Текст книги "Скажи мне, чего ты боишься?..(СИ)"
Автор книги: Tamashi1
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Истерика подкатывала к горлу, пальцы дрожали, но пакистанец не собирался сдаваться. Он судорожно искал возможность спастись и не замечал, как что-то в комнате Найла изменилось.
Кап…
Малик крикнул другу, чтобы тот начинал обследовать стены и попытался пробить их, если получится.
Кап.
Оба игрока бросились искать выход, которого не было.
Кап!
Пакистанец пытался плечом пробить иллюзорную стену в том месте, где должно было быть окно.
Вот только иллюзии в этом мире реальны для тех, кто их видит. И потому уничтожить каменную стену было невозможно. Для Зейна Малика, врезавшегося плечом в распахнутое настежь окно, этот путь к спасению был недостижим, ведь для него – лишь для него – этого окна не существовало вовсе.
Плесь.
Малик вздрогнул. Медленно, очень медленно, он обернулся к двери, закрытой прозрачной иллюзорной стеной. Найл метался по своей тюрьме, пытаясь проломить стену точно так же, как и сам Зейн, вот только…
Плесь.
Вода, струившаяся с потолка и разливавшаяся вокруг Найла Хорана, замедляла его движения и насмешливо поднималась всё выше.
– Нет, – прошептал Зейн.
«Плесь!» – равнодушно ответила ему влага.
Крик растворился в отчаянных попытках пробить прозрачную стену. Проклятия, просьбы, угрозы летели в адрес города, но Кёфу пропускал их мимо ушей, поскольку подобные им звучали из уст каждого игрока.
– Бесполезно, Зейн, – пробормотал Хоран, растерянно глядя на подобравшуюся к груди влагу. – Что делать?.. Чего этот чертов город от нас хочет?
– Не знаю, – ответил Малик. – Не знаю, но выход должен быть! Надо продолжать искать! Нельзя сдаваться, Найл! Может, в полу есть люк? Или на потолке? Проверь пол, поднырни, а когда вода… когда ее станет много, проверь потолок. Только не сдавайся!
– Я не сдамся, – кивнул Хоран и скрылся под водой, уже доходившей ему до пояса. Малик внимательно осматривал косяки, ища хоть малейшую лазейку. Рассматривал серый бетонный пол и такой же безликий грязный потолок. Пытался расширить каждую найденную щель, но безуспешно. И паника, захлестывавшая его, звенела словами из прошлого: «Чертова вода!»
– Лучше бы я был там, – пробормотал пакистанец.
Кап.
Карие глаза поднялись к потолку.
Кап.
Мерно срывались на его лицо живительные капли влаги, решившие убить глупого смертного.
Кап.
Холодный ливень, пронзая мышцы сотнями игл, стеной встал вокруг пакистанца. Горло свела дикая жажда, и на секунду Малик запрокинул голову, открыв рот и подставляя лицо бесконечному потоку воды.
«Как в рассказе Брэдбери «Нескончаемый дождь»… Ты ведь утонешь, если не перестанешь!» – крикнул бы Гарри Стайлс, если бы видел эту картину. Но ему в Разрыв пути не было.
И всё же Зейн, не услышав слов друга, почему-то послушался его. Он вздрогнул, закрыл рот и кинулся к двери. Вот только стена всё еще была там. Хрустальная, как туфелька Золушки! Стеклянная, как осколки не долетавшего до земли ливня! Прозрачная, как водопад, срывавшийся с потолка! Она была там и смотрела на людей бесцветными глазами, застывшими в невидимой вечности. Она не смеялась и не грустила, она просто ждала, как ждал исхода Хранитель Разрыва. И мириады нежных, колких, ласкавших, жалящих, холодных и жарких, несуществующих капель, падая на покрытую кругами водную гладь, бились в эту стену, но не могли ее проломить. Наверное, потому, что им это всё же было не нужно.
Зейн судорожно пытался сделать хоть что-то, кидался на призрак несуществующей стены, такой реальной для него, и не мог изменить происходящее. Прозрачная преграда, словно в насмешку, растянулась до самого потолка, поглотив часть настоящей стены – серой, грязной, омытой холодным дождем, но не очистившейся. Найл уже был высоко – слишком высоко, чтобы суметь встать с другом лицом к лицу. Он плавал под потолком, судорожно пытаясь найти брешь в перекрытиях. Брешь, которой не существовало.
«Зачем вы играли со смертью?»
Малик замер. Руки безвольно повисли вдоль тела, а глаза, цвета мертвого, изжаренного на огне миндаля, смотрели на делавшего последние глотки воздуха друга. Найл улыбался. Он продолжал шарить исцарапанными пальцами по потолку и смотрел на Зейна с улыбкой на губах. Искренней, чистой. Светлой.
Вот только пришло его время умирать.
– Зейн, не сдавайся, – четко и уверенно сказал он. – Борись до самого конца. Обещай мне это. А я обещаю, что тоже не сдамся.
Голубые, пронзительно-живые, печальные глаза, не проронившие ни слезы, смотрели в карие. И на губах Зейна Малика появилась такая же чистая, грустная улыбка, ни капли не похожая на спазм.
– Обещаю, Найл. Я не сдамся. Мы не сдадимся, – громко и четко ответил он.
– Мы не сдадимся, – эхом отозвался Хоран.
Бросок. Удар. Прозрачная стена молча смотрела на погрузившегося в воду по грудь пакистанца, так и не сделавшего ни единого глотка. Но он уже не замечал жажды. Он видел лишь глаза друга, стучавшего по потолку стесанными в кровь ладонями. А вода смывала ненужную здесь красную влагу и проникала в раны, разрывая их едкой болью.
Кап.
Последние капли дождя упали в комнату Найла Хорана. Воздух исчез, вытесненный такой же прозрачной, но куда менее пригодной для дыхания стихией. Ладони Найла бились о потолок, а плечо Зейна врезалось в прозрачную перегородку. Вот только это было уже бесполезно.
Движения ладоней стали судорожными. Замедлились. Исчезли. Обмякшее тело ирландца вдруг начало опускаться вниз. К полу. К Зейну Малику, улыбавшемуся так же, как и минуту назад, и полными боли, но абсолютно сухими глазами смотревшему на безжизненный труп лучшего друга. А вода всё прибывала в комнату, где продолжал пытаться пробить прозрачную стену не отводивший взгляда от остекленевших глаз друга пакистанец.
Ноги Найла коснулись пола. Светлые волосы, удивительно чистые, морскими водорослями тянулись вверх. Руки, похожие на руки шарнирной куклы, мерно покачивались в удивительно прозрачной, но мертвой влаге, словно в формалине, не спеша погружаться дальше. А само тело неуклонно падало вниз, опускаясь на самое дно своего водяного гроба.
– Я не сдамся, – прошептал Зейн другу, чье тело легло на пол и с мертвой улыбкой смотрело на жалкие попытки пакистанца спастись.
«Мне не удалось и тебе не удастся», – сказала бы эта улыбка кому-то другому. Но только не Зейну Малику. Он разбежался и толкнул плечом стену, скрывавшую несуществующее для пакистанца окно. А затем еще раз. И еще. И еще. А вода уже доходила ему до плеч.
Ливень падал на водную гладь, искажая ее сотнями кругов, а парень в мокрых обрывках некогда черной одежды, с прилипшими ко лбу влажными черными волосами, продолжал улыбаться и искать выход. Обреченно, но не собираясь сдаваться.
Брось, не пытайся, ты умрешь! Тебе не победить – посмотри на друга!
Но Зейн Малик бился в стены и потолок, как загнанный в клетку зверь. А улыбка его не была ни пустой, ни безумной.
– Если я умру, приду к тебе, Найл. Если выживу, буду жить за нас обоих. Я выиграю в любом случае. Я обещаю.
Тихий шепот сорвался с губ и закружился в тумане. Кёфу принял эти слова к сведению, не замедлив шаг ни на секунду. Не обернувшись. Не улыбнувшись. Не почувствовав ни разочарования, ни радости. Шлепки гета бесшумно ступали по серому асфальту, а дождь в закрытой наглухо комнате уронил последние капли.
Воздуха не осталось. Ладони Зейна Малика стучали по серому потолку, как и ладони его лучшего друга пару минут назад. Резь в глазах, боль в ранах, жажда – всё исчезало, поглощаемое темнотой. До последней секунды Зейн Малик продолжал бороться, цепляясь за собственное сознание. А затем темнота вступила в свои права, и вихрь пузырьков поднялся из разомкнувшихся губ к скрытому водой потолку. Тело начало опускаться вниз, теряя последние капли жизни.
А вам ведь говорили, что не все обещания можно выполнить, смертные! Только вот вы свои всё же сдержали. А значит, это далеко не конец…
Иллюзия развеялась. Тело пакистанца рухнуло на пол – сухой, совсем сухой, как выжженная солнцем земля! – и судорожный кашель заставил его легкие заработать. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Удар сердца. Дрожь ресниц. Зейн открыл глаза, продолжая кашлять, и судорожно дернулся, ища мутным взглядом лучшего друга. Вот только комнаты, где утонул Найл, не было. Распахнутая настежь дверь вела в пустынный коридор. Сухой, украшенный замерзшими потеками крови, как и комната пакистанца. Зейн сплюнул последние остатки реально-иллюзорной влаги и, дрожа, пополз к выходу. А в висках звенела лишь одна мысль.
«Жив! Найл, ты ведь жив?! Ты должен быть жив, слышишь?!»
Но ответа не было.
Ведь Найла Хорана забрал закат и бесконечное алое море, подарившее его другу иллюзию. Идеальную, непогрешимую, точную копию веселого ирландца с грустными глазами.
А ты не знал, Зейн? Ведь твоя фобия – не боязнь воды. Твоя фобия – потеря Найла Хорана. Продолжим игру, смертные? Или с вас уже хватит?
====== 14) End… less ======
Комментарий к 14) End… less Дорогие Читатели, наше путешествие в мир вечного ужаса подошло к концу) Надеюсь, вам было интересно читать эту работу. Огромное спасибо всем, кто вдохновлял Автора комментариями, и, конечно, моей Бете-тян за заявку и помощь с отловом ошибок) Всем удачи, Зайла и хорошего настроения!
«Выигравший никогда не скажет: „Это всего лишь игра”». (Глория Коупленд)
Кроваво-красное небо, точно такое, как в тот день, когда Найл Хоран чуть не утонул, поглотило его друга. Зейн исчез в слепящем мареве заката, а всё, что осталось в безмолвной тишине вокруг Найла, настоящего Найла, невидимого Малику, – четыре грязных серых стены, низкий потолок, которого он едва ли не касался головой, и изрытый трещинами пол. Карцер, незаметно для пленника неспешно относимый туманом куда-то очень далеко, в иную часть дома пыток.
Найл кричал, бился о стены камеры, в которой можно было лишь стоять или сидеть, поджав ноги к груди, скреб ногтями по провалам трещин, но не мог спастись. А ужас плотным туманом, куда более ядовитым, чем ледяной морок Разрыва, сжимал его горло, сердце и саму душу. Он убивал. Медленно, но верно. Потому что больше всего на свете Найл Хоран боялся замкнутого пространства. По крайней мере, ему так казалось.
– Мальчик, твой друг сейчас в море.
Голос, удивительно мягкий и подозрительно добрый, взорвал тишину, душившую Найла, сотнями водородных бомб. Хоран вздрогнул и, прижавшись спиной к одной из стен, закричал хриплым, давно сорванным голосом:
– Где Зейн? Что с ним?!
А в ответ тишина. И лишь серые стены, погружавшиеся во мрак, были рядом.
Кап.
В углу, словно в насмешку, упала на пол холодная капля. Упала и впиталась в пол. Найл задрожал.
Кап.
Стены давили тишиной, а гулкий звук мерно падавшей влаги отбивал четкий, бесконечно монотонный ритм.
Кап.
Найл ударился затылком о стену, чтобы прочистить мысли, но страх не ушел – он душил парня, заставляя снова и снова биться затылком об угол камеры. Точно в такт равномерно падавшим каплям.
Кап.
Китайская пытка. Только вода падала не на голову осужденного. Но так ведь даже веселее: он будет сходить с ума дольше…
Кап.
Найл застонал. А в голове, в очередной раз встретившейся с холодным бетоном, вспыхнули сотни огней, в одном из которых застыла улыбка Зейна Малика. Улыбка, с которой он принял клятву Найла бороться до конца.
– Нет… Я не сдамся, – пробормотал Хоран и, тряхнув головой, начал обследовать быстро погружавшийся в темноту карцер на ощупь.
Миллиметр за миллиметром израненные пальцы ощупывали шершавый бетон. А влага, падая на пол, сводила с ума сильнее страха, заставлявшего забывать делать вдох.
«Ты один. Опять. И так будет всегда», – шептало подсознание, но Найл пытался заглушить его, как пытался заглушить мерный стук влаги о бетон. Веселая детская песня, так часто напеваемая им вместе с Зейном много лет назад, теперь срывалась с губ прерывистым хриплым фоном, всё же не способным отгородить разум от ритмичного стука в углу. Найл обследовал этот угол, как и три оставшихся, но жидкости не нашел. Звук дразнил, играя с разумом, но источника у него не было. В наступившей темноте, из которой глаза вырывали лишь едва различимые серые стены, Хоран не смог бы разглядеть эту влагу, даже если бы она там была. Тихое пение, сменявшееся кашлем и снова возвращавшееся, боролось с ритмом биения сердца и падающей воды. Или же не воды? Что это? Что так мерно касалось пола в миг, когда сердце выталкивало в аорту кровь?..
Найл не сдавался, стараясь думать о том, что должен помочь Зейну выбраться, и продолжал обследовать тюрьму. Вот только…
– Зейн Малик не увидит тебя и не придет. У него теперь есть другой Найл Хоран. Найл Хоран, который тонет в алом океане. И он пытается спасти его, зная, что утонет и сам.
– Нет! Нет, чтоб тебя! Сволочь!
Крики утонули в каменном мешке, не сумев вырваться за его пределы. Удары ладоней о стены, ноги, врезавшиеся в холодный бетон, попытки плечом пробить каменную кладку.
«Смешной Вы человек», – мог бы покачать головой город, впрочем, скорее одобрительно, чем наоборот. Вот только ему было абсолютно всё равно.
Найл бился о стены, кричал, звал, а затем замер. Встряхнувшись, он пробормотал: «Еще посмотрим, кто кого», – и опустился на четвереньки, пытаясь ощупать покрытый трещинами старый пол. Старый, но крепкий. И выхода из плена иллюзии для ирландца не существовало. Вот только он отчаянно не желал этого принимать.
– Зейн оставит тебя. Потому что хочет быть героем. Спасет того, иллюзорного Найла и утонет. Отдаст жизнь за фальшивку. А ты умрешь в одиночестве здесь. В каменной клетке. Бедная птичка. Ты разобьешь свои крылья о стену одиночества. Вечного одиночества в каменном мешке. Ведь здесь трупы обретают иллюзию жизни. И, умерев в этом мешке, ты останешься в нем навечно. Один.
Хоран не ответил. Он лишь подумал, что вопросы этому голосу задавать бесполезно, и продолжил исследование пола. А вода – или не вода? – всё капала и капала, заставляя мурашки толпами шествовать вдоль позвоночника. Найл старался мыслить рационально, но сбивался на главный для него вопрос: «Как там Зейн?» И словно в ответ на эти мысли таинственный голос, такой добрый, что хотелось уничтожить его обладателя, ласково произнес:
– Я не покажу тебе Зейна. Но я дам тебе его услышать. Ведь он уже спас иллюзорного Найла. И теперь он тонет.
Хоран замер. Холодная испарина выступила на лбу, но отказалась застывать, как прочая влага Разрыва. Пальцы судорожно сжались, зубы застучали, и Найл плотно сжал челюсти. А в воздухе, пропитанном затхлостью и сыростью, зазвучал шум прибоя, свист ветра и голос Зейна: «Плыви, Найл… Прости… Я проиграл…» Найл ударил ладонями об пол и стиснул зубы еще сильнее. К горлу подкрадывалась паника, но он оттолкнул ее и тихо сказал:
– Я тебе не верю. Зейн отлично плавает. Он не утонет.
– В ледяной воде? Бедная птичка, ты так хочешь верить в чудо, так отчаянно стремишься взлететь… Но падать с небес больно. А ломать крылья – страшно. Знаешь, почему певчая птица крыльями не машет? Потому что хозяин, сажая ее в клетку, желает, чтобы она пела лишь для него. И ломает ей крылья, лишая полета. Но злой ли он? Ведь, вылети птица к небу, упала бы, опаленная солнцем, словно Икар. А падать больно. Не лучше ли пережить лишь страх потери неба и мимолетную боль, оставшись в живых? И продолжив петь. Так чарующе и маняще, что сотни людей заменят своими улыбками это серое унылое небо с обжигающим солнцем.
– Аллегории? – хмыкнул Хоран, давным-давно игравший с Гарри в забавную игру «Пойми меня». Отвечая на аллегорию аллегорией, они пытались понять друг друга. Зейн всегда проигрывал и уходил играть в футбол, а Найл, болея за Малика, забивавшего для него один гол за другим, продолжал играть с Гарри, который о футболе имел весьма смутное и чисто теоретическое представление. Ведь играть в него он не умел, предпочитая хорошую книгу азарту погони за монохромным мячом.
Вот только этим воспоминаниям в каменном мешке всё же места не было.
– Если Зейн – мое небо, которого ты хочешь меня лишить, я тебе так отвечу, – процедил Найл, обшаривая углы. – Я не отдам тебе возможность полета. Я выберусь и скажу Зейну, что он должен бороться. Даже если он сейчас в этом море, даже если у него судороги, пусть борется. И я буду бороться. Мы не дадим сломать наши крылья. Не дадим сломать нас самих!
– Смешной Вы человек, – вздохнул голос.
– Не смешнее Вас, – огрызнулся парень.
Раскаты волн заполнили воцарившуюся было тишину. Вой ветра поминальными песнопениями звенел в четырех стенах. А в одной из трещин Найл четко, словно наяву, увидел полные ужаса глаза Малика. Он отшатнулся. Сердце пропустило один удар. Но в следующую секунду Найл кинулся назад, вот только картина изменилась. В трещине плескалась вода, с которой боролся его лучший друг. Боролся, но всё же проигрывал. Сердце Найла рухнуло вниз.
– Бедная певчая пташка… Вы оба проиграете.
– Ты… – Найл сглотнул и перевел взгляд на потолок. Мысли прояснялись, рождая сотни вопросов и неверие. – А как ты меня убьешь? Есть и пить мне не надо, а от одиночества еще никто не подыхал. И я не сдохну. Зейн выберется, ты мне специально показываешь фальшивку, чтобы я сдался. Но я не сдамся. И не умру. Мы встретимся.
– Я ждал этих слов, – с нежностью в голосе произнес невидимый собеседник. – Иначе было бы скучно тебя убивать. И я не лгу: в данный момент Зейн Малик тонет. А верить мне или нет, тебе решать. Вот только он думает, что и ты тоже тонешь. Разве не забавно, пташка?
– Да пошел ты.
Голос не ответил. Равномерный стук капель продолжал отсчитывать пульс пленника. Вот только что-то неуловимо изменилось. Найл поднялся и охнул. Голова взорвалась тупой болью, врезавшись в потолок. В потолок, который неумолимо опускался.
Паника накрыла с головой. Найл судорожно ощупывал опускавшуюся бетонную плиту, сдирая кожу и роняя на пол незастывавшие капли влаги. Горячее дыхание опаляло потрескавшиеся губы. Ритмично, словно с издевкой, двигался вниз потолок, вторя ударам его собственного сердца и отсчету невидимых капель.
Это ведь всё та же игра, смертный! Что же ты не смеешься и не просишь того, кто управляет этой адской машиной, поспешить, выводя тебя на финишную прямую?
– Пташка, откажись от неба. Пусть Зейн умрет вместо тебя, – елейный голос проникал в душу расплавленным свинцом. Но Найл уже даже не злился. Он просто понял, что даже если это не шутка и не еще одно испытание, ему уже всё равно. Он и раньше не задумываясь отказался бы от этого предложения, но теперь…
– А знаешь, птичка, если ты не согласишься, умрете вы оба. Просто так, ни за что. Ты же обещал другу бороться за ваши жизни. Как думаешь, если ты согласишься выжить, зная, что он так и так умрет, это станет той самой борьбой? Зейн бы велел тебе бороться до конца. А что скажешь ему ты?
– Мы будем бороться. Оба. Но не так, – упрямо мотнул головой Найл, согнувшийся под натиском бетонной плиты.
– Хорошо. Умирай, – равнодушно бросил невидимый собеседник. – Но тот же выбор встал и перед твоим другом. Что мне ему передать? Я доставлю сообщение, можешь не сомневаться.
– Я тебе не верю, – пробормотал Хоран, а потолок опустился еще на сантиметр. Сантиметр за удар сердца – плата, продиктованная уходившей жизнью.
– Не важно. Так что что же мне ему передать? Следующие слова твои я ему доставлю…
Хоран молчал. В голове роились сотни вопросов, но ответов на них не было. Если Зейн согласится, у него есть шанс выжить. Но он предаст их дружбу. А предаст ли? Ведь они оба обещали бороться до конца, как и сказал этот странный невидимка. Возможно, если Зейн согласится, он спасется и, благодаря этому обещанию, не станет предателем?
«Чтобы выживать, надо убивать», – прозвенели в памяти слова Принца-Потрошителя. Согласившись на сделку, Зейн убьет Найла и выживет. Вот только клялись они помогать друг другу выбраться и бороться за свои жизни – обе, никак не одну из двух! – до самого конца. Клялись сделать всё, чтобы выбраться отсюда вместе. И согласившись, они бы нарушили эту клятву.
Найл осел на пол. Грустно улыбнувшись, он посмотрел на приближавшийся потолок. «Это конец?» – промелькнуло у него в голове. Парень обхватил колени руками и, не сводя взгляд с равномерно приближавшегося серого квадрата, подумал, что сам бы он никогда не предал Зейна. А значит, даже думать о том, что Зейн предаст его, он права не имел. Верить людям так сложно. Гораздо проще поверить в чудо. Особенно если ты всегда был один… или думал, что одинок. В памяти вспыхивали картины из детства: пустые ночи, залитые светом одинокой луны в окружении тысяч звезд, чужой смех на футбольном поле, куда Найлу Хорану пути не было, походы в парк развлечений и ожидание у подножия Колеса Обозрения, в крошечную кабинку которого его не пускала острая, жгучая, сдавливавшая горло клаустрофобия… А еще смех – веселый и звонкий, разливавшийся по улице с раннего утра, круживший над футбольным полем, когда Малик посвящал лучшему другу очередной гол, искрившийся мириадами бриллиантов среди сотен голосов парка развлечений, когда Зейн выпрыгивал из кабинки Колеса Обозрения и протягивал Найлу фотоаппарат, в котором навсегда застыли виды города с высоты птичьего полета… смех Найла Хорана, который не был одинок. «Зейн, прости. Я тебя не видел. Не видел всё это время. Не замечал, что ты рядом. Я идиот. Мечтал о том, чтобы стать Золушкой, которая была необходима Принцу как воздух. И не видел, что рядом есть тот, кто никогда не предаст. Прости. Мы с тобой оба будем бороться до конца. Ты и я. Только не сдавайся. Слышишь?..»
– Зейн, не сдавайся, – произнес он без тени сомнения, и где-то безумно далеко, но так близко, его лучший друг услышал эти слова, переданные иллюзией, обреченной на смерть. – Борись до самого конца. Обещай мне это. А я обещаю, что тоже не сдамся.
Найл Хоран улыбался. А его пальцы, совсем как пальцы его двойника, заскользили по выбоинам и трещинам потолка. В синих глазах не было слез. С губ не сходила улыбка, ни на мгновение не превратившаяся в спазм. А с сердца упал последний камень. Найл Хоран больше не боялся крохотных комнат, потому что не боялся он больше одиночества. Ведь он никогда не был один. Даже по ночам, когда луна светила так ярко, что ослепляла маленького мальчика, единственного живого человека во всем доме. Потому что в соседнем доме на ту же самую луну смотрел его лучший друг. Друг, размышлявший о том, как переживет очередную пустую ночь одинокий мальчик, который никогда не был одинок.
Всё не то, чем кажется. И вам об этом много раз говорили…
– Обещаю, Найл. Я не сдамся, – едва слышно прошептал ветер голосом Зейна в тот миг, когда пакистанец давал клятву иллюзии. – Мы не сдадимся.
– Мы не сдадимся, – повторил Найл, и Зейн его услышал.
«Он выдержит. Сможет выплыть», – подумал Хоран и начал, срывая ногти и окрашивая края самой большой трещины в алый, пытаться раскрошить старый бетон.
Потолок не поддавался, не оставлял в руках парня ни единой песчинки, но Найл Хоран не сдавался. Скорчившись на полу и стараясь замедлить бег собственного сердца, он улыбался воспоминаниям о лучшем друге, а душа горела огнем, шепча своему хозяину, что если бы еще хоть раз можно было увидеть Зейна, он сказал бы ему то, что понял только что. В каменном мешке, планомерно выжимавшем из него саму жизнь. Он сказал бы, что верил человеку, который всегда был рядом. А еще, что не может дышать без него. Больше не может. Потому что веселый, заботливый, резкий, но никогда намеренно не причинявший боли лучшему другу пакистанец давно уже стал необходим ему… как воздух. Но понял он эту простую истину лишь сейчас.
Туман коснулся потолка иллюзорным дыханием. В бездонной трещине застыла страшная картина. Правдивая, и оттого еще более кошмарная. Зейн Малик, уходивший под воду и уже не пытавшийся выбраться из западни. Зейн Малик, чьи глаза смотрели вверх пустым, стеклянным взглядом. Зейн Малик, с чьих губ срывались последние пузырьки воздуха.
И сердце Найла Хорана падало вслед за ним. Потому что в этот миг он осознал, что Зейн – не только его воздух. Но и его сердце. А ведь любить умирающего – то же, что падать с небес…
– Ничего, Зейн. Если я умру, я тебя найду и буду охранять, пока ты не выполнишь задание. А если и ты умрешь, мы вместе останемся в этом мире. Пугает он нас? Пусть. Мы ведь вместе. И этого он не изменит. Никогда. Обещаю.
Последнее обещание сорвалось с дрожавших губ. Расширившиеся зрачки впитывали иллюзорный образ реального человека. Время замерло вместе с сердцем… и вдруг рванулось в галоп.
Треск ломающихся костей слился с хриплым криком. Надрывным, безысходным, обреченным. Найл потерял сознание, и темнота затопила его мир в миг, когда его лучший друг, а может, не только друг, погрузился в небытие, падая на дно затопленной камеры.
Вам понравилось играть, смертные? Не хотите продолжить?..
Минута. Другая. Третья. А может, сотня? Кто знает, ведь в этом мире времени не существовало. Найл открыл глаза, и боль тупой равномерной пульсацией окрасила ребра и левое плечо. Бедро тоже ныло, но сломано не было, в отличие от руки, и Найл, пошатываясь, встал. Пустая серая комната, совсем не похожая на темный каменный мешок, безразлично смотрела на него разводами на стенах. Вода не падала с потолка, раздражая слух, и звенящая тишина показалась сладкой, желанной, изощренной пыткой.
– Зейн… – прохрипел парень и, пошатываясь, пошел к выходу.
Тонкая алая полоса змеилась за ним. Туман любовно опутывал ее паутиной инея. Город вздохнул. Бесшумно скользили по грязному асфальту японские шлепки гета. Кёфу безучастно слушал шепот города и, ведомый туманом, неспешно шел к дому, с насмешливым безразличием доказавшему Найлу Хорану, что его самая большая фобия – не одиночество в принципе, а потеря Зейна Малика. Впрочем, еще он доказал ему, что даже одиночество порой бывает гораздо лучше, чем иные варианты, предложенные жизнью. И это, пожалуй, было всё же важнее. Но не для Найла, который, опираясь о стену, медленно брел по грязным, пыльным переходам третьего этажа заброшенного, а впрочем, никогда и не знавшего жильцов дома.
Зейн шел по серому коридору, едва переставляя ноги, то и дело кашляя и сплевывая на пол воду вперемешку с кровью из разбитых губ, и хрипло, сорванным давным-давно голосом звал Найла. Он заглядывал в каждую комнату, но ответа не было. Найл брел ему навстречу из другого крыла того же дома, опираясь о стену плечом и поддерживая сломанную руку. Белые осколки, вспоровшие плоть, насмешливо смотрели на неведомый им прежде внешний мир, а сосуды роняли на пол багряные капли, застывавшие, не долетая до земли. Ирландец звал друга, искал его в каждой встреченной комнате, но ответа не получал. Туман поглощал слова, играя с уставшими умами своих пленников.
– Я не сдамся, – прошептал Зейн.
– Я не сдамся, – эхом ответил ему Найл.
– Я найду тебя…
– …и скажу, что мы…
– …всегда будем…
– …вместе!
Две двери распахнулись одновременно. Туман заклубился на лестничной площадке третьего этажа. Синие глаза встретились с карими. Зрачки расширились, пытаясь поглотить такие разные, но такие одинаковые радужки, полные неверия и надежды.
– Зейн?..
– Найл?..
Сомнения, страх, безумное желание поверить в чудо смешивались вместе, разрывая сердечные мышцы сумасшедшей дозой адреналина.
Город безразлично смотрел на небо. Ему было наплевать на встречу игроков, почти прошедших четвертый уровень. Ведь почти – всё же не абсолют…
Шаг. Еще шаг. Остановившись на расстоянии вытянутой руки и покачиваясь, словно от сильного ветра, парни смотрели друг другу в глаза и не знали, что сказать. Одновременно они протянули руки, и две улыбки осветили темную, пыльную лестничную клетку. Рука в руке. «Спасательный круг». Символ, которому они оба верили, несмотря ни на что. Всегда.
– Зейн! Ты жив!
– Найл! Чёртова хреновина тебя не убила!
Сдавив ирландца в железных объятиях Малик получил в награду крик, полный боли и почему-то вместе с тем – радости.
Странные существа всё же эти смертные. Верят в чудеса, отрицая существование мистики, надеются на лучшее, ожидая худшего, смеются, когда хотят плакать… Смешные люди. Люди, знающие цену дружбы.
Бормотание Малика, пытавшегося извиниться, рассыпалось в смехе Найла, сползшего по стене и несильно отвесившего подзатыльник лучшему другу, устроившемуся рядом. А затем вдруг смех затих, и Найл прошептал:
– Малик, если ты скажешь, что я идиот, или подшутишь, я сделаю из тебя отбивную, обещаю.
Он просто решил выполнить то, о чем мечтал, думая, что умирает. Ведь в этом мире каждый миг мог стать последним, а потому времени на раздумья не было. И Найл Хоран слишком хорошо об этом знал.
– Ты слово держишь, Хоран, так что я уже боюсь, – усмехнулся Зейн, сжимая руку друга. Грозный, возмущенный взгляд заставил его прыснуть.
Почему вы смеетесь, смертные? Вы ведь еще в Разрыве! Ведь вы только что пережили смерть самых дорогих людей! Так почему же вам весело? Может, потому, что вы нашли куда больше, чем потеряли?..
– Заткнись, Малик, а то я обещание сдержу заранее, – угрожающе проворчал ирландец, и его друг жестом показал, что сдается. Найл выдохнул и, глядя в стену напротив, тихо, но очень четко произнес: – Не время и не место, знаю, но надо ловить момент. Когда еще эта чёртова штука нам даст передохнуть?.. Зейн. Я идиот. И ты тоже. Я думал, Гарри ошибался; я думал, что надо быть как все и смеяться, когда все смеются, а когда все говорят, что их прямо-таки тошнит от чего-то, надо повторять за ними. Чтобы не выделяться. Но знаешь, вот сейчас мне как-то наплевать. Пошло оно всё. Я знаю, ты меня со всеми тараканами в голове примешь, даже смешавшего чипсы, сливки, мороженое и драже «M&M’s».
Малик усмехнулся, вспоминая набеги Хорана на холодильник, рождавшие неподдающиеся посторонней логике кулинарные шедевры, впрочем, всегда съедобные. Вот только сейчас ему эти образы только мешали. Потому что сердце отчаянно не хотело биться, прислушиваясь к тихим словам отнюдь не друга, но кого-то большего.
– Короче говоря, Малик, плевал я на общество с высокой колокольни. Но не плевал на тебя. Если я ошибся, и ты просто дружбу так проявлял – извини, проехали. Если нет… – Найл замялся, а затем, отбросив лишние мысли, собрался с духом, шумно выдохнул, усмехнулся и, посмотрев Зейну в глаза, четко спросил: – Зейн Малик, слабо стать принцем и взять Золушку в жены, не втискивая ее ногу в хрустальный башмачок?
Зейн поперхнулся воздухом. Найл здоровой рукой ударил его по спине, и Малик сплюнул.
– Хоран, ты умеешь огорошивать похлеще этого психованного города… – пробормотал он, судорожно глотая воздух.
– Всё или ничего – девиз победителей, – ответил ирландец, насторожено глядя в глаза шатена. – А победителей не судят.
