Текст книги "Скажи мне, чего ты боишься?..(СИ)"
Автор книги: Tamashi1
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
Найл разлепил глаза и застонал от разочарования, но, увидев друзей, замер. Губы задрожали, ладони покрылись холодным потом и бессильно упали на асфальт. Зрачки расширились, и хриплый, сорванный голос едва слышно прошептал:
– Почему?
Какой странный вопрос. Город мог бы рассмеяться в ответ, но, как всегда, промолчал.
– Мы решили проехать по вашему маршруту, – с ужасом глядя на израненных друзей, пробормотал Луи. – Проверили машину, поглядели, никого ли нет на улице, поехали, чтоб Безликого увидеть: нам сказали, что на месте аварии этого духа видели… Улица пуста была, абсолютно! – охрипший голос парня сорвался на крик, но он тут же взял себя в руки и, откашлявшись, закончил: – Но у того столба, где вы… короче, у того столба вдруг появилось существо без лица. Оно смеялось, и мы повернули головы, а дальше – темнота.
– Кажется, я бил по тормозам, – прошептал Гарри, не переставая терзать края футболки. – Но машину занесло, хоть двигатель и заглох. Мы, кажется, тоже врезались…
– А я говорил, что нечего повторять «подвиг» этих каскадеров! – взвился Лиам, но тут же закашлялся и прислонился спиной к стене.
Найл и Зейн переглянулись. Слишком реальными казались друзья… впрочем, как и все видения до этого. Вот только, в отличие от видений, вели они себя точно так, как настоящие люди, и сомнения в том, было ли это очередной издевкой города, закрадывались в душу, прожигая ее сигаретными окурками.
Но вы уже доказали, что загадки – ваш конек, смертные! Так попробуйте разгадать и эту головоломку! Ведь выбора у вас всё равно нет…
– Чем докажете, что вы – это вы? – хрипло спросил Малик и подошел к поднимавшемуся на ноги Найлу.
– В смысле? – опешил Луи и переглянулся с Гарри.
– В прямом, – нахмурился пакистанец, вставая рядом с другом. С другом, в котором не сомневался.
– Не знаю, о чем ты, – пробормотал Стайлс, – но нас встретил какой-то мужик в кимоно и сказал, что наше задание – пройти четыре каких-то уровня, причем на первом уровне мы обязаны сыграть с вами в «Отраву». Я не понимаю, что тут происходит, он наговорил какой-то ерунды о том, что мы рисковали собой ради глупой, неоправданной цели – чтобы избавиться от дурных мыслей о том, что с вами… может что-то случиться. Но мы ведь хотели не только отвлечься, но и понять, что с вами тогда стало! Найл, хоть ты объясни нормально, что тут творится?
Хоран сглотнул. По виску скользила маслянистая капля, впитывавшая в себя сотни мыслей и тысячи сомнений. Но всё же человеку нужна вера, иначе он не сможет идти вперед. А потому…
– Ладно, только сначала объясни, что за «Отрава», – прошептал ирландец и поймал полный недоумения взгляд Зейна. А сердце пакистанца пронзила тонкая острая игла. Игла, порожденная странной мыслью.
«Он ведь согласился им поверить не потому, что увидел Гарри?»
«Смешной Вы человек!» – слова Моэма стали бы любимыми словами города, будь ему хоть какое-то дело до глупости игроков.
– «Отрава» – игра, описанная в одном из рассказов Рэя Брэдбери, я о ней оттуда узнал, – с готовностью ответил Стайлс и двинулся к друзьям. Найл с Зейном попятились назад. Шатен замер. – Вы чего?
– Не подходи ближе, мы тебе не верим, – процедил Малик, подходя к ирландцу вплотную и вставая с ним плечом к плечу.
– О’кей, как скажешь, – пробормотал Гарри, поднял руки и сделал шаг назад. – Так лучше?
– Намного, – кивнул Зейн.
А с висков игроков срывалась испарина, шептавшая, умирая, что нервное напряжение – не лучший советчик уставшему разуму.
– Найл, как колено? – смерив пакистанца хмурым взглядом, сменил тему уроженец графства Чешир.
– Нормально, тут и посерьезнее вещи есть, – нехотя ответил блондин, покосившись на мрачневшего с каждой минутой Малика.
– Ладно, как скажешь, ты тут босс, – сделав еще шаг назад, улыбнулся Гарри. Заразительно. Ярко. Дружелюбно. Совсем не как видения, желавшие уничтожить игроков. Найл поежился, чувствуя, что начинает верить, и боясь этого.
– Тогда вернемся к «Отраве», – продолжил разговор шатен, словно ничего не произошло. – В этой игре дети прыгают через плиты, которыми мостят улицы. Они находят плиту, на которой выбито имя того, кто ее делал, и прыгают через нее. Кто наступит на плиту, тот «отравился», ведь считается, что под плитой с именем похоронен тот, чье имя на ней указано. Наступать на плиту нельзя ни в коем случае. Я рассказал правила, теперь ваша очередь, парни. Вы ведь не просто так кажетесь провернутыми через мясорубку?
– Какое точное определение, – нервный смешок совался с губ Найла вместе со словами. Но в сердце уже окрепла вера, и сомневаться в том, друзья ли перед ним, он больше не хотел. – Ты всегда знаешь, как сказать гадость, на которую и не обидеться…
– «Опыт – сын ошибок трудных», – развел руками Гарри, а Луи, подойдя к нему, вмешался в разговор:
– Парни, давайте поищем плиту, а по дороге Найл с Зейном расскажут нам, что вообще тут творится. Нельзя терять время, у меня нехорошее предчувствие насчет этого места. Оно… странное.
– Более чем, – пробормотал пакистанец и скомандовал: – Не подходите к нам ближе чем на десять метров, потому что я вам не верю, ясно? Вы можете быть иллюзиями.
– Ты с катушек съехал, Малик? – возмутился Лиам, отстраняясь, наконец, от стены. Серой, грязной. Безликой. – Какие еще иллюзии?
– Пошли на поиски, я расскажу, – устало вздохнул Найл и побрел прочь из подворотни. Вот только руку Зейна, как раньше, он уже не сжимал. И это вонзало в сердце пакистанца острые иглы обиды и раздражения, словно средневековый инквизитор загонял щепки ему под ногти.
А небо роняло фальшивые слезы, напоминая о жажде и невозможности ее утолить.
Туман рваным серым саваном змеился по дорогам, вычерчивая контуры трещин новой морозной вязью. Слепые окна домов безразлично смотрели на дождь сквозь плотно закрытые ставни. Яркими пятнами расчерчивали дорогу багряные лужи, давным-давно обледеневшие, но всё еще напоминавшие о тех, кто ронял вниз частички жизни вместе с сотнями лейкоцитов, тромбоцитов и эритроцитов. А громоотводы стонали, не в силах больше выносить эту сладкую пытку электрическими разрядами.
Город просто существовал, как многие зимы до этого дня, как и многие лета после… Вне времени, пространства и чувств.
Однообразные улицы сменяли одна другую, мимо путников порой пробегали перепуганные насмерть, давно погибшие, но продолжающие бесконечную схватку со страхом игроки. Найл хрипло пересказывал события последних дней – или недель? Или лет? Ведь здесь нет времени! – и спрашивал, что же произошло после аварии там, в таком далеком, но, казалось бы, таком близком после появления друзей мире. Известие о том, что Бобби Хоран и Саафа Малик заболели, причем довольно серьезно, выбило тех, кто только что пережил их смерть, из колеи. Гарри, любивший строить теории, тут же выдвинул предположение о том, что Разрыв, создавая иллюзию человека, влияет на ее прототип, и если иллюзии больно или она умирает, то заболевает и оригинал, а учитывая, что перед заездом он связывался с матерью Найла, и она сказала, что Бобби совсем плох, и ему пришлось обратиться за помощью к врачу, влияние Разрыва на реальных людей довольно велико.
А ведь от жара можно и умереть, если сбить его не удастся, не так ли, смертные?
И Зейн с Найлом, не знавшие, верить друзьям или нет, поняли, что даже если перед ними лишь видения, пострадай они, могут пострадать и оригиналы. Но и в этом они еще сомневались, а потому пакистанец прошептал другу: «Как только пройдем уровень, спросим у того… псевдо-японца, влияет ли Разрыв на настоящих людей, которые остались в нашем мире». И Найл кивнул в ответ, чувствуя, что правду знать он всё же не хочет. Ведь случись что-то с его отцом и друзьями из-за его беспечности, простить себя ирландец уже не сумел бы. А потому он решил защищать тех, кто был рядом с ним, не важно, иллюзии это были или нет, чего бы ему это ни стоило.
Он забыл о том, что в естественном отборе каждый сам за себя. Вот только его лучший друг это отлично помнил. Потому что он помнил шипящий смех и слова, до сих пор звеневшие у него в ушах.
«Чтобы выживать, надо убивать».
А нарушать клятву Зейн Малик не собирался. Однажды он чуть не предал друга ради видения, но больше так не обманется. По крайней мере, он в это верил.
Но ведь не всё происходит так, как вы планируете, смертные! И уж тем более так, как вы того желаете…
А дождь всё плакал и плакал, терзая души и царапая горло игроков крупной наждачкой жажды.
– Воды бы, – пробормотал Луи, с завистью глядя на небо. – Залезть бы на крышу и хоть в ладони набрать, что ли…
– Это иллюзия, здесь нет воды, – поморщился Малик, а в голове зазвенело: «А правда ли это? А может, стоит рискнуть?»
– А кто знает? – фыркнул Томлинсон, в тысячный раз попытавшись растереть отчего-то замерзавшие в отсутствие холода пальцы. – Вдруг тот тип вам соврал?..
– Вряд ли, – нахмурившись, перебил друга Гарри. – Если тот тип и правда связан с Безликими, но намного сильнее них, то он не дух, а божество. Божества же вряд ли бы стали врать. Да и смысла не было.
– Гарри, ты слишком наивный, – похлопав друга по плечу, рассмеялся Пейн. Нервно. Наиграно. Фальшиво. Но это всё же было лучше, чем ничего… – Ложь – такая штука, что никогда не знаешь, какую выгоду она принесет солгавшему.
– А я всё равно хочу верить… хотя бы божествам и своим друзьям, – развел руками Стайлс и улыбнулся. Вот только улыбка получилась обреченной. Но это хотя бы был не спазм.
– Смотрите! Нашел! – хриплый крик Луи прервал спор.
Широкая безликая улица, такая же серая, как и сотни других, застыла между грязных, исчерченных потеками домов. Асфальта здесь не было – его заменяли большие бетонные плиты, в которых навечно застыли куски щебня, куда крупнее, чем в асфальте. А еще куда острее. И это была очередная насмешка над босыми игроками. Черные провалы между плитами, уходившие в бесконечность, скалились на небо беззубыми пастями, а иней могильным прахом очерчивал их края. В клубившемся по подворотням тумане рождались нестройные всхлипы далеких видений, а громоотводы вторили им, воя вместе с несуществующим ветром.
Скрип.
Ставни плавно распахнулись, и люди, еще не вступавшие в битву со страхом, вздрогнули.
– Нормально, тут всё время так, – пробормотал Найл, даже не поежившийся от этого мерзкого звука. Словно когтями провели по стеклу. Но привыкнуть можно и не к такому, верно? И ирландец привык. Но не настолько, чтобы говорить об этом так обыденно, словно хозяин говорит о странностях собственного нового дома, в котором, возможно, живет призрак. Так почему же Найл Хоран говорил так спокойно? Потому что не хотел показывать друзьям свои слабости, чтобы на них не сыграли, или потому что хотел казаться сильнее, чем есть на самом деле?..
– А что будет, когда мы сыграем? И что сделают с проигравшим? – сменил тему Малик. Он ведь тоже уже привык к этому скрипу, играющему на нервах куда больше, чем на отвращении к противным до зубного скрежета звукам. Вот только он понимал, насколько фальшив был голос его лучшего друга. И не хотел заострять на этом внимание.
– Не знаю, то существо не сказало, – растерялся Стайлс. – Я спрашивал, но он ответил: «Сыграйте и узнаете».
– Мне это не нравится. Почему мы должны играть? – голос Малика стал вкрадчивым и злым. – А если вы видения? А если тот, кто проиграет, и впрямь отравится? А если, наступив на плиту, мы с Найлом станем жертвой какого-нибудь очередного зомби? Почему мы должны с вами играть? Чтобы помочь вам? А где гарантия, что вы не порождения больной фантазии того мужика в красном халате?
– Это кимоно, – пробормотал Гарри, и Найл рассмеялся. Истерически, хрипло, нервно.
– Что ж вы всегда цапаетесь, а? – сквозь смех спросил он лучших друзей. – Зейн, ты себя ведешь как сварливая свекровь. Гарри, а ты – как зануда-ботаник, не переносящий неточных терминов! Успокойтесь уже! Мы же друзья, нам надо держаться вместе!
– Хоран дело говорит, – с улыбкой, так похожей на спазм, кивнул Луи.
– Психи, – фыркнул Лиам. – Только поцапаться из-за названия одежды какого-то призрака нам не хватало!
– Он не… – Гарри осекся. Поймав предостерегающий взгляд Найла, впрочем, совсем не раздраженный, а, скорее, уставший, он нервно усмехнулся, махнул рукой и бросил: – Ваша взяла. «Призрак в халате». О’кей. Но если он на вас за это обидится, я не при делах. Разве что за Найла заступлюсь: он у нас по жизни язва, но если и обзывает кого-то, то беззлобно. А вы сами разбирайтесь.
– Дискриминация! – притворно оскорбился Томлинсон.
Четверо друзей рассмеялись – натянуто, фальшиво, вызывающе-громко. И только Зейн Малик сверлил кудрявого шатена, ладонью вытиравшего пот со лба, раздраженным взглядом. А в голове его звенели мысли: «Он иллюзия. Гарри Стайлс не стал бы выделять Найла… если бы не решил нарушить то обещание. Если бы не решил действовать». И от мысли о том, что смешливый любитель книг может перейти в наступление, становилось страшнее, чем от мысли о том, что он вдруг рассыплется на миллиард истлевших частиц, а настоящий Гарри Стайлс попадет в больницу с температурой под сорок. Просто потому, что ревность всё же – страшное чувство. А злость на самого себя за слабость и неспособность защитить родного человека от опасности – чувство опасное. Доводящее до безумия. Такое же, как и ощущение собственной никчемности, когда кто-то знает больше тебя и может своими знаниями спасти положение, а ты понимаешь, что зря не читал в детстве так же много, пропадая на улице. Потому что сейчас этот «кто-то» гораздо полезнее, а ты просто мусор…
«Жалкий мусор, ши-ши-ши», – рассмеялся бы Принц-Потрошитель, узнай он о терзаниях глупого игрока. Но Принц танцевал танго с Ее Величеством Смертью, и до игроков ему дела не было. Ведь его Королева смотрела на него пустыми глазницами, и тонкими белыми пальцами, не обтянутыми кожей, сдвигала челку с его глаз. Смерти ведь можно видеть душу своего верного последователя – ей он может доверять. А кому могут довериться игроки, запутавшиеся в собственных чувствах?
Небо смеялось над смертными, они смотрели на его слезы жадными взглядами. Громоотводы гулко грохотали, а по спинам игроков бежали мурашки. Кровь застывшей коркой леденила фальшивые бинты, а глаза новоприбывших со страхом и сожалением косились на нее, отрываясь от рыдавшего небосвода. Особенно сочувствовал Найлу Гарри Стайлс, и это безумно злило Зейна Малика, не желавшего верить в реальность старых друзей, но отчаянно цеплявшегося за мысль, что, если они всё же не фальшивки, справиться с заданиями Разрыва всем вместе будет куда проще. Во всем ведь можно найти как плюсы, так и минусы, не так ли? Даже в собственных страхах.
Вот только ложь или нет, видения или реальность, а разобраться в своих чувствах к друзьям всё же стоит, смертные. Потому что игра в этом мире не прекращается ни на секунду.
====== 12) Сказка – ложь, да в ней намек... ======
Комментарий к 12) Сказка – ложь, да в ней намек... *Карасу тэнгу – существо из японской мифологии, изображаемое как высокий мужчина с вороньими когтями и крыльями. Также, возможно, с клювом или крючковатым носом.
«Что такое игра актера, как не ложь, и что такое хорошая игра, как не убедительная ложь?» (Оливье Лоуренс Керр)
Прыжки через бетонную плиту. Вспарывавшие плоть острые края скалящегося щебня. Хриплые вскрики, смешивавшиеся с рваным дыханием. Безумная игра на выносливость, способная уничтожить любого, даже самого сильного игрока.
Гарри Стайлс прыгнул первым. Кружившаяся голова и слабость после пробуждения не дали ему прыгнуть далеко, но и «отравы» он сумел избежать. Луи Томлинсон был вторым, Лиам Пейн – третьим. И с каждым новым прыжком всё толще становилась заиндевевшая красная корка на плитах рядом с бетонным надгробием несуществующего мертвеца.
А может, существующего? А может, он еще жив? А может, всё не то, чем кажется, смертные?..
Найл на все уговоры Зейна не вступать в игру ответил лишь: «Мы не можем бросить друзей, а если это видения, город всё равно заставит нас с ними играть. Не мытьем, так катаньем, но заставит. Так чего оттягивать неизбежное?» И Малик сдался. А потому он прыгал четвертым, дав Найлу еще немного времени на отдых. Так мало, что смешно сказать, но всё же это было лучше, чем ничего.
И друзья прыгали через серое надгробие, не являвшееся таковым, а неровные мелкие буквы с именем насмешливо шептали игрокам: «Наступите, ну наступите же! Дайте нам вас отравить!» Лиам с каждым прыжком всё больше срывался на Гарри, обвиняя его в том, что они попали в этот проклятый мир. Луи пытался вразумить друга и постоянно вздыхал, глядя на небо, в насмешку ронявшее не долетавшую до земли влагу. Гарри после каждого прыжка спрашивал Найла, как он, и советовал поберечь колено. А Зейн просто злился, глядя на то, как его лучший друг позволяет какой-то иллюзии – а может, всё же не иллюзии? – осмотреть его ногу или проверить пульс, перевязать открывшиеся небольшие раны или размять затекшие мышцы. Он просто стоял в стороне, молча сверля эту идиллию раздраженным взглядом, и пытался вырвать из сердца каждую иглу обиды, что вонзалась в него с каждым спазмом – подобием улыбки – на лице Найла. С каждым спазмом, что он дарил не ему, а какой-то иллюзии.
Но иллюзии ли? Или ты просто хочешь в это верить, смертный?
Истерзанные ноги, на которые больно было даже просто наступить. Раны, ронявшие на клыки бетона алый дождь. Ворчание, переходившее в крик, и неизменные попытки прошедшего уже два уровня ирландца помирить друзей, только начинавших путь сквозь свои страхи. И тонкие, едва различимые нити заботы, становившиеся с каждой секундой всё отчетливее и сильнее – нити, что опутывали Найла Хорана и привязывали его к Гарри Стайлсу, заставляя Зейна Малика забыть о боли и прыгать каждый раз как в последний, словно он пытался перелететь через костер, пылавший в Геенне и порожденный дыханием демонов. А может, так оно и было? А может, пакистанец знал, что наступать на плиту с именем мертвеца куда опаснее, чем приземлиться в центр костра из негасимого пламени? Кто знает. Ведь Зейн Малик мог сказать лишь, что не хотел проигрывать Гарри Стайлсу ни в чем – даже в этой глупой детской игре.
Но ведь в Разрыве даже у детских глупостей свой особый смысл.
Прыжок.
Стон.
Ругань.
Скри-ип!
С каждым движением уставших, измотанных, ронявших на бетон пот и кровь детей, вечный город, присматривавший за ними, как жестокая няня, сгущал на улице туман. И ноги сами несли игроков к плите, не давая времени на отдых. Ведь им казалось, что если они не прыгнут, из этого серого мира мертвых водяных капель выйдет нечто ужасное – куда ужасней, чем то, что могло появиться из-под бетонной плиты…
– Твои тупые эксперименты нам жизни стоить будут! – рявкнул Пейн, и Найл, закатив глаза и сжав руку потупившегося Стайлса, в очередной раз сказал:
– Лиам, сейчас главное выиграть. Все разборки дома будем устраивать. Какая разница, кто предложил прокатиться? Остальные ведь идею поддержали, значит, тоже виноваты.
Это попытка оправдать себя, мистер Хоран? Себя, подначивавшего лучшего друга на поездку по спящему городу ради развлечения…
Прыжок.
Вскрик.
Грохот.
Молнии расчертили небо, и громоотводы протяжно взвыли. Лишь пяткой, лишь сантиметром окровавленной кожи Луи Томлинсон коснулся погребальной плиты.
– Ахахаха!
Детский смех, такой неуместный, но уже столь знакомый.
Алиса.
И сотни детей вместе с ней.
Луи пошатнулся. Взгляд его погас. Лиам подбежал к другу и подхватил его, не давая упасть… А в следующую секунду Пейн отлетел к стене, отброшенный нечеловеческой силы ударом, и шатен, вновь начавший растирать замерзавшие совсем не от холода ладони, прохрипел:
– Воды. Мне нужна вода…
– Здесь нет воды, – пробормотал Найл и поднялся. Гарри и Зейн встали рядом с ним, готовые в любой момент защитить ирландца от нападения смотревшего в небо пустым взглядом Луи.
– Воды, – не слыша их, повторил тот.
– Отравился! Отравился! – раздались тысячи веселых детских голосов, разрывая туман на сотни сочившихся влагой и страхом лоскутов.
Кап…
Слеза прокатилась по щеке отравившегося и упала на асфальт.
Кап.
Рухнула на асфальт капля соленого, как слеза, пота.
Кап!
С уголка губ сорвалась багряная, еще более соленая капля.
– Ахахаха!
А ведь влага совсем рядом – только руку протяни!
Луи сорвался с места, кашляя и сплевывая на бетон густые красные комочки. Щебень вырывал из ступней плоть, а запах озона манил наверх – к дождю, молниям и насмешливо-молчаливым небесам.
Молнии вспыхнули вновь.
Найл кинулся за другом, но Зейн вцепился в его плечи и не дал сдвинуться с места, крича, что ради иллюзии нельзя рисковать собой. Гарри же понимающе улыбнулся и, потрепав Хорана по волосам, сказал:
– Если смогу, верну его. Ты же этого хочешь.
– Гарри… – Найл замер. Слов не хватало, эмоций тоже – кудрявый шатен уже бежал к серому, испещренному сотнями потеков старому дому, поглотившему Томлинсона. А Зейн продолжал сжимать предплечья друга и шептать:
– Найл, здесь никому нельзя верить, никому!
– Даже тебе? – отозвался Хоран безэмоционально, и Малик вздрогнул. Никогда еще он не слышал в голосе друга таких интонаций… Таких до боли знакомых интонаций. Тех самых, с которыми Хранитель Разрыва называл их убийцами.
– Найл…
Обида. Злость. Ярость…
«Ши-ши-ши».
Малик вздрогнул, а в памяти вставала фигура в полосатой водолазке, пренебрежительно смеявшаяся над его яростью, и говорившая, что слепой злобой врага не победить, а эгоизм – не то, чем можно гордиться, если он не подкреплен поступками, доказывающими, что ты имеешь на него право.
Зейн отпустил друга. Дождь продолжал плакать, роняя на бетон сотни кристаллов льда, рассыпавшихся в прах, а с пересохших губ пакистанца сорвалось:
– Прости. Я идиот. Не повторится.
Найл шумно выдохнул и кивнул. Малик кивнул в ответ и поспешил к Лиаму – проверить его пульс. Пейн без сознания лежал у серой стены, а по ней причудливым узором расползалась морозная пелена, даруя алым разводам холодную вечность. Найл же бросился к дому, не замечая, как в серые плиты вмерзает его собственная плоть. Он бежал со всех ног, не глядя на дождь, стоявший стеной, и лишь надеясь, что не опоздает…
Но он опоздал.
Сверк!
Электрическим скатом проплыли по небу тучи, уничтожая посягнувших на их пространство глупцов.
Бом!
Набатным колоколом разлился в воздухе похоронный гром.
Ахахахаха!
Сотни детей пустились в пляс в туманном мареве, разбрасывая по бетонным плитам крысиный яд.
Поздно.
Найл затормозил. К запаху озона примешался мерзкий – и такой знакомый! – аромат жженой плоти. Вскрик. И с крыши дома прямо под ноги замершему от ужаса ирландцу рухнуло что-то, напоминавшее обуглившийся мешок. А может, скорее, жертву пожара, выносимую с пепелища привыкшими к запаху гари, но как всегда опоздавшими спасателями?..
Город мог бы рассмеяться, увидев перекошенное от ужаса и отвращения лицо ирландца. Но он для этого был слишком вежлив… А впрочем, ему просто было всё равно.
– Нет…
Шаг назад.
– Нет!
Еще шаг.
– Не может быть!..
Расширенные зрачки. Пот, холодными каплями расчертивший кожу. Дрожь в коленях.
– Луи!!!
Найл упал, что-то крича, но скалившееся на небо обгоревшее тело в ответ промолчало.
Громко смеялись дети, напевая веселую песенку Торговца Черепами. Топот сотен ног, скрывавшихся в тумане, превратился в стройный солдатский марш. Влажная серая дымка ползла по бетону, слизывая с него алую вязь. И веселившиеся дети, чеканившие шаг по острому щебню, невидимой шеренгой обступили труп, узнавший вкус молний и запах раскаленного озона.
– Цербер. Взять.
Громовым раскатом разнесся над Разрывом тихий, глубокий голос. И, повинуясь ему, из тумана раздался протяжный, надрывный вой, словно по акведуку гулял ветер. Огромная черная мохнатая лапа показалась из влажного марева. За ней еще одна. А следом туман отдал реальности гигантского, высотой с двухэтажный дом, трехголового пса. Алые глаза пылали адским огнем – огнем Тартара. Зловонное дыхание распространяло удушливые ароматы серы. Вязкая слюна, отчего-то алая, падала вниз, срываясь с острых, как клинки, зубов. Найл дрожал, неверяще глядя на это чудовище, а Зейн кинулся к другу, но был остановлен сносящим всё на своем пути протяжным воем адской собаки. Цербер подошел к телу Луи, и одна из пастей раскрылась, словно усмехаясь.
– Нет! – истерический крик Хорана утонул в зловонном рычании гигантского зверя.
Щелчок.
Огромные челюсти сомкнулись.
Хрусть.
Обуглившиеся кости разлетелись на сотни осколков.
Чавк.
С мерзким звуком почерневшая плоть исчезла в алой пасти.
Найл всхлипнул.
Из дома выскочил Гарри и кинулся к Хорану, но очнувшийся Лиам с безумным криком ринулся ему наперерез. Имя на плите ехидно подмигнуло. Босая ступня Пейна коснулась его кривых букв. Лиам замер, а затем с воем вновь рванулся к Гарри. Вот только этот вой не был похож на человеческий. Скорее, это был рев раненного зверя.
– Отравился! Отравился! – смеялись дети.
С хрустом и чавканьем пережевывал Цербер человеческие останки.
Зейн, подбежавший к Найлу, готов был закинуть того на плечо и нести куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого ужаса, но… сделай он это, и потерял бы друга навсегда. А потому он стоял у Хорана за спиной, готовый в любой момент отразить нападение, и думал о том, что это всё иллюзии.
Потому что в этом городе невозможно умереть.
Потому что игрокам не сообщают задания уровней.
Потому что единственное, чем испытывают смертников, – страх.
А значит, как бы ни были реальны иллюзии, они не более, чем видения.
«Глупый мусор», – закатив глаза, пренебрежительно бросил бы Принц, поражаясь недогадливости игроков. Но ведь даже гении порой хотят верить в чудо, а закрывать глаза на очевидные вещи – норма жизни для смертных. И потому, даже ища подвох, Зейн Малик не мог его найти, ведь еще живые друзья казались нитью к прошлому, которое было ему так необходимо в этом страшном, мерзком, жестоком мире. У недогадливости смертных были причины. Вот только Принц, ценящий лишь одиночество и свою Королеву, вряд ли бы счел это за оправдание.
Лиам, «отравленный» плитой мертвеца, уже не казался человеком. Выдвинувшиеся клыки превращали его в чудовище, но Найл не замечал их. Он видел лишь, как Пейн кидается на Гарри, попытавшегося закрыть собой лучшего друга, и падает вместе с ним на землю.
– Нет, Лиам!
Зейн дернулся. Труба водостока, ржавая, старая, показалась ему магнитом, к которому он не мог не подойти. В голове четко и безэмоционально – совсем как у единственного живого обитателя Разрыва! – сложился план действий. Рванувшись к водостоку, Малик вцепился в него и с силой рванул на себя. Труба поддалась. Осыпая мир ржавым дождем, она со скрипом рухнула к ногам победителя – временного победителя – и превратилась в отнюдь не грозное, но достаточно эффективное оружие.
Найл пытался оттащить «отравленного» от Гарри, но безуспешно: в того словно вселился демон, и длинные когти рвали плоть друга, не замечая жалких попыток Хорана остановить этот кошмар. Секунда, и на голову псевдо-Лиама вдруг обрушилась ржавая труба.
– Цербер. Взять.
Найл закричал.
Вторая мохнатая голова с издевательской усмешкой облизнулась и разинула пасть. Зейн схватил Найла за запястье, другой рукой резко дернул истекавшего кровью Гарри, помогая ему подняться, и поспешил назад.
Хрусть. Чавк. Ахахаха!
Весело играть со смертью, забавно играть со страхом, интересно играть со своими слабостями, а, смертные?
Найл что-то шептал, Зейн не прислушивался. Они отходили всё дальше от чудовища, пожиравшего их друзей, а Гарри улыбался. Грустно, обреченно, безжизненно. Словно знал исход. Остановившись у плиты с именем, он вдруг взял Хорана за руки и прошептал, дождавшись, когда тот посмотрит ему в глаза:
– Однажды я сказал, что не буду за тебя бороться. Сегодня решил попытаться. Проиграл, как и всегда. Ну и ладно, Зейн о тебе позаботится, раз я не смог. Он ведь куда надежнее меня, не вылезающего из книг… Найл. То божество в кимоно сказало, что победит та команда, которая останется верна себе до конца. Я, пожалуй, всё же выиграл. Потому что поступлю так, как и тогда. Отдам тебя Зейну ради твоего же блага.
– Гар… ри?.. – слова застревали в горле Хорана, а его руки дрожали, словно через них пропускали ток.
– Но я эгоист. Хочу попрощаться с тобой как тогда. Можно? – улыбка. Теплая, добрая, светлая. Не похожая на спазм.
Найл кивнул. Зейн замер. «Он помнит? Он тогда не спал?» – пронеслось в голове пакистанца.
Гарри коснулся ладонями щек Хорана и смахнул превращавшиеся в лед соленые капли испарины. Окровавленные губы на миг коснулись дрожавших, пересохших, растрескавшихся губ ирландца. А в следующую секунду босая ступня Гарри Стайлса коснулась плиты с именем, и последние его слова были обращены к Зейну.
– Ты ведь сможешь сделать для Найла хоть что-то, Малик?
Скрииип!
Ставни поддержали смех детей. «Отравился! Отравился!» И правда. Отравился и обезумел. Зейн не заметил, как опустился на колени, а в следующую секунду глаза Гарри остекленели, и он, распахнув огромные черные крылья, как у гигантского ворона, рванулся к Найлу. Секунда, и пальцы с черными когтями сжали горло ирландца, а длинный, как у змеи, язык коснулся раны на плече Хорана, слизывая застывшую кровь. Найл закричал. А в следующую секунду ржавая труба обрушилась на голову страшного существа, превратившегося в жалкое подобие карасу тэнгу,* и его всхлип утонул в хриплом, едва различимом крике Найла Хорана.
Серые брызги смешались с красными и осели на асфальт. Откуда они взялись? Силы удара не хватило бы для того, чтобы пробить череп! Но разве иллюзии нужен повод, чтобы изобразить красочную смерть? Вовсе нет. А потому «Гарри Стайлс» осел на землю, выпустив из когтистых лап шею обезумевшего от ужаса Найла Хорана.
Черное перо бесшумно упало на могильную плиту.
– Гарри… Луи… Лиам…
– Ахахахаха!
Найл стоял на коленях перед телом существа, некогда напоминавшего его друга, а Зейн, положив рядом с собой окровавленную трубу с прилипшими к ней серыми комочками, опустился рядом с ирландцем.
– Найл, послушай. Это была иллюзия, я точно знаю…
– Цербер. Взять.
Истерический крик Хорана, кинувшегося к телу Гарри, был заглушен веселым смехом тысяч невидимых детей. Зейн схватил друга в охапку и не давал вырваться, а трехголовый пес протяжно завыл.
– Только не Гарри, нет, не надо!
«А почему «только не Гарри»? Почему его тронуть нельзя?» – шептал Внутренний Голос Малику, решив, видимо, помочь Разрыву сломать своего хозяина. «Неужели ты опоздал? Неужели ревновал справедливо?» – вторило ему Нехорошее Предчувствие. «А может, эта жертва стала для Найла толчком к осознанию того, что Гарри был для него самым дорогим человеком? А может, это просто благодарность? А может, если ты тоже пожертвуешь собой, он обратит внимание и на тебя?» – интриговала Безудержная Фантазия.
