Автор книги: Старки
Соавторы: ,,,,
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
— Вы… Вы сочувствуете ему, что ли? — У меня получилось излишне театрально. — Вы знали? Какие же вы после этого комсомольцы? Если партия провозгласила новое политическое мышление, то это не значит, что нужно кидаться на все эти тухлые западные ценности! Штрейкбрехерство, вот что это! Это мерзко! Мерзко! Среди нас эти выродки, плюющие на моральные ценности нашей советской родины!
Вдруг встала Машка Смиян:
— Нельзя это выносить из этих стен! Во-первых, это их личное дело! Во-вторых, отец Беликова…
— Это их личное дело? С каких это пор уголовные правонарушения являются личным делом? — Меня понесло. — Мы не можем молчать! Это будет попустительством! Предлагаю исключить из комсомола и Беликова, и Радченко! Представьте, на скамье подсудимых будут два комсомольца! Нас же обвинят: куда мы смотрели?
— Для Радченко это как мёртвому припарка, — изрёк Юрка Матюшенко. — А нам позор, поэтому нужно повременить.
— Вы все трусы! Из-за таких, как вы, такие, как они, будут торжествовать!
— Клара, признайся, что тебе просто обидно, что это не ты…
— Кто это сказал? Кто!!! — Так выглядит невменяемость… Ноги сами понесли меня к Николаю Осинцеву — дружку Радченко. Хлоп! Я хлестнула его по щеке. Осинцев выпучил глаза. — Я лично пойду в прокуратуру и напишу заявление о факте мужеложства…
И гордо, подняв глупую голову, вышла из зала. В тишине. В тягучей и мёртвой.
А в коридоре сорвалась, побежала, толкая удивлённых встречных.
Подальше от этих подлых лицемеров!
Вздохнуть морозный воздух!
Туда, где нет их.
Где нет меня!
Нет его.
Прочь!
Вон!
Он.
Я.
Я была в прокуратуре. В каком-то горячечном состоянии сочиняла заявление, как митинговый текст. Сбивалась, начинала заново. Следователь с потухшим взглядом и трясущимися руками подсовывал мне новую и новую бумагу вместо скомканных листов.
В общаге выпила седуксена — остался от Светки, она без успокоительных не могла сдать ни одного экзамена. Спать! Никаких слёз! Никаких нервов! В бездну.
Наутро громыхает дверь…
— Кто? — Горло сухое, только сип.
— Я. — Это Карл.
Всего лишь на мгновение я замешкалась: пускать или нет? Впускать: малодушие — не моя стезя. Открываю. Он зашёл, в модной кожаной куртке, пахнущий инеем, бензином и перегаром. Но совсем не пьяный. Изменился. Совсем не тот байрон с фотографии, которую я вчера забрала-таки себе. Выжатый, потемневший, серьёзный. Карл шумно вытащил табуретку и бухнулся на неё, скукожившись, словно это был не Карл…
— Я его потерял. — Мне показалось, что голос сорван. — Надо было сразу ехать на Кузнецкий, а я на Смоленскую отправился. Думал, что он домой сначала…
— Я не хочу это слышать! — Я зажала уши руками, но Карл что-то говорил и говорил…
— …Я не понял, что это ты! Все эти сапоги-сапожищи от «Большевички» одинаково топорные… — Я опять зажала уши и глаза в придачу.
— Я написала заявление! — перекрикивая вакуум, заявила я.
— Я знаю, мне батя сказал. Но это ерунда! Я не могу найти Ваньку. Понимаешь, я виноват! Нельзя мне в эти воды! Я услышал, что Беликов говорил, что верующий. Представляешь? Верующий в партшколе! Для меня это игра была вначале… Осинцев знал, я рисовался перед ним, что соблазню тихоню. И соблазнил, блядь… Он пугался, избегал, дрожал при каждом прикосновении. А я, такой Микки Рурк, блядь, неотразимый… Видел, что парень страдает, но лез и лез! Клара, я не смог его догнать! Он исчез.
— Вернётся.
— Ты дура? Оттуда не возвращаются!
— Откуда?
— С Кузнецкого моста!
— Если он верующий, он не покончит с жизнью!
— В состоянии исступления? Да и ты его не знаешь… Он очень светлый и наивный. Мой Беляк…
— Пф-ф-ф… Зачем ты пришёл?
— Не знаю. Наверное, мне хочется, чтобы ты тоже мучилась. Чтобы не только я!
— Я не чувствую себя виноватой!
— Ты просто не умеешь чувствовать, Клара. Ты не знаешь, что такое любовь.
— То, что между вами, — это не любовь! — Я патетически вскричала, с плеч упала шаль.
— А что есть любовь? Бабочки в животе и трепетные письма а-ля Татьяна Ларина? Или совместный труд на субботнике и кровавый поцелуй подстреленных борцов за свободу на баррикадах? Это не мой вариант… И не твой. Впрочем. Ты никогда не узнаешь, что такое любовь. Потому что ты украла её у меня. Мне тебя даже жаль.
— Себя пожалей! Ты скоро получишь сполна! — Я всклокоченная Антигона-обвинительница в ночной рубахе, пошитой ещё на уроках труда в восьмом классе.
— Чушь! Ты не о том думаешь! Я тебе говорю, что Ванька исчез, что его видели на Кузнецком мосту!
— И что? Это не значит, что он спрыгнул оттуда.
— Я чувствую, искать бессмысленно. Его нет в этом мире. Я это чувствую.
Тягостная и душная тишина.
Он чувствует. А я нет.
Я не умею чувствовать.
По крайней мере, любовь…
Только не…
Link | Leave a comment {1} | Share
***
«Здравствуйте, Клара Бруновна!
Не хотел писать Вам это письмо. Но не смог молчать. Гуманизм меня погубит.
Если Вы поедете в Свято-духов монастырь на Кубани, то постарайтесь встретиться с отцом Иоанном. А потом напишите тому человеку, который на чёрно-белой фотографии. Он имеет право знать.
А Вы, возможно, сможете чувствовать, так как получите прощение и простите себя. Ведь вы считаете, что он Вас проклял тогда. Не так. Это Вы себя прокляли.
Прощайте.
Эм Шугар»
***