Текст книги "После измены. Месть мне к лицу (СИ)"

Автор книги: Софи Вирго

Соавторы: Алла Ветрова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Глава 19

Глава 19

Марго

Спустя секунду в дверях возникает силуэт мужчины в идеально сидящем темном костюме.

– Не советую вам продолжать, – его голос спокоен, но в нем уверенность, от которой по спине пробегают мурашки облегчение.

Игорь замирает, его кулаки остаются сжатыми белые костяшки выступают на покрасневшей коже, а замахнувшаяся рука опускается.

Его дыхание хриплое, прерывистое, как у загнанного зверя перед прыжком. Я вижу, как его плечи напрягаются, когда он медленно, почти театрально поворачивается к незнакомцу. Взгляд скользит вверх-вниз от начищенных до зеркального блеска туфель, до холодных, безэмоциональных глаз адвоката.

В этой паузе я ловлю себя на мысли, что впервые за годы вижу Игоря неуверенным, его нижняя губа чуть подрагивает, выдавая внутреннюю дрожь.

– А ты кто такой? – он бросает это сквозь стиснутые зубы, и в голосе слышится та самая хрипотца, которая всегда появлялась перед тем, как он терял контроль над ситуацией.

Мужчина делает один точный шаг вперед, и свет лампы внезапно высвечивает его лицо, резкие скулы, глубокие морщины у рта, следы усталости под глазами. Он стоит так уверенно, будто эта больничная палата его кабинет, а мы всего лишь неудобные документы на столе.

– Раевский. Адвокат Маргариты, – каждое слово падает, как молоток судьи. – И сейчас я вежливо прошу вас покинуть палату.

Тишина становится осязаемой. Даже Саша замирает, прижавшись к подушке. Я чувствую, как его маленькое тельце дрожит у меня за спиной, и ненависть к Игорю вспыхивает во мне с новой силой.

Игорь вдруг издает резкий, беззвучный смешок, только плечи дергаются в странном спазме.

– Молодец, Марго, – он качает головой, и в голосе появляется та самая слащавая интонация, которой он всегда пользовался, когда хотел особенно больно уколоть. – Время зря не теряла. Но это тебе не поможет. – Ты ничего не получишь после развода. Ни копейки. А если попробуете подставить меня... – голос становится тише, почти ласковым, и от этого по спине пробегает холодок. – Я этого так не оставлю.

Раевский даже не моргает. Его лицо остается каменным, только пальцы чуть шевельнулись, доставая телефон. Движение настолько отточенное, что кажется, он тысячу раз репетировал этот момент.

– Угрозы? Отлично. Обязательно учту это в суде, и приложу к делу.

Игорь фыркает, но я вижу, как его глаза на секунду расширяются, он только сейчас осознал, что попался.

– Да пошел ты к черту со своими "приложу доказательства"! – он почти кричит, но в голосе уже нет прежней уверенности, только злобная истерика.

Раевский вдруг улыбается, губы растягиваются в идеально ровной линии, но глаза остаются ледяными. Эта улыбка не обещает ничего хорошего.

– С радостью, – его голос звучит почти любезно. – Но только после вас.

Воздух между ними становится таким плотным, что кажется, его можно потрогать. Игорь тяжело дышит через нос, его ноздри раздуваются, как у разъяренного быка. Я вижу, как его взгляд мечется между адвокатом, мной и дверью. Он взвешивает варианты, и впервые за все годы нашей совместной жизни я вижу в его глазах не злость, а страх. Страх потерять контроль. Страх перед последствиями.

– Ты пожалеешь об этом, – он бросает мне через плечо, и в голосе слышится та самая фальшивая уверенность, которая всегда выдавала его ложь. Он уходит и дверь за ним захлопывается с таким грохотом, что все вздрагиваем.

И только в этот момент осознаю, что все это время едва дышала.

Раевский медленно подходит ко мне. Его взгляд скользит по моему лицу, останавливаясь на покрасневшей щеке там, где пальцы Игоря оставили следы. В его глазах нет жалости, только циничная, расчетливая оценка ущерба.

– Вам стоит попросить медсестру посидеть с сыном, – говорит тихо, но так, что каждое слово четко врезается в сознание. – Нам необходимо зафиксировать побои. К счастью, эта клиника может все оформить грамотно.

Я киваю, но голова вдруг становится непомерно тяжелой, будто кто-то налил в нее свинец. Мысли путаются, перемешиваясь с остатками адреналина и болью. Где-то на краю сознания я понимаю, что это шок, но не могу заставить себя реагировать.

– Дайте мне полчаса, – Саша прижимается ко мне, его пальцы впиваются в мою кофту, будто он боится, что я исчезну. – Нужно успокоить сына и уложить спать.

Раевский молча кивает. Его взгляд на секунду останавливается на Саше и в его глазах мелькает что-то человеческое, почти отеческое. Затем он разворачивается и выходит, оставляя нас одних в этой внезапно ставшей огромной палате.

Я опускаюсь на край кровати, чувствуя, как пружины подо мной скрипят. Саша прижимается ко мне всем телом, тяжело дыша. Его пальцы цепляются за мою кофту, будто это единственная связь с реальностью.

– Мам... – его шепот дрожит, и в нем столько детской боли и непонимания, что сердце сжимается в комок. – Почему папа нас не любит?

Вопрос повисает в воздухе, такой простой и такой страшный. Я глажу его по волосам – они мокрые от пота и пахнут больничным шампунем. Целую в макушку, вдыхая этот знакомый, родной запах, единственное, что сейчас кажется настоящим.

– Так бывает, солнышко, – мой голос звучит удивительно спокойно, хотя внутри все разрывается на части. – Но нам никто не нужен. Нам и вдвоем хорошо.

Он не отвечает, только крепче прижимается ко мне, пряча лицо у меня на груди. И в этот момент я понимаю – что бы ни случилось дальше, я больше никогда не позволю никому причинить ему боль.

Это не конец.

Это только начало.

Глава 20

Глава 20

Роза

Вечер в Порто-Черво дышит расслабленной роскошью, но в моей груди все сжимается от холодного, методичного возбуждения охотника за дичью. А дичь у меня крупная, наглая, шикарная, и ищущая активно приключений, но слишком избирательно.

Теплый воздух, насыщенный морской солью, жареными кальмарами и сладковатой вязкостью дорогих духов, обволакивает открытую террасу, где я сижу, притаившись в тени оливкового деревца. Его листья шелестят над головой, отбрасывая узорчатые тени на мраморный столик, где стоит мой полупустой бокал.

Пузырьки в нем уже почти исчезли, как и мое терпение. Я пятый час наблюдаю за Ольгой, этой разряженной куклой в алом платье, которое обтягивает ее тело, словно вторая кожа, подчеркивая каждую линию с вызывающей откровенностью.

– Типичная содержанка, – срывается с губ, когда она томно поправляет прядь волос, блестящих от дорогого укладочного средства. Пальцы непроизвольно сжимаются вокруг бокала.

Как Марго могла дружить с этой пустышкой? Как она не видела этого ненасытного голода в ее глазах, этого вечного поиска следующей выгоды?

Бар постепенно наполняется вечерней публикой, их смешки и разговоры сливаются в монотонный гул. За соседним столиком немолодая пара из Германии оживленно обсуждает меню, тыча пальцами в страницы, словно выбирая не блюда, а судьбу.

В дальнем углу компания англичан громко хохочет над чьей-то пошлой шуткой, их красные лица блестят от выпитого. А Ольга... Ольга уже допивает третий коктейль, что-то розовое, с дольками манго на дне, которые она лениво вылавливает пальцами, облизывая их с преувеличенным наслаждением.

И вот к ней подходит он.

Высокий, загорелый итальянец с тщательно уложенными черными волосами, будто только что сошел с рекламы дорогого алкоголя. Его белоснежная рубашка расстегнута до середины груди, открывая золотую цепочку, которая поблескивает на смуглой коже, словно змейка, пригретая на солнце.

Он непринужденно присаживается рядом, не спрашивая разрешения, и я чувствую, что пахнет компроматом и включаю видео.

– Прекрасная синьора одна? – его голос звучит густо, с характерным южным акцентом, и в каждом слове обещание чего-то запретного.

Ольга закидывает голову, демонстрируя длинную шею. Я вижу, как ее зрачки расширяются от азарта. Она чувствует себя королевой, вокруг которой крутятся поклонники, даже не подозревая, что за ней наблюдают.

– А разве это не очевидно? – она проводит пальцем по краю бокала, оставляя мокрый след, и в ее движении такая нарочитая игра, что мне становится противно.

– Тогда позвольте предложить вам компанию, – мужчина делает знак бармену, даже не дожидаясь ее ответа. – Вино из нашего региона. Вы пробовали?

– Нет, но я открыта к новому, – Ольга томно прикрывает глаза, делая вид, что покорена его напором, но вдруг резко дергает плечом, почесывая предплечье. Ее брови на мгновение сдвигаются, губы подрагивают от внутреннего дискомфорта.

Я прищуриваюсь, отодвигая бокал. Что-то не так с ее поведением. То ли алкоголь ударил в голову, то ли... Она снова чешется, на этот раз шею, оставляя красные следы на идеально нанесенном тональном креме.

– У вас есть что-то особенное на вечер? – продолжает флирт итальянец, не обращая внимания на ее странные движения. Его рука уже лежит на стойке рядом с ее локтем, палец лениво водит по бокалу.

Ольга наклоняется ближе, и ее голос становится чуть хриплым, будто в горле застрял ком.

– Это зависит от того, что вы считаете особенным...

Мужчина ухмыляется, и его пальцы скользят по ее колену, как будто проверяя, насколько гладкая кожа под тонкой тканью платья, да и на что он может рассчитывать, насколько она готова.

– У меня в номере с террасой прекрасная коллекция вин, сырная тарелка, потрясающий вид на закат.

Я медленно перебираюсь за соседний столик, стараясь не привлекать внимания. Сердце бьется ровно, но в груди тревожно, как перед финальным прыжком. Телефон жадно впитывающий каждое слово, покоится в руке и не представляет, какую важную роль играет в этом кошмаре.

– Заманчивое предложение, – кокетничает Ольга, но ее голос дрожит на последнем слоге. Она снова чешет шею.

– Все лучшие вещи в жизни заманчивы, красавица. И опасны.

Ольга смеется, но смех прерывается странным кашлем, сухим, лающим. Она резко наклоняется, хватая салфетку, и я вижу, как ее плечи напрягаются.

– Вам нехорошо? – наконец спрашивает мужчина, но в его глазах читается не беспокойство, а скорее раздражение, ведь его планы могут рухнуть.

– Просто... Немного жарко, – она делает глоток воды, и ее пальцы дрожат, когда ставит стакан обратно. – Ваше предложение... Оно действительно так заманчиво, как звучит?

– Еще лучше. Принимаете?

Ольга колеблется всего секунду, я вижу, как ее взгляд мечется к двери, и потом она решительно встает, слегка покачиваясь, и ее рука вцепляется в край стойки для равновесия.

– Тогда ведите меня. Хочу полюбоваться закатом с вашей террасы, раз она столь прекрасна.

Когда они направляются к выходу, его рука уже обнимает ее талию, пальцы впиваются в ткань платья. Я откидываюсь на спинку кресла, удовлетворенно улыбаясь. В голове уже складывается план, как обыграть эту ситуацию.

Ну что, Марго, у меня для тебя настоящий подарок...

Если ты не оценишь, я буду до глубины души обижена.

Глава 21

Глава 21

Марго

Два дня. Всего сорок восемь часов, но каждый из них тянется как мучительный год, наполненный больничными запахами, тревожными мыслями и постоянным ожиданием, когда же наконец все это закончится. Белые стены палаты давят, а мерцающий свет ламп отбрасывает на все вокруг болезненно-бледные тени. Даже воздух кажется пропитанным безысходностью.

Саша сидит на кровати, бледный, но уже без того лихорадочного блеска в глазах, который так пугал меня последние дни. Его щеки, еще вчера пылавшие жаром, теперь лишь слегка розовеют, а дыхание стало ровным и спокойным.

Он осторожно ковыряет ложкой больничную кашу, морщит носик от ее вида, но все же ест маленькими, нерешительными глотками. Это значит, что силы потихоньку возвращаются, что самое страшное позади. Но почему же тогда в груди остается эта тяжесть?

– Мам, а когда мы домой поедем? – спрашивает он, поднимая на меня глаза. В них уже нет той животной паники, что была позавчера, когда Игорь... Нет, не буду об этом думать. Сейчас в Сашином взгляде только усталость и детское нетерпение, знакомое каждому родителю. – Я уже устал от этой больницы. Здесь скучно, и каша невкусная.

Мои пальцы сами тянутся к его волосам, гладят их, запоминая каждую прядь. Они стали такими тонкими за эти дни...

– Скоро, солнышко, – говорю, заставляя себя улыбаться. – Как доктор разрешит. Думаю, еще пару дней, и мы поедем домой.

– А можно мороженое, когда выпишемся? – его голосок звучит так трогательно, что в горле комом встают слезы.

– Конечно можно, – отвечаю, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Даже два, если будешь хорошо кушать эту противную кашу.

Поправляю ему одеяло, и в этот момент в кармане халата вибрирует телефон. Кто это может быть? Сердце начинает биться чаще, когда я вижу имя: Роза.

Сообщение короткое, но от него дыхание перехватывает.

"Твоя Олька не теряет времени. Уже закрутила курортный роман с каким-то итальянцем. Видео пришлю позже. Наслаждайся мыслью, как Игорек будет рвать и метать, когда узнает 😈"

Она все же полетела и не сказала? Вот же неугомонная, но за такую новость я ей благодарна. Губы невольно трогает ухмылка, но это не радость, это оскал зверя, который наконец-то увидел слабое место своего обидчика.

– Ну что, Оленька, – шепчу я так тихо, что даже не уверена, сказала ли это вслух, – недолго музыка играла.

– Мам, ты чего смеешься? – Саша откладывает ложку, его брови поднимаются в удивлении, а во взгляде появляется та самая детская проницательность, которая всегда заставляет меня чувствовать себя раздетой догола.

– Да так… Вспомнила одну глупую шутку, – отвечаю, ощущая, как лицо прячется за маской, за которой прячется вся моя боль.

– Какую? Ну скажи! – он тянет меня за рукав, и его пальчики кажутся такими хрупкими, такими беззащитными...

– Ну представь, – присаживаюсь на край кровати, чувствуя, как пружины скрипят под моим весом, – идет ежик по лесу и вдруг видит, гриб растет. И гриб ему и говорит...

– Мам! – хмурится Саша, и в его глазах вспыхивает искорка удивления, та самая, что была до всего этого кошмара. – Ты же сама говорила, что грибы не разговаривают!

– Ну вот видишь, даже ты понял, что шутка глупая, – смеюсь, радуясь, что смогла отвлечь.

Он снова ест кашу, а я думаю, неужели правда эта стерва, которая разрушила мою семью, не продержалась и дня? Представляю, как перекосит Игоря от бешенства эта новость. Как же сладко будет наблюдать, как он поймет, что его предали точно так же, как он предал меня. Это будет лучшая агония мира.

Но радость, если это вообще можно назвать радостью, от этой новости длится недолго. Телефон снова вибрирует в руке. На этот раз звонит Лена, моя помощница из кафе.

– Алло, Лен? Что-то случилось? – поднимаю трубку, и сразу же ощущаю, как по спине пробегает холодок от ее всхлипываний.

– Марго… – ее голос дрожит, слова срываются. – Ты сидишь?

– Что такое? Говори! – Саша вздрагивает на кровати.

– У нас… у нас пожар. Только что… – Лена задыхается, и в трубке слышны какие-то отдаленные крики, гул голосов.

– Что?! – вырывается у меня. В голове мелькают образы: мое кафе, в которое я вложила душу, которое было последним островком стабильности все в огне. – Как пожар? Что случилось?

– Какой-то мужик в черной маске зашел, – Лена говорит прерывисто, голос ее хрипит от дыма или слез. – Вылил из бутылки какую-то вонючую жидкость прямо на столы и поджег. Все вспыхнуло моментально…

– Ты что, шутишь? – голос звучит резче, чем я хотела бы, и вижу, как Саша съеживается, услышав этот тон. Сразу же стараюсь говорить тише, но поздно, сын напуган. – Скажи, что это розыгрыш…

– Марго, я бы не стала так шутить, – Лена отвечает медленно, и в ее голосе такая усталость и страх, что у меня холодеет внутри. – Я сама ползала в дыму, людей выводила. Пожарные уже тут, полиция тоже. Они требуют хозяйку.

– Боже мой… – шепчу, и вдруг понимаю, что у меня пересохло во рту. Глотаю с трудом. – Все живы? Никто не пострадал?

– Да, успели выбежать. Но зал… Марго, там все в саже. И запах этот жуткий…

– Хорошо. Я скоро буду, вешаю трубку, не в силах ее слушать и в голове пустота.

Игорь.

Я знаю, он мог. После всего, что произошло, после его удара, после того, как он бросил сына… Да, он мог.

– Мам, что случилось? Ты вся белая.

– Ничего страшного, – глажу его по голове, стараясь говорить спокойно, хотя пальцы дрожат. – Просто небольшая проблема на работе. Мне надо ненадолго отлучиться. Ты побудешь с медсестрой, ладно?

– А что случилось? – он хватает меня за рукав, и его пальчики цепляются за ткань, будто боится, что я исчезну. – Почему ты так испугалась?

– Все в порядке. Я скоро вернусь. Ты не успеешь соскучиться.

– Правда?

– Честное слово, – он согласно кивает, но в глазах недетская тревога. Я быстро выхожу в коридор, и тут же набираю Раевского, сама не знаю зачем.

– Здравствуйте, – говорю, как только он берет трубку, – у меня ЧП.

– Что случилось? – его голос мгновенно становится жестким, и это хоть немного возвращает меня к реальности.

– Только что позвонили из кафе. Его подожгли.

– Как подожгли? Подробнее, – разговор рваный, скупой, все четко и без лишних слов, все как мне надо, и я этому рада.

– Какой-то мужчина в маске облил столы горючей жидкостью и поджег. Лена говорит, все вспыхнуло моментально.

– Вы где сейчас?

– В больнице с Сашей. Но мне нужно срочно ехать туда.

– Я буду через двадцать минут, – отрезает он, и в его тоне нет места возражениям. – Я вас сам отвезу и поговорю со всеми.

– Но там уже полиция… Они требуют хозяйку.

– И пусть требуют. Они там долго еще будут по протоколам, ничего страшного. Им есть кого опрашивать.

И все, сам вешает трубку не давая поспорить. Ладно, ждать, значит ждать. Ему все же виднее, он за это деньги получает. Наверное.

Если это действительно Игорь, он пожалеет об этом сильнее, чем о чем-либо в своей жизни.

Сильнее, чем я пожалела о том, что когда-то его полюбила.

Глава 22

Глава 22

Марго

Я стою перед кафе, и ноги будто приросли к асфальту, словно корнями вросли в эту треснувшую плитку, которую мы с девочками так тщательно отмывали каждое утро.

Черные разводы копоти ползут по некогда бежевым стенам, как ядовитые змеи, оставляя за собой след разрушения.

Выбитые стекла окон зияют пустыми глазницами, отражая мое искаженное отражение.

Внутри пепелище, которое еще утром было моей гордостью, моим спасением, моим вторым домом.

Обугленные стулья, на которых так любили сидеть постоянные клиенты, оплавленные стойки с выгоревшими узорами, потолок, почерневший от дыма, все это убивает.

В воздухе пахнет гарью, она въедается в легкие, в одежду, в волосы, и от этого першит в горле, но я даже не пытаюсь откашляться. Все, во что я вкладывала душу последние годы, каждую свободную минуту, каждую копейку, каждую каплю пота, превратилось в жалкие декорации для фильма-катастрофы, в котором я не хочу быть главной героиней.

– Марго… Боже, прости… – Лена подходит ко мне, ее пальцы дрожат, когда она невольно оставляет на моем рукаве отпечаток сажи. Ее глаза красные то ли от слез, то ли от дыма, а может, и от того, и от другого. Губы потрескались, голос хриплый, будто она кричала, пока не сорвала связки. – Мы сразу вызвали пожарных, но этот… этот тип вылил какую-то адскую смесь. Все вспыхнуло за секунды… Даже вода не помогла, пламя просто… просто пожирало все.

Я киваю, сжимая челюсти до хруста, до боли, чтобы не закричать, не разрыдаться, не упасть на колени прямо здесь, перед всеми. Глаза предательски наполняются слезами, но я резко моргаю, прогоняя влагу, закусываю губу до крови. Нет. Не сейчас. Не перед ними.

– Главное, что все живы. Клиенты? Персонал? Никто же не пострадал? – каждое слово дается с трудом.

– Нет, слава богу. Все успели выскочить. Но вот это… – Лена беспомощно разводит руками, обводя взглядом руины, и ее глаза блестят от слез, которые она, как и я, не позволяет себе пролить. – Все. Барная стойка, столики, вазы… Даже твои любимые кружки с котиками…

Она замолкает, не в силах продолжать, и ее плечи содрогаются от подавленных рыданий.

Я закрываю глаза, но это не помогает. Перед глазами все равно всплывают цифры, цифры, цифры.

Ремонт.

Новая техника.

Потерянная выручка.

Аренда, которая не подождет.

А страховка… мне не видать ни копейки. Не признают они этот случай страховым, уверена.

– Не переживай, все восстановим, – говорю твердо, открывая глаза. – Как бы дорого это ни вышло, говорю так, будто клянусь. Себе. Им. Этому проклятому месту, которое стало частью меня.

Лена смотрит на меня с странной смесью надежды и страха, будто боится поверить, но и не может не верить.

– Марго, ты же знаешь, мы с тобой, – вдруг раздается хрипловатый голос за моей спиной. Это Даша, моя старшая официантка, протискивается через оцепление, ее лицо в саже, волосы растрепаны, но глаза горят, как и всегда. – Я тут с первого дня. Если надо будет месяц без зарплаты перекантоваться, перекантуюсь. Мы же семья, черт возьми, – не голос дрожит, но не от страха, а от злости, от той же ярости, что кипит во мне.

– И я, – добавляет Аня, появляясь из-за ее плеча. – Ты нас два года назад с улицы подобрала, когда у того подлеца Славки все разбежались. Теперь наша очередь держать удар, – она бросает взгляд на пепелище. – Мы не бросим. Ни за что.

В горле ком, кажется, я задохнусь. Я хочу ответить, сказать им спасибо, сказать, как это для меня важно, но слова застревают где-то в горле, поэтому просто киваю, но им большего и не нужно.

В этот момент замечаю Раевского.

Он выходит из-за угла, отряхивая рукава дорогого костюма, но даже эта мелкая деталь не может скрыть его безупречный вид.

– Формальности улажены, – говорит он, останавливаясь передо мной, и его голос звучит так же ровно, как всегда, но в нем нет привычной сухости. – Пожарные зафиксировали поджог, но в акте указано "причины выясняются". Полиция опросила ваших сотрудников, все дали одинаковые показания: мужчина в черном, маска, канистра.

Он делает паузу, его взгляд скользит по моему лицу, будто оценивая, как я держусь. Паршиво, но держусь.

– Ваш муж, судя по всему, не считает нужным скрываться.

Я машинально тянусь к папке, которую он держит, и мои пальцы дрожат, но я не отвожу руку. Нет. Я не дам ему увидеть, как это меня добивает.

– Значит, страховка… – начинаю я, но голос предательски срывается.

– Будет выплачена, – он перебивает меня, открывая папку. – Я договорился, чтобы случай рассматривали как нам надо. Подпишите здесь, здесь… и вот здесь.

Он указывает на строки, его пальцы не дрожат, в отличии от моих, но в них есть какая-то странная напряженность.

Моя рука дрожит, когда беру ручку, и я злюсь на себя за эту слабость. Буквы в документах пляшут перед глазами, сливаются, но я заставляю себя сосредоточиться. Каждая подпись – это шаг вперед. Шаг к тому, чтобы выстоять.

– Отлично, остальное – моя головная боль.

– Спасибо, – бормочу, возвращая папку, и эти слова звучат так жалко, так ничтожно по сравнению с тем, что он сделал. – Я даже не знаю…

– Не благодарите. Это входит в оплату моих услуг, – строго осекает меня, но в его голосе нет привычной сухости, только легкая усталость, которую он, кажется, даже не пытается скрыть.

– Чувствую себя так, будто меня прокляли, – вдруг вырывается у меня, и становится стыдно. – Сначала муж с этой… стервой. Теперь это. Как будто вселенная мстит за что-то. За то, что я не смогла быть идеальной. За то, что осмелилась уйти. За то, что…

Раевский резко захлопывает папку, и звук эхом разносится по обугленному помещению. Его лицо становится еще строже, жестче.

– Маргарита Сергеевна, вас никто не проклял. Просто ваш бывший муж – законченный психопат. И он ответит за это, доверьтесь мне. И сейчас мне пора этим заняться. До свидания, звоните в любое время.

Киваю ему, и он уходит, оставляя меня стоять среди пепла, сжав кулаки. Но я не плачу. Пока не плачу. Потому что слезы – это роскошь, которую я не могу себе позволить.