Текст книги "После измены. Месть мне к лицу (СИ)"

Автор книги: Софи Вирго

Соавторы: Алла Ветрова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава 27

Глава 27

Марго

Солнце греет, но не палит, редкий для этого лета погожий денек. Я сижу на скамейке, наблюдая, как Саша вцепился в гриву пони и смеется, когда тот лениво топает по кругу. Всего двадцать минут назад он робко прятался за моей спиной, а теперь уже требует второй заход, размахивая руками, будто управляет диким мустангом.

– Мам, смотри, я как настоящий наездник! – кричит он, задрав подбородок. – Только формы нет!

– Купим, – кричу в ответ, – но сначала договорись с этим скакуном, чтобы не сбросил тебя на повороте!

Он что-то кричит в ответ, но слова теряются в смехе и цокоте копыт.

– У вас свободно? –рядом садится Раевский, в темно-синем пиджаке, который странно гармонирует с детским смехом и сладковатым запахом жареного миндаля из ближайшего ларька. В его руках аккуратный бумажный пакет с логотипом дорогого детского магазина, и это немного напрягает.

– Конечно, – подвигаюсь, и он садится, слегка разворачиваясь, чтобы держать в поле зрения и меня, и Сашу. – Мы же с вами договорились встретиться.

– Как он себя чувствует? – кивает в сторону сына.

– Лучше. Температуры давно нет, пятна почти сошли. Врач говорит, еще неделю дома отсидеться надо, но гулять уже можно. Главное не перегреваться.

Раевский молча достает из пакета игрушку, того самого трансформирующегося робота с магнитными конечностями, которого Саша давно у меня просит, но из-за проблем в кафе подарок откладывался.

– Вы... Это же... Я не могу, уберите пока он не… – начинаю я, но он перебивает легким движением руки.

– Не стоит благодарностей. Мальчику сейчас нужны поводы для радости. Особенно после всего, что произошло, – хочу все же попросить его спрятать игрушку, но Саша, заметив нас, визжит и машет так, что пони фыркает от неожиданности.

– Покатаешься еще два аккуратных круга, потом получишь, – строгим тоном говорит Раевский, и Саша тут же выпрямляется в седле, как солдат на параде.

– Поразительно, – усмехаюсь. – Он вас слушается лучше, чем меня.

– Потому что я не мама, – пожимает плечами адвокат. – Мам можно не слушать, они все равно любят. Чужие дяди или родня, это другое дело.

– Спасибо вам. Но он такой дорогой, что мне неудобно, – говорю это, а самой чертовски приятно. Почти бывший муж не исполнял мечты сына, он даже их не знал, а тут посторонний услышал раз, и то случайно, и исполнил.

– Мне было приятно. И я с новостями. Нашелся тот, кто поджег кафе, – говорит Раевский, глядя куда-то мимо меня, на играющих вдалеке детей. – Парнишка, девятнадцать лет. Игорь заплатил ему через третьи руки, но тот слил все при первом же серьезном допросе.

– И что теперь с ними будет? – спрашиваю, чувствуя, как в груди что-то сжимается то и в предвкушении, то ли в окончательном разочаровании.

– Ничего хорошего. Теперь у нас на руках официальное заключение о поджоге, письменные признательные показания парня и еще один жирный пункт в деле о разводе. Ваш муж, мягко говоря, не выглядит образцовым отцом и гражданином.

Я сжимаю кулаки, но не от злости, а от странного облегчения, что хоть что-то начинает идти по плану.

– А видео? – спрашиваю, глядя, как Саша старательно выравнивает спину, подражая всадникам из мультиков.

– Ольга с итальянцем и ее... Эээ... Ее "турбулентность" в самолете? – он хмыкает, впервые за весь разговор позволяя себе легкую улыбку. – Очень даже годный материал. Пока не использовал, но пригодится, если Игорь вдруг решит, что суд, это сцена для его любимых спектаклей про "несчастного отца семейства".

– Боже, – выдыхаю. – Как же все гладко выходит. Не могу в это поверить. Кажется, что сплю. И если бы не кафе, то точно бы ждала будильник.

– Все так хорошо, быстро и легко, потому что вы правы, – пожимает плечами Раевский. – А правда, как ни крути, всегда всплывает, и на ее стороне закон. Просто иногда ей нужно помочь быть услышанной.

Саша подбегает к нам, прерывая, запыхавшийся, с сияющими глазами.

– Это мне?! – он хватает коробку, не решаясь прикоснуться, ведь это плохо, я так не разрешаю себя вести.

– Если мама разрешит, – Раевский делает серьезное лицо, но в глазах искорка непонятного мне азартного предвкушения. – И если ты пообещаешь не разбирать его на части в первый же день.

– Обещаю! Клянусь! – сын смотрит на меня, ожидая финального вердикта. – Мам, можно?

– Можно, – отвечаю и вижу такую детскую радость, от которой щемит в груди.

– Ура. Спасибо, мам. Спасибо и вам большое, вы мой волшебник! – не забыв сначала поблагодарить Раевского, забирает подарок сын и начинает открывать упаковку.

– Спасибо, – говорю адвокату. – Без вас я бы не справилась с этим всем.

– Справилась бы, – отрезает, поправляя манжет. – Процесс затянулся бы на месяцы, но вы не из тех, кто сдается. Я это понял еще на первой встрече.

Я молчу, потому что он прав, не сдалась бы. Но все равно приятно, когда кто-то верит в тебя сильнее, чем ты сама.

– А что там страховка? Вы что-то выяснили?

– Две трети от суммы на ремонт по вашей смете должно быть. Больше не обещаю, там адские заморочки с формулировками в полисе, но попробую продавить больше, – рассказывает мне все, а я и тому что уже есть рада.

– Это уже много. Честно, – успокаиваю его, но он упрямо мотает головой.

– Нет, все равно мало, – качает головой Раевский. – Вы заслуживаете полного возмещения.

Хочу сказать, что это не так приоритетно, как развод, но Саша тянет меня за рукав.

– Мам, смотри, он двигается! Смотри-смотри!

Робот щелкает суставами, и Раевский, к моему удивлению, терпеливо опускается на корточки, чтобы объяснить, какие кнопки за что отвечают.

– Вы удивительно хорошо находите общий язык с детьми, – замечаю, когда он снова садится на скамейку, а сын начинает ходить рядом вместе с роботом.

– У меня большая сестра. Есть и сестра, и брат, и у всех по ребенку. Так что я матерый, – мы оба тихо смеемся с его слов, и я ловлю себя на мысли, что мне с ним легко говорить.

Солнце клонится к закату. Завтра меня ждут новые бумаги, новые битвы, но сейчас, вот в эту секунду, с шумящим в восторге сыном и неожиданно человечным адвокатом, все не так уж плохо.

– Спасибо, – говорю снова, и на этот раз он не перебивает. – Вы заметно облегчили мне жизнь и не даете унывать.

– Пустяки, но мне уже пора, – взглянув на часы, встает и прощается со мной, а потом с сыном. – До встречи, Сашка.

– До встречи, – одновременно с сыном прощаемся с Раевским и тот уходит.

Саша машет ему вслед, не отрываясь от игрушки.

– Мам, а он придет еще? – заинтересованно спрашивает сын, а я теряюсь, не зная, что ответить.

– Не знаю.

Глава 28

Глава 28

Марго

Я медленно листаю сайт, щелкая по фотографиям столов, но глаза словно затянуты пеленой. Деревянные, металлические, с мраморными столешницами, все сливаются в одно серое пятно.

Пальцы дрожат, когда курсор зависает на модели с темным дубом.

Такие стояли у нас в углу у окна. Невольно вспоминаю, как солнечные лучи играли на их поверхности по утрам, как пожилая пара с таксой всегда занимала именно этот столик, а их собака смотрела на меня умными глазами, выпрашивая кусочек круассана. Теперь там только пепел и обугленные остатки былого уюта.

На кухонном столе передо мной стоит остывшая чашка кофе, похожая на болотную топь. Рядом лежит блокнот с пометками, страницы помяты от моих нервных пальцев.

Перед глазами список того, что нужно:

– 30 столов (дуб?).

– 90 стульев (устойчивые!).

– барная стойка…

Каждая запись кажется мне насмешкой. Телевизор в фоновом режиме бормочет что-то про приближающийся циклон. Голове, как навязчивый мотив надоедливой песни, крутится одна мысль: начать заново, просто взять и начать все заново.

Но как, если каждый новый день приносит только боль и страх?

И вдруг телефон звонит, заставляя меня вздрогнуть, как от удара током.

Игорь.

Палец замирает в сантиметре от стекла, будто над пропастью. После нашей последней встречи в больнице, после всех этих писем от адвокатов, что ему еще от меня нужно? Беру трубку, и в груди что-то сжимается, как тисками.

– Чего тебе? – резко спрашиваю у него, не собираясь любезничать.

– Ну что, довольна своей местью? – шипит в трубку. – Думала, я просто так это оставлю?

Резко отодвигаю ноутбук, так что он едва не падает со стола. Сжимаю телефон так сильно, что пальцы начинают болеть, но это не помогает заглушить дрожь, бегущую по всему телу. В горле пересыхает, а сердце колотится, как птица в клетке.

– Если ты звонишь, чтобы нести какую-то чушь, у меня нет на это времени. Говори конкретно или вешай трубку, – слова вылетают сквозь стиснутые зубы.

– Не прикидывайся дурочкой! – рычит, и динамик хрипит от перегрузки, будто не выдерживая его ярости. – Кто, как не ты, мог проткнуть мои шины? Кто еще поцарапал бы весь бок? Ты вообще представляешь, во сколько мне обойдется ремонт?

– Ты спятил. Я даже не знаю, где сейчас твоя машина, – не спрашиваю, просто констатирую факт, что ему не нравится.

– Врешь! – он кричит так, что мне приходится отстранить телефон от уха. – Ты мстишь, как последняя тварь, но я тебя сдам, Марго. Найду свидетелей, достану записи с камер, и ты сядешь. Хоть на сутки, но сядешь!

У меня даже дыхание от его наглости перехватывает.

– Ты серьезно? Ты поджег мое кафе, бросил сына одного с температурой, а теперь обвиняешь меня в том, что кто-то поцарапал твою тачку?

– Да ты всегда была истеричкой, – продолжает истерить, – но сейчас перешла все границы.

– Слушай, Игорь, – резко встаю и стул с грохотом падает на пол. – Если у тебя нет ничего, кроме твоих больных фантазий, то мне неинтересно слушать этот бред. А даже если бы что-то и было, то это ты бы сел за подделку доказательств.

– Ты...

Вешаю трубку, не желая слушать этот брат, но пальцы продолжают дрожать. В комнате воцаряется тишина, но она кажется громче любого крика.

Телефон тут же загорается снова.

Вот же скунс приставучий.

Сбрасываю.

Он звонит опять.

Снова сбрасываю.

На третий раз отключаю звук и швыряю телефон на диван, где он подпрыгивает, как живой, прежде чем затихнуть.

Что за бред? Кому вообще понадобилось портить его машину?

По любому кому-то еще дорогу перешел.

Я вдруг замечаю, что дышу слишком часто, как будто только что выбежала из горящего здания. Воздух кажется густым, его не хватает. Беру чашку, делаю глоток холодного кофе, он горький, как этот разговор, как вся моя жизнь в последние месяцы.

Подхожу к дивану и беру телефон, набираю Раевского.

– Алло? – спокойно берет трубку, и это меня немного отрезвляет. Он де должен огребать за бывшего.

– Здравствуйте. Мне только что звонил Игорь, – на выдохе отвечаю ему.

– Что-то случилось? – он сразу переключается в рабочий режим.

– Он обвиняет меня в том, что я испортила его машину. Проколотые шины, царапины по всему боку... Говорит, что найдет свидетелей и посадит меня.

Раевский молчит пару секунд, но эта пауза кажется вечностью.

– Грязно блефует, и может попытаться создать проблемы, – перебивает он. – Где вы сейчас?

– Дома, – поворачиваюсь вокруг, будто ищу подтверждение своим словам. Кухня кажется чужой, как будто я здесь не живу, а только временно остановилась.

– Хорошо. Я подъеду через полтора часа. Не отвечайте на его звонки, не вступайте в переписку. И... Маргарита?

– Да?

– Не волнуйтесь. Это просто очередная попытка давления, – в его словах столько уверенности, что на мгновение становится легче.

– Хорошо. Буду вас ждать, – киваю, хотя он этого не видит. Вешаю трубку и смотрю на ноутбук.

Экран уже потух.

Начать заново...

Можно, если только он не сожжет и это тоже.

За окном начинает накрапывать дождь.

Отличный день.

Глава 29

Глава 29

Марго

Когда подъезжаю к дому Игоря, испытываю нестерпимое желание треснуть этого урода хорошенько, но увы, надо сдержаться. Я не дам этому ослу козырей в руки.

Припарковавшись, вижу его машину, черный внедорожник с глянцевым покрытием, который теперь украшают глубокие, почти ритуальные царапины. Они идут ровной линией от переднего крыла до багажника, будто кто-то методично, с холодной расчетливостью провел по металлу острым предметом.

Передние колеса спущены. Это не вандализм. Это послание. Вот только Марго к этому не имеет отношения. Не знаю кто ему такой «привет» передал, но выясню и поблагодарю от себя.

Когда нажимаю код на домофоне, жду еще долгую минуту, пока этот остолоп дойдет до двери, чтобы узнать, кто его беспокоит.

– Кто там? – голос Игоря прорывается сквозь динамик, хриплый, сонный, но уже заряженный раздражением.

– Раевский. Адвокат Маргариты Сергеевны.

Тишина. Длинная, натянутая, как струна раздражает. Он впускает меня, и я спокойно захожу на этаж. И нет, он не ждет меня. Мне приходится звонить в звонок и ждать.

Через минуту дверь открывается, но он не приглашает войти. Стоит в проеме, загораживая собой свет из прихожей, и его силуэт кажется больше, чем есть на самом деле.

Руки засунуты в карманы домашних штанов, плечи напряжены. На нем мятая футболка с потускневшей надписью "I don’t give a fuck", которая выглядит особенно иронично в этой ситуации. Волосы взъерошены, глаза прищурены – видимо, только что проснулся или, что более вероятно, пытался забыться в алкогольном угаре, судя по перегару.

– Ну и к какой черту тебя занесло в такое время? – бросает с раздражением несвязные слова, сути которых не могу понять.

Но я не отвечаю сразу, даю ему почувствовать тяжесть этого молчания. Пусть понервничает. Пусть попробует угадать, что я знаю. Глаза медленно скользят по его лицу, отмечая мельчайшие детали, тени под глазами, легкую дрожь в уголках губ, капли пота на висках. Он не просто зол. Он напуган.

– Вы сегодня звонили моей клиентке, – наконец говорю, и голос звучит спокойно, почти равнодушно. – Устраивали истерику, обвиняли ее в порче имущества. Прямо угрожали тюрьмой.

Он фыркает, откидывается на дверной косяк, изображая расслабленность, но его пальцы судорожно сжимаются в карманах.

– А, вот ты о чем. Примчался защищать свою клиентку? – его губы растягиваются в улыбке, но в ней нет ни капли тепла. – Ну так передай Маргоше, все свои претензии я выскажу через своего адвоката. Когда буду сажать ее за вандализм.

– Я как раз ее адвокат, – голос по-прежнему ровный, но в нем появляется тяжесть, и не только потому что он исковеркал ее имя. – Так что можете излагать все претензии мне. В глаза. Или вам удобнее врать по телефону женщине, которая не может физически вас победить?

Его лицо на секунду перекашивается от злости. В глазах вспыхивает что-то дикое, животное.

– Ты только что открыто угрожал мне физической расправой. Это статья. Не страшно? За это можно и присесть.

Я улыбаюсь ровно настолько, чтобы это его бесило.

– Я не угрожал. Просто констатирую факт, лжецам часто не нравится смотреть в глаза тем, кого они обманывают.

Он сжимает кулаки, но не двигается с места. Его дыхание стало чаще, грудь поднимается и опускается резкими рывками. Он боится соперника. Правильно.

– Мне плевать на твои игры. Кто-то должен ответить за то, что сделали с моей машиной. И я на сто процентов уверен, кто это сделал. Не надо меня пресовать, – отмахивается от меня.

– Вот видите, – киваю, – а я на сто процентов уверен, что вам сначала стоит найти реального виновника, прежде чем бросаться обвинениями. А то за клевету, как вы любите говорить, тоже можно "присесть".

Он резко выпрямляется. Посмотрите на эту грудь колесом. Тоже мне, пугатель.

– Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь? Какого черта ты явился ко мне домой с этими угрозами?

Ладно, иначе хотел использовать материал, но сейчас идеальный момент его добить, поэтому не спеша достаю телефон, включаю видео.

Ничего не говоря, поворачиваю к нему экран.

На экране Ольга. Итальянский курорт. Она в откровенном наряде, который оставляет мало для воображения, пьяно смеется, обнимает за талию итальянца с золотой цепочкой на шее. Потом они вместе скрываются за дверью номера.

Игорь замирает.

– Что это за бред?! – его голос резко срывается, и в этом крике слышится не только злость, но и отчаянная попытка отрицать очевидное.

– Это ваша возлюбленная, – говорю, медленно убирая телефон. – Пока вы были здесь она прекрасно проводила время.

– Это подделка! Фотошоп! – он кричит, но в его голосе уже нет прежней уверенности. Я же пожимаю плечами.

Отвечаю не сразу, делаю паузу, давая ему прочувствовать каждый момент этого унижения.

– Вы прекрасно знаете, что это она. Вы променяли алмаз на кусок дерьма.

– Я не верю! – кричит он, но в его глазах уже мелькает червячок сомнения.

– Ваше право верить или нет. Ваши проблемы, разбираться с последствиями.

Специально замолкаю, давая ему время осознать масштаб катастрофы.

– Я приехал сказать одно: если вы продолжите терроризировать Маргариту беспочвенными обвинениями, я лично позабочусь, чтобы в суде у вас не осталось ничего, ни квартиры, ни машины, ни гроша на счетах. Если будете вести себя цивилизованно, возможно, что-то удастся сохранить.

Он резко и истерично смеется.

– Ты совсем съехал с катушек?!

– Нет, – спокойно отвечаю. – Я просто объясняю вам правила игры, которые отныне устанавливаю я.

Говорю ему это, разворачиваюсь и ухожу.

Он будет говорить, что все неправда раз за разом.

Раз за разом.

Пока не поверит.

Пока не сломается.

Глава 30

Глава 30

Марго

В кафе пахнет свежей штукатуркой и древесной пылью, этот едкий запах смешивается с остаточным душком гари, въевшимся в стены, несмотря на все старания строителей.

Я стою посреди хаоса, скрестив руки на груди так крепко, что ногти впиваются в ладони, наблюдая, как рабочие в заляпанных краской комбинезонах сносят остатки обгоревших стен.

Их движения резкие, небрежные. Им все равно, это просто работа. Для меня же каждый снятый обгоревший кирпич, как содранная короста с раны, больно, но необходимо. Грохот перфоратора оглушает, бьет по вискам, но мне нравится этот шум, он звучит как обещание нового начала, как доказательство, что я еще жива, еще борюсь, несмотря на все, что он сделал.

– Угол не ровный, – кричу я через гул, голос срывается от напряжения, указывая на дверной проем дрожащей рукой. – Видите этот зазор? Переделайте, иначе дверь будет клинить. Я не собираюсь платить дважды за одну и ту же работу. В

Интересно, сколько еще раз мне придется начинать все с нуля? Сколько раз жизнь будет рушить то, что я так тщательно строю?

Мужик с уровнем в руках недовольно бурчит что– то себе под нос, но кивает. Его глаза скользят по мне с немым вопросом, что за дура стоит и указывает, когда надо просто платить и не мешать работать? Пусть бурчит. Я заплатила за качество, а не за кривые косяки. За каждый рубль я дралась, как зверь, и не позволю, чтобы мои деньги тратились впустую.

И тут в дверях появляется Игорь.

Он стоит на пороге, будто призрак из прошлой жизни, в своем черном пальто, которое я когда– то выбирала для него с такой любовью, в этих дурацких лакированных туфлях, которые всегда скрипели при ходьбе и раздражали меня по утрам. Глаза холодные, пустые.

– Что тебе? – голос звучит резче, чем я планировала, слова вылетают очень быстро. Внутри все дрожит от ярости.

Он делает шаг внутрь, оглядывается, брезгливо морщась от шума, будто оказался в свинарнике, а не в том месте, которое когда-то было моим детищем. Его взгляд скользит по обугленным стенам, и в нем читается что-то вроде удовлетворения – вот, мол, как я все могу разрушить, бойся.

– Я пришел... Поговорить. Извиниться.

Мне становится смешно. До слез. До истерики. До желания схватить первый попавшийся молоток и... Но я только стискиваю зубы так, что начинает болеть челюсть.

– Ты опоздал с извинениями, – говорю, ощущая, как пальцы невольно сжимаются в кулаки. Боль приятна, отвлекает. – И мне они не нужны. Как и не нужны твои оправдания. Уходи.

Он пожимает плечами с той самой снисходительностью, которая всегда сводила меня с ума, будто я непослушный ребенок, а он взрослый, который терпеливо объясняет очевидные вещи.

– Возможно, но я должен это сказать. Хотя... Если разобраться, ты сама виновата во всем, что случилось. Ты довела меня до измены, до этого ужасного развода. Ты...

Перфоратор на секунду замолкает, будто и рабочие в шоке от этой наглости, и в этой внезапной тишине его слова звучат особенно громко, особенно мерзко.

Я все же заливаюсь смехом. Громким, истеричным, таким, от которого перехватывает дыхание. Так, что рабочие перестают вообще работать и оборачиваются, их глаза округляются от недоумения.

– О, Боже мой. Ты серьезно? – вытираю мнимую слезу, играя в его игру. – Ты стоишь здесь, среди руин моего кафе, которое сгорело по твоей вине, и говоришь, что это Я виновата? В том, что ты сбежал к Ольге? В том, что бросил нашего сына одного с температурой под сорок? В том, что нанял поджигателей? Это все МОЯ вина?

Стены вокруг будто сжимаются. Мне не хватает воздуха, но я не позволю ему это увидеть.

Он вздыхает, как будто я капризный ребенок, который не понимает очевидных вещей, и этот звук, этот проклятый звук, заставляет мою кровь буквально закипать в венах.

– Ты всегда ставила карьеру выше семьи. Ты не поняла простой вещи, мне не нужна была женщина, которая все может сама. Мне нужна была хранительница домашнего очага. Та, которая умеет просить о помощи. Та, которой хочется делать подарки, которая ценит заботу, а не воспринимает ее как оскорбление своей независимости.

Его слова падают, как удары хлыста. Я смотрю на него, на эту его непоколебимую уверенность, на эту глупую убежденность, что весь мир должен крутиться вокруг его представлений о правильной жене. В голове мелькают воспоминания, как я старалась, как пыталась быть идеальной, как готова была на все ради нашей семьи. И как он все это растоптал.

– Это твое видение семейной жизни, – говорю, чувствуя, как начинает болеть голова, как пульсирует в висках. – И ты имеешь на него право. Но если ты пришел только чтобы сказать такие извинения, они не приняты. Если на этом все – уходи. Я действительно занята.

Он не двигается с места, его взгляд скользит по мне, оценивающе, как будто я вещь, которую он может забрать обратно, когда захочет.

– Нет, это не все, что я хотел сказать.

– Что еще? – спрашиваю уже устало, потирая виски.

– Я... Я пришел мириться.

Что? Он серьезно?

Мен снова пробивает на смех, горький, как пережженный кофе, что я пила сегодня утром, пытаясь взбодриться после очередной бессонной ночи.

– О, правда? – делаю паузу, притворно задумываюсь, играя с ним, как кошка с мышью. – А что, Ольга уже не соответствует твоим представлениям об идеальной женщине? Она тоже вдруг стала "слишком самостоятельной"?

Его перекашивает от злости, губы подрагивают, и в этот момент я понимаю, задела за живое. Хорошо.

– Я узнал, кто она на самом деле. И понял, что ты... Несмотря ни на что, ты была лучшим выбором в моей жизни.

Вот так просто. Лучшим выбором. Не любимой. Не нужной. Не единственной. Просто лучшим выбором. Как будто я, товар на полке, который он передумал сдавать.

– Неужели теперь то, что я зарабатываю больше тебя, не имеет значения? – спрашиваю, язвительно подчеркивая каждое слово, впиваясь в него взглядом. – Или ты просто понял, что Ольга оказалась не такой уж "хранительницей очага", как ты мечтал?

Он пожимает плечами с фальшивой легкостью, но в его глазах читается напряжение, будто он играет плохо блефует.

– Кафе все равно сгорело. Ты не сможешь его восстановить, это слишком дорого. Но у нас... У нас есть шанс все наладить.

Его слова звучат так уверенно, будто он действительно верит, что я брошусь ему в ноги от одной мысли о "втором шансе". В груди что– то сжимается, но это не боль, это ярость, чистая, неразбавленная ярость.

– Ничего у нас не наладится. Уходи. Пока я не вызвала полицию и не написала заявление о преследовании.

Рабочие перешептываются, чувствуя накал страстей, но я не обращаю на них внимания. Все мое существо сосредоточено на нем, на этом человеке, который когда-то был моим мужем, а теперь просто источником боли.

Его глазах вспыхивает злоба. Он делает шаг вперед, и я невольно отступаю, спина упирается в стену, холодную и шершавую под пальцами.

– Ты дура, Марго. Неисправимая дура. Ты даже не понимаешь, от чего отказываешься. От семьи. От нормальной жизни.

Его слова обжигают, как кипяток, но я не моргнув, встречаю его взгляд.

– Я понимаю все прекрасно, – поворачиваюсь к рабочим, голос дрожит, но я выравниваю его. – Эй, ребята, проводите этого господина до выхода, пожалуйста.

Игорь бросает на меня взгляд, полный такой ненависти, что на мгновение мне становится страшно. Но кто же даст ему увидеть этот страх? Точно не я.

– Ты сдохнешь одна в какой-нибудь подворотне, – шипит он так тихо, что слышу только я. – И знаешь что? Я буду над тобой смеяться.

И сказав это разворачивается и уходит сам. Дверь хлопает с такой силой, что дрожат стекла в уцелевших рамах, с потолка сыплется пыль, оседая на мои плечи, как пепел.

Перфоратор снова включается.

Грохот.

Пыль.

Шум.

Все возвращается на круги своя, будто ничего не произошло. Но что-то внутри переломилось, сломалось, разбилось вдребезги.

И только сейчас я замечаю, что щеки мокрые. Пальцы дрожат, когда я касаюсь их, удивленно разглядывая слезы на кончиках пальцев.

Впервые за все это время за все эти месяцы борьбы, ярости, попыток держаться я плачу. Тихо, беззвучно, чтобы никто не увидел, не услышал. Потому что слезы это последнее, что я могу ему позволить забрать у себя.