Текст книги "Запредельно близко (СИ)"

Автор книги: Stasy Evans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– Значит, до лета, – тихо повторила я, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

– Когда собираешься в Нору? Не забывай, что у Билла и Флер свадьба намечается.

– В середине июля. – Я внимательно следила за Джорджем, пока он не знал, куда деть свой взгляд, руки – всего себя.

– Почему ты так смотришь? – не выдержал он.

– Прости, мне, наверное, пора, – немного смутилась я. – Дорогу найду сама.

– Гермиона! – позвал Джордж, когда я была у самого выхода, и я обернулась.

– Да? – Он немного замялся, а потом улыбнулся.

– Будь умницей.

Я улыбнулась в ответ и утвердительно кивнула.

– Как всегда.

В тот вечер я забыла обо всем на свете, в особенности о том, что хотела поговорить с Джинни о ее странном поведении. Мне было одновременно и плохо, и хорошо. Да, я уезжаю в Хогвартс, да, мы не увидимся полгода, но мы есть друг у друга, и это уже ничто не отнимет. По крайней мере, я хочу в это верить.

В школе все было по-прежнему. Гарри продолжал ходить на уроки по окклюменции к Дамблдору, хотя, по рассказам друга, директор каждую субботу совершал с ним прыжок в прошлое с помощью омута памяти. Конечно же, это касалось Того-Кого-Нельзя-Называть. Сразу вспомнился плакат, придуманный близнецами Уизли и висевший в их магазине:

Почему так всех волнует

Тот-Кого-Нельзя-Называть?

Лучше пусть народ волнует

Тот-Кто-Умеет-В-Кишках-Застревать!

Он хитёр, он шустер!

От него с давних пор

У всей страны запор!

Я улыбнулась. Мне слишком не хватало Джорджа, но, понимая безвыходность ситуации, я терпела и ждала. Полгода – это не вечность, я подожду.

В перерывах между занятиями у Дамблдора Гарри продолжал пользоваться странным учебником некого Принца-Полукровки, хоть я и настоятельно требовала избавиться от настораживающей книги. Рон в этот момент впервые заговорил со мной, только сказал он, что я завидую, ведь теперь являюсь не самой лучшей ученицей на зельях, да и по ЗОТИ приятель меня превосходит. Я тогда жутко разозлилась на друга за то, что он такого низкого обо мне мнения. Он лишь хмыкнул и направился к Лаванде, которая порядком достала уже даже, по-моему, его.

Еще одним увлекательным занятием для Гарри было подозрение Драко Малфоя в пособничестве Темному Лорду и принятии метки Пожирателя смерти. Я считала, что все это глупость: Малфой еще ребенок, да и слишком трусоват. Но моего друга было не переубедить. Порой упрямством он превосходил даже меня.

Джордж исправно писал мне по одному письму каждую неделю. Послание было коротким, но наполненным теплом и его неуловимым присутствием в моей жизни, которого мне сейчас так не хватало.

Заканчивался март, но Джордж не писал мне вот уже почти три недели, что немного пугало и настораживало, учитывая неспокойные времена и нападения Пожирателей на магазины и лавки в Косом переулке. Самой написать я так и не решалась, коря себя за это, убеждая в том, что совершаю глупость. Но в последний четверг марта – день был солнечным и очень теплым для этого месяца – небольшая серая сова приземлилась рядом с моей тарелкой и услужливо протянула конверт с письмом. Рон свирепо уставился на знакомую птицу, а после – гипнотизировал взглядом то, как я аккуратно распаковывала конверт. Заметив это, я прикусила губу и покинула Большой зал, но по дороге осознала, что опаздываю на занятия, и отложила чтение до вечера, надеясь на свое терпение, которое меня обычно не подводило.

После ужина я устроилась в своем любимом мягком кресле у разожженного камина и выудила из кармана заветное письмо, которого так долго ждала. Гарри и Рон были заняты масштабным домашним заданием, поэтому я могла позволить себе расслабиться.

Я не здороваюсь, ты же помнишь?

Готов поспорить, что ты сейчас сидишь со свирепым лицом и мысленно отчитываешь меня за то, что так долго не писал.

Спешу заверить: я жив, здоров и почти цел. Не хмурься. Почти, потому что у меня ужасно болит… в общем, тебе необязательно это знать. Чертовы эксперименты, дементор их раздери. Наверное, это очень пошло звучит, да? Ну, ты у нас девочка приличная, вряд ли подумала о всякой похабщине. А если все-таки подумала, то, Грейнджер, ей Богу, это не то, о чем ты подумала!

Как ты? Еще не все очки для факультета собрала? Как малыш Ронни? А то я заметил, что вы не очень-то общались на каникулах. Неужто ты ревнуешь его? В жизни не поверю.

Тут Фред зачем-то порывался послать тебе любовное зелье нашего производства. Я чего-то не знаю о тебе? Пламенный привет от него.

Я и не прощаюсь тоже, ты же в курсе?

Я улыбнулась уже с первых слов, так как Джордж начинал свое письмо всегда именно с этой фразы. Всегда эти его шуточки, а я, между прочим, правда, волновалась, хотя не уверена, что ему стоит это знать.

И, черт возьми, Фред! Как он посмел? Я отчего-то расхохоталась, вспомнив свой ошеломительный провал в тот день в магазинчике близнецов Уизли.

Закончив чтение, я уставилась на пламя в камине, все также глупо улыбаясь. Его письма вселяли в меня надежду и тепло, давали возможность продержаться и бороться. Осталось совсем чуть-чуть.

Я так задумалась, что и не заметила, как Рон оказался рядом. Его слова вывели меня из транса и заставили вздрогнуть.

– Ты же говорила, что между вами все кончено.

– Ты меня напугал, – прошептала я, пряча письмо в карман.

– Вы вместе, да?

– С каких пор ты разговариваешь со мной, Рональд? – сердито спросила я.

– Я, кажется, задал тебе вопрос, – резко ответил он. – Вы вместе?

– Нет, мы просто друзья. Такие же друзья, как и мы с тобой, – слукавила я.

Друг ядовито усмехнулся и посмотрел на меня с ноткой презрения, разбавленной щепоткой ярости и крупицей боли.

– Если бы мы с тобой были такими же друзьями, как ты с Джорджем, то я был бы на седьмом небе, но, увы.

– Я что-то не поняла, – начала закипать я, вставая с насиженного кресла. – Ты вроде бы встречаешься с Лавандой. Какие ко мне претензии?

– Неужели ты такая дура, что ничего не поняла? – возмутился приятель.

– Выбирай выражения, Рональд, – холодным тоном ответила я. – Ты не со своей глупой курицей разговариваешь. Ко мне попрошу чуточку уважения. – Я надменно вскинула подбородок, окинув друга отчужденным взглядом.

– А ты уверена, что заслужила это уважение? – ядовито усмехнулся Рон.

Я задохнулась от возмущения и издала нервный смешок.

– Так, с меня довольно. – Под опасливым взглядом Гарри я подобралась поближе к лестнице. – У вас все в семье считают, что поливать меня грязью – нормально?

– Видимо, за дело. – Парень мстительно улыбнулся, сократив между нами расстояние.

Несколько секунд я смотрела в его всегда светлые голубые глаза, которые сейчас потемнели от ярости, а затем ударила его ладонью по щеке, как когда-то Джорджа. Рон схватился за ушибленную сторону лица и перевел на меня растерянный взгляд.

В гостиной все голоса, увлеченные нашей перепалкой, стихли. Я осмотрела однокурсников беглым взглядом и поджала губы.

– Видимо, это тоже за дело, – прошипела я и гордо поднялась в спальню, где упала лицом в подушку и заплакала от обиды.

Я привыкла, что Рон не умеет следить за языком, привыкла, что он такой импульсивный, резкий, порой грубый, но всему есть предел. Наверное, это жалко выглядит, когда на людях я показываю свою уверенность, силу и стойкость, которой завидуют, а после – закрываюсь в спальне и реву, как белуга. Почему все эти перечисленные качества лишь напускные? Я бы хотела быть и на самом деле такой непробиваемой, железной и сильной. Но я всего лишь девушка, всего лишь Гермиона Грейнджер, которой тоже бывает очень больно и до слез обидно.

Весь следующий день я игнорировала Рона и всячески избегала его присутствия. Когда он садился рядом со мной и Гарри, я демонстративно собирала вещи и покидала помещение. Жаль, что на занятия это не распространялось. Гарри пытался поговорить и со мной, и с Роном, но все было тщетно – никто из нас не желал идти на примирение. Я из чувства гордости, а он… А черт его разберет.

Вечером, после отбоя, когда все потенциально опасные объекты разбрелись по своим спальням, я уселась возле камина с пером, чернильницей и чистым листом пергамента, чтобы, наконец, написать ответное письмо Джорджу. За несколько таких я научилась писать нужное с первого раза, не расходуя бесцельно бумагу. Руки больше не тряслись, и я сама не боялась написать что-то лишнее. Сейчас мне было спокойно, некуда торопиться, ведь у нас впереди столько времени.

Здравствуй, Джордж.

Я задумалась. Так хотелось написать, что его младший брат – последняя свинья, но, улыбнувшись, я отсеяла эти мысли. Незачем Джорджу знать о наших проблемах.

А вот и нет! Я не сверлила свирепым взглядом твое письмо, потому что была ему, наоборот, рада. Ты заставил меня немного поволноваться. Сам же знаешь, какие сейчас времена. Да-да, не закатывай глаза, я знаю, что ты считаешь меня трусихой.

Ты пытался заставить меня покраснеть через письмо? Тебе это не удалось! Но уточнять, что именно у тебя болит и почему я, пожалуй, не рискну.

У меня все хорошо. Нет, еще не все очки собрала, но отчаянно стремлюсь к этому, ведь очков много не бывает! И не прикрывай сейчас глаза ладонью, я и без того в курсе, что мои попытки пошутить отвратительны.

Конечно же, я не ревную Рона! Но в письме всего и не объяснишь. Если летом этот вопрос еще будет актуален, то я обязательно поведаю тебе все.

Передай, пожалуйста, ФРЕДЕРИКУ, что я не нуждаюсь в его чуткости и заботе, так что пусть оставит пузырек себе, мало ли, вдруг когда-нибудь девушки перестанут вестись на его совсем не обаятельное поведение!

Не забывай писать.

Гермиона Грейнджер.

Перечитав ответное письмо, я удовлетворенно улыбнулась и отправилась спать.

Надо же! Мы даже в письмах предсказываем реакцию друг друга, слышим интонацию, с которой написаны эти строки. Наверное, ближе Джорджа у меня никогда никого не будет.

Прошло больше месяца, а мы с Роном так и не помирились. Если честно, я уже боролась с собой, чтобы не подойти к нему, но пока моему здравому смыслу и, безусловно, гордости удавалось брать верх в этом нелегком сражении.

В один из выходных дней мая в гостиную влетел словно ураган взвинченный Невилл и стал мне что-то объяснять, заикаясь и панически тыча в сторону двери со словами «Там…». Я нахмурилась, отложила книгу и подошла к однокурснику, крепко схватив того за плечи.

– Невилл, успокойся и скажи нормально, что случилось?

– Там… Рон… Он в больничном крыле… Кажется, умер, – отрывчато сообщил Невилл.

Мое сердце гулко ударилось о грудную клетку, замерло и пустилось в пляс. Я отцепила пальцы от плеч приятеля, инстинктивно сжала вспотевшие руки в кулаки и отступила на несколько шагов назад. Моментально растеряв способность трезво мыслить, я стояла в ступоре и хлопала глазами.

– Гермиона? – осторожно позвал Невилл, и я сорвалась с места.

Я бежала по запутанным коридорам Хогвартса, не разбирая дороги. В голове была всего одна только мысль: «Рон мертв?». Ноги сами привели меня к больничному крылу, где профессора обступили постель моего приятеля, а рядом стоял обескураженный Гарри.

– Что случилось? – прошептала я, подойдя ближе.

Рон был очень бледен, но дышал. Его грудь вздымалась, отчего мне стало легче. Невилл ошибся, не так понял. Может, все не так страшно.

– Он выпил отравленную медовуху, – на автомате ответил Гарри.

Я хотела спросить, как так получилось, но меня перебил профессор Дамблдор.

– Профессор Слизнорт, кто Вам подарил эту медовуху?

– Вообще-то, это я собирался ее подарить, – растеряно ответил тот.

– Кому, позвольте узнать?

– Вам, профессор.

Дамблдор задумался, а профессор Макгонагалл принялась что-то шептать ему.

– Думаю, что друзья могут посидеть с мальчиком. Скоро прибудет его семья, – туманным голосом сообщил Дамблдор и повел преподавателей из лазарета.

Мое сердце снова подскочило к горлу, но только уже при упоминании о том, что семья Рона скоро будет здесь. Надежда, что приедут и близнецы, затрепетала у меня в груди, но я тут же стыдливо помотала головой, сосредотачиваясь только на Роне.

– Как так получилось? – прошептала я, сев рядом с Роном и взяв его за холодную руку.

– Он выпил первым, упал, изо рта выступила пена, глаза вылезли из орбит, потом я нашел безоар, засунул ему в рот, и его тело обмякло. – Гарри с силой сжал челюсть. – Я подумал, что это конец.

– Какое счастье, что ты вспомнил о безоаре!

– Какое счастье, что он там оказался, – справедливо заметил друг.

В этот момент в больничное крыло влетела обезумевшая Лаванда и с ошалевшими глазами остановилась возле кровати Рона.

– Мой Бон-Бон! – пропищала она. – Как мой Бон-Бон?

Гарри вскинул брови, а затем отвернулся, не желая объяснять ей что-либо, да и я не особо этого хотела, если честно.

– А ты что здесь делаешь? – яростно выпалила Браун, глядя на меня.

– Тот же самый вопрос могу и я задать тебе, – высокомерно ответила я.

– Я его девушка! – взвизгнула блондинка.

– А я его подруга! – в тон ей заявила я, крепче сжав руку приятеля.

– О, не смеши меня! Вы несколько месяцев не разговаривали! – усмехнулась Лаванда.

Рон едва пошевелился и стал издавать какие-то нечленораздельные звуки. Девушка подошла поближе и наклонилась.

– Да, мой Бон-Бон? Я здесь, – сладко пропела она, а я закатила глаза.

– Гер… Гермиона, – прохрипел Рон.

Лаванда замерла, блаженная улыбка сползла с ее губ, а глаза наполнились слезами. Она бросила на меня яростный взгляд и выбежала из помещения. Мы с Гарри переглянулись, и я победно улыбнулась.

Не прошло и нескольких минут, как в больничное крыло ворвалась миссис Уизли, что-то причитая на ходу, следом за ней мистер Уизли, а позади плелись близнецы. Я встала с кровати Рона и сделала пару шагов в сторону, чтобы не мешать его матери. Самой последней вошла Джинни, которая, как оказалось, уже была здесь до меня.

– Как он? – хмуро спросил Фред.

– Ну, по крайней мере, Гермиону он узнал, не приходя в сознание, – ухмыльнулся Гарри, а я немного смутилась.

– Поэтому Браун выскочила отсюда, как будто ее дементор поцеловал в ж… – начал Джордж, но брат его перебил.

– Потише, братец, здесь дамы.

Я улыбнулась и подошла к ним ближе, останавливаясь лишь в нескольких шагах.

– Жить-то будет? – уже более спокойно поинтересовался Фред.

– Все будет в порядке, – ответил Гарри и уселся на стул.

– Грейнджер, подойди-ка сюда. – Фред хитро сощурился и поманил меня пальцем.

Джордж непонимающе смотрел то на меня, то на него.

– Да-да? – спросила я, подойдя к нему достаточно близко.

– Мы же с тобой договаривались насчет Фредерика, – улыбнулся он.

– И насчет любовного зелья, – парировала я.

– Но я ведь и не сказал ничего Джорджу, – проницательно заметил парень.

Я прикусила губу и глупо улыбнулась.

– Будем считать, что мы оба допустили ошибку, ага? – весело предложила я.

– Ты ходишь по острию ножа, Грейнджер, – шутливо пригрозил Фред.

– Год прошел с тех пор, как мы последний раз были в этих стенах… – меланхолично протянул Джордж, встревая в наш разговор.

Фред ухмыльнулся и отошел к матери. Я покосилась на Рона, который лежал все так же без движения, а затем сосредоточилась на Джордже.

– Если хочешь, мы можем прогуляться? – нерешительно предложила я.

– Можем, пару часов у нас есть, – улыбнулся тот и галантно протянул мне локоть.

Мы бродили по разным коридорам, вспоминали разные глупости, которые с нами происходили, смеялись. Я чувствовала себя настолько счастливой, насколько это сейчас возможно. Джордж рядом, я чувствую его тепло, слышу его голос, смотрю ему в глаза, в которых тону как в тихом омуте. Только черти в нем гораздо более опасные, чем кажутся на первый взгляд. Меня они пленили уже давно и навсегда.

Я и не заметила, как мы оказались на Астрономической башне; прикрыла глаза, улыбнулась и вдохнула чистый, немного прохладный воздух, который ласково колыхал мои волосы.

– Помнишь, как мы летали ночью? – тихо спросил Джордж.

Его голос прозвучал прямо над ухом, что я даже вздрогнула и распахнула глаза, невольно устремив взгляд в небо, где мы когда-то летали вдвоем.

– Это невозможно забыть, – хихикнула я.

– Давай летом повторим?

– Не думаю, что я решусь сделать это еще раз.

– Ты полагаешь, что я тебя буду спрашивать? – усмехнулся он.

– Наивная, да? – Я улыбнулась. – Как Алисия?

Джордж нахмурился и встал рядом со мной, заглядывая в глаза. Мне, правда, стало интересно, как она, но, если честно, больше всего мне хотелось узнать общается ли с ней Джордж.

– Почему ты спрашиваешь?

– Мы немного общались, она очень помогла с ОД, вот и интересуюсь. – Я беззаботно пожала плечами.

– Хочет работать в газете или журнале, учится, летом на стажировку поедет куда-то, – без энтузиазма рассказывал он.

– У вас что-то случилось? – Я нахмурилась.

– Не то что бы случилось, – Он махнул рукой. – Не бери в голову.

– Джордж, – Я взяла его за руку. – Если тебя что-то тревожит, ты всегда можешь поговорить со мной.

Рыжий улыбнулся и щелкнул мне по носу.

– Где я успел столько хороших дел натворить, что судьба мне послала такого человека, как ты? – Я смущенно улыбнулась и отвела взгляд.

– Хватит уже, – буркнула я.

– А что? – Джордж облокотился спиной о перила. – Мне нравится тебя смущать. Ты очень милой становишься.

– А так я не милая что ли? – притворно возмутилась я, и парень расхохотался.

– Нет, так ты становишься несносной фурией.

– Хам! – изумилась я, всячески стараясь сохранить строгое выражение лица. – От невыносимого павлина слышу!

– Это я павлин? – сквозь смех спросил он. – Ну, Грейнджер, ты нарвалась.

Джордж обхватил меня руками и стал щекотать. Я извивалась и хохотала до слез, пока он считал мне все ребра. В легких не хватало воздуха, живот болел от перенапряжения, но в эти минуты я чувствовала себя по-настоящему счастливой. В очередной раз за день.

– Пожалуйста… Хватит… Джордж! – сквозь смех кричала я.

– Больше не будешь меня павлином называть? – Его горячее дыхание обожгло висок, и я моментально успокоилась и повернулась к нему лицом.

– Не буду. – Он улыбнулся.

– Как это ни печально, но мне уже пора, – с грустью сказал Джордж, и я слабо улыбнулась.

– Тогда пойдем?

В ответ он кивнул и вновь подставил локоть, подобно истинному джентльмену.

А дальше все закрутилось слишком быстро. Примирение с Роном, где никто из нас не напомнил друг другу ни о том дне в Хогсмиде, ни о той интрижке с Лавандой – мы просто оставили это в прошлом и теперь общались так же, как и ранее, что сделало меня еще чуточку счастливее.

Гарри узнал от Дамблдора о, так называемых, крестражах, которые создал Темный Лорд, чтобы жить вечно. Крестраж – могущественный объект, в который Темный маг заключает часть своей души, чтобы после смерти тела использовать сохраненную часть души и возродиться. Создание одного крестража дает возможность воскресить себя один раз; создание множества крестражей приближает к истинному бессмертию. Создание более чем одного крестража дорого стоит для его создателя. Например, уменьшает его человечность, делает его поистине бездушным, и даже физически уродует его.

Теперь мне стало понятно, отчего Воланде-Морт потерял свой человеческий облик. Когда я спросила у Гарри, где находятся эти крестражи, и в чем они могут быть заключены, он ответил лишь то, что крестражем может быть любой объект, как-то связанный с прошлой жизнью Темного Лорда. Например, одним из крестражей оказался дневник Тома Реддла, который Гарри уничтожил клыком василиска еще на втором курсе.

За несколько дней до отъезда домой после окончания учебного года, Гарри отправился вместе с Дамблдором на поиски одного из крестражей, хотя я отговаривала его, считала, что это слишком рискованно. В тот день мы с Роном извелись, сидя в гостиной и дожидаясь возвращения нашего друга.

– Ребята, – слишком спокойно начал Симус, только что вошедший в гостиную. – Пожиратели в замке.

Меня как ледяной водой окатило. Мы с Роном вскочили с мест и побежали вниз, вооружившись палочками. Везде была суматоха, кое-где валялись разломанные доспехи, ученики сновали всюду в панике и смятении, а мы бежали наперерез всему потоку.

– Что же случилось? – истерически выпалила я.

– Не знаю… – ответил Рон и уставился в окно. – Смотри!

Я проследила за тем, куда пальцем показывал Рон, и увидела огромное скопление людей внизу, под Астрономической башней. Схватив друга за руку, я рванула туда же, расталкивая толпу, чтобы увидеть, что или кого они обступили.

На траве лежало бездыханное тело Альбуса Дамблдора, над которым содрогался от рыданий Гарри. А в темном небе прямо над остроконечными башнями Хогвартса зловеще возвышалась темная метка, ознаменовавшая начало конца.

========== Глава 16. ==========

Я думаю, что многие из вас ждали именно эту главу, которую я уже уйму времени обещала. Не знаю, хорошей она получилась или нет, так как мне представлялась некая феерия, а вышло, на мой взгляд, скучновато. В любом случае, надеюсь, что вы теперь поймете Джорджа, окунетесь в его мир и перестанете злиться на его косяки.

Я очень волнуюсь, на самом деле.

Вот вам музыка, которая меня вдохновляла, вдохновляет и будет вдохновлять Editors – Sugar

Мне кажется, она отлично сюда подходит.

POV George.

Я сидел в одном магловском кафе и ждал Алисию, которой это местечко чем-то приглянулось. За окном вовсю валил мокрый противный снег, а сильный пронизывающий ветер сбрасывал оставшиеся пушистые снежинки с деревьев, оставляя их стоять обнаженными, смущенно качая угловатыми ветвями. Март с каждым днем бушевал сильнее, показывая мощь зимы, которой так не хотелось уходить на покой. Учитывая то, что мне совсем неизвестна не магическая часть Лондона, кафетерий я искал долго, даже думал, что опоздаю. Но мисс Спиннет никогда не отличалась пунктуальностью в отличие от Гермионы.

Гермиона.

Гермиона Грейнджер – это моя персональная головная, зубная, мышечная боль. Она выводит из себя, раздражает, мешает спокойно жить и заставляет думать только о ней. Ежедневно. Ежеминутно. Ежесекундно. А я, похоже, мазохист: мне нравится эта боль, я лелею ее, засыпаю с ней, просыпаюсь с ней – живу с ней.

Когда все это началось? Наверное, в тот самый злосчастный Святочный бал, когда она спустилась такая красивая, такая необыкновенная под руку с Виктором Крамом. Что-то щелкнуло тогда в моей голове, но я не придал этому никакого значения. А зря. Мне было непонятно, почему чемпион Дурмстранга, ловец сборной Болгарии по квиддичу пригласил именно Гермиону Грейнджер – самую скучную девушку на планете. Она была бы совсем незаметной, прозрачной, если бы не ее манера все время демонстрировать свои знания, встревать всюду и везде, а также борьба за справедливость и соблюдение дисциплины, конечно же.

В тот вечер я невольно наблюдал за ней, отчего получал подзатыльники от моей спутницы, которой была Алисия. Я не понимал, как ей удается скрывать красоту, которой она наделена. Она выделялась среди толпы, впервые стала ярким пятном на сером фоне, а я себя чувствовал неопытным третьекурсником, который смотрит на самую красивую девушку, открыв рот и пустив слюну. В тот вечер о Гермионе можно было сказать, что это не она достойна такого кавалера как Виктор, а все наоборот – Виктор достоин такой спутницы, как наша всезнайка Грейнджер. Но, черт бы меня побрал, они отлично смотрелись вместе: статный, сильный и серьезный Крам и нежная, хрупкая и изящная Гермиона. Больше всего меня поражало, что именно Виктору удалось разглядеть в Грейнджер то, чего не видел никто, и даже я тогда. Он показал ее с другой стороны всему Хогвартсу, а она доказала, что является не только ходячей энциклопедией, но и прекрасной девушкой.

Не забуду ее отзывчивость и доброту, когда она вызвалась помочь мне с работой, я даже уже не помню, по какому предмету. Плевать, что это был мой шестой курс, а она всего лишь на четвертом. Для умницы Гермионы никогда не было преград и неразрешимых задач.

А потом я ушел в идею нашего с Фредом магазина, разработок товаров и думать забыл о той Гермионе, что так зацепила меня в ту волшебную рождественскую ночь. Но Рождество ведь именно с той поры стало таким необыкновенным, привносящим настоящую магию в этот праздник.

Наверное, я никогда себе не смогу простить те слова, что сказал ей на седьмом курсе, когда она солгала, что послала нашей маме письмо с жалобой. Я моментально вышел из себя, наговорил ей кучу гадостей, наверняка очень сильно раня этим. Но Гермиона была бы не Гермионой, если бы показала свою обиду и расплакалась. Я никогда не забуду ее глаза в тот момент: сложилось впечатление, что что-то рухнуло у нее внутри. Она смотрела на меня, превозмогая боль, храбрилась изо всех сил, и я в ту же минуту пожалел о своих словах, за которые так и не смог достойно попросить прощения. Я струсил. Гермиона всегда была единственной девушкой, перед которой я так трусил. Возможно, потому что она казалась такой непробиваемой, от нее веяло моральной силой, жестким характером и непоколебимостью, а, возможно, потому что она заставляла меня думать о себе дольше положенного, дольше установленного.

Я никогда еще не влюблялся. По-настоящему. По-взрослому. Я всегда страшился ответственности, правил, рамок, условностей и прочего, к чему Гермиона была привязана, что она так почитала.

Я был восхищен ею, когда она стала инициатором создания Отряда Дамблдора, как она боролась за эту идею, готовая идти до самого конца. Тогда, в трактире, она волновалась, но в ее глазах застыла решимость. Мне так хотелось поддержать ее, придать уверенности в себе и своих собственных словах, но единственное, что я сделал – это заткнул того мерзкого хаффлпаффца. Но Гермионе, как оказалось, этого было достаточно.

Она почти никогда не путала нас с Фредом. Единственная, кто видел разницу, особенно с нашего шестого курса. С тех пор она не допустила ни одной промашки. Как объяснила мне позже – мы разные, со мной ей теплее, уютнее и проще. Наверное, это было так, потому что Гермиона всегда тянулась ко мне, всегда так мило смущалась и улыбалась. А я ничего не замечал. Я был слеп.

На первом занятии Отряда я допустил грубую оплошность. Было задето мое чертово эго, мужское достоинство. Я ненавидел быть посмешищем, но именно им я и стал в тот вечер. Тогда я не рассчитал сил и покалечил Гермиону. Я ни на шутку испугался, но не за себя – ведь мне могло очень попасть за содеянное – а за жизнь этой несносной заучки. Она ведь такая маленькая, хрупкая и не железная, а мне иногда удавалось об этом забыть. Будучи эгоистом, как многие подростки, да и некоторые мужчины в целом, я впервые испугался не за себя.

Наверное, именно с этого момента я потерял покой окончательно и бесповоротно.

Помню, как извинился перед ней, взял ее за руки, которые оказались такими холодными, что у меня на коже выступили мурашки. Она тогда хотела меня поцеловать. Сама. И в тот раз я был, пожалуй, впервые рад появлению Рона, потому что испугался. Ее близость вызвала панический страх, страх перед ответственностью, ведь Грейнджер была не из тех глупых девочек, которые на один раз или пару месяцев. Она всегда была другой и заслуживала соответствующего к себе отношения, которое я был не способен дать. Но одновременно меня вывело из себя то, как мой младший брат носился за ней, как привязанный. И единственной моей обороной, своеобразной броней стали сарказм и язвительность. Я всегда прятался за этих вечных спутников, чтобы не показывать истинных чувств и неподдельных эмоций, которые мне были невыгодны. Гермиона звала меня, а я сделал вид, что не услышал.

Я просто сбежал, как последний трус.

Мое фирменное насмешливое произношение ее фамилии, ироничные фразы, замечания и такого же рода комплименты – за всем этим напускным озорством и безразличием я прятался от самого себя. При этом я не позволял даже самому себе признаться в этой слабости, списывал на усталость и глупый и даже постыдный интерес, который скоро пройдет. Но он не проходил, а только, наоборот, усиливался.

Рождество мы встречали на площади Гриммо. Мне это не особо нравилось, было непривычно, но я смирился. Помню, как мимо нас с Фредом пронеслись веселые Рон и Гермиона у него на плечах. Тогда я впервые почувствовал укол ревности, а в голове пронеслась вереница мыслей, что так не должно быть, она может смеяться только над моими шутками, может веселиться только в моем обществе! Во мне пробудился маленький эгоистичный собственник, даже ребенок, который не любит делить свои игрушки с кем-то еще. Но дело в том, что Гермиона была не моей и уж подавно не игрушкой.

В ту ночь я пытался выведать у Гермионы об ее отношении к Рону, скрывался за глупыми фразами вроде того, что не против их отношений, ляпнул какую-то ерунду обо мне и Алисии. Черт возьми, я никогда не воспринимал Алисию больше, чем просто подругу! Она красивая, умная, замечательная девушка, но она – это я, только в юбке, а я себя-то с трудом выдерживаю.

А дальше все пошло по наклонной. Меня выгнали из команды, странный интерес к Гермионе не пропадал, а только увеличивался с каждым ее взглядом, словом, с каждой попыткой быть ближе ко мне. С каждой смущенной улыбкой я терял голову и боялся этого. Я боролся с собой, убеждая себя очередной бессонной ночью, что мы с ней разные, у нас нет ничего общего. Задавался вопросом, когда из надоедливой подруги моего младшего брата она успела превратиться в огромную занозу в моей заднице. Когда, дементор подери, она стала моей основной проблемой? В дни этих безумных размышлений я не был способен рассуждать логически и проследить за развитием наших отношений.

Вспомнилось ненавистное лицо Малфоя, то, как он позволял себе оскорблять Гермиону. Как можно ровнять людей по статусу крови? Мне кажется, то, какого происхождения волшебник не имеет никакого значения, ведь в первую очередь важно оставаться человеком в любой ситуации, а Гермиона имеет большое и доброе сердце, она невероятная, она замечательная. Таких, как она, не существует. Гермиона Грейнджер особенная, и никто не смеет считать ее грязью под ногами. В тот вечер я как с цепи сорвался, бил Малфоя по лицу, еще и еще, мне было мало, ярость ослепила, затуманила рассудок. Я никогда еще не был так зол, даже тогда, когда он смел открывать рот по поводу моей семьи. Мне кажется, я бы мог убить его, если бы не Гермиона. Если бы эта девушка меня не остановила, то мне был бы заказан билет в Азкабан на пожизненный срок. Я обнимал ее так крепко, насколько силы позволяли, чтобы не сломать. И только когда она оказалась так близко, я почувствовал себя спокойнее.

Именно в тот вечер я осознал, что не могу больше бороться с очевидным и закрывать на это глаза. Но именно в тот вечер у меня отняли шанс.

Когда мы с Гермионой вошли в гостиную, на нас сразу же накинулся разъяренный Рон. Братец сходил с ума от ревности, чем злил меня еще больше.