Текст книги "Tough Cookie (СИ)"
Автор книги: StrangerThings7
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
– Долго думаешь, – голос на том конце провода Чонгук узнает сразу же, вкрадчивый и приглушенный раздражением, он вызывает в нем моментальное желание удавиться. – Где ты?
Чонгуку хочется сбросить вызов, швырнуть телефон о ближайшую стену и спрятаться в своей квартире. Но от У Чихо не спрячешься. Он прекрасно это знает, но вопреки здравому смыслу продолжает молчать.
– Что за шум? Где ты шляешься? – Чихо злится. Это отчетливо чувствуется по тону голоса.
– Я во дворе, – Чон наконец-то переступает через себя и отвечает, резко дёргает собачку от замка толстовки вверх, прямо под горло, чтобы долбанный по ночному холодный ветер перестал так морозить. Шипит, зацепив кожу под подбородком, но спросить себя все-таки заставляет. – Что ты хочешь?
– Тебя хочу. Через двадцать минут за тобой приедет машина, – Чихо не произносит больше ни слова, раздосадовано хмыкает, что приходится вообще что-либо пояснять и отвечать на глупые совсем вопросы, но не срывается – просто быстро отключается.
Чонгук еще несколько минут стоит, держа уже молчащую трубку у уха. Сбросив оцепенение, он, наконец-то, убирает мобильный в карман и идет к подъезду. Единственное желание сейчас – это завалиться в теплую постель и заснуть. Желательно вечным сном. Но вместо этого, Чон идет в душ, а потом, натянув на себя свежую футболку и джинсы, сидит на кухне в ожидании машины. Долго ждать не приходится. Тишину прорезает громкий звонок, заставляя, тяжело выдохнуть и нервно заерзать на стуле. На дисплее снова высвечиваются незнакомые цифры. Чонгук не знает, что еще ему придется сделать для Чихо, чтобы тот почувствовал себя удовлетворенным, но он прекрасно осознает, что связал себя по рукам и ногам ещё с тех пор, как назвал свое имя, и обрубить этот узел уже невозможно.
Чон морщится, до побелевших костяшек сжимает пальцами края столешницы, и считает до трех прежде, чем ответить на вызов. В этот раз это оказывается всего лишь шофер, который слишком любезно просит его спуститься и добавляет напоследок, что Чихо ждать не любит. Чонгук на это только фыркает неопределенно, накидывает на плечи кофту, поднимает упавшие с тумбы ключи и, проталкивая мобильный в нерастянутый джинсовый карман, нехотя спускается вниз, где его ждет черный BMW. Всю дорогу Чон убеждает себя, что едет к обычному, ничего не значащему клиенту, что заказ оплачен, и он достаточно взрослый мальчик, чтобы с этим справиться. Но мерзкий голос внутри все повторяет и повторяет, отказываясь затыкаться хоть на секунду, что он едет к собственному брату, который вызывает его всего лишь для того, чтобы трахнуть и выкинуть за дверь. Он это понимает с ужасающе кристальной ясностью, но едет все равно. И становится плевать, что У оплатил операцию матери, плевать, что Чонгук проститутка и вроде падать дальше некуда. От мыслей, что он скоро окажется у Чихо и останется с ним один на один – воротит. Но вместе с этим в глубине души Чонгук признается себе поразительно честно, что дело здесь вовсе не в том, что Чихо ему противен, наоборот – эта тяга к У множится и разрастается не на холодной безудержной ненависти, а на желании подобраться ближе, рассмотреть четче, прикоснуться смелее. И Чонгук противен сам себе.
Когда машина тормозит перед многоквартирным элитным зданием в центре города, Чонгук давит все свои мысли глубоко внутри и, бросив водителю короткое тихое «спасибо» выходит из авто. У входа в блок его встречает охранник и провожает до лифта. Охранник сам нажимает кнопку на нужный этаж и, кивнув, уходит быстрее, чем закрываются створки. Пока лифт везет Чонгука наверх, он делает несколько глубоких вдохов и с усилием успокаивает выстукивающее неровный бит сердце. Выйдя из лифта, Чонгук подходит к массивной двери с номером, который назвал охранник, и стучит в нее только после третьей попытки, уговорив себя не послать всю эту хрень к черту. Дверь открывается практически сразу, но Чону кажется, что проходит по меньшей мере целая вечность. А то и две.
Чихо встречает Чонгука с бокалом виски в руке и, кивком головы приказывая пройти внутрь, скрывается в комнате. Потоптавшись пару секунд на пороге, Чон морским узлом стягивает канаты внутри своей головы, запрещая себе сомневаться и думать, перекрывает все возможные пути отхода и слишком осторожно, вымеряя каждый следующий шаг, плетется к первым попавшимся по коридору дверям. В огромной гостиной, отделанной в белых тонах, Чихо не оказывается. Чонгук так и стоит посередине комнаты и осматривается. На большом плазменном экране на стене крутят клип очередной девчачьей группы. На низком журнальном столике, перед огромным кожаным диваном, стоит распечатанная бутылка виски, ведерко со льдом и целая пачка сигарет. Недалеко от них лежит мобильный Чихо. Чон с усилием давит желание приложиться к бутылке, потому что все это достаточно ощутимо напоминает ему об их первой встрече. Кажется, даже песня играет та же самая. Чонгук задерживает дыхание, считает от десяти до нуля, чтобы прийти в норму, и те самые успокоительные, которыми его напичкали тогда в больнице уже не представляются таким уж дерьмом, только чем-то, что способно было бы примерить его с тем ближайшим будущим, которое Чихо охотно готов продемонстрировать. Но ничем спастись нельзя.
– Чего ты как бомж оделся? – Чон вздрагивает от голоса У и поворачивается к нему лицом.
Стоять спиной почему-то страшно. Чонгук знает, что там, по всей поверхности кожи, десятки незащищенных следов и вырезанных ложбинок, которые не успевают даже затягиваться, когда Чихо бьет точно в цель – каждым словом или прикосновением – будто знает, куда нужно ударить так, чтобы всадить острие лезвия еще глубже и больнее. Так, чтобы больше не заживало. Его оценивающий взгляд сканирует от и до, становится неуютно, и Чонгук незаметно передергивает плечами, чувствуя расползающиеся мурашки по всей длине позвонка и вдоль переломанного хребта. Чихо стоит, прислонившись к косяку двери и, приподнимая уголки губ в предвкушающей усмешке, медленно подходит к напряженному, вытянутому алмазной струной Чонгуку.
– Хотя, я все равно тебя раздену. Несмотря на то, что видеть тебя я предпочитаю голым, будь добр, в следующий раз одевайся так, как и положено. То есть как шлюха, – от слов У хочется удавиться, но Чон молчит и продолжает слушать. – Я до сих пор помню ту прозрачную майку и то, как ты выглядел в клубе. Я твой клиент, и твоя работа выполнять все мои прихоти. Понял? – Чихо цепляет пальцами подбородок Чонгука и всматривается в глаза. Чон шумно сглатывает и приходится удерживать себя на месте, чтобы налепленная маска не посыпалась под ноги раньше времени. – Понял? – уже с нотками стали в голосе переспрашивает У. Чонгук коротко кивает. – Вот и умница.
– Подойди.
Чихо не спеша обходит Чонгука и садится на диван, заполняя свой бокал янтарной жидкостью. Чон наблюдает за каждым его движением, отслеживает перетекающие по лицу эмоции, видит, как мнимое спокойствие все-таки уступает место настоящему, но сделать шаг навстречу почему-то не хватает сил все равно, словно бы пышущий иррациональной колкой злостью направо и налево Чихо высасывает нутро подчистую. У делает глоток с бокала, медленно ставит его обратно на стол и пристально прожигает брата тяжелым взглядом. Чонгук рядом с ним даже не шевелится, пытается сжаться до микроскопических размеров и виновато втягивает голову в плечи, и это могло бы показаться сколько-нибудь забавным, если бы на самом деле было таковым. В следующую секунду Чихо резко подрывается с места, больно хватает Чонгука под локоть и тащит в коридор. Чон еле успевает передвигать ногами, чудом не спотыкается о порог и напрягается, стоит Чихо толкнуть его к двери и потребовать покинуть квартиру.
– Меня заебало возиться с тобой, как с какой-то телкой, так что пошел нахуй из моего дома. Заказ отменен. А твой босс вернет мне все мои деньги до последней копейки, – Чихо не говорит даже, шипит ядовитой змеей сквозь плотно сжатие зубы и выплевывает каждое слово особенно четко, точно в лицо испуганному Чонгуку.
Чонгук прижимается спиной к двери, врезаясь позвонками в острую дверную ручку, лишь бы никто за нее не потянул, и умоляюще распахивает глаза. Потому что Чихо не может все это отменить, операция оплачена, и от этого долбанного заказа зависит жизнь единственного родного для него человека. У отходит назад, смотрит зло, и во взгляде его столько неприкрытой угрозы, Чонгуку даже кажется, что брат еле сдерживается, чтобы не ударить его. Чон закусывает губу, отдирает себя с места, готовый ползком двигаться, лишь бы продраться к Чихо через эту в ошметки режущую стену между ними, лишь бы смочь хоть что-то исправить. Чонгук делает пробный маленький шаг. Потом еще один, и так, пока не оказывается с Чихо лицом к лицу. У наблюдает за неуверенными действиями и не знает даже, чего сейчас хочется больше: задушить этого мальчишку голыми руками и труп вышвырнуть, чтобы не нашли никогда, или притянуть его еще ближе к себе, потому что так ясно чувствуется, как накипевшая внутри злость начинает прятаться по темным углам и неохотно затихать, стоит поймать в глазах напротив затертую десятками противоречий решимость. Но Чонгук перекрывает любое решение робко протянутой к груди Чихо рукой. Он осторожно, чтобы не прикоснуться пальцами к обнажающейся коже, начинает несмело расстегивать рубашку У. Чихо ухмыляется только, перехватывает его за запястье и тащит по направлению к спальне.
Чихо толкает Чонгука к огромной кровати посередине комнаты и, сдергивая с плеч расстегнутую рубашку, садится на край постели.
– Давай поиграем, – говорит У и притягивает Чона к себе. – Сперва, я хочу, чтобы ты разделся.
Чихо выжидающе наблюдает, как Чонгук выдыхает прерывисто, слишком очевидно не желая повторять недавнюю ошибку, и ловко выбирается из футболки, которую откидывает в сторону. Чонгук вцепляется дрожащими пальцами в пряжку ремня, каждым миллиметром неприкрытой кожи чувствуя оплавляющий ртутными ожогами взгляд. Чихо не хочет закрывать глаза, впитывая посекундно каждый момент, каждый едва слышный шорох ткани, сбитое дыхание и эту бледную, по-блядски притягательную кожу. Он, не отрываясь, прослеживает каждый потускневший за это время след, оставленный его собственными руками еще тогда, в номере отеля. Чонгук расстегивает брюки, стягивая их к лодыжкам, и выпутаться, переступив через сбившийся комок, получается только спустя пару минут, потому что колени и ладони против воли предательски трясутся, лишая возможности не запутаться в одежде. Он топчется на месте, сглатывает, жмурясь до белесых пятен перед глазами, и тянется к резинке боксеров.
– Снимай уже! – Чихо не выдерживает снова, бесится, и Чон, не поднимая головы, подчиняется, стаскивает с себя боксеры и подавляет желание инстинктивно прикрыться.
Чонгук раздевается перед клиентами не в первый раз, и пару из них даже под музыку, но так ужасно он себя чувствует только сейчас. Ему кажется, что Чихо своим взглядом лезет прямиком под кожу. Чону так стыдно, что хочется провалиться под землю, лишь бы взгляд У перестал так хищно облеплять со всех сторон. Чихо проводит подушечками пальцев по его груди, обводит соски, плавно спускается вниз, проводя ладонями по ребрам почти невесомо, совсем не так, как в прошлые их встречи, но все же не удерживается от искушения оцарапать впалый живот. Чонгук понимает, что стоять как истукан перед клиентом, даже если он твой собственный брат, и ты готов отдать все, лишь бы через это не проходить – неправильно. Чон тянется рукой к волосам У, зарывается в них ладонью, второй, упираясь в его плечо, так, чтобы можно было хотя бы попытаться себя удержать, когда ноги окончательно откажутся держать. Но Чихо резко встает, толкает Чонгука на кровать и начинает раздеваться сам. Чон отползает к изголовью кровати и смотрит настороженно, почти заставив себя откинуть замешанную на страхе панику. Бояться уже поздно.
– Я же сказал, что хочу поиграть, – У в одних боксерах подходит к шкафу и, достав что-то, садится обратно на край кровати. – Я хочу, чтобы ты растянул себя для меня. Медленно, красиво и по-блядски. Будешь ломаться – прогоню. Так что будь той высококлассной шлюхой, какой тебя и продает Кен. Покажи, что ты умеешь, и доставь мне удовольствие.
Чонгук отводит взгляд в сторону, щеки почему-то топит слабый румянец при мысли, что ему придется делать это перед У. Но выбора нет. Как и всегда в жизни Чонгука. Пора бы к этому привыкнуть. Он не зря стоит практически вдвое дороже любой другой шлюхи в борделе, Чонгук практически профессионально умеет играть свои роли, без особых усилий прочитывая все желания в глазах своих клиентов, но здесь мозги отключаются моментально, стоит Чихо просто посмотреть, поэтому Чон не задумывается о том, что делает, он просто подчиняется. Широко расставив ноги, откидывается на спинку кровати и тянет пальцы к губам.
– На меня смотри. Не отрываясь, – властно приказывает У и пересаживается к центру постели прямо напротив него.
Чонгук отбрасывает последние сомнения и терзания, злится только, что рядом с Чихо не получается забывать, кто он и зачем здесь, но правила игры принимает. Досада поднимает в душе что-то затаенное, бередит перепрятанную десятки раз ненависть ко всему, что тянет его ниже ко дну, и Чонгук не удерживает почти истеричной улыбки – хочешь поиграть, значит смотри. Чон тягуче медленно обводит пальцы языком по одному, прикусывает подушечки, обильно смачивая их слюной, и даже на секунду не отрывается от черных глаз напротив,
От одной этой картины у Чихо мутнеет рассудок. Член уже болезненно стоит, хочется плюнуть на все эти извращенные прелюдии и засадить в этого блядского мальчишку по самое основание. Ладони зудят от желания прикоснуться, а за грудиной все чешется в попытках дотянуться невидимыми руками до горячего тела Чонгука. Но игра есть игра, и У решает еще немного помучить себя. Когда первый палец проскальзывает внутрь, Чон прикрывает глаза и сразу слышит недовольный рык рядом. Чонгук просовывает в себя еще два пальца, но подавить подступающий стон удается только до судорожного непонятного оттенка всхлипа, стоит поймать переполненные первобытным и таким жадным до удовольствия вожделением глаза У напротив. Чихо смотрит так, как будто способен съесть его живьем. Чонгук никогда не видел настолько сильного, безумного и бездонного желания ни в чьих глазах. Чихо тянется к резинке боксеров, оттягивает их и, освободив член от неприятного давления ткани, водит по нему несколько раз рукой.
Чонгук давится потяжелевшим воздухом, пойманный в капкан собственным пониманием: уже наплевать на все причины, почему и для чего он здесь, в этой постели, хочется ощутить этот член внутри, хочется лечь под Чихо, позволить придавить себя своим весом, хочется, чтобы он кусал, раздирал кожу и трахал. Трахал долго, глубоко, чтобы заставил умолять и умирать. Чихо не понимает, почему он чувствует Чонгука даже лучше, чем себя самого, чувствует все, что тот хочет, и боится себе признаться, что способен кончить от одного вида трахающего себя пальцами мальчишки. Чихо подползает к Чонгуку, прислоняется к изголовью кровати и хрипло произносит только «иди ко мне». Потому что свое собственное сумасшедшее отражение в глазах брата перекрывает доступ к кислороду и к разумным мыслям, кажется, тоже.
Чонгук перебрасывает ногу через бедро Чихо, забирается сверху, вцепляясь вспотевшей ладонью в его предплечье, и, направляя член У в себя, медленно насаживается, и когда тот уже полностью в нем, замирает, прикрывая глаза. В руках у Чихо кожаный черный ремень, Чон удивленно смотрит на него несколько секунд, но потом все понимает, когда Чихо перевязывает его руки позади. У одной рукой крепко перехватывает Чонгука за поясницу, второй тянет ремень вниз и, заставляя Чона максимально выгибаться, начинает двигаться. Он трахает глубоко, размашисто и резко. У управляет Чонгуком, как марионеткой, перехватывает ремень между стянутых запястий, дергает вниз и насаживает максимально глубоко, оттягивает его назад, чуть ли не до хруста выворачивая Чону плечи, когда свободная рука основательно давит на позвонки, чтобы максимально близко прижать к себе и заставить приподняться.
У Чонгука перед глазами все сливается в одно. Это отбрасывает в прошлое, к тому унизительному положению, когда тот чертов садист обездвижил его руки почти точно также. Только теперь эта боль граничит с запретным неправильным наслаждением, стоит ощутить влажное обжигающее дыхание Чихо на шее. Чонгук не может удержать лопающиеся струны тех жалких остатков собственного самоконтроля, что он еще пытался сохранить. Он сам насаживается, не обращая внимания на болезненно натирающий запястья ремень, и еле сдерживает стоны, чем снова злит Чихо.
– Я хочу тебя слышать, – У отталкивается от спинки кровати и больно целует. Оттягивает зубами губы Чонгука, ловит его язык и легонько кусает. – Кричи или я тебя заставлю.
Чон понимает, что это не просьба и уж точно не просто угроза. Но для Чонгука – это последний рубеж. Не хочется сдавать и его. От Чихо внутри невыносимо хорошо, настолько, что Чону кажется, что он теряет рассудок. Завязанные за спиной руки, только усугубляют и так незавидное положение. Хочется освободить руки, обхватить свой член и довести себя до пика. Но У не позволяет, сильнее натягивает ремень, и сам не прикасается к изнывающему и истекающему смазкой члену Чонгука. Чихо резко останавливается, снимает с себя мальчишку и перекладывает того животом на постель. Чонгук трется о простыни, сбивая их комками под собой, хнычет и просит развязать его руки. Но У только ухмыляется в ответ и, приподняв Чонгука за бедра, подтягивает их выше, заставляя его уткнуться лицом в подушку. Чихо приставляет головку ко входу и одним резким движением входит на всю длину. Чонгук не может подавить вырвавшийся стон, чем вызывает довольный полурык Чихо. У не выпускает плотную кожу ремня из рук и с силой натягивает Чонгука на себя.
– Я сказал, что хочу слышать тебя! – Чихо полностью выходит из него и сразу до основания загоняет член обратно. Чонгук дышит тяжело, зарывается лицом в подушку еще сильнее и поскуливает. Колени разъезжаются, он подрагивает под У, невыносимо хочется коснуться своего члена, но Чихо неумолим. Он остервенело трахает Чонгука и все сильнее тянет ремень на себя.
– Пожалуйста, – хрипит Чон в подушку. – Умоляю тебя…
Чонгук понимает, что терпеть больше нет сил и кричит. По комнате эхом разносятся громкие стоны и пошлые шлепки голых тел друг о друга. Насладившись звуками такого сладкого для слуха голоса, У переворачивает Чонгука лицом к себе и обхватывает ладонью его напряженный член. Лежать на спине больно, кости в руках ноют, а плеч Чонгук почти не чувствует, но он кончает сразу, стоит У два раза провести по его члену рукой. Чихо довольно ухмыляется и, сделав еще пару толчков, изливается в него. У выходит из Чона и валится рядом, наблюдая, как вздымается блестящая от пота грудь рядом.
– Развяжи меня, – отдышавшись, просит Чонгук, пытаясь перевалиться на бок.
– Нет, малыш, еще рано, – протяжно говорит У и снова нависает над парнем. Нагибается к лицу, целует скулы, отодвигается, наблюдая, как Чонгук проводит языком по губам, прикрывает глаза, передергивая затекшими плечами, но все равно легко выдыхает, стоит невесомо погладить чувствительную кожу под пупком. И в сотый раз Чихо не может объяснить себе, почему на него так действует этот мальчуган. Чонгука хочется запереть в этой спальне и никогда не выпускать. И к нему никого не впускать – тоже. Хочется, чтобы он полностью принадлежал только ему. И от мысли, что всю его голову занимает малолетняя проститутка, к тому же его собственный брат, У хочется разбить к херам не только свою голову, но и Чонгука заодно. Потому что он неприкрыто мучает его, а Чон позволяет абсолютно все. И эта вседозволенность сносит крышу на раз-два, заставляя отбросить глупые и никому ненужные самокопания в темный ящик на границе сознания. Подумать обо всем, что там скрыто, можно и потом, если это время вообще когда-нибудь придет. А сейчас хочется впиться зубами в эту кожу, хочется этих дурманящих губ, тесноту и жар этого тела. У снова подтаскивает Чона под себя и широко разводит его ноги.
***
Под утро, уже вползая в ванную, Чонгук чувствует, что ноги его почти не держат. После Чихо долго надо приводить себя в порядок, и не только физически, но и душевно. У словно высасывает из него всю энергию, всю жизнь. Но Чонгук думает, что потом, где-то в темноте своей квартирки, сидя на полу ванной и в десятый раз пытаясь смыть с себя отпечатки своего брата, Чон вдоволь надумается и настрадается. А сейчас все, чего ему хочется – это горячий душ. Когда Чонгук, искупавшись и одевшись, проходит в гостиную, У сидит на диване и говорит с кем-то по телефону. Чон стоит у порога и терпеливо ждет, когда Чихо обратит на него внимание. Через несколько минут он откладывает мобильный и откидывается на спинку дивана.
– Можешь идти, – спокойно говорит Чихо и, встав, идет в душ.
Чонгук натягивает кеды, выходит за дверь и прислоняется к стене, ожидая лифт. В голове без остановки крутится равнодушное «можешь идти». Чон убеждает себя, что это нормально, он ведь ждал этого разрешения всю ночь, и происходящее – не больше, чем очередная приевшаяся работа, но он все равно вздрагивает и не в состоянии удержать искрящуюся ярко-красным мысль, сдавливает содранное о ремень запястье – услышать это оказывается неприятно. Словно бы он мог на что-то рассчитывать.
Дверцы лифта расходятся почти бесшумно. Рассеянный свет тускло падает на площадку, но Чонгук делает шаг, не глядя, привычная давящая боль в груди возвращается снова, и он к этому абсолютно не готов. Перед глазами мигают блестящие мушки, и Чон почти перестает реагировать на окружающее его пространство, потому что внутри тлеет какая-то необъяснимая хуйня, и он вряд ли вообще действительно видит и слышит, что происходит вокруг. Все силы уходят на то, чтобы унять эту тупую боль и не наделать очередную идиотскую порцию глупостей. Поэтому когда Чонгук наталкивается на чью-то неожиданно нарисовавшуюся фигуру, в первые мгновения в нос забивается только приятный терпкий запах чужого парфюма, а потом мир из монохромно-серого взрывается сотней оттенков реальности. Чон поднимает глаза и узнает в нем человека, который был с Чихо в клубе.
– Чонгук? – мужчина удивленно смотрит в расширяющиеся глаза, ступая на площадку поближе к нему, но Чон как будто не слышит. Он по губам читает собственное имя, задушено выдавливая из себя еле угадываемое «хён» в ответ и со скоростью света протискивается в дверь. Всей имеющейся гибкостью, стараясь не прикасаться к Минхеку. Ему вдруг думается, что пойманная им в чужом взгляде жалость вперемешку с раздраженным пониманием, продерет его по венам-жилам так, что еще чуть-чуть и Чонгука разорвет ядерной боеголовкой, разбрасывая по периметру гнилые горящие ошметки. И он старается скрыться прежде, чем его схватят и выпытают то, что однозначно говорить нельзя. По крайней мере, Минхеку. Поэтому Чонгуку в очередной раз гораздо проще затереть себя отстраненной маской безразличия, потому что ошибок за ним хватает и так, брать на себя ещё и эту – слишком много вины на одного человека.
Минхек хмурится, сводя брови к переносице, но позволяет мальчишке оставить этот раунд за собой. Он знает, к кому идти, чтобы получить ответы. В подъезде приходится стоять долго, Чихо открывает только через минут десять и в одних спортивных штанах. По плотно сжатым губам и напряженным мышцам, У понимает, что избежать какого-то серьезного разговора с Ли не удастся. Бросив короткое приветствие, Чихо сушит полотенцем волосы и, наблюдая, как Минхек вешает тонкую куртку на крючок, подталкивает его прямиком на кухню. Усаживает на стул, ставит перед ним пепельницу и бросает на стол запасную зажигалку, пока Мин стягивает с полки первый попавшийся стакан и закуривает.
– Во-первых, я звонил тебе весь вечер. Какого хрена ты не отвечал и не перезвонил?
– Телефон на беззвучном стоит, и я собирался к тебе сейчас, так что смысла перезванивать не вижу, – спокойно отвечает У и включает кофемашину.
– Во-вторых, почему я встретил в подъезде твоего брата? – Минхек тушит окурок о матовое стекло пепельницы и прикуривает новую сигарету. На самом деле Минхек ненавидел, когда Чихо так демонстративно игнорировал происходящее. Это случалось довольно часто, но сейчас он переходил границу даже сильнее обычного, и Ли достаточно устал терпеть все то дерьмо, что вертится вокруг Чихо, заворачивая следом и его, чтобы не выяснить все прямо сейчас.
– Во-первых, – копирует Чихо голос Минхека. – Не называй его моим братом. Во-вторых, я вызвал себе шлюху, которая, хорошо отработав заказ, ушла. – Чихо садится за стол и помешивает кофе в чашке.
– Не паясничай. Ты все-таки сделал из своего брата шлюху? – медленно выговаривает Минхек, делая особый акцент на слове «брат».
– Не брат он мне! – Чихо не сдерживается, кричит, неопределенно взмахнув руками и не удержав ложечку, которая с громким стуком проезжается по столешнице. – И он был шлюхой уже до меня. – У в порыве эмоций неловко смахивает чашку с кофе на пол и подскакивает с места.
– Бесишься? – Голос, на удивление спокойный и тяжелый, застает Чихо неожиданностью, заставляя нервно вздрогнуть, и уставиться на Минхека так, как если бы его здесь быть не должно. Чихо даже на мгновенье теряет всю свою горячность, но Минхек идет до конца. – Знаешь же, что ведешь себя, как скотина. Ты сейчас на себя злишься, друг мой, а не на меня. Одумайся, и вместо того, чтобы трахать его, просто попробуй с ним поговорить. – Минхек встает из-за стола и подходит к стоящему у двери Чихо.
– Ты нихуя не знаешь и ведешь себя, как самый правильный. Мне плевать на него, мне нравится его тело, и кого мне трахать у тебя я спрашивать не буду, – зло шипит У ему в лицо.
Минхек подчеркнуто безразлично пялится на всю эту тираду, когда Чихо дергается неясно в какую сторону, натыкаясь на слишком отчетливо просвечивающее в глазах Ли осуждение. Его как по часам сразу же накрывает очередным приступом матерного дерьма, слушать которое Мин не намерен.
– Ты забываешь, что он все еще ребенок. Глаза раскрой. Чонгук потерянный совсем, если бы ты хоть на секунду перестал вести себя, как урод, ты бы это понял, – Минхек смотрит на него в упор. Долго, выжидающе. А потом молча выходит за дверь, нарочно сильно задев Чихо плечом.
***
Ю-Квон злится. После того недосекса в квартире Чихо, от последнего так ничего и неслышно. Весь вчерашний вечер Квон звонил Чихо, но безрезультатно. Тот так и не взял трубку. Больше всего на свете Квон не любил, когда что-то шло не по плану. Чихо и так в силу своего характера и взбалмошности сложно удержать рядом, а тут в последнее время все дошло до того, что Квон почти не видит своего парня, а если и видит, ему не уделяется никакого времени. Направляясь к дому У, Квон берет себя в руки и решает, что закатывать истерику мужчине, тем более такому, как Чихо, не тот вариант. Остановив машину у французской кондитерской, Квон покупает круассаны и заказывает кофе, решительно намереваясь, воспользоваться своим очарованием и вывести Чихо на чистую воду. Он уверен, что с тем что-то происходит, а что именно, Квон выяснит за совместным завтраком. Уже подъезжая к дому Чихо, Квон замечает черный BMW, принадлежащей семье Чихо у подъезда. Ким останавливается позади машины и не может скрыть своего удивления, когда в BMW садится незнакомый ему мальчишка, вышедший из блока У. Квон откладывает стаканчик с кофе и двигается за машиной. Автомобиль останавливается в спальном районе, высаживает все того же незнакомого пассажира и сразу отъезжает. Квон, припарковавшись, выбегает из своего авто и догоняет парня со спины.
– Эй! – кричит Квон.
Чонгук останавливается и, повернувшись к нему, вопросительно приподнимает бровь. Чонгук видит его впервые. Незнакомец красивый и ухоженный, Чон на автомате пытается вспомнить был ли он его клиентом, но не может. Он бы его запомнил.
– Ты ко мне обращаешься? – в недоумении спрашивает Чонгук, но разговаривать, тем более после всего произошедшего, нет абсолютно никакого желания. Тем более с тем, кого он впервые в жизни видит. Поэтому Чон морщится и собирается уйти.
– Именно к тебе, – Ю-Квон подходит ближе, обгоняет его и становится напротив. – Что ты делал в доме Чихо, и какого хрена тебя привез его шофер? – Квон не может скрыть раздражительности.
Перед ним непримечательный паренек, которому от силы лет восемнадцать. Но та картина, которую в своей голове уже складывает Квон, ему совсем не нравится. Очевидно, что он провел в квартире У всю ночь. Но Чонгук не отвечает. Просто молча стоит и несколько секунд в недоумении моргает, не понимая, с каких пор кто-то, кроме его босса, вообще приказывает ему.
– А ты кто вообще такой, и почему я должен давать тебе отчет? – разозленно спрашивает его Чон.
Квон хищно цепляется глазами за Чонгука, позволяет ему обойти себя по касательной, но в последнюю секунду разворачивается и хватает его за воротник футболки, вдавливая в стену здания.
– Слушай сюда, малявка, я не знаю, что ты за урод, и что у тебя с Чихо. Но слушай внимательно и запоминай, Чихо – мой, – Квон больно впечатывает кулак в солнечное сплетение Чонгука и наматывает ткань на кулак сильнее. – Еще раз увижу тебя рядом с ним, и тебе не поздоровиться. Понял? – шипит Квон и, с силой ударив его затылком о стену, отпускает.
Чон сгибается вдвое, трет ладонью место удара на затылке и, собрав развалившийся на клочки мир в единую картинку, выпрямляется.
– Мне твой Чихо нахрен не сдался, но вот, кажется, я ему очень даже нужен. Иначе бы твой парень всю ночь трахал тебя, а не меня, – жестко отвечает Чонгук, сильнее сжимает зубы, перехватывая и дергая чужое предплечье, чтобы вырваться, и отходит на пару шагов назад, когда это удается. Но снова ударить себя не дает.
Чон задирает рукава кофты до локтей, вскидывает подбородок и отставляет ногу назад, готовый в любую секунду перейти в защиту. Он уворачивается, ставит блок и, удобно извернувшись, бьет Квона кулаком по лицу. Пока тот приходит в себя, Чонгук проскальзывает в подъезд и бежит наверх. Только у своей двери он останавливается и прислушивается. В подъезде гробовая тишина. Чонгук даже обрадоваться не способен, что псих этот за ним не последовал, он просто выдыхает спертый воздух и открывает дверь, заходя в свою квартиру.
Чонгука все это выводит. Терпеть становится невыносимо, и Чон не знает даже, куда ему приткнуться, чтобы в голове перестало так долбить. Потому что он ни разу еще за свои восемнадцать так не ошибался. Надеялся только, что отпустит и пройдет, но выход виделся разве что выброситься в окно. Ведь нельзя, слышите, нельзя же просто взять и вернуться. Вот так столкнуться в гребанном отеле, спустя три года, оттрахать до потери пульса и вид сделать, что всё нормально. Только не нормально и не всё. Не бывает так. Это Чонгук понимает, уже стоя на балконе, когда сжимает пальцы на перилах еще крепче и, кажется, вполне ясно представляет, как спрыгивает. Прямо туда, вниз. Правда, он не знает, придётся ему стараться и перелазить или сойдет и так, не напрягаясь. Впрочем, сил стараться в нем уже нет. После выволочки какого-то незнакомого мудака, Чонгук понимает, что больше ничего не будет, как прежде. Чихо переворачивает всю его жизнь, а помощи просить не у кого. Есть только он, балкон и холодный ветер, который не может помочь. Это черта, после которой Чонгук почти безболезненно признает, что всё это никогда не закончится. Потому что боли в нем столько, что он перестает себя чувствовать.
