сохранить. Эти трое были лучшими друзьями и даже поступили в один университет, правда, на разные факультеты, и именно тогда в их компанию влились еще двое: Лиам Пейн, однокурсник Найла, и Луи Томлинсон, уже завершавший обучение, так как он был на два года старше Малика и Хорана. Поразительно, но при том, что у этих пятерых были абсолютно разные характеры, ссоры никогда не перерастали в полномасштабные конфликты, и умение прощать, принимать товарищей со всеми их привычками, странностями и периодическими «взрывами» в виде «разбора полетов», стало залогом настоящей, крепкой, неразрывной дружбы.
Однако полгода назад ирландец объявил друзьям, что они с Зейном решили перебороть свои страхи, и их друзей это поставило в тупик. Сама идея была, конечно, неплохой, но вот метод претворения ее в жизнь… Этого ни один из них одобрить не мог, и потому неделю назад, как только закончился учебный год, и Малик с Хораном объявили, что уезжают в Блэкпул – курортный город на побережье Ирландского моря, с целью окончательно уничтожить фобию пакистанца экстремальными погружениями с аквалангом, Луи, Лиам и Гарри устроили друзьям тот самый «разбор полетов», пытаясь воззвать к их разуму. Но всё было бесполезно. Возможно, потому, что Малик безумно хотел избавить ирландца от его страхов, возможно, потому, что сам ирландец отчаянно желал показать пакистанцу, что тот не должен волноваться так сильно, ведь он уже не маленький пятилетний мальчик, и Зейн должен начать жить для себя, а, возможно, просто потому, что эти двое никогда не отступали. Они всегда добивались поставленных целей, и их решимости могли бы позавидовать многие.
И вот сейчас Гарри Стайлс печатал очередной доклад для литературного клуба, членом которого являлся уже много лет, и слушал любимого певца, чей голос всегда отвлекал парня от тяжелых раздумий. А сейчас ему очень нужно было отвлечься, потому что где-то далеко, за сотни километров, его лучшие друзья рисковали жизнью. И ради чего? Ради призрачной надежды победить страхи! Но ведь этого можно было добиться и куда более мирными способами! И это злило. Равно как злило шатена и то, что его самого в этом забеге со смертью наперегонки участвовать не пригласили…
Телефонный звонок вывел парня из состояния задумчивости. Мобильник, лежавший перед ним, резко завибрировал, а на экране высветилось знакомое имя. «Бобби Хоран». Гарри удивленно воззрился на имя отца Найла и почувствовал, как сердце проколола раскаленная игла. «Что-то случилось», – подумал он и, скинув наушники на колени, ответил на звонок.
– Добрый день, мистер Хоран, – вежливо сказал парень, подумав, что день-то как раз и не добрый. Предчувствие беды отчаянно не хотело покидать его.
На том конце провода послышались сдавленные женские рыдания, приглушенный голос брата Найла – Грега, и тяжелый вздох того, кто набрал номер Стайлса. Сердце шатена замерло, а по спине побежали мурашки. «Только не это», – промелькнула и растворилась в пустоте ожидания одинокая мысль. Надежда отчаянно билась в душе, как птица со сломанными крыльями, а на лбу выступили капли пота. Они ведь не могли?..
– Гарри, здравствуй, – голос Бобби Хорана был надломлен, словно каждое слово давалось ему с огромным трудом. – У меня… плохие новости.
Ладони парня вмиг покрылись потом, и трубка чуть не выпала из онемевших пальцев. Его губы плотно сжались, а глаза подернула мутная пелена. «Нет. Они не могли. Не могли. Найл не мог… Он жив. Он не мог. Не мог», – настойчиво зазвенело у британца в голове. «Ты так думаешь?» – насмешливо прошептало в ответ его подсознание. На черный подлокотник кресла упала горячая соленая влага. За секунду Гарри вспотел так, словно пробежал марафонский забег. Вот только глаза его оставались сухими, а губы сжались так плотно, что превратились в тончайшую бескровную полосу.
– Гарри, Найл… Они с Зейном попали в аварию. Но они живы.
Живы. Живы, чёрт возьми! Живы…
Парень шумно выдохнул и почувствовал, что сердце снова бьется. Бьется куда быстрее, чем раньше, мощными толчками разгоняя по венам кровь. «Жив. Найл жив. Жив», – с души рухнул камень, грохот от падения которого сложился именно в эти слова. Гарри откинулся на спинку кресла, и усталость накатила океанской волной, словно он выпил двойную дозу снотворного.
– Но… Гарри, они оба… – Стайлс вновь напрягся. Рука на подлокотнике кресла непроизвольно сжалась. – Они оба в коме.
Бац!
С громким стуком наушники упали на пол. Шатен вскочил на ноги, сжимая телефонную трубку так, что костяшки пальцев побелели. Он запросто мог сломать телефон, но сейчас парню на это было наплевать. В его голове набатом звучало лишь одно слово. «Кома».
– Гарри? Гарри, ты меня слышишь? Ты в порядке? – в голосе мистера Хорана сквозила тревога, и Стайлс шумно выдохнул. Беспокойство о нем отца Найла, который и так был на пределе, заставило британца взять себя в руки и попытаться думать логически. Впрочем, мысли всё равно ускользали, теряясь в страшном, холодном, абсолютно ненужном, лишнем слове. Слове, которое так не подходило к веселой улыбке блондина, решившего преодолеть свои страхи. Нет, он должен собраться, он не имеет права на слабость. Только не сейчас. Не сейчас…
Проведя рукой по лицу, шатен сглотнул и ответил осипшим, надломленным голосом, который и сам бы вряд ли узнал:
– Я слышу. Где они? Что говорят врачи?
– Что они могут сказать, – Бобби Хоран был явно недоволен действиями медиков, но поделать ничего не мог. – Говорят, сделают всё, что смогут. Но шансы пятьдесят на пятьдесят. Эта кома… какая-то странная. Повреждения были не такие серьезные, чтобы… – мужчина замолчал на пару секунд, а затем продолжил: – Врачи не понимают, почему они впали в кому при таких незначительных повреждениях.
– Каких именно? – пробормотал Стайлс. Звук его собственного голоса доносился до него словно сквозь вату, а в голове звенела давящая пустота.
– Переломы, разрыв внутренних органов, сотрясение, но их подлатали. Операции прошли успешно. Всё не так серьезно, чтобы… чтобы впасть… – отец Найла еле держался, но всё же надежда в его душе еще теплилась.
– Как это произошло? – едва слышно спросил Гарри. Его безжизненный голос звучал словно из могилы, ноги стали ватными, колени подгибались, но парень не шевелился.
– Зейн был за рулем, – в голосе мистера Хорана промелькнуло раздражение. – Они решили… погонять по городу. По ночному городу. Машина… Что-то пошло не так, тормозного пути не было. Сейчас… идет экспертиза, полицейские говорят, тормоза скорее всего были неисправны, потому они… – мужчина замолчал, а секунд десять спустя закончил рассказ: – Видимо, кто-то выскочил на дорогу, они попытались затормозить, но не смогли, и Зейн… вывернул руль. Машина… врезалась в столб.
Повисла тишина. Мистер Хоран пытался унять дрожь в голосе, глубоко дыша, а Гарри пустым взглядом скользил по строчкам на экране компьютера.
«Где это видано, где это слыхано —
Смерть превратили в сущую мелочь, так, в ерунду!»
Песенка Торговца Черепами из повести Рэя Брэдбери «Канун всех Святых». Веселая песенка праздника Dia de los Muertos. Печальная песенка, покачивающая головой и вздыхающая: «Ничего-то вы не понимаете, смертные!» Как ты права. Как ты права, песенка, призывающая задуматься о том, что живые должны жить, а не играть со смертью!
«Какого чёрта?!» – раздражение заполнило пустоту в душе шатена. Кулаки непроизвольно сжались, и корпус телефона тихо хрустнул. Мысли бегали от одного имени к другому, смешивались, рождали в голове неясные страшные картины. Почему они решили поехать в город? Почему им стало мало пустынных трасс? Почему они сочли возможным поставить на кон свои жизни и жизни тех, кто в их безумном споре со страхами не участвовал? Как они могли?! «Как они могли… бросить меня?» Злость исчезла.
Гарри Стайлс, тебе их не понять. Вот почему в этот отпуск они поехали вдвоем. Потому что есть нечто, что связывает их крепче, чем кого бы то ни было. Потому что ты лишний. Нет, конечно же, ты необходим им как друг, но не больше. Ты не имеешь права испытывать те чувства, что испытываешь уже много лет к Найлу Хорану. Ведь ты его не понимаешь. Не понимаешь, что ирландец не хотел рисковать чужой жизнью, но готов был рискнуть своей. Почему? Потому что не верил в проигрыш. Но ты никогда этого не поймешь, Гарри Стайлс. Потому что ты не знаешь, каково это – сидеть в полном одиночестве в маленькой темной комнате, смотреть на звезды в открытое окно и думать, думать, думать… Думать о том, что ты никому не нужен. Думать о том, что этим вечером отец вновь не придет домой. Думать о том, что если начнется пожар, никто тебе не поможет. И ждать. Ждать, что этот пожар всё же случится, а отец успеет вынести тебя из твоей комнаты и скажет, что ты ему всё же нужен. А еще понимать, что это пустые мечты. Потому что отец никогда не успеет. Ты не поймешь, чего хотел добиться твой друг, Гарри Стайлс. А ведь он просто хотел вырасти. Вырасти из своих страхов и начать жить. Жить по-настоящему, дышать полной грудью, без оглядки на прошлое и на мысль, которая до сих пор не желала исчезать из разума Найла Хорана. «Никто не придет». Потому что даже друзья не могли заменить семью, и ночами, полными беспросветного одиночества, эти слова разрывали душу ирландца в клочья. Ведь по ночам друзья не могли быть рядом. И потому именно в сумраке мальчик отчетливо понимал, что у него нет права быть слабым.
Гарри шумно выдохнул и вновь провел ладонью по лицу. Липкий холодный пот, заливавший глаза, был стерт вместе со злостью на друзей. Глаза парня, зеленые, пронзительные, подернутые мутной пеленой боли, скользнули на другую строку всё той же песни.
