Текст книги "Tough Cookie (СИ)"
Автор книги: StrangerThings7
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
– Я, видимо, чувствовал, что ничем хорошим «сюрприз» на твой день рождения от этих идиотов не закончится. Как же я рад, что не присоединился. Блять, Чихо, как такое вообще могло произойти? – Минхек медленно нарезает круги по просторной гостиной и не находит себе места, голос у него ровный – он не злится, но Чихо знает, что Ли опасно близок к чему-то подобному. Его нервозность и озабоченность удивляют Чихо не меньше, чем своя вчерашняя истерия на прозвучавшее имя Чонгука.
– У меня такое ощущение, что тебя то, что произошло, беспокоит больше, чем меня, – Чихо вопросительно вскидывает бровь, доставая сигарету из пачки, и поднимает на остановившегося напротив мужчину насмешливый взгляд.
Минхек хватает его за запястье, выдергивая из кресла на уровень своих глаз, и смотрит, долго так смотрит, серьезно, будто он знает, где отыскать в нем эту запрятанную глубоко внутри странную тягу переложить Чонгука в горизонтальную плоскость. И находит ее, пытаясь взглядом вытянуть из нутра это дикое желание. Чихо не отворачивается, потому что не понимает, что тут вообще такого особенного в этой всей поебени, но Минхек цепляет его глазами так, будто он что-то знает и видит. Что-то, чего не знает и не видит он.
– Тебя вообще не ебет, что ты трахнул своего брата, да?! – Минхек отмахивается первым, как-то осуждающе фыркает, но на диван рядом с У садится, продолжая пристально следить за каждым изменением в его лице. – Это уже слишком, Чихо. Даже меня ты поражаешь своими выкидонами.
– Послушай, – Чихо откидывает ненужную уже пачку на столик, опускается обратно в кресло и закуривает, прокручивая дорогую зажигалку в свободной руке, с напускным интересом разглядывая переливы света в хрустальном светильнике на стене. – То, что мой братец подался в шлюхи и с удовольствием лег под меня, притом даже не единожды – не моя забота. Я щедро оплатил его услуги, и все остались довольны.
У глубоко затягивается и расслабленно упирается локтями в колени, блаженно прикрывает глаза, ухмыляясь, когда замечает, что Минхек недовольно морщится на его слова. Они оба молчат, потому что Ли ничего не говорит, просто смотрит, а Чихо совершенно не нравится, что это молчание словно кожу прижигает, заставляя вдруг усомниться, стоило ли вообще заводить этот разговор. Потому что на самом деле Минхек слишком рассудителен и настолько же упрям, он может без особых усилий раздолбить всю его самоуверенность к чертям собачьим одними лишь словами и заставить копаться в себе так глубоко, чтобы любая, даже самая паршивая правда оказалась на виду. Чихо этого не хочет. Поэтому они так и сидят друг напротив друга, будто бы и не друзья вовсе, пока Чихо всё-таки не надоедает вся эта липкая хрень между ними.
– Я не понимаю другого, как он, узнав меня, все равно на это пошел. Это в очередной раз подтверждает мои мысли о том, что рожденный от шлюхи, которая разбила чужую семью, так же и закончит. Я даже где-то рад, что вживую убедился в продажности этого сучьего отребья. Ему похуй, перед кем ноги раздвигать, если платят. Вот и мне сейчас похуй, что я трахнул эту проститутку, – Чихо разводит руки в стороны, равнодушно пожимая плечами, отклоняется на спинку кресла и закидывает ступню в ярком кроссовке на другую ногу чуть выше колена.
Вся его поза буквально пропитана расслабленностью и отчуждением, Минхек наблюдает, как У по новой подкуривает, выдыхая дым в его сторону, и качает головой, просто потому, что всё это – слишком много, чтобы сказать, и еще больше – чтобы промолчать.
– Это не правильно. Все неправильно.
Чихо на него не смотрит, бездумно пялится на выбившийся шнурок, поддевая и наматывая его на палец, потому что он не собирается поддаваться и вестись на четко прозвучавшее в словах Минхека разочарование, поэтому пропускает мимо себя его тяжелый взгляд, и Ли просто встает на ноги, отворачивается и идет открывать окно. Но не замолкает, привыкший говорить все, что он думает.
– Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Даже, если ты его ненавидишь, и его мать увела у тебя отца, все равно он твой младший брат. Хочешь ты того или нет, слышишь? – Минхек чуть повышает голос, он не кричит, но голос звучит многим тверже, чем было до этого.
Чихо все-таки кивает, незаметно почти, поджимает губы в тонкую бескровную линию и действительно слушает, осознавая, что Минхек единственный умеет быть настолько пугающим в своем убежденном спокойствии, что веришь ему безоговорочно и поступаешь точно также, не смея ослушаться.
– Чихо, блять, это пиздец, как неправильно. Ты хоть интересовался почему? Почему он продает свое тело? По моим подсчетам, в его возрасте люди еще учатся. Какого черта он делал в твоем номере? И нахрена он вообще работает у Кена? Я тебя не понимаю. Даже я задаюсь этими вопросами, а ты сидишь себе и спокойно куришь. – Минхек вцепляется пальцами в прохладную раму окна, распахивая створку слишком резко, чтобы не понять, что он действительно начитает злиться, и опирается на подоконник, скрещивая руки на груди, одновременно с этим сводя брови к переносице. Но Чихо почти научился на это не реагировать. И сколько бы переломанных и стертых в пыль костей и внутренностей не обещали эти стальные нотки в глазах Минхека, Чихо всё равно будет поступать по-своему и вляпается в любое дерьмо, если ему этого захочется.
– Говорим на эту тему последний раз. Мне плевать на все твои «почему». Это не моя забота и проблемы тоже не мои. Я отлично провел время. Если тебе станет легче, можешь съездить к Кену и выписать его себе. Чонгук зовут. Поверь мне, тебе понравится. Он профессиональная блядь, а как он отсасывает… – Минхек морщится на слова Чихо, но понимает, что спорить сейчас бесполезно. – Ублажит как надо, еще спасибо мне скажешь. А теперь надо съездить в офис. У нас пара встреч, если ты помнишь. Да, и не забудь, ты приглашен вечером на наш семейный ужин. Без тебя я свою мать один не выдержу.
У выскальзывает из кресла и идет в гардеробную. Ли застегивает пиджак, расслабляет плечи и уже спокойно смотрит на часы, он слишком хорошо знает Чихо, и если он делает вид, что не слушает, это не значит, что он не слышит. Минхеку даже кажется, что он прекрасно рассмотрел в его глазах все, в чем Чихо не хочет признаваться, и то, что тот всё-таки нихрена не вспомнит сказанных только что слов и свяжется с этим мальчишкой, разве что неоновой вывеской на лбу не мигает. Но вслух Ли этого не говорит, только бурчит уже в спину уходящему Чихо:
– Ну да, давно мечтал провести очередной свой вечер, слушая, как вы грызетесь.
***
Чимин вваливается в квартиру Чона на следующий день после обеда. Чонгук не хочет ни о чем рассказывать. Это больно. Ему даже не нужно это вспоминать, потому что нет смысла вспоминать то, что и так не забыто. Все, что сейчас на нем есть – это напоминания. На шее – синие отпечатки пальцев Чихо, на затылке незаметная ссадина, потому что зеркало все-таки треснуло, и мелкие осколки оцарапали кожу, под ключицами следы от зубов и фиолетово-бардовые пятна, оставленные его губами. Где-то еще – на ребрах и бедрах – синяки и царапины. Чонгук чувствует метки повсюду. На спине, на руках, на пояснице, но он боится присматриваться. Он даже не прикасается к себе. Ему не нужно трогать, чтобы понять, отчего болит и зудит кожа здесь или там. Чонгук помнит, как получил каждую из этих отметин, помнит все, что он чувствовал внутри и снаружи. Поэтому, когда Чимин тянет его за собой на кухню и усаживает перед собой на стул, он молча натягивает рукава толстовки до самых кончиков пальцев, вжимает голову в плечи, прячется словно, зарываясь подбородком в длинный ворот, и думает о том, что лучше его другу не видеть, что там, под плотной серой тканью, на его теле расцветают следы.
Чонгук долго пытается уйти от ответа, переводит тему и даже, чтобы отвлечь Чимина, наспех готовит для него любимый рамен, но Пак не сдается. Чонгук берет недопитую кружку кофе с кухонной тумбы, ставит ее на стол, пока Чимин дуется и, скрестив руки на груди, смотрит в окно. Небрежно растрепанная рыжая чёлка закрывает весь лоб и даже брови, которые Пак задумчиво хмурит. Чонгук подмечает это по ярким складочкам над переносицей и на пару секунд задерживает взгляд на его лице. Он знает, что придется все ему рассказать.
– Чим, – напряженно опускаясь на стул, зовет Чонгук. Двигает кружку на одну линию с ложкой и кладет рядом вытянутые нетронутые кубики сахара так, словно выстраивает между ними воображаемую стену.
Говорить по-прежнему нет никакого желания, Чонгуку кажется, что в этом нет никакого смысла. Он так тщательно прятал свое прошлое, запирал его поглубже, за семью печатями оставляя это только для себя, что сейчас слова наотрез отказывались ложиться на язык. Чон лишь думает, что чего он всё это время избегал, всё же должно было произойти. Кто-то всё-таки должен был рано или поздно содрать с него кожу, поковыряться внутри металлической арматуриной и вывернуть к чёрту наизнанку. Рано или поздно. А лучше бы и никогда. Потому что ничего уже не изменить, сколько не говори, и смысла в действительности совершенно точно нет. И от этого всего в голове, где-то глубоко под черепной коробкой, что-то истошно долбится, заставляя, залпом осушить остатки кофе, и поспешно вернуть кружку на место. Чтобы линия не разрывалась.
Железные ножки противно скрепят по кафелю, когда Чимин придвигается ближе и щёлкает пальцами перед лицом напротив. Потому что Чонгук явно слишком настойчиво буравит взглядом кофейный осадок на дне чашки, в попытках найти там если не защиту, то хотя бы подходящий ответ. От всей этой ситуации Паку становится почему-то не по себе. И разве что больше всей этой идиотской молчанки, Чимин ненавидит поиски причин той самой скрытности, которыми Чонгук себя мучает последнее время. Чимин даже думает, что возможно он действительно не имеет права буравить буквально на таран двери, на которых огромным красным табло мелькает «Не входить!», но, в конце концов, они друзья, и что бы там не произошло вчера в этом трижды проклятом отеле, он хочет помочь.
Когда Чонгук все-таки сдается и рассказывает, он не поднимает глаз, с повышенным вниманием изучая выстроенную им самим абсолютно глупую линию на столешнице, а Чимин долго сидит, уставившись в свою тарелку, и молчит.
– Я вообще неверующий, но, Господи… как так? Ты брат У Чихо? – не выдерживает Пак, он чуть ли воздухом не давится от негодования. Резко спускает рукава рубашки от локтей и случайно громко хлопает ладонями по столешнице, заставляя Чонгука вздрогнуть, и осторожно кивнуть в согласии.
– Ты из кожи вон лезешь, чтобы продлить жизнь мамы. Ты еле концы с концами сводишь, и я никогда не забуду то время, когда ты только пришел к нам… Ты же не доедал, и даже сейчас все, что ты зарабатываешь, ты тратишь на больницы. А твой брат один из богатейших людей в городе… Господи, Чонгук, – когда пораженный голос Чимина снова раздается между ними, в воздухе как будто что-то щелкает, и Чонгук не может гарантировать треснул ли это монолит того неприкосновенного внутри него, или же что-то просто-напросто упало где-то в соседней комнате. – И как Земля таких носит? Какой же он урод! – Чимин поднимается нервно, чуть ли не роняя свой стул спинкой назад, и идет в коридор за сигаретами. Ему нужно все это обдумать и покурить, потому что он не очень-то ожидал такое услышать, а особенно увидеть всю эту расползающуюся в глазах Чонгука боль, когда хочется рухнуть перед ним на колени и просто обнять.
Чонгук сжимается весь, забирается с ногами на стул, обхватывает себя руками и, положив голову на колени, бездумно пялится сквозь стену в пустоту, глаза не цепляют ничего вокруг, все расплывается неясными очертаниями, и Чон только и может, что вспоминать последний заказ и думать о той вспыхивающей искрами ненависти в глазах Чихо, когда он его узнал.
– Надо было уйти, – заходя обратно, говорит Чимин. – Надо было подать мне знак, и мы бы что-то придумали. Мы бы ушли, – Пак с сочувствием смотрит на бледное лицо Чонгука, подходит ближе, отмечая темные круги под глазами, и понимает, что он, скорее всего, даже не спал сегодня, а если и спал, то обязательно с теми ужасными выматывающими кошмарами, которые мучают, стоит ему хоть на мгновение ослабить защиту. Чимин закуривает первую сигарету за день и думает, что сейчас Чон как никогда похож на ребенка. Беззащитного и брошенного.
– Нельзя было, и ты это знаешь, – Чонгук моргает, опускает лоб на колени и прячет лицо совсем, от чего голос звучит глухо и совсем тихо. – И потом, я не могу долго притворяться, что у меня нет брата. Мы живем в одном городе. Я и до этого его видел несколько раз. В любом случае, этот мудак отнял у нас с мамой все, что осталось от отца. А отнять у меня еще и работу, я ему не дам. Эта работа мне важна, как жизнь и это буквально. Я не поставлю под риск жизнь своей матери из-за того, что моим клиентом оказался У Чихо.
– У меня мурашки по коже от всей этой ситуации, – Чимин тушит сигарету в старую банку из-под кофе, которую Чонгук оставил ему на подоконнике в качестве пепельницы, и подходит к нему, опуская руку на затылок, осторожно вплетает пальцы в темные волосы и успокаивающе гладит кожу мягкими подушечками. – Но ты прав, зацикливаться не будем. У тебя сегодня выходной, а я отпрошусь у Кена, и мы сходим куда-нибудь оттянемся.
– Чимин, не надо брать отгул, который тебе придется потом отработать. Из-за меня, – произносит бесцветным голосом Чон, но ласку все-таки принимает. – Я посижу дома и посмотрю телек.
Чимин не соглашается. Он прекрасно выучил все его состояния, и сейчас, сжимая ладонями чонгуковы щеки и приподнимая голову так, чтобы можно было смотреть в глаза, Пак все видит.
– Не обсуждается даже. Мы больше не позволим отголоскам из твоего долбанного прошлого портить твое настоящее. В Fanxy сегодня выступает крутой ди-джей, так что к десяти часам, чтобы был готов, я заеду за тобой.
Чонгука нельзя оставлять одного. Он в совершенстве научился убеждать всех вокруг в своей отрешенности и непробиваемости, но на деле добился лишь того, что стоит внимательнее присмотреться, и на его теле можно найти сотни трещин, просветить изнутри и заметить, что свет пробивается по всей поверхности тела, обнажая десятки зияющих пустотой дыр, которые Чонгук всеми силами пытался сшить и спрятаться за панцирем напускного равнодушия. Чихо все это обнажил. Чимин видит синеющие пятна на шее Чонгука, чувствует, как он вздрагивает, стоит к нему прикоснуться, и он не уверен, что в этот раз Чон готов справиться с этим в одиночку, потому что звенья металлических цепей, которыми он себя обматывает, кажутся слишком крепкими, и Чонгук тонет в монохромном спектре ненависти к себе, утягиваемый на самое дно. Чимин не знает, что с этим делать, но он способен хотя бы протянуть руку и попытаться удержать младшего от падения. Поэтому он невесомо поглаживает шею Чона прямо у кромки волос и старается успокоить. Только не в курсе, кого больше: себя или Чонгука.
***
– Каждый месяц! Каждый месяц я должна менять прислугу, потому что с одного раза запомнить все, что я говорю очень сложно. И вот опять, мне пришлось заставить их заново сменить скатерть. Неужели так сложно понять, что она должна сочетаться с посудой! – возмущается Сумин, наблюдая, как прислуга заново сервирует стол.
– Может все дело в тебе, мама, – лениво тянет сидящий на кресле у камина Чихо. – Может ты слишком требовательна.
– И ты против меня! Я вижу тебя раз в месяц, и нет бы хоть доброе слово матери сказать, – деланно возмущается женщина. – А вот и Ю-Квон, – восклицает Сумин, услышав звонок во входную дверь, и выходит из комнаты, чтобы его встретить.
Чихо провожает ее рассеянным взглядом, отстраненно думая, что он совершенно не хотел бы сейчас видеть Ю-Квона. У них вроде бы даже отношения, но Чихо не чувствует к нему ничего такого, чтобы в груди разрывались Вселенные, а голову топило в бесконечности, где нет ничего кроме вас двоих. Никаких возвышенных чувств. Только удобство и секс. Просто потому что У прекрасно знает все возможные маски Ю-Квона. Одна мать верит в то, что он чистый и невинный. Но чистоты в нем ровно столько же сколько и невинности. Разубеждать ее не хочется, так Сумин хотя бы не ездит ему по ушам со всякой ненужной болтовней, а спокойно щебечет с Ю-Квоном, когда у Чихо нет желания не то что разговаривать с ней, а даже видеть. Он ее любит, но после ухода отца у них двоих слишком разные взгляды, чтобы они могли не ссориться, находясь одни дольше пяти минут.
Мысль сбивается радостным голосом Сумин, когда она возвращается обратно уже в компании Ю-Квона и Минхека. Последний сразу проходит к камину и, кивнув Чихо, садится в кресло напротив. Сумин несколько минут о чем-то шепчется с Квоном и передает прислуге принесенную парнями бутылку вина.
– Сколько в этот раз? – смотря на огонь, спрашивает Мин.
– Один час. Обещаю, потом идем, куда скажешь, – Чихо даже улыбается подошедшему к ним Ю-Квону, протягивает руку и рывком тянет его на себя, заставляя того фактически сесть на свои колени. Минхек закатывает глаза и отворачивается обратно к камину, потому что все знают, что эти двое на дух друг друга не переносят. Честный и взрослый Минхек против лицемерного притворяющегося милым ребенком Ю-Квона – ядерная смесь, которую даже Чихо не готов переносить в здравом, не затуманенном алкоголем, или чем похуже, уме.
– Чихо, тут твоя мама и это неприлично, – мило улыбается ему Квон, но с колен не встает. У него даже щеки слегка краснеют, и Чихо хочется усмехнуться – как будто о том, что они друг с другом спят, в этом доме хоть кто-то еще не знает.
– Ну что, все готово. Прошу к столу, – ослепительно улыбается Сумин и садится во главе стола.
Весь ужин Минхек проводит, отсылая смс-ки, а Чихо рассеянно копается в тарелках, которые меняют со скоростью света. Не скучно за столом только Квону и Сумин. Парень продолжает осыпать женщину комплиментами и рассказывает о новом спа-салоне, недавно открывшемся в городе, и где женщине, по его словам, просто необходимо побывать. Чихо перестает слушать почти сразу, перебрасывается парой ничего незначащих фраз с Минхеком и даже не реагирует на ладонь Ю-Квона, которая незаметно поглаживает его бедро под столом. В голове по странному пусто, мыслей слишком много, чтобы ухватиться хотя бы за одну, и Чихо от скуки начинается пялиться на Квона. Черты лица у него мягкие и красивые, он ни капли не похож на ребенка, даже когда улыбается и в уголках глаз появляются мелкие складочки, а щеки мило надуваются в попытках сдуть упавшую на лоб блондинистую челку – в нем все равно остается что-то стервозное и вовсе не детское, совсем не как у Чонгука.
Чихо замирает выбитый четким ударом собственной последней мысли и напрягает слух, чтобы голоса извне перебили беспорядочный шум в ушах, отвлекли и закопали под собой все, что может принести за собой одно единственное имя. Но все, случившееся потом, становится только хуже.
Как только У прислушивается, Ю-Квон называет улицу, заставляя Сумин брезгливо поморщиться, а Чихо – еще больше напрячься. Салон находится в заново отстроенном районе, там, где раньше находился дом Хёджона.
– О, я не думаю, что пойду туда, Квон-и. Слишком много плохих воспоминаний, – женщина театрально вздыхает и тянется к бокалу с вином. Минхек даже откладывает телефон, задерживая дыхание, а Чихо накаляется настолько, что неосознанно сжимает пальцы на бокале с такой силой, что костяшки моментально белеют, а тонкое стекло бокала практически трещит под его напором.
– Я покину вас ненадолго, – У откладывает салфетку с колен и, встав, идет в сторону ванной.
Открыв кран, Чихо несколько раз умывается ледяной водой. Когда У уже откладывает полотенце, в ванную входит Квон.
– Все в порядке? – тихо интересуется парень и охает, когда Чихо одним движением сажает его на тумбочку, уставленную ароматическими палочками и свечками.
– Сейчас, точно все в порядке.
Чихо чувствует, как резко сносит внутри все барьеры, и срочно нужно сделать хоть что-то, лишь бы удержать в руках поводок собственной рациональности, поэтому он целует Ю-Квона медленно, без намека на нежность оттягивает зубами его нижнюю губу, скользит языком внутрь, крепко захватывая волосы на затылке, и не может разобрать, от чего Квон стонет больше – от наслаждения или от боли. Возбуждение прокатывается по телу удушливой горячей волной, позвоночник покрывается мурашками, а руки сводит от желания сжать, смять любое сопротивление, оставляя за собой синяки. Как только ладони У забираются под свитшот Ю-Квона, Ким нехотя прерывает поцелуй.
– Тут твоя мама и нас ждут в гостиной. Так что давай оставим наши игры на ночь, – лучезарно улыбается Квон, переводя дыхание, и пытается спрыгнуть с тумбочки. Чихо сильнее вжимается в него бедрами и не дает даже шевельнуться.
– Мне плевать. Я хочу прямо сейчас, а ночью у меня планы с Минхеком, я ему обещал, – Чихо легонько кусает Ю-Квона в шею и снова утягивает его в поцелуй.
Перед глазами расплываются разноцветные круги, Квон стонет прямо в губы Чихо, когда тот оглаживает живот и пальцами пробирается под пояс джинсов. Сердце сбивается с ритма, стоит Чихо на секунду отвести взгляд и зацепиться за их отражение в боковом зеркале. Мир искрит на периферии сознания, ребра сводит в невозможности сделать вдох, и Чихо не то стонет, не то хрипит – не разобрать. Потому что с поверхности зеркала на него смотрят карие глаза Чонгука, а в них десятки миллионов звезд, крошащих Чихо на элементарные молекулы, они взрываются бездонными черными дырами и отбивают ударной волной его стонов куда-то на задворки сознания. Он не видит реальности. Только Чонгука. Это пугает.
Чихо резко отпускает Квона и делает шаг назад. Он не готов признаться себе в том, кто на самом деле сейчас его возбуждает. Он вообще не готов ни в чем признаваться.
– Ты прав. Сейчас не место и не время, иди в гостиную. Я подойду, – произносит У ошарашенному его поведением Ю-Квону, и буквально выставляет того за дверь. Чихо снова ополаскивает лицо холодной водой и не понимает, как это вообще возможно. Почему его трясет при мыслях о какой-то жалкой малолетней проститутке, а тело до сих пор помнит каждый пережитый с Чонгуком оргазм. Он не может вытравить с языка чужое имя, и кажется, что если бы они с Квоном зашли хоть сколько-нибудь дальше, Чихо вряд ли бы даже осознал, кого он зовет, когда с губ срываются хриплые стоны. Это перекраивает сознание, и хочется удавиться, но правде в глаза не смотреть. Поэтому Чихо вовсе не сложно натянуть на лицо вежливую улыбку и, пригладив волосы мокрыми руками, выйти из ванной. Гораздо сложнее оказывается обмануть этим Минхека. Все верят, но только не он. Чихо знает, что он все видит, читает по глазам и раскладывает по полочкам, но делает вид, что купился на дешевое шоу его притворства, и поэтому молчит.
На десерт Чихо не остается. Он целует мать в щеку и, извинившись перед Квоном, хватает Минхека под локоть и тащит к выходу.
***
Чимину отказывать нельзя. Это Чонгук понял уже давно. Чимин всегда добивается своего. И если Чон сейчас не встанет и не начнет приводить себя в порядок, то Пак запихает его в машину хоть в пижаме, и все равно отвезет тусить. Чонгук долго стоит под душем, он все еще помнит и пытается смыть с себя, наконец, весь этот сюрреалистичный ужас, но не выходит. Вода настолько горячая, что, кажется, обжигает, но Чонгук не чувствует, все тело вымораживает как сухой лед, и он с остервенением трет кожу жесткой мочалкой, разве что в кровь не раздирает, но остановиться не может. Ему противно от самого себя и от того нереального возбуждения, которое он испытывал в руках Чихо. Чонгук ощущает себя комком раздробленных костей и внутренностей, обливающихся черной грязной кровью, потому что он сдался, так легко сдался, без борьбы даже, собрал флаги и слег на капитуляцию. И от мысли, что он ничего не мог сделать, а права выбирать ему никто не давал – не легче. Можно только забыть.
Чонгук старается притворяться. Старается убедить себя, что все осталось на своих местах. Правда, ему так и не удается заснуть, поэтому мозги плавятся даже после убойной дозы какого-то желтого порошка от головной боли, который судя по рекламе и яркой упаковке «совершенно точно поможет», и хрен знает еще какой отравы, купленной когда-то в абсолютно искреннем порыве сдохнуть. Тело ломит, а перед глазами иногда плывет, но Чонгук все равно выпивает недопитый перед вчерашним заказом кофе, и морщится от противного горького вкуса вперемешку с не растворившимся до конца осадком. Хочется вывернуться прямо под стол, но Чонгук упрямо идет в комнату, открывает шкаф и бессмысленно роется в давно изученных вещах.
Выглядеть серой мышью рядом с Чимином не хочется вообще. Чон методично роется в шкафу, иногда замирая восковой статуей самому себе, когда особо настойчивые мысли прокручивают по паре дырок в висках, и больше получаса уходит только на то, чтобы решить, что надеть. Чонгук останавливает свой выбор на черных узких, сделанных под кожу брюках и белой футболке. Еще больше времени он тратит на макияж. К назначенным Чимином десяти вечера он как раз успевает привести волосы в порядок, когда в дверь стучат. Последний раз окинув взглядом свое отражением в зеркале, Чонгук устало вздыхает, хватает черную кожаную косуху с шипами на плечах и идет к выходу.
– Надо же, мне даже не пришлось ждать, – улыбается Чимин и, напевая, спрыгивает по ступенькам вниз. – Кстати, отлично выглядишь. Люблю такого Чонгук-и, сам бы на тебя запал, – Пак поворачивается и подмигивает плетущемуся позади Чонгуку. На это он лишь слабо улыбается и заставляет себя сосредоточиться хотя бы на бессмысленной болтовне Чимина, потому что затылок все еще стреляет неприятными тянущими вспышками, и приходиться отвлекаться, чтобы не забыть шагнуть на следующую ступеньку и не пересчитать носом оставшиеся.
Может быть Чимин окажется прав, и ему просто нужно развеяться, иначе он собственноручно сожрет себя изнутри и выкинется в ближайшее окно. Поэтому Чонгук даже старается улыбнуться и поддержать разговор, когда они садятся в тойоту Чимина и выруливают на дорогу в центр.
***
– Я, конечно, очень рад, что мы так резко подорвались и ушли, но все же, ты уверен, что ничего не случилось? – проницательно задает вопрос Минхек, выдыхая никотиновый дым в окно феррари. Он знает, что У наверняка соврет в ответ, но спрашивает все равно.
– Я просто решил последовать твоему совету и поехать отдохнуть, – Чихо резко сворачивает налево. Он все еще не успокоился и ему нужна эта ненормальная скорость, чтобы напряжение разжало уже свои скрюченные пальцы с его шеи, подчиняясь потокам прохладного вечернего ветра.
– Ты гоняешь как сумасшедший! Я умирать не хочу, сбрось скорость, давай, – сквозь зубы шипит Минхек, он напряжен и почти готов приложить Чихо лбом о приборную панель. – И вообще, я сказал мы едем в Fanxy. Какого хера ты свернул и увеличил нам путь?
– Ну, хватит ныть, я задумался просто, – спокойно отвечает ему У и чуть не въезжает в серую тойоту, разворачиваясь на двойной сплошной.
– Смотри куда прешь, урод! – кричит в окно уже скрывшейся позади машине Чихо.
– Вообще-то, ты только что чуть не угробил нас и водителя тойоты. Ты, блять, нарушил правила, и ты еще орешь! – у Минхека заканчивается терпение, он сжимает и разжимает кулаки, стреляя гневным взглядом в сторону У, и уже жалеет, что не врезал ему по морде еще в его квартире. Стало бы легче.
– У меня косяк в бардачке, возьми, расслабься. – Чихо как не странно все-таки ловит какую-то непонятную волну спокойствия, забавляясь психами Минхека, но скорость сбрасывает и, поймав местное радио, медленно двигается к центру. Весь оставшийся путь они проводят в тишине.
***
Единственная причина, по которой Чонгук не любит людные места и редко посещает тусовки города – это его клиенты. Парень не может до конца расслабиться нигде и вечно ищет в толпе хоть одно знакомое лицо. Чимин сто раз успокаивал Чона, говоря, что это не в интересах клиента выдавать себя и показывать всем, что он покупает секс за деньги. Но Чонгук все время боится, что из толпы выскочит кто-то, кого он обслуживал и перед всеми объявит, что Чонгук проститутка. Чон встречал своих клиентов несколько раз, и все они моментально притворялись, что видят его впервые. Но все равно Чонгук никак не мог заставить себя расслабиться. Поэтому в клубах Чонгук сидел либо у бара, уткнувшись в свой коктейль, либо прижимался к самому углу диванчиков, стараясь разве что не слиться с обивкой и быть максимально незаметным. Чонгук ненавидел свою работу, потому что помимо всего остального, она полностью лишала его возможности танцевать. Когда отец еще был жив, Чонгук очень любил танцевать, он входил в местную команду своей школы, был одним из лучших ее участников и мечтал в старшем звене поступить на отделение хореографии. Но теперь, когда все изменилось настолько диаметрально противоположно, выйти на танцпол и привлечь к себе лишнее внимание – было последним, что хотелось бы Чонгуку.
Вот и сегодня Чон сидел в углу диванчика на балконах по краям от танцпола и попивал свой коктейль. Столик, который благодаря своим многочисленным связям и щедрым клиентам забронировал Чимин, считался одним из лучших в Fanxy. Чонгуку он нравился, потому что, благодаря слабому освещению, со стороны невозможно было разглядеть, кто именно здесь сидит, зато ему самому открывался прекрасный вид на весь зал. Единственный минус оказался в том, что они сидели практически у самой лестницы, и поднимающиеся к другим столикам клиенты ступали с последней ступеньки прямо напротив Чонгука. Это нервировало.
Вместе с Чимином к ним подсели еще пару парней с работы и одна незнакомая Чону девушка. Чонгуку абсолютно все равно, кто это, потому что главной задачей оказывается побыстрее набраться. Это удается с поразительной легкостью, стоит вспомнить, что он так ничего и не ел еще со вчерашнего вечера. Вести начинает уже после второго бокала. Чонгук опрокидывает в себя третий стакан без передышки, потому что алкогольная горечь неплохо вытесняет с языка запомнившийся вкус чужой спермы. Вспоминать не хочется. Но картинки сами всплывают в воспаленном мозгу, и Чонгук знает, что напиться так, чтобы ничего не помнить и принять все произошедшее как данность, не получится.
Чимин что-то весело рассказывает девушке, иногда бросая настороженные взгляды в сторону Чонгука, но стоит ей искренне засмеяться на его слова, как все внимание переключается обратно. Чон даже благодарен ей за это. Он и так вскрыл себя достаточно, копаться в нем еще и сейчас, он бы не позволил. Поэтому когда вся компания, весело гогоча, уходит танцевать, Чонгук ощущает практически забытое за все это время облегчение. Хочется запить это чем-то покрепче, вроде виски или водки, и, допив в пару больших глотков свой цветастый коктейль, он ищет глазами снующих по балкончику официантов, когда видит, что прямо напротив их столика, о чем-то разговаривая с незнакомым ему парнем, проходит Чихо. Чонгук словно в диван врастает, ладони мгновенно становятся влажными и приходится вцепиться в края своей футболки, чтобы удержаться на месте и не вскочить, глупо расстилаясь у его ног. Чонгуку страшно. Выпитый алкоголь подпирает горло, и страх помноженный на неизбежность давит на грудь, заставляя, беспомощно открывать и закрывать рот, как рыба, выброшенная на берег, когда неясно, что сделать сложнее – выдохнуть или вдохнуть, потому что кислород выжигается его присутствием, и уже неважно, что из этого Чонгук сделает – он все равно задохнется.
