Текст книги "Tough Cookie (СИ)"
Автор книги: StrangerThings7
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
========== 1. ==========
– Какого черта я должен работать в свой выходной? – думает Чонгук, закончив подкрашивать глаза и натягивая на себя черную кофту-сетку. Понедельник – стандартный выходной Чонгука, и все клиенты Чона об этом знают, также как и босс борделя, в котором он работает. Обычно по понедельникам работы бывает очень мало, а тут можно сказать привалило с размахом, потому что Чонгук знает, что вызывают не только его самого, но и еще пару парней вместе с Чимином.
– Очередной богатенький толстосум решил оторваться со своими друзьями, – раздраженно шепчет Чон и, бросив последний взгляд на себя в зеркале, идет на выход.
Такси привозит парня к знаменитой в городе сети отелей Seven Seasons, где прямо у входа Чонгук сталкивается с «коллегой», и вот уже как три года близким другом – Пак Чимином.
Чимин красивый, по-блядски развязный в этих своих белых узких джинсах и тонкой обтягивающей майке, которую любому клиенту всегда сносит крышу разорвать и усадить того на поводок, подцепив блестящее кольцо на чокере. По правде говоря, внешний вид Чимина всегда притягивает взгляд, и Чонгука до сих пор удивляет то, насколько хорошо может выглядеть Пак, даже если до этого он «отработал» без перерыва двенадцать часов подряд. Вот и сегодня, оранжево-рыжие волосы парня уложены во что-то наподобие художественного беспорядка, когда кажется, что Чимин просто, встав с постели, вышел из дома, а на самом деле он потратил на укладку минимум час. Чонгук не понимает, правда, зачем, если минут через десять после того, как они войдут в номер, от укладки Чимина ничего не останется.
– Очередные мажоры, – бурчит Чон, пока ждет, что Чимин докурит зажатую между пальцев тонкую сигарету. – Как же бесит, когда от выходных отрывают, и не восполнят же.
– Еще какие мажоры, – выпуская дым, отвечает Пак. – Кен сказал, они целый этаж сняли. Нам с тобой, чтобы номер тут снять, год надо задницу подставлять.
Чонгуку нравится открытость и где-то резкость Чимина. Он никогда за словами в карман не полезет и всегда может постоять за себя. А еще Чон Чимину завидует, точнее его характеру. Пак никогда не зацикливается ни на чем. Он пускает все на самотек, и все само собой решается. Чимин считает, что, чем больше ты думаешь о проблемах, тем больше их наваливается, поэтому на жизнь смотрит легко и живет сегодняшним днем. Чимин работает не столько из-за нужды, сколько потому что он привык. Если бы Чонгук мог, он бы ни секунды не остался в этом месте, но Чимин способен был уже давно уйти, но не уходил. Пак всем говорит, что любит секс, но Чон знает, что Чимин просто боится. Боится, что если уйдет и попробует зажить по-другому, его уже нигде не примут, и это клеймо бляди с него никогда не смыть. От этих мыслей Чону грустно, потому что он искренне любит Чимина как брата.
– Сколько их интересно? – спрашивает Чон и морщится от своего же вопроса.
– Вроде пятеро. Ну а нас трое. Вот, кстати, и третий. – Чимин нехотя кивает подоспевшему Лиаму, и троица проходит в холл.
Лиам работал у Кена еще задолго до Чонгука. Лиам всегда был в топ-тройке по популярности, но за последний год он неплохо сдал позиции, уступив их Чонгуку в том числе. Лиам пользовался большой популярностью именно за счет своей внешности. У него белая, словно алебастровая кожа и черные волосы до плеч, что создает притягательный контраст. У Лиама правильные черты лица, большие карие глаза, обрамленные густыми ресницами, и пухлые губы. Несмотря на все это, в Лиаме есть именно то, что никогда не нравилось Чонгуку. Лиам падок на деньги и славу. Он любит командовать новенькими, словно бы считает себя выше них, и за все время, пока Чонгук работает у Кена, именно с Лиамом у большей части персонала всегда возникают конфликты. Лиам злопамятный и завистливый, поэтому большинство пытается не переходить ему дорогу. Чонгук перешел ее неосознанно. Он просто попал в тройку, в которой Лиама больше нет.
Чон не любил выходить на смены вместе с ним и вообще не любил находиться с ним в одном помещении. Лиам будто одним взглядом был способен убить и плюс, если рядом не было Чимина, то Лиам всячески издевался и принижал Чонгука.
Как только парни останавливаются в холле отеля, подбегает менеджер и просит пройти за ним. Уже в лифте легкая паника начинает обуревать Чонгука. Да, это не первая его групповуха, кажется, даже третья, и Чонгук прекрасно знает, на что идет, занимаясь этой древней профессией, и всегда знал – иллюзий он больше не хранит. Но в этот раз плохое предчувствие разливается под кожей жидкой патокой, стягиваясь где-то за спиной, и Чону несколько раз приходится передернуть плечами, чтобы хоть как-то попытаться сбросить с себя сплавляющейся на теле панцирь подступающей неизбежности и прийти в себя. Сделать глубокий вдох-выдох и, наконец, успокоиться. На периферии в уши врезается голос Чимина, который как всегда что-то радостно щебечет, когда Чонгук чисто на автомате кивает головой, но все равно не слышит почти ничего из того, что он говорит.
– Ну что, парни, повеселимся? – Лиам первым вышагивает из лифта и останавливается напротив двери, в которую вошел менеджер.
Менеджер выходит из номера и, рукой придерживая дверь, пропускает их внутрь. Чонгук входит последним и топчется на пороге, не решаясь последовать за парнями вглубь номера люкс.
– А вот и десерт, – слышит Чон и отмечает про себя сразу последовавший за незнакомым голосом веселый смех Чимина.
Дверь за спиной Чона захлопывается, отрезая все пути назад, и Чонгук медленно, миновав небольшой холл, входит в просторную, отделанную под гостиную комнату. На огромном плазменном экране на стене крутят последние клипы известных исполнителей, в комнате душно и сильно накурено, легкий дымок сразу же щекочет нос, но пахнет внутри не только табаком. Чонгук мысленно матерится и в сотый раз за сегодняшний вечер жалеет, что его выбрали на этот заказ. Групповуха плюс обкуренные клиенты, не может закончиться хорошо, но у парня нет выбора. Неповиновение Кену как минимум грозит лишением работы, а этого Чон категорически допустить не может. Чонгук окидывает комнату взглядом и насчитывает ровно пятерых парней, один из них сидит прямо на полу и набивает косяк, двое, устроившись на диване, что-то увлеченно смотрят на телефоне. Четвертый громко смеется и наливает в неизвестно откуда оказавшийся в руках Лиама стакан водку. Чимин сидит на коленях последнего участника сегодняшнего вечера спиной к Чону.
– Ну что, ребята? Мы сегодня празднуем день рождения! И не простого человека, а хозяина города и на сегодняшнюю ночь лично вашего! – вдруг оживает тот, кто сидел на полу. – Так что давайте с пользой и с удовольствием проведем эту ночь. Обещаю, вам понравится, – парень подмигивает, смотря прямо в глаза все еще застывшему напротив компании Чонгуку. – Иди ко мне, малыш, – продолжает он и ладонью хлопает по ковру возле своего бедра.
Поняв, что вариантов нет, и работу надо довести до конца, тем более, чем быстрее они наиграются, тем быстрее Чонгук вернется домой, Чон, изобразив что-то вроде обольстительной улыбки, опускается на пол рядом с незнакомцем. Чонгук оказывается чуть ли не у ног того, на ком в данный момент ерзает Чимин.
Парень с косяком резко притягивает Чонгука к себе и выдыхает дым ему в лицо. Чонгуку неприятно, и глаза от едкого дыма слезятся, но он послушно сидит и позволяет делать с собой все, что тот захочет.
– Я тоже хочу затянуться, – слышит Чон капризный голос Чимина и мысленно его благодарит, ибо мучитель Чона резко переключается на уже сползшего с колен своего клиента Чимина и тянет его к себе. Чонгук, воспользовавшись недолгой свободой, пару раз усиленно моргает, стараясь прогнать режущие ощущения в уголках глаз, и пытается привстать, чтобы дотянуться до лежащей с краю стола бутылки с водой, но руку перехватывает тот, с кем был до этого Чимин, и тянет его на себя. Чонгук снова оказывается на коленях, но теперь уже между ног другого.
– Можно я воды возьму, – подняв глаза снизу вверх на человека перед собой, говорит Чон и замирает.
Сердце Чонгука словно ухает куда-то вниз, он не может оторвать взгляд от лица напротив и весь как будто подбирается. На диване, зажав Чонгука между своих бедер, сидит У Чихо. У Чихо один из крупнейших бизнесменов, которому принадлежат почти все увеселительно-развлекательные заведения города. У Чихо, которого Чон Чонгук ненавидит всеми фибрами души. Полумрак номера скрадывает блеснувшую на дне зрачков панику, когда внутри все сжимается за доли секунды, стоит Чонгуку осознать происходящее.
Проебать к херам всю свою жизнь на самом деле мог только Чонгук. Тот самый Чон Чонгук, которому в этой самой жизни не очень-то и везет. И не потому что он – чертова проститутка, у которого прав не больше, чем у обшарпанного плинтуса под дверью, и поэтому его каждый день зажимают обнаженным между самим собой и проклятыми вечно поскрипывающими кроватями в дешевых и не очень отелях. Не потому что когда-то давно, еще после первого такого раза, он запирается в ванной на все замки и долго сидит, поджав колени к груди прямо на полу, и молчит. А потом также надрывно воет и расцарапывает щеку о торчащий неровными краями маленький скол на кафельной плитке, методично ударяясь виском об стену и разнося свой хрупкий и чувствительный внутренний мирок в точности так, как разбивает в порыве глухой злости зеркало над раковиной, стоит взглянуть на свое дрогнувшее отражение. И не потому что через столько лет всё, что остается от прежнего Чонгука, это еле заметные шрамы на ладошке и щеке от воспалившихся, застрявших тогда в нем осколков и темные сине-серые круги под глазами, когда в особо «удачные» дни к нему возвращаются детские кошмары. Всё это вообще ни черта не значит, когда в личном пространстве объявляется этот давно забытый-незабытый блядский мудак.
Мысли-воспоминания взрываются яркими кровавыми вспышками, грозясь разнести череп на части, и тут же сжимаются вакуумом, концентрируются пульсирующей точкой где-то в центре сознания Чонгука, и дышать с У Чихо одним воздухом становится до жалкого, отчаянного стремления к самоубийству невозможно.
– Поработай ротиком, малыш, – хрипло говорит Чихо и взглядом указывает на свой пах.
Чонгук замирает, выдыхая, и незаметно, нервно совсем, усмехается, понимая вдруг, что Чихо укурен настолько, что даже не узнает его. Вариант того, что У забыл его лицо за такой короткий период отпадает сразу. От этого на мгновение становится даже легче. Почти. Но единственное, что действительно осознанно проносится в голове Чонгука в эту минуту – примитивное испуганное «бежать», искрящееся красными лампочками ото всех систем безопасности внутри, хотя он прекрасно понимает, что ему отсюда просто не уйти. Работа остается работой. Прошлое остается прошлым. Приходится одернуть себя и выдохнуть, на деле все также оставаясь на полу.
Чон слабо прикусывает губу, подползает ближе к Чихо и, стараясь не сталкиваться с глазами напротив, тянет руку к его ширинке. Расстегнув брюки У, Чон обхватывает вялый член и начинает водить по нему ладонью. Чихо словно смотрит сквозь Чонгука и, зарывшись пальцами в его волосы, резко закидывает голову назад.
– В рот возьми, прелюдии другим оставишь, – цинично тянет он. Чонгук нагибается и заглатывает член, который уже во рту начинает набухать и вставать.
– Умничка, продолжай также, – слышит Чон хриплый голос над головой.
Чонгук облизывает головку, осторожно обводит ее кончиком языка, а потом медленно засасывает член полностью, нарочно пропуская пару-тройку толчков за щеку, также медленно-тягуче выпускает изо рта, напоследок проводя губами, и дует – дразнится сначала, создавая легкий контраст между горячей глубиной и прохладным от кондиционера воздухом комнаты, прежде чем заглатывает снова.
Когда-то Чонгук учился делать минет в последнюю очередь, но именно его крышесносный отсос в конечном итоге клиенты хвалили больше всех. Один раз Чону даже досталось от Лиама, клиент которого перешел к нему именно из-за того, что был наслышан о минете Чона. И сейчас, сидя на коленях перед Чихо, Чонгук знает, что делает все верно, этому свидетельствуют и хриплые стоны У, когда он берет член особенно глубоко в рот, осторожно чуть сильнее сжимая зубы, чтобы обострить ощущения. И не то чтобы Чонгуку хоть сколько-нибудь нравилось подобного рода ублажение, но он все равно готов был отсасывать Чихо хоть сутки напролет, только бы он его не трахнул. Чонгук рассчитывает, что доведет Чихо до разрядки, а потом У переключится на кого-нибудь другого. Чон знает, что это где-то даже смешно: отсасывая У, надеяться не подставить ему задницу, но Чон очень хочет, чтобы этого не произошло. Он лучше обслужит четырех оставшихся парней, но Чихо пусть довольствуется только минетом. Потому что даже сейчас Чонгуку страшно и душно. Его словно током бьет, а за грудиной все жжется и зудит. Так, что хочется разодрать кожу голыми руками и вытряхнуть всю эту ядовитую крошку, засевшую в каждом кусочке жалких мышц за ребрами.
Чонгук чувствует, как кто-то из клиентов позади него расстегивает его брюки, но рот по-прежнему занят, а повернуться и посмотреть нет ни возможности, ни желания. Нет абсолютно никакой разницы от того, кто это. Чонгук не запоминает их имен, не всматривается в лица – это никому не нужно. Все равно Чон пришел на групповуху, и, следовательно, любой из клиентов может приставить ему, когда посчитает нужным. Иногда, правда, еще попадаются и те, кто может заставить парней трахнуть друг друга, но Чонгуку такие, к счастью, пока не попадались. У него напрочь отсутствует желание лечь под Лиама или самому трахнуть его. Не говоря уже о Чимине. Потому что «секс по дружбе» – бред собачий, придуманный для желтых бульварных романчиков, чтобы можно было оправдать пьяный трах молоденьких девчонок, перепихивающихся с кем-нибудь из своей компании прямо в туалете задрипанного клуба, чисто «случайно», чтобы потом в глаза смотреть было не так стыдно. Чонгук этого боится. И если их хоть раз заставят переспать друг с другом, Чон знает наверняка, что все изменится и никогда уже не будет прежним.
Чонгук немного приподнимается, позволяя второму парню спустить его брюки до колен. Пряжка ремня попадает под левое колено, впивается металлическими острыми краями в кожу так, что становится больно стоять. Чонгук пытается отстраниться, чтобы полностью снять свои брюки, но Чихо с силой давит ему на затылок, не давая губам даже на миллиметр соскользнуть с его члена. Чонгуку приходится терпеть. Сперва он терпит, пока дружок У торопливо пристраивается и, не дав опомниться, сразу входит на всю длину. Чон подготавливался перед работой, но все равно больно, и глаза щиплет от непрошеных слез. Чонгук терпит, как с каждым толчком колено до крови почти стирается о пряжку ремня, даже пытается сам выровнять темп, но тот, кто позади, набирает обороты и трахает с такой силой, что Чонгук чуть не давится членом Чихо. У держит его за волосы и сам начинает контролировать весь процесс, насаживая глубже и резче, чем это можно было бы вытерпеть. Чон еле дышит от напора. Смазка, смешанная со слюной, течет по губам к шее и, засыхая, неприятно тянет кожу. Уголки губ саднят, и, кажется, где-то на нижней губе снова лопнула небольшая ранка, покрывшаяся тонкой слабой еще корочкой. Левая рука, которой Чонгук облокачивается о диван, затекает, нестерпимо хочется поменять позу, но ни Чихо, ни парень сзади не дают ему даже секунды на передышку. Наконец тот парень сзади кончает и выходит из Чона. Чонгук слышит противный звук стягивания презерватива и думает только о том, как бы довести Чихо до оргазма. Остальное его сейчас заботит меньше всего.
Но к удивлению, а потом и к сожалению Чона, Чихо резко дергает его голову назад и, крепко удерживая черные прядки волос между пальцами, взглядом указывает на разбросанные по столу резинки, недвусмысленно давая понять, чего он конкретно хочет. Чонгук облизывает губы, прижимая языком пару капелек появившейся крови, и наконец-то полностью стаскивает с себя брюки, не сдержав вырвавшегося вздоха облегчения. Чихо понимает это по-своему, усмехается чужой нетерпеливости и взглядом прослеживает, как Чонгук протягивает руку к презервативу. Порвав зубами этикетку, Чон легко раскатывает презерватив на возбужденном члене Чихо и пристально всматривается в его лицо, сам не зная, что именно он хочет в нем заметить.
Чихо тупо его не узнает. У словно смотрит сквозь Чонгука, он делает последнюю затяжку с косяка в руке и тушит его в бокал с виски. Потом Чихо ловко подхватывает Чона за подмышки с пола и укладывает грудью на низкий столик. Чихо с силой давит на поясницу, заставляя прогнуться в спине и не давая ему перевести дыхание, входит. Чон правой рукой держится за краешек стола, а левой выдергивает из-под себя так и не снятую рубашку, поднимая ее к груди. Чихо трахает его с оттяжкой, глубоко и резко, сильно до синяков сжимает ребра и царапает бока, оставляя на коже наливающиеся красным полосы от ногтей.
Лежа на столике, Чон видит, как двое парней одновременно трахают Чимина почти в той же позе, в которой только что отымели самого Чонгука. На третьем, сидящем на полу и прислонившемся к стене парне, скакал Лиам. Того, кто до этого трахнул Чона, судя по всему в комнате не было. У, держась за чонгуковы бедра, резко насаживает того на себя до упора и сильнее давит на поясницу. Чонгуку неприятно от стеклянного покрытия, оно липнет и натирает вспотевшую кожу, он чувствует себя жалкой марионеткой, но послушно подмахивает и даже постанывает от особо острых и размашистых толчков. Чон робко и медленно протягивает руку к члену, давая Чихо время решить: разрешать или нет. Но Чихо ничего не говорит, и Чон начинает сам себе надрачивать в такт движениям У. Идея оказывается удачной, возбуждение приглушает реальность, щедро плещет водой по полотну под плотно зажмуренными веками, и потекшими красками осознания смазывает лицо того, с кем трахается Чон. Чонгук неожиданно для самого себя задыхается неверным громким стоном и даже на несколько секунд забывается, начиная самозабвенно отдаваться.
– Да, малыш, ты невероятно горячий. Что ты еще умеешь? – шипит ему в ухо буквально легший на него Чихо.
Толчки переходят в медленные и дразнящие. Чон виляет задницей, сам насаживается и постанывает, требуя вернуть темп. Но У словно играется, он тянет за волосы, кусает в загривок и нарочно неспешно двигается. Чонгук сильно сжимает член внутри и резко подается назад, пытаясь ощутить У полностью в себе. Чихо, понимая, что и сам так долго не протянет, по новой начинает вдалбливаться в тело под собой, и к удивлению Чона, накрывает его руку на члене своей. После еще нескольких резких толчков Чон изливается на столик, а Чихо – в презерватив. Стащив резинку, У сразу откидывается назад на диван и закуривает новый косяк. Чонгук сползает со столика на пол и, размазывая собственную сперму по животу, опускается под ноги У не в силах пошевелиться. Чихо подтаскивает Чонгука к себе на диван и протягивает руку к лежащей у изголовья бутылке виски. Открутив крышку, он невесомо ведет горлышком по щеке Чонгука, очерчивает подбородок, легонько надавливая и заставляя обхватить стекло губами прежде, чем наклонить бутылку. Чонгук давится, не успевая делать глотки, виски вытекает изо рта на шею и скользит холодным янтарем по груди. Чихо наблюдает за неумелыми попытками Чона выпить больше, чем разлить, и смеется.
– Открой рот, – говорит У Чонгуку, который, послушно открыв рот шире, смотрит на своего мучителя.
Чихо делает глубокую затяжку и, вплотную приблизившись к лицу Чонгука, выдыхает дым ему в рот. Потом У вставляет свой косяк между чужих влажных губ и снова смеется от того, как парень, согнувшись, начинает кашлять.
– Никогда не пробовал? – У притягивает Чона к себе на колени. – Хочешь, научу? – Чихо показательно делает затяжку, блаженно прикрывая глаза.
– Поменяемся? – слышит Чонгук позади себя чей-то голос.
– Я с ним еще не закончил! – грубо отвечает ему У и снова вкладывает косяк в чужой рот.
Чонгук совершенно точно мечтает сейчас попасть под машину или хотя бы выйти с разбегу в окно, чтобы хоть как-то стереть отпечатки Чихо по всему телу. И не без труда заставляет себя притормозить перед желанием соскочить с его колен и разбомбить собственную притворную маску на лице.
Чонгуку даже кажется, что его швыряет куда-то назад, прямо с размаху, молотком под затылок, переламывая позвоночник о крепкие подлокотники дивана, выбивает воздух из легких, вспарывая нутро, легко рассекая капроновые нити той самой закончившейся в эти секунды жизни. Той самой жизни, которую Чон все это время пытался подобрать с проклятого, навсегда въевшегося в память мокрого от дождя порога чужого дома, в двери которого он первый и последний раз постучал четыре года назад.
И вот бывает же в жизни что-то сильнее тебя. Будь то люди, чувства, обстоятельства. Одному не справиться. Чонгук и не справился. Не знал только, что будет так больно. Настолько, насколько вместить в себя было уже невозможно. Чтобы из каждой разошедшейся по телу трещины пробивалась концентрированная плавящая боль. Как сейчас. Когда все, что остается – видеть и понимать.
Его. Трахнул. Чихо.
У Чонгука искры в зрачках взрываются, стоит сознанию затуманиться алкоголем и травкой, разламывая все барьеры, которые так тщательно прятали правду и затирали действительность. Чон по привычке пытается стянуть рукава кофты на пальцы запоздало понимая, что он обнажен и прятаться негде, поэтому приходится только отсчитывать собственные вдохи и всматриваться в свою ладонь, которая впервые начинает противно колоться там, где остались мелкие шрамы от утопленной в осколках зеркала беспомощности. Это пугает так сильно, как никогда до, и Чон хрипит что-то невнятное сорванным голосом и пытается отползти от У подальше. Чихо немеет на раз от переливов этого хриплого шепота и пошевелиться не может, потому что в этих звуках столько запрятанной, совсем непонятной ему боли и такой не оформившейся еще паники, что становится не по себе. Чихо отстраняет Чонгука от себя, цепляет пальцами за подбородок, чтобы глаза в глаза, и вглядывается в лицо, старается распознать хоть что-то, но один из друзей лупит его по плечу и громко орет что-то под самое ухо. Чон вздрагивает и отворачивается, мгновенно затирает любые отголоски идеально ровной холодной маской неприкосновенности, снова потерянно дергается в сторону, но остается сидеть. Потому что Чонгуку вдруг кажется, что как бы он хорошо не прятал, Чихо все равно успел ухватиться за всё, за что хвататься ему нельзя. Но когда У поворачивается обратно и проводит ладонью по обнаженной спине, Чонгук выдыхает, понимая, что порыв прошел, а Чихо снова заливается виски, забыв, что еще минуту назад что-то было не так.
И вроде бы всю оставшуюся ночь Чонгука перетягивает по рукам из одной стороны в другую, меняя местами с Чимином и Лиамом, но Чон все равно продолжает чувствовать, как его топит изнутри собственным отчаяньем и липкой вязкой грязью, на порядок темнее, чем он хоть когда-нибудь мог себе представить. И это рубеж, граница, после которой Чонгук готов похоронить себя заживо. Впервые понимая, что все. Он не переживет больше, не эту ночь точно. Теперь собственная никчемность не сотрется, а рваные дыры на сердце не срастутся заново. Потому что Чонгук вдруг так чётко понимает, как мало осталось его самого. Настоящего его. Не слоев из грязи и похоти, затопивших с головой, прожигающих тонкие хрупкие легкие так, что Чон захлебывается этой мазутной черной жижей, и когда за руку хватает кто-то из этих пятерых извращенцев, Чонгуку уже все равно. Потому что он и так опустился сегодня гораздо ниже дна, собственноручно затягивая на шее удавку и выжимая из себя все заряды на жизнь. Потому что дальше ничего нет, конец дороги, обочина и обрыв. Потому что ниже падать некуда. И еще бесконечное множество «потому что», от которых не отмыться. И одна единственная причина, зияющая огромной стирающей в пыль черной дырой Вселенной без сопротивления – ты грязный, Чон Чонгук, потому что тебя трахнул твой собственный брат.
Комментарий к 1.
Просто Чихо после Бермуды ахуенен, он вообще ахуенен. А Чонгук настолько красив, что это точно его роль.
========== 2. ==========
Flashback
Когда Чонгуку исполняется десять, мир кажется ему совсем-совсем простым. Он верит, что Санта Клаус существует, под кроватью живет Бугимэн, а его папа герой и вообще – самый-самый лучший папа на свете. Правда, приходит он только по выходным, но так было столько, сколько маленький Чонгук себя помнит – и это правильно. Герои ведь всегда поступают исключительно правильно. Тем более, если ты ребенок и тебя любят – вопросы не задаются. Даже тогда, когда все кажется жутко странным. А стоит услышать, – подслушать – что у него есть брат, все, что Чонгуку виделось не таким, как у всех, забывается, стирается подчистую детским неконтролируемым восторгом, и остается только одно единственное наивное желание – увидеть старшего хёна как можно скорее. Потому что нестерпимо хочется залезть к нему на руки, обхватывая за шею маленькими теплыми ладошками, прижаться близко-близко и показать братику свое самое тайное сокровище. Потому что МонРён – бело-рыжий уличный песик, которого Чонгук нашел еще в первый год начальной школы, становится его секретом еще тогда. Родители не разрешают ему водиться с бесхозными животными, но Чон отказывается бросать нового друга, прячет щенка в парке неподалеку и незаметно скармливает ему свой обед каждый день, когда возвращается домой из школы. И хён, он ведь, наверняка, будет им за это гордиться, Чонгук почему-то ничуть не сомневается, что будет.
***
Когда спустя год папа отказывается знакомить его со старшим братом, вопросы возвращаются снова. Но Чонгук ничего не спрашивает, только носится надоедливой бешеной ламой вокруг да около и клянчит хоть что-то ему рассказать. Не помогает даже переезд.
– Хёджон, ты должен ему объяснить, – мягко говорит госпожа Чон, наблюдая, как отец Чонгука бережно укладывает того в кровать.
– Юна, – тянет У-старший, когда они вместе спускаются в гостиную и собирают разбросанные по полу игрушки, в которых еще полчаса назад засыпал Чонгук. – Он же еще совсем маленький для таких разговоров.
– Тогда перестань пичкать его историями о Зико, – наставительно произносит женщина и шутливо тычет Хёджона в бок, заваливаясь вместе с ним на диван. Юна знает, что муж любит старшего сына ни сколько не меньше, чем их собственного, а еще она знает, что именно поэтому он никогда не перестает говорить о достижениях Чихо, и возмущенный взгляд в ответ словно доказывает каждую ее мысль. – Чонгук умный мальчик, он поймет.
– Дело не в этом, ты же знаешь, – Хёджон глубоко вздыхает, невесомо поглаживая Юну по плечу, и переводит тяжелый взгляд на зашторенное окно, будто сожалеет раз за разом еще сильнее, стоит озвучить свои мысли вслух. – Они вас ненавидят. Особенно все, что связано с Чонгуком.
– Я понимаю. Наверное. Но мы теперь тоже твоя семья, и Чонгук~и имеет право знать.
– И почему я никогда не могу тебе перечить? – спрашивает У-старший, и в его голосе не слышно ни одной нотки обреченности, только безграничная нежность. – Я поговорю с ним, дорогая, обещаю, только позже, хорошо?
Юна улыбается в ответ, шепчет удовлетворенное «люблю тебя», устраиваясь головой на хёджоновых коленях, и переключает детские мультики на какой-то бессмысленный комедийный сериал, который они взяли за традицию смотреть каждое воскресенье только вдвоем.
***
Расплывчатое «позже» наступает на следующий день, когда У-старший уходит на работу, а Чонгук капризничает и не желает есть свой завтрак. Он молчит, дует губы и отворачивается, пряча глаза за челкой. Ему не нравится заставлять свою маму волноваться, но еще больше ему не нравится, что все они его обманывают. Это Чонгук понимает еще вчера, когда открывает глаза и не находит рядом с собой любимого плюшевого монстра, которого папа подарил ему на первый проведенный вместе день рождения, а стоит сонно сползти по лестнице в его поисках – сон как рукой снимает. Он слышит, что «поймет», слышит про ненависть, но добивает вовсе не это. «Особенно с Чонгуком». Звучит так, словно бы он в чем-то виноват, и как, как это вообще можно понять, что он сделал-то? От этих слов, до сих пор застрявших где-то в ушах, хочется плакать. Совсем по-детски, топать ногами и кричать, размазывая горячие слезы по щекам.
Как. Это. Можно. Понять. Ему всего одиннадцать, он все также верит в Санта Клауса и страшного-престрашного Бугимэна, но папа вдруг оказывается не таким уж и героем. Женщина, появившаяся в их доме ровно в тот момент, когда Чонгук, так и не притронувшись к завтраку, бежит наверх, сначала что-то не разборчиво шипит, а потом проходит в гостиную и неожиданно громко повышает голос, настолько, что Чонгук пугается и замирает, прячась между резными перилами, так и не ступив на следующую ступеньку. Незнакомая взрослая дама кажется Чону очень красивой и солидной, она одета в бордовый брючный костюм с небрежно расстегнутым пиджаком, темные волосы аккуратно собраны в пучок на затылке, а на руках блестят золотые браслеты и часы. Но черты лица неприятно искажаются, когда она обвиняет Юну в алчности и требует оставить своего мужа в покое, Чонгук теряется в том, что происходит, он боится шевелиться и привлекать к себе лишнее внимание, особенно когда слышит папино имя. Но уловив в голосе матери сдерживаемые слезы, он все равно сбегает по лестнице, спотыкается и бежит защищать своего самого любимого человека, даже если и не знает как. Трусом Чонгук никогда себя не считал. Но в итоге он только бессильно жмется к маме, обхватывая за спиной ее юбку, и не отрывает взгляд от женщины даже тогда, когда крики усиливаются, сливаясь в один сплошной гул, и Чонгук все равно разбирает в этом бесконечном потоке обидное «маленький выродок». Он не очень-то понимает, что это значит, но точно знает, что это что-то плохое.
Когда незнакомка уходит, напоследок с грохотом хлопая дверью, Чонгук чувствует, как вцепившиеся в его плечи пальцы расслабляются, и на шею падают горячие маленькие капельки. Юна опускается на колени и пытается спрятать лицо в ладонях, но не может удержать дрожащих рук, поэтому, привалившись к креслу, утыкается в сгиб локтя и плачет. Долго и безостановочно плачет, не способная остановиться даже от осторожных робких поглаживаний такого же потерянного Чонгука. Потому что, что говорить и куда бежать он совершенно точно не знает, он боится оставлять маму одну и от собственной беспомощности тоже начинает реветь. Рассказывать обо всем папе Чонгуку категорически запрещают, но за это Юне приходится объяснить, кто эта женщина, и почему она так сильно их ненавидит.
