Текст книги "Во имя порядка: на заре новой эры (СИ)"

Автор книги: Стефаний

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)

Здесь всё изменилось, как начал проповедовать Исаил. Старое убранство вынесено напрочь, теперь тут балом правит праздник новой веры, на которую Арантеаль даже не обращает внимания. Я сделал пару шагов к алтарю, и всей грудью, насколько это возможно, вдохнул клубящийся потоками густого дыма аромат ладана и приятно ощутил накрывший меня покой. Тлеющий ладан на двух золотых кадильницах медленно восходит под своды храма.

Ангел смотрел на меня… казалось, что камень ожил и его глаза, столь живые и проникновенные, взирают прямо в душу. Как же мне хочется попросить помочь того, кто помог мне там, в мёртвом капище. Ноги сами ломились, тело тянуло, и я подчинился захлестнувшему порыву души и приклонился. Я рухнул на колени, и голова моя повисла на груди.

– Ты мне помоги мольбой перед Тем, Кто сильнее, Кто глава твой, – залепетал я, по щёкам обожгли две струи слёз. – Попроси Того, Кто твой Царь, чтобы он исцелил её. Попроси о Лишари, прошу тебя. Я же слишком гадок, слишком черен, чтобы просить Его. Ты же снисходил до меня. Помоги мне.

Пока я молитвенно сокрушался из тени вышла фигура, которую я, впрочем, быстро заметил и признал. Я узнаю его, этот тот, кто раньше был главой всей религиозной жизни Эндерала:

– Мессир Первосвященник Мэльсхедек, – я встал и поклонился перед внушительной фигурой мужчины, который ещё не снял церемониальное одеяние – на торс тяжёлой тканью лёг хитон, поверх которого рифлёный панцирь, с прикреплёнными печатями; ноги стягивают высокие сапоги и штаны, а руки покрыты чёрными перчатками, – вы поздно служите здесь.

– Сын мой, время не важно, когда на предстоит службу сослужить великую, – Мэльсхедек тяжело прошагал и встал напротив алтаря, отдав лёгкий поклон. – Я же вижу, что тебе сюда привела нужда.

– Да, я бы хотел встретиться с Исаилом. Он мой друг, и в последнее время проповедует здесь.

– А, Фриджидиэн, – твёрдо предположил Первосвященник, поглаживая прикреплённую книжку на поясе. – Исаил много о вас рассказывал. Говорил, что вы очень мужественный и светлый человек.

– Благодарю, – я сделал шаг назад, оставляя солидную фигуру Мэльсхедека, ощутив, словно я вышел из-под тени скалы.

Фигура Первосвященника столь загадочна, как и мистерии, которые он раньше исполнял. Его мыслью управлялись все храмы Эндерала, его канонами закреплялись моральные нормы жизни, он заседал при грандмастере и общался с ним, направляя его волю на правильные деяния.

– Как удивительно, – я вновь насладился красотами храма. – История первосвященничества настолько сильно связана с Семерыми, что всё это…, – моя рука показала на алтарь, ангела и росписи. – Я словно во сне.

– Служение моего сана длиться очень давно. Ты знаешь официальную версию?

– Когда Первые вассалы приплыли на этот континент, из их среды явился некий Шартру, который настолько сильно уверовал в Семерых, что проник к их учению всем сердцем, всей душой, что глаголом мог обжигать сердца людей. О нём ничего не сообщают книги «Путь» – главного писания Эндеральского культа, но его персоной обильно заполнены свитки историй, окутывающих историю моей родины.

– Да, всё началось с Шартру, который крепко верил в Рождённых светом, что стал их главным священником в Эндерале.

– С самого начала, всё было иначе, – Мэльсхедек снял толстую книгу с пояса и раскрыл недалеко от начала, став глубоким голосом твердить. – Во времена же тёмные, когда народ шёл на народ, не было тех, кто мог бы нести служение истинное среди горсти верных. Народ, шедший из града Осс’Тиан, нуждался в тех, кто стал бы священниками и царями средь них. По молитве пророка, ведущего их, в течении сорока дней Всевышний общался, и дал завет Свой. Законы вечные. Сказал Он, чтобы из рода Э’Лиффия были поставлены священники и первосвященник, которые пасли бы народ верный и творили жертвы пред ликом Его. Ибо Азатарон и священничество его, ставшее таковым по природе, было сокрушено. Настало время священничества рода и крови. И получив откровение у горы Екдер-Арзут, то есть огненного железа, получив законы для народа, они двинулись на север.

– Они ещё что-то кроме завета получили? Я слышал про Алтарь света.

– Да, – бодро ответил иерарх. – Они получили наказ – сделать из освящённого золота, серебра и дерева особый алтарь, где приносили бы и жертву иную… не такую, какую обычно приносят.

– Так что же дальше случилось с персвосвященничеством?

– И перед тем, как пала десница Его на семерых, выбрал Он из среды люда того, на кого возложил великое священничество, чтобы служениями и жертвами он окормлял народ духовной благодатью. И служил он Единому, и воздавал жертву, и было дано ему нарекание – «Первосвященник», за достоинство среди других священников, избранников для службы Господней, – Первосвященник захлопнул книгу. – Рассказы Бытия, глава пятидесятая, стих тринадцатый. Есть ещё подробная история в Истории Бытия, но короче будет так.

– Это из Предания?

– Да, из Предания. А потом, этот Первосвященник вёл народ верный до земли завета, где и должен был народ Его пребывать, ограждая его от зла, противостоя языческим догмам извращённого мира.

– Предание. Я всегда забываю, сколько там книг...

– Рассказы Бытия повествуют о рождении мира, о первых шагах народов, и как появился царь Азатарон, которому Он дал возможность править, но тот пал. Описывает она как народ для несения истины был избран и как он жил. Книга Пророков же описывает как сбивался род верный и множество пророков, посылаемых Им, наставляли его и возвращали на путь истинный. Почти четыре тысячи лет посылались последователи Его, возглашающие об ошибках народа и возвращении его на путь верный, – поучительно ответил Мэльсхедек.

– Я помню строки оттуда, – вспомнил я чтение Предания в холодных комнатах пирийского убежища.

– Род верного народа никогда не прекращался, – грозно молвил Первосвященник. – Шартру изначально был верен Единому, но отступился, поклонившись твари, выставившей себя богами, а не Творцу. С тех же пор начинается Книга Верных, где описывается долгая история горсти людей, выживающих в изгнании, нищете, но верных Ему.

– И ты хочешь сказать, что тот, кто поклонялся Единому в том пирийском храме был из них?

– Да, тот, кому явилось ведение, был тайно верен Единому. Последний, кого мать наставила в истинной вере.

Интересно, насколько могут меняться люди – тот, кто раньше был светильником веры в Рождённых светом, поднялся на ступень служения невообразимо выше, оставив преклонение твари, сменив его на поклон Творцу. Я внимательно посматриваю на Мэльсхедека, на его голубую ризу поверх хитона и нагрудник с печатями и вижу перед собой не сломленного человека, в лихорадке ищущего нового смысла жизни, а просвещённого и чувствующего истину в новом пути. Я вижу человека, который прикоснулся к чему-то большему, чем просто мудрость.

– Как народ отнёсся к смене веры? – сменяю я тему. – Я слышал, что вы стали… плавно говорить о Великом Господине, что над Рождёнными светом?

– Добрые люди и аэтерна внимают слову новому, живому, – светлое лицо Первосвященника помрачнело. – Но честно признаться, не каждый готов отказаться от старых верований. Святой орден всё ещё поддерживает религию Рождённых светом.

– Как отнеслись власти к новой вере? Мы ведь…, – голос дрогнул от осознания странности происходящего, – утверждаем, что Рождённые светом лишены божественности... не напрямую, но метафорами. Те, кто могут разуметь, разумеют. Утверждаем, что есть только один Бог, а не семь и Он непознаваем, в отличие от тех.

– Святому ордену нет дела до нас, что странно. Меня даже не извергли из сана Первосвященника, а Арантеаль сказал – «можете делать, что угодно, только удержите народ в узде покоя, не покушайтесь на нашу власть и не мешайте строить светоч. Иначе сомнём».

– Вы ещё не сказали, что Рождённые светом пали в бою с неведомым существом? – мой взгляд коснулся окна, в котором отразился красно-синей россыпью лунный свет. – Бунта не было?

– Пока нет. Народ не готов принять полную истину. Сначала, словом и делом мы убедим людей и аэтерна в том, что их боги не боги, и что сейчас нужно направить все силы против неримлян.

– И как же «Не убей», в заповедях, данных одному из великих пророков древности… до прихода Рождённых светом, если верить Преданию? – задал я вопрос, размышлявший на эту тему, прочитавший ещё в первый раз некоторые строки книги. – Те самые, что были на горе Екдер-Арзут.

– Да, Господь призывает нас не убивать, но Он же сказал в Книге Дистиции – «когда колесницы вражьи в количестве огромных, когда воины врага строятся супротив народа твоего и правды Божий, то не бойся, ибо Господин царств идёт вместе с тобой, чтобы сразиться за народ твой», – Первосвященник глубоко вздохнул и посмотрел на меня проникновенно. – Когда враг угрожает тебе лично, можешь и стерпеть. Но когда смерть угрожает твоим близким, возьми оружие и иди на бой.

Я умолк. С Первосвященником я бы ещё поговорил о многом, но вот меня привела меня сюда не мания философских размышлений, а нужда, которая напомнила о себе резким приливом меланхолии и тревоги. Мэльсхедек видимо заметил, что я изменился в лице и озвучил это тяжёлым басовитым голосом:

– Тебя что-то тревожит…

– Фриджидиэн! – крик пронёсся у меня за спиной, и я увидел, как из распахнутых ворот закрытой части храма навстречу несётся кучерявый парень в чёрной рясе, раскинувший руки.

– Исаил! – признал я друга и кинулся к нему в объятия.

Приобнявшись, я отпустил его.

– Фриджидиэн, что в столь поздний час привело тебя сюда?

– Исаил, мне нужна твоя помощь. Точнее даже… не совсем твоя. Как бы тебе объяснить… ты можешь помолиться о Лишари? – наконец-то смог сказать я. – Она умирает, Исаил. Мы должны помочь. Ты только взмолись и ей лучше станет.

– Я понимаю, что ты хочешь, – стал искать отговорки мой друг. – Но оно так не работает. Вера – это не магия, чьи потоки мы подчиняем, а помощь Его невозможно поймать.

– Но… Исаил…, – я весь продрогнул от возможного исхода. – Она же… умирает. Даже лучшие апотекарии не способны помочь ей.

– Есть ещё причины, – железно молвит Мэльсхедек. – И не самые маленькие.

– Какие?

– Ты знаешь, каков мир по Преданию? – неожиданно спросил Исаил, и с блеском страха и вдохновения в очах продолжил. – Это самая великая история, когда-либо рассказанная, в которой есть сюжет о великом предательстве. Ты его знаешь.

– Тель-Ильм…

– Не произноси его скверного имени, – неприязненно пресёк Мэльсхедек. – Суть в том, что народ смертный проклял себя тысячелетиями поклонений мерзким идолищам, погрязая в ереси и безумии и дошёл до того, что власть их принял над собой. Мы находимся в городе, где всё завалено истуканами. И власть инфернальных держателей безумия велика.

– Часто не трудно начать молиться, – подхватил Исаил. – Куда труднее одолеть искушения в её время. Учитывая, что мир медленно начинает тлеть, искушения… могут принять материальную форму.

– Ты хочешь сказать…

– Вполне возможно, – Исаил перестал говорить, сосредоточенно о чём-то думая. – Я общался с тем «пророком». Он говорил, что некие «высшие» есть создания духа. Они хотят убить всё живое, утверждая, что люди сами куют меч своей погибели. Они скорее всего не то, чтобы питаются душами по очищению, а смакуют момент смерти цивилизации, приводя в активное действие ещё одну подобную тварь. И их сильно привлекает горе смертных.

– И? А как…

– Вас это касается тем, – понял мой вопрос Первосвященник, – что те духи могут удивиться – а как же пропал источник их сладкого питания? И могут… навестить нас, – Мэльсхедек остановился, он понял, что сердце моё не просто болит, его разрывает и положил тяжёлую руку на плечо, тихо твердя. – Сын мой, глупо говорить – «я не боюсь встретиться с преисподней», но если Исаил скажет, то мы… обратимся к Небу.

– Исаил, – мой голос охватила ещё большая дрожь; я просто не знаю, что ещё говорить и трепетно хватаюсь за единственную надежду, – прошу тебя. Прошу, давай помолимся.

Я уставился в глаза моего друга, который молча оценивающе смотрит на меня. Знаю, что в моих глазах он видит мольбу, а я в нём созерцаю напряжённое противоборство. Он понимает, куда мы можем сунуться, и какие твари зла поднебесного могут явиться на зов к Небу.

– Ты готов ради неё потревожить тонкий мир зла ми пожертвовать своим покоем? – твёрдо спрашивает меня Исаил.

– Да, – звучит мой твёрдый ответ.

– Ты ради неё готов окунуться в безумие и пожертвовать здравием?

– Да.

– Ты ради неё готов своё здравомыслие принести в жертву?

– Да, – вспоминая о том, что стало с Константином в том проклятом храме при встрече с инфернальным духом, отвечаю я.

Исаил лишь кратко кивнул, в его глазах теперь же я увидел решимость, которую он увидел и во мне. Он обернулся и зазвучал его голос звонкий:

– Мэльсхедек, готовь кадило и жертву.

Прошло не менее десяти минут, как всё было готово для службы и Мэльсхедек с Исаилом, облачённые в хитоны цвета золота и серебра готовы сослужить службу добрую. Вещи глубоких символов – жертвенная хлебная лепёшка с килейскими травами справа на алтаре, массивная бронзовая чаша с водой слева, жаровня с тихо горящим огнём посредине. Исаил встал у чаши с водой, перебирая цепи кадильницы, а у хлеба Первосвященник. Я смотрю за приготовленным – лепёшка настолько дорога из-за трав, что не каждый торговец или мелкий аристократ будет на неё готов раскошелится, вода кристальная и чистая, как горный хрусталь.

Исаил кивнул Мэльсхедеку, и они начали служение. Первосвященник серебряным ножом рассёк плоть хлеба, став его нарезать на части. Исаил в это время погрузил уголь, и ладан в кадило, разжигая благовоние, вскоре часть алтаря скрылась за клубами дыма.

– Тебе, Единый, возносим молитвы наши, – вознеся чашу с благовониями начал Исаил. – Тебе и никому больше, ибо нет Бога кроме тебя.

– Тебе жертвы наши, жертвы в искупление за грех приносим, – Мэльсхедек положил правую ладонь на разрезанный хлеб. – Ибо нет больше Того, Кто смог бы очистить души наши от тяжести болезни смерти. Нет Того, к Кому мы можем обратиться за исцелением, – Мэльсхедек взял хлеб и рассыпал его по жаровни, сию секунду к потолку храма вознеслись струйки дыма, уподобившись благим молитвам верных, возданных во хвалу. – Жертву, установленную Тобой для искупления греха и реченную роду верного ещё до Звездопада[2].

Эта лепёшка символизирует жертву, готовность отдать то немногое, но дорогое нашему сердцу и тленной плоти ради нечто большего, ради пребывания с Тем, Кто больше всего, ради единения с полнотой бытия. Но я чувствую, что за ней есть что-то иное, ведь хлеб не более чес символ, материальное выражение истины. Я понимаю, что Ему жертвы не нужны, ибо как можно что-то отдать, если всё – Его? Древнему народу, горстке тех, кто готов был вместить истину, по несовершенству их и требованию больных душ, даны были жертвы, что, отдавая ценное, притягивающее к мирскому, они шли к Единому. Их дал Он от того, что требовала душа их.

Я же готов пожертвовать, отдать ради неё своё здоровье, если Он позволит. Медленно шевеля губами, я начал шептать слова молитвы:

– Единый, помоги ей. Я прошу Тебя, как сын молит отца. Пусть горе не трогает её, даже если мне придётся принять на себя её болезнь.

– Благословен Единый, благи Его дела и Его произволение на нас! – взмолился Исаил, кадя алтарь.

Враг же, слуги великого предателя не заставили себя ждать. Грудь сжалась от окутывающего внешнего холода, тьма стала собираться и клубиться по углам, разрастаясь и становясь червоточинами, из которых поползли сущности, изнутри горящие ярким алым огнём. Тени заплясали по стенам церкви, окружая алтарь, но не приближаясь к нему, сторонясь. Молитвенники не обратили внимания, а если и сделали это, то подавили страх и удивление от увиденного, вдвоём запев:

– Пастырь народа верного! Обрати ухо своё к овцам немощным. Перед царями народа, поклоняющегося тебе, воздвигнул силу, приди и спаси ны, да воссияет лице Твое и спасёмся!

Я покачнулся, когда увидел, что к нам на встречу шагают не просто порождения мира духа, а воплощения холодной черноты и бессердечия подобия снаружи и пламенной, непогасшей ярости снаружи. Мои глаза не распознают в них ни людей, ни атерна, это какие-то тени.

– Вы не сможете свершить намеренного, – мои ладони хлопнули по ушам, зажимая их, лишь бы не слышать этого мерзкого скрипучего голоса. – Оставьте ваши молитвы, как бесплодные, оставьте надежду, ибо она тщетна.

– Оставьте веру! – теней становилось всё больше и голос их превращался в адское крещендо. – Ибо не найдёшь ты в ней избавление.

– Оставь любовь! – на сей раз омерзительно-ласково выплеснули звуки духи. – Ибо в ней нет покоя и бесстрашия!

От головокружительной карусели света и теней, голова пошла кругом. Я делаю два шага к алтарю и духи настолько сильно завыли, что стёкла пошли сетью трещин, а я и подавно размягчал, и рухнул на одно колено.

– Фриджидиэн! – на лбу Мэльсхедека проступил град капель пота, сам он сжал чашу с водой до белизны костяшек. – Держись!

Исаил, подняв голову продолжил идти, кадя алтарь, словно не было всего этого представления. Три раза, под истошное протяжное улюлюканье и вопли обойдя алтарь, он остановился у воды.

– О, Единый, прими жертву нашу. Мы недостойные отдаём тебе всё, что есть у нас, вверяем души, только помилуй нас.

– Тебе, Царю Небесному, хвалу воздаём за всё, что мы имеем, и просим тебя о помощи, – Мэльсхедек остановился и медленно повернулся на Исаила, окружённого зубастыми, пламенеющими тенями, когти и языки касаются его мантии, по коже расползлась жадная тьма, остроконечными пальцами поглаживая; он же измученным взором окинул Первосвященника и кивнул и тот с ответным кивком продолжил. – Единый, мы просим Тебя – пошли исцеление, пошли отторжение от уз болезней и чумы у Лишари, даруй ей помощь Твою благодатную.

Мэльсхедек достал горсть ладана и кинул его в большую жаровню, сладкий запах тут же окутал нас, вместе с дымом, от которого отступили и тени. Я осмотрелся, и увидел, что они стали кружить, как стая голодных волков, выжидая момента, когда можно напасть.

Исаил теперь продолжил молитвенное служение – кадило с лязгом легло на алтарь, а к Небу устремились слова молитв:

– Что мы попросим у Тебя? Ты оградил народ, просвещённый, от рук злодеев в пустыни Хашан[3], Ты освободил народ Свой от уз града Осс’Тиан. Мы, немощные и слабые, просим исцеления не для себя, но для Лишари, избави её от уз болезней и чумы.

Чёрные сущности снова ринулись на нас. Ледяной цепью на моём горле сжалась ментальная лапа одного из монстров, я пытаюсь вдохнуть, но воздух с трудом проходит в лёгкие. Теперь паника нахлынула на меня, не давая и встать с колена. Глаза уставлены в зеркальный пол, в котором я вижу только своё измученное лицо и круговорот кривых нечеловеческих рож. С неимоверным трудом я поднимаю голову, но вижу только расползающуюся черноту, загородившую даже свет свечей.

– Ты посмотри, как они пытаются, как молятся и как взывают к Небу, что глухо! – верещит из тьмы существо.

– Это забавно, когда в тщетной надежде смертные твари пытаются найти избавление от своих переживаний и тревог!

– Фриджидиэн, – с ласковым воззванием прильнула одна из теней, вонзая в мою плоть острые когти ледяного ужаса. – Не слушай их. Обратись к нам за помощью, и мы исцелим её. Сделай что угодно, что исцели её – это не нанесёт нам поражения! Поверь, тебе не победить.

Сладкие слова этих мерзопакостных духов ничего не стоят, и я знаю это. С твёрдой решимостью, напряжением духа я отмахиваюсь от их предложения.

– Благий Господь! – воскликнул Мэльсхедек и погрузил в воду черное крапило и богатырским взмахом всё залил водой. – Благослови нас водою очищения! Очисти молящихся Тебе благодатью, изливаемую Тобой на нас и просвещающую душу и плоть!

Я ощутил, как капли влаги упали на моё тело, как рубаха стала мокрой и как живительная влага растекается прохладными струйками по коже. Ощутил, как она передаёт мне сил, как кости мои крепнут и плоть исторгает власть духов злобы. Это чувство такое же, что я испытал в том мёртвом храме, при явлении ангела. И как тогда – я снова могу встать, что и делаю, грозно возглашая:

– Не будет победы вашей!

– Можете пробовать, цивилизация до вас уже попытала удачу и проиграла! И теперь все их души – наши!

– Вы – высшие, – даю я им имя, услышанное мной ранее.

– Можете нас звать так. Овцы, покорно идущие путями гибели, именно так нас и прозвали. Но какое нам дело до наречий, коими кличут нас? Вы все сгорите в огне, ваши души – наши! – с визгом стала отступать тьма от области, куда рассеялась вода с кропила.

– Вы лжёте и сбиваете нас с пути! Мы остановим вас! – криком я пытаюсь бороться с их пронзительно-едкими речами.

– Вы всё равно проиграете. Не интригами, но мечом мы возьмём своё! – настаивают тени. – Авадд-Адонн! Он поведёт наши легионы в бой и сокрушит вас! Аввадд-Адонн пройдёт огнём по всем землям и сожжёт всё пламенем очищения! Аввадд-Аддон! Он пришёл!

Из чрева пустоты вышла более чёрная, намного выше и страшнее сущность, явившая для очей плоти материальное подобие – латник в чёрных вздувшихся доспехах, в лицом, сотканным из огня, а глаза подобны сверкающим рубинам. Его пасть распахнулась, и со словами вырвались языки пламени:

– Маленький человек пытается нам противостоять. Но его противостояние ничего не стоит, ибо мы грядём на землю во плоти, если не будет победы интригой.

– Единый вас сокрушит, ибо Он и создал вас и Господин ваш навсегда!

– Маленький человек, склонись перед нами! – могущественный «высший» протянул ко мне огненную десницу, явив картину нестерпимого ужаса – весь мир иссыхает, души охваченные адским огнём вырываются из тел, а среди них и Лишари, и Джеспар, и Арантеаль, и Велисарий и Калия – все; боль, странное чувство уныния и страха проникло в каждую клеть моего тела.

– Нет! – твёрдо отвечу я, понимая, что ныне последует удар.

– Маленький человек! – взревел дух и изо рта его пыхнуло такое зловоние, что можно было бы умереть от удушья, если бы не ладан. – Пади же и отдай свою душу нам!

– Господин Неба и земли, вонми плачу нашему, призри на скорбь и боль нашу и помоги, ибо милость твоя бесконечна! – я сделал единственное, что сейчас мог – сам обратился Единому.

И ответ пришёл – от алтаря явился свет, настолько яркий, и всепроникающий, что всё здание буквально зассияло. Тьма… она загорелась нежно-светлым пламенем и практически не стало больше ни духов, ни их чёрного покрывала. Смрад, страх и слабость отступили, уступив место приятному аромату и вечного торжествующего света, а душа. Я поднялся, без страха смотря в оставшихся слуг первого архипредателя. Теперь пришло их время терпеть трепет, я вижу, что всей своей сущностью они испытали такую боль, такую боязнь, что будь они в плоти, немедленно бы умерли. Но они – духи и с глазами, исполненными безумия, гнева и боли, исторгаются во тьму внешнюю, откуда и пришли. Пары мгновений хватило, что в церкви торжествовал только свет… нераздельный и торжественный, просиявший изнутри надписи и картины на стенах изнутри, обволокши каждый угол, каждую свечу, каждую душу.

– Благословен Единый! – поют Мэльсхедек и Исаил, по их щекам потекли слёзы от избавления и радости, что Небо ответило им, что Он с ними. – Приди и порази тьму! Пошли Свои силы небесные и наполни всё сияние чистым, небесным!

– Благословен и славен ты Господи! – пою и я, сердце моё расцвело, скинув оковы морозного ужаса, просияв светом духовным, мне кажется, что всё живое возносит хвалу Творцу. – Слава Тебе за спасение! Слава Тебе за всё данное! Молю тебя.

Во свете явилось нам зрелище иное, несущее такое ликование, несравнимое ни с чем – это мир, наш. Есть победа жизни и нет ползущей огнём смерти. Есть проникающий в души свет и вымывающий их от нечистоты и нет лживого очищения. Я обратил голову вверх и плотные глаза встретились с мириадом глаз служителей Истинного Света, принявших обличие существ совершенной красоты. С Неба изливается пение от которого перехватывает дух, тело наливается необычайной силой:

– Свят! Свят! Свят! Вседержитель Воинств небесных Предводитель! Свят! Свят! Свят! Победитель смерти! Земля полниться славой Его!

Я готов вечно созерцать великолепный хор певчих, блещущих светотканными ризами, и внимать их чудесному пению, окружённых горящим небесным серебром облаками. Но голос, что сильнее грома, и повелительней, чем у всех Рождённых светом, звучит от алтаря, где свет сильнее всего, окутывая фигуру, приковывая внимание:

– Единый позволил вам испытаться силами мятежника, и вы узрели их. И поняли, кому противостоите! Воззвав к Небу, вы потревожили и муть злобы, обратившую на вас внимание. Но благ Единый и Его волей бегут от вас слуги звезды зари! – провозгласил вестник Единого, и я узнаю его… то самый, что помог мне в битве с женщиной. – Благословите Вседержителя.

Одного, самого краткого прикосновения к Свету, к Небу хватило мне, чтобы не просто взбодриться… я ощутил себя новым и готовым к наивеличайшим свершениям. Купаясь в свете, мне кажется, что весь мир предельно ясен, что нет славы, более славы Единого, и дивлюсь вопросу – как Рождённые светом могли предать?

– Фриджидиэн, – звучит слово из света. – Ты действительно желаешь исцеления для Лишари? Ты хочешь этого, даже если это тебе в дальнейшем принесёт тебе великую боль?

– Да, пусть Он исцелит её, – без тени сомнений даю я ответ.

– Да будет по слову твоему.

В противопоставлении многословию, шипению и коварству высших, это светозарное существу, посланник Великого Господина благословенно немногословен в вопросах и ответах. И дальше, вестник Истины дал наставление непреложное:

– Единый покроет вас от тьмы, что нависает над мнимыми спасителями мира сего, что возводят маяк погибели. Верой же спасайтесь и благославляйте Единого во всех делах и на всех путях своих. И помните, что малое благое дело, лучше великого, в котором нет опоры на истину!

С этими словами вестник Единого, вознёсся к Пославшему его и небесное торжество мигом исчезло. Ниспало пение, оставив лейтмотив в душе, ушли образы, но в глазах горит свет. Раз прикоснувшись к Небу, забыть это невозможно, сама душа будет взывать к этому.

Сейчас всё так же, как и прежде – свечи мирно горят, отсвечивая огни в полу, Исаил и Мэльсхедек кадят алтарь по кругу и только трещины на окнах напоминают о буйстве нематериального мира.

– Благодарим Тебя, Единый, что не оставил молитву нашу без внимания, – я продолжаю смотреть за службой. – Благослови нас Единый, ибо нет Бога кроме Тебя. и чтить будем тебя мы вечно.

Остановившись, Мэльсхедек и Первосвященник поклонились друг другу, чем окончили службу. В пропитанных потом и истемневших рясах и хитонах, они позволили усталости немного взять верх… и упали у ступеней. Плоть изнемогла от борьбы с иным миром, и теперь нужно дать ей отдохнуть. Немного подсобравшись, они переместились на ступени, где, лёгши на выступы, предались отдыху.

Мысли… их практически нети. Лёжа на полу, ощущая приятную прохладу гранита, я смотрю в белый потолок, где недавно пел небесный хор. В том, что произошло, я не сомневаюсь, только думаю, как теперь жить дальше. Определённо есть «высшие» и они хотят уничтожить этот мир… похоже, что разрушение стало их сутью, и они не могут существовать иначе – эта эмоция пропитала их души. И есть Тот, Кто сильнее всего этого и властен не просто сорвать колесо истории, но изменить нас изнутри с нашей же воли... иначе было бы невозможно. Уверовав на севере, я утвердился сейчас, и понял, что наши сердца самое настоящее поле боя… и кому отдать победу, выбор делаем мы сами.

Только я собрался сомкнуть отяжелённые веки, как до меня доносится страшно знакомый голос… я его уже сегодня слышал, и он уже приносил недобрые вести:

– Фриджидиэн! Фриджидиэн!

В церковь влетел мужчина в жёлто-серых мантиях, с сумкой наперевес. Даже сквозь пелену на очах я разглядел страх и трепет в его глазах, губы апотекария побелели, а сам он летел, словно за ним гнался чёрный мирад.

– Что случилось? – минорно звучит мой вопрос с пола, я даже не могут встать – усталость пригвоздила меня к граниту.

– Лишари! Она! О-ох! Она! Лишари! Ух-х!

О’Брайенн одновременно пытался и продышаться, и сообщить мне нечто важное. Согнутый, опёршийся ладонями на колени и капающий потом на пол, тяжело дышащий, он дал мне время ему задать вопрос:

– Как ты меня нашёл?

– Мысль…непонятное наваждение… мне показалось, что только здесь ты можешь быть, – Выдавил О’Брайенн, всё ещё пытаясь продышаться, но по глазам и блеску в них, я чувствую, что он желает сообщить нечто неописуемое важное.

– Говори.

– Лишари Пегаст. Она… жива. Жизненные функции восстановлены до стабильных. Я не знаю…

– Как это было? – с волной надежды, звучит мой вопрос.

Душа вновь ликует, так свежо и приятно духу, что тянет танцевать и петь, несмотря на полное изнеможение плоти. Пока апотекарий собирается с мыслями, я воззвал к горсти оставшихся сил и выдавил эфемерную улыбку – мне настолько приятно и радостно, что даже усталость не заставит моё лицо пребывать во мраке.

– Как всегда, я готовился дать больным лекарства, как услышал пение в лазарете и пошёл туда. Но там меня встретило то… что я не могу объяснить словами науки. Я – учёный, но… это необъяснимо?

– Что? – улыбнулся я пуще прежнего, зная в чём дело.

– Я видел странное явление. Подобие сияющего воина… с кадилом. Он поднёс к ней благовоние, и раны, пятна… они исчезли. Она не ожила… нет… но… яд, его больше нет. – О’Брайенн остановился, прыгая широко распахнутыми глазами по церкви и остановил взгляд на скульптуре ангела, видимо найдя в ней мистически знакомое. – Фриджидиэн, мы можем спасти её! У меня есть время!

– Хорошо, – выдохнул я и закатил глаза, веки сами опустились и последнее, прежде че я уступил власть над своим телом сну, было слово. – Ступай.

[1] Первосвященник – священнический сан в эндеральском каноне Культа Рождённых светом. Он отвечал за толкование богослужебных текстов, организацию духовной жизни, издание актов, регулирующих духовно-моральную сферу Эндерала, а также был ответственен за исполнение предписаний грандмастера Святого ордена среди жречества. В последствии стал главой всей канонически-административной жизни Церкви Единого, лишившись полномочий морально-нравственного правотворчества.

[2] Звездопад – катастрофа, вызванная метеоритным дождём, упавшим на землю. В разгаре войны между Империей Азатарона и повстанцами, в ключевой момент, на Пангору обрушился сокрушительный «дождь», который вызвал тектоническую активность на суперконтиненте. Из-за этого единая земля была расколота на множество отрезанных морем материков. Последствием такого «апокалипсиса» стало возвращение цивилизации на уровень родоплеменного строя, резкое снижение численности населения и всеобщие бедствия. Понадобилось примерно полтысячелетия, чтобы выйти примерно на тот же культурно-технологический уровень. Хотя многие достижения ещё долго так и не были возвращены.