Текст книги "После измены. Месть мне к лицу (СИ)"

Автор книги: Софи Вирго

Соавторы: Алла Ветрова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Глава 7

Глава 7

Марго

Тишину разрывает настойчивый звонок, заставляя меня вздрогнуть. Телефон вибрирует на журнальном столике. Я резко протягиваю руку, и беру его, думая, кто может звонить так поздно?

– Алло? – шепчу, принимая вызов не глядя, кто звонит, потому что бросаю тревожный взгляд в сторону приоткрытой двери детской, где спит мой сын.

– Марго, это Роза, – ее голос звучит очень бодро для этого времени.

На фоне слышны приглушенные голоса и звон посуды, наверное, она сидит в каком-то ночном кафе. В голове сразу рисуется образ: она за столиком у окна, пальцы обхватывают чашку с дымящимся кофе, а губы растянуты в хищной улыбке. – Ты не поверишь, что я для тебя организовала!

– Организовала? – машинально натягиваю на плечи соскользнувший халат, шелковая ткань холодно скользит по коже. В окно с глухим стуком бьется ночной мотылек, его тень дрожит на бледной стене, как живое предзнаменование. – Что? – спрашиваю, хотя в груди уже сжимается холодный ком предчувствия. – Мне уже страшно.

– Билеты, милая! Все оформлено, документы готовы. Завтра можешь забирать, – ее голос полон торжества.

– Какие билеты, Роза? – в груди что-то екает, то ли страх, то ли предвкушение, я не могу различить эти чувства. – Ты о чем? – спрашиваю, хотя уже догадываюсь, и от этой догадки по спине бегут мурашки.

– В Порто-Черво, конечно! – она почти хихикает, и этот звук режет слух. – В тот самый отель, где твой благоверный с подружкой будут отдыхать. Думаешь, они заслужили спокойный отпуск после всего? – ее голос становится сладким, как отравленный мед.

– Ты... Ты серьезно? – встаю, ощущая, как ноги предательски дрожат. Босые ступни бесшумно ступают по прохладному паркету, оставляя невидимые следы.

Невольно представляю себе Игоря и Ольку у бассейна, их загорелые тела, их изумленные, перекошенные лица, когда я внезапно появлюсь среди этого благополучия... Губы сами собой растягиваются в улыбке, но она кажется мне чужой, незнакомой.

– Абсолютно! Встретимся завтра утром в том же кафе, расскажу все детали, – она делает паузу, и я слышу, как она делает глоток чего-то, а потом ставит стакан. – Представь их лица, когда ты неожиданно появишься в их "раю" после всего! – ее голос звучит так, будто она предлагает мне конфету, а не месть.

– Роза, я не могу поехать, – говорю ей, когда реальность обрушивается на меня, как ведро ледяной воды. – У меня как раз на эти даты назначены встречи с адвокатами по бракоразводному процессу, – продолжаю, глядя на папку с документами, лежащую на столе. Ее углы уже истрепались от моих постоянных перелистываний.

– Пустяки! Я сама с ними встречусь, все передам. У меня как раз есть знакомый юрист, посоветуемся. – Ее голос становится настойчивым, почти гипнотическим. – А тебе нужно быть там. Это важно.

– А как же Саша? – поворачиваюсь к детской, и сердце сжимается от одной мысли оставить его. – Мне не с кем его оставить на две недели, – голос дрожит, и я злюсь на эту слабость.

– Да ладно тебе! – ее голос становится мягче, убаюкивающим. – Я с детьми на «ты». Мы с ним и уроки сделаем, и в парк сходим, – она делает паузу, и следующая фраза звучит как заклинание. – Можешь не переживать. Я все беру на себя.

Молчу, потому что в голове настоящий вихрь мыслей, каждая кричит о своем. Это безумие? Да, конечно. Опасное, безрассудное безумие. Но разве они не заслужили этого? Разве я не имею права посмотреть им в глаза, увидеть их страх, их замешательство? Разве я не заслужила этого удовольствия?

– Хорошо, – наконец выдыхаю, и это слово обжигает губы. – Договорились. Спасибо тебе большое.

– Всегда обращайтесь. И вот это я понимаю настроение! – она явно улыбается, я слышу эту улыбку в ее голосе. – Завтра в десять, не опаздывай. Спокойной ночи, мстительница.

– Спокойной, – шепчу, и экран гаснет, оставляя меня в темноте.

Тишина снова окутывает комнату, нарушаемая только монотонным тиканьем кухонных часов, звук которых всегда раздражал Игоря.

Подхожу к детской, приоткрываю дверь. Ночник отбрасывает мягкий свет на лицо сына. Он спит, прижав к груди потрепанного плюшевого медвежонка, подаренного ему отцом в прошлый день рождения. Его губы шевелятся. Наверное, что-то говорит во сне, и мне вдруг страшно захотелось узнать, видит ли он сейчас своего отца.

В итоге стою в дверях, смотрю на него, и в горле комом встает от осознания неизбежности грядущих перемен. Скоро его мир перевернется: чужие люди вокруг, неловкие вопросы, на которые у меня нет ответов...

Но не хочу сейчас об этом думать. Сейчас он просто спит, беззащитный и ничего не подозревающий, и в этом есть какая-то святая чистота.

Осторожно прикрываю дверь, оставляя щель ровно настолько, чтобы слышать, если он позовет. Пальцы дрожат, когда я отпускаю ручку, и понимаю, что это дрожь не от страха, а от предвкушения.

Завтра начнется что-то новое.

Завтра я сделаю первый шаг к серьезной мести.

Глава 8

Глава 8

Марго

По звуку поворота ключа в замке сразу понимаю Игорь пришел. Его шаги, обычно такие уверенные, теперь звучат неуверенно, будто он боится нарушить хрупкое спокойствие нашего дома. Я сижу на кухне, обхватив руками чашку с остывшим чаем, впервые присев за этот суматошный день.

– Я же попросила приехать пораньше, сказала, что у нашего сына ветрянка, – едва вижу его, сразу начинаю выкатывать претензию, потому что мне не до вежливости.

Сегодня встреча с адвокатом, у зайчика температура, ему плохо, мне нужно, чтобы он посидел с ребенком, потому что, если я не попаду к Раевскому, меня отдадут другому специалисту, а я не хочу к другому, я хочу к лучшему.

– Врач недавно что ушел, а тебя не было рядом.

Игорь замирает на пороге, его пальцы застывают на узле галстука, который он только начал ослаблять.

– Ну и что, что ты мне позвонила? Ну и что, что попросила? Я что, должен был все бросить и мчаться в рассадник инфекции, как оглашенный? Разумеется нет. Я специально ждал, когда врач приедет, чтобы понимать, что мне делать.

Не могу поверить, что он это только что сказал. Даже щипаю себя, надеясь, что этот только что прозвучавший цинизм мне ослышался. Но нет, это суровая реальность.

Игорь молча проходит мимо меня в спальню. Пройдя за ним и опираясь о косяк двери, наблюдаю, как он тянется к верхней полке шкафа, где пылится чемодан, тот самый, с которым мы ездили в нашу годовщину в Сочи.

Память услужливо подкидывает картинку: мы на пляже, он смеется, обнимая меня за плечи, солнце слепит глаза... Тогда он собирал свои вещи сам и с энтузиазмом, теперь же его движения точные, выверенные, как у робота. Три рубашки, две пары брюк, туалетные принадлежности, будто он репетировал этот момент много раз, будто ждал подходящего повода.

– И куда это ты собрался, если не секрет? – стою в дверях, широко расставив ноги, перекрывая ему путь.

– Я поживу у Славы несколько недель, – он даже не удостаивает меня взглядом, продолжая укладывать вещи с какой-то болезненной аккуратностью. – Пока Саша не перестанет быть разносчиком заразы, – его губы кривятся от раздражения, будто само слово "зараза" вызывает у него отвращение. – Ты же не хочешь, чтобы я заразил весь офис?

– О, вот как? – меня трясет от ярости, которая поднимается из глубины души, и обжигает горло. – А кто, интересно, должен сидеть с больным ребенком? – делаю шаг вперед. – Я что, по-твоему, робот, которому не нужен сон и отдых? Я не спала всю ночь, меня рвало от усталости, а ты... – голос срывается. – Я рассчитывала на твою помощь! Ты не уедешь.

Игорь наконец поднимает на меня глаза, и то, что я вижу в них, заставляет меня замереть. В них ни капли раскаяния, в них брезгливость. Да, именно брезгливость, будто я сама стала для него источником заразы.

– В офисе у половины сотрудников маленькие дети, которые не болели ветрянкой, и сами сотрудники не переболели, – он произносит это медленно, растягивая слова, будто объясняя что-то умственно отсталому. – Ты представляешь, что будет, если я заражу их? Это же... – он делает театральную паузу, – элементарные меры предосторожности.

– Какие трогательные заботы о чужих людях! – иду вперед, и теперь мы стоим нос к носу. Чувствую, как горячая волна прокатывает по организму, наверное, я покраснела, как рак. – Ты уже столько дней ходишь на работу, контактировал с ними, – тычу пальцем ему в грудь. – Если хотел защитить своих драгоценных коллег, тебе надо было съезжать давно, а не сейчас, когда тебе это удобно! И сейчас, даже несмотря на запоздалость, ты можешь взять больничный и помочь семье.

– Не передергивай. Тогда я не знал, что это ветрянка! – он резко захлопывает чемодан, и звук хлопка эхом разносится по дому. – Сейчас ситуация изменилась, и я принимаю соответствующие меры, – муж вжухает молнией и выпрямляется во весь рост, нависая надо мной. – Это называется ответственностью.

Дыхание становится прерывистым, в ушах стучит кровь, будто кто-то бьет в барабан прямо у виска. Подхожу вплотную, так что наш носы почти соприкасаются.

– Ты будешь слушать меня внимательно сейчас и делать то, что я говорю, – говорю сквозь стиснутые зубы, и каждое слово дается с усилием, будто я выдавливаю их из себя. – Твой сын, – тычу пальцем в сторону детской, – болеет. Ему нужен отец. Я не позволю тебе сбежать к твоему дружку, как ты сбегаешь от всех проблем в нашей семье!

– Я буду поступать так, как считаю нужным, – его голос становится тихим, но от этого только опаснее, как шипение змеи перед ударом. – И, если тебе это не нравится... – делает паузу, наслаждаясь моментом, – это исключительно твои проблемы, а не мои.

Что-то внутри меня рвется, последняя нить, удерживающая меня от крайности. Не думая, резко толкаю его в грудь. Игорь, не ожидавший этого, делает несколько неуверенных шагов назад и падает на край кровати, сминая дорогой костюм. Его лицо становясь вдруг чужим, почти незнакомым.

– Ты совсем с катушек съехала? – он вскакивает, поправляя смятый пиджак, а на лице недоумение. – Что это за дикие выходки?

– Злость, вот что это. Мне плевать на твои корпоративные страхи! – понимаю, что говорю слишком громко, но не могу остановиться. – Ты сейчас же идешь к сыну и читаешь ему сказку. Он зовет тебя уже целый час, а ты тут устроил сборы, как будто черти куда собрался!

Руки сами собой машут в сторону, указывая на чемодан.

– А я пойду в аптеку, потому что ты, как всегда, даже по фотографии не сможешь купить правильные лекарства, как в прошлый раз с теми каплями для носа, помнишь? Когда купил совсем не то, и пришлось бежать ночью в дежурную!

– Это вообще не моя обязанность! – бросает он через плечо, поднимая чемодан с такой силой, будто он ничего не весит. – У меня есть работа, которая кормит эту семью, или ты забыла? – его голос звучит презрительно, и хочется треснуть его.

В этот момент что-то окончательно ломается во мне. Голос становится тихим, почти шепотом, но от этого только страшнее. Муж обходит меня, и я говорю ему в спину.

– Если ты еще раз скажешь что-то подобное... – делаю паузу, чтобы убедиться, что он слышит каждое слово, – то можешь не возвращаться. Вообще. Никогда.

Он замирает в дверях, его спина напрягается. Дома воцаряется гнетущая тишина, нарушаемая только слабым всхлипыванием Саши из детской.

Игорь медленно оборачивается. Он открывает рот, чтобы сказать что-то, но в этот момент раздается слабый детский голос.

– Папа... Где ты?

Глава 9

Глава 9

Марго

Я врываюсь в здание юридической фирмы, едва не поскользнувшись в коридоре, потому что опаздываю. Почти. Лифт движется невыносимо медленно, и я ловлю себя на том, что нервно постукиваю каблуком по полу.

– Да едь быстрее. Еще медленнее, и я точно опоздаю, – стону в голос.

И о чудо, дверь открывается, я влетаю на нужный этаж, столкнувшись с каким-то мужчиной, извиняюсь на ходу, и вот нужная дверь прямо передо мной.

Дверь с табличкой "Кристина Дмитриевна Соколова", обещает мне новую жизнь. Постучав, захожу. Женщина за массивным дубовым столом поднимает на меня оценивающий взгляд. Ей около пятидесяти, но выглядит она на все шестьдесят.

Строгий пучок седеющих волос, глубокие морщины вокруг тонких губ, острый как лезвие подбородок. Но больше всего поражают глаза, карие, холодные, без единого проблеска жизни.

– Вы опоздали, – упрекает меня ровным голосом, и взглянув на наручные часы, понимаю, что все же на минуту задержала ее, и от этого как-то не по себе, хочется развернуться и уйти, но мне нужна ее помощь, поэтому придется стерпеть. – Я ценю свое время, Маргарита Сергеевна. И ваше тоже, кстати говоря.

– Прошу прощения за опоздание, – отвечаю ей на выдохе, давя желание высказаться по этому поводу. – У моего сына ветрянка, температура под сорок. Я еле успела переодеть его, вызвать врача... – голос срывается, и я внезапно осознаю, что стою посреди кабинета, с растрепанными волосами, с темными кругами под глазами.

– И все же это не повод для опоздания. Садитесь, – она прерывает меня резким жестом. – Давайте без прелюдий, – она наклоняется вперед, и я вижу, как морщины у ее тонких губ становятся глубже. – Мне нужно четко понимать ваши ожидания. Какую степень финансового разорения вы хотите для супруга? Полное банкротство или оставим ему возможность... Дышать?

Я закусываю губу до крови, ощущая металлический привкус во рту. Не ожидала такой беспощадной прямоты. В горле пересыхает, и я понимаю, что не могу сглотнуть, ком предательски застревает где-то посередине.

– Я хочу, чтобы он почувствовал себя так же опустошенно, как я сейчас. Максимально возможное по закону хотелось бы забрать, чтобы каждый рубль, который он заработал за время нашего брака, стал для него... – запинаюсь, ищу нужное слово, – наказанием.

– Хорошо, – она кивает, делая пометку в блокноте из плотной дорогой бумаги. – Следующий вопрос принципиален для формирования команды, которая поможет с вашим делом, – она поднимает глаза. – Какие сроки подачи на развод вас устроят? Нам нужно время для сбора доказательств измен, поиска возможных финансовых махинаций, анализа его бизнеса. Чем тщательнее будет подготовка, тем болезненнее сможем подвести для него итог.

– Чем быстрее, тем лучше, – пальцы сами собой начинают барабанить по колену, выбивая нервную дробь. – Я... Я не уверена, что выдержу месяцы ожидания. Каждый день в одном доме с ним... – голос срывается, – это пытка. Я просыпаюсь и вижу его лицо. Я ложусь и слышу его дыхание. Я не хочу долго терзать себя.

Ее брови едва заметно приподнимаются, в глазах мелькает что-то похожее на понимание, но не сочувствие. Она не из тех, кто утешает, а пару слов все же хотелось услышать.

– Стандартный срок подготовки, четыре недели, – говорит она, постукивая ручкой по столу. – Но учитывая ваше состояние... – она смотрит на меня, видит, что месяц для меня – это мука, и продолжает, – попробуем уложиться в две-три недели. Хотя это будет стоить вам дороже за срочность. – Если, конечно, вас это не смущает.

Моя рука непроизвольно тянется к хрустальному стакану с водой, стоящему на краю стола, но я останавливаю себя, боюсь, что дрожащие пальцы не удержат хрупкую вещь.

– Не смущает. Лишь бы быстрее все это закончилось.

– Хорошо, тогда формат работы будет следующим, – адвокат откладывает ручку и складывает руки перед собой. – Основное общение через мессенджер. Очные встречи только по критически важным вопросам, как сегодня. Все предоставленные документы я изучу, самостоятельно подготовлю все для суда, вам нужно будет только подписать, – она замолкает, смотрит на меня. – Вам это подходит?

– Да, я согласна, – киваю, уже мысленно составляя список: зеленка, детский нурофен, антигистаминные, влажные салфетки... Аптека закрывается через сорок минут, а у Саши температура, и он с отцом, которому плевать. Мне нужно скорее домой.

– Тогда на сегодня все, – она встает, давая понять, что время истекло. – И успокойтесь, Маргарита Сергеевна. В моей практике вы не первая и не последняя женщина в таком состоянии. Все они выжили, – как обнадеживающе звучит. Кажется, она ничего не слышала об эмпатии. – И вы выживете.

– Спасибо, до связи, – прощаюсь с ней и она кивает.

Выхожу в длинный коридор, где слишком яркий свет ламп режет глаза. Прислоняюсь к холодной стене, вдруг осознавая, что вот она, точка невозврата.

Но сейчас все мысли только о том, что аптека на углу закрывается в восемь, мне надо срочно туда.

Глава 10

Глава 10

Марго

Я резко захлопываю дверь такси, и ледяной порыв ветра тут же пробирает под тонкую ткань блузки, заставляя меня сжаться. В груди тяжелым камнем лежит осознание: я вернулась в этот дом, который уже не чувствуется родным, но пока еще остается моей тюрьмой.

Дом мрачный и безжизненный, ни одного теплого пятна света в окнах, ни единого признака того, что там есть жизнь. Эта неестественная темнота заставляет сердце биться чаще от предчувствия, что-то не так. Игорь никогда не ложится раньше полуночи, всегда сидит с ноутбуком, уткнувшись в отчеты, или смотрит сериалы, громко смеясь в наушниках.

Трясущимися руками пытаюсь повернуть ключ в замке, и когда дверь наконец поддается, меня встречает гнетущая тишина, и едва слышный шорох из комнаты Саши.

– Игорь? – голос звучит неестественно громко в этой тишине, и эхом возвращается ко мне, подчеркивая пустоту.

Ответом служит тишина.

Сбрасываю туфли, не включая свет, мне почему-то страшно нарушить эту темноту, будто она скрывает что-то важное, иду по коридору, и каждый шаг отдается глухим стуком сердца. Зачем-то заглядываю в другие комнаты. Кухня пуста: кофемашина холодная, кружка с недопитым чаем стоит у раковины.

В спальне царит хаос: одежда сброшена на стул, простыни скомканы, самого Игоря нет.

– Мама, мамочка? – тонкий голосок Саши доносится из детской, пронзая тишину, и в этих двух словах столько детской тоски, что у меня перехватывает дыхание.

Захожу в комнату, и сердце сжимается от увиденного. Мой мальчик, мое солнышко, сидит, обхватив колени, его обычно розовые, полные жизни щеки сейчас бледные, как бумага, а все лицо усыпано ветрянкой, будто кто-то разбрызгал на него ядовитую краску.

– Да, малыш, – сажусь на край кровати, чувствуя, как пружины прогибаются под моим весом. Стараюсь, чтобы голос звучал ровно, но внутри все дрожит от ярости и боли. Провожу пальцами по его мокрым от пота волосам. В голове проносятся мысли: сколько часов он провел один? Боялся ли темноты? Плакал? – Тебе плохо?

– Голова болит. И пить хочу, – голос хриплый, будто он долго плакал, но старался, чтобы никто не услышал, как настоящий мужчина, каким его учил быть отец. Отец, который сейчас где? С кем? Ладно, об этом позже. Сейчас Саша.

Наливаю ему воды из графина на тумбочке. Сын пьет жадно, как будто не пил целую вечность, капли стекают по его подбородку, оставляя мокрые дорожки на пижаме. Его худенькие пальцы дрожат, обхватывая стакан, и я вижу, как под тонкой кожей на его запястьях пульсируют вены.

– Папа сказал, что ему надо на работу, – Саша хмурится, и в его глазах читается детское непонимание, смешанное с обидой, которую он пытается скрыть. Его брови, такие же темные, как у отца, сдвигаются, образуя морщинку на переносице, точь-в-точь как у Игоря, когда тот был чем-то недоволен. Эта схожесть сейчас режет по живому.

– Он... Очень занят, – сжимаю стакан так, что пальцы белеют, и стекло вот-вот треснет под давлением.

В голове проносится вихрь из мыслей: где он сейчас, в теплой постели с Ольгой, смеется над моей наивностью, или рассказывает друзьям, как ему "не повезло" с семьей?

Но это лишь мысли, вслух говорю только, стараясь, чтобы голос не дрогнул то, что отвлечет сына.

– Хочешь, я почитаю тебе?

Он кивает, прижимается к подушке, которая уже потеряла форму и пахнет детским потом, и я беру книжку со сказками. "Волшебник Изумрудного города", наша любимая, мы читали ее вместе столько раз, что я помню наизусть каждую строчку.

Открываю на середине, где закладкой служит сломанный карандаш, Саша всегда так отмечает страницы. Начинаю читать на автомате, даже не вслушиваясь в слова, потому что мысли далеко, там, где сейчас мой муж, предавший не только меня, но и собственного сына.

Глаза Саши медленно закрываются, его дыхание становится ровным, но брови все еще нахмурены, даже во сне он не может расслабиться, веки подрагивают, губы шевелятся, будто он что-то говорит во сне.

Закрываю книгу и тут мой взгляд падает на записку. Белая бумажка лежит под лампой. Беру ее в руки, разворачиваю, и буквы пляшут перед глазами.

"Я тебе сказал, что не собираюсь сидеть с ним и заражаться или становиться переносчиком болезни. Сама справляйся. Как поправится, позвонишь"

– Ах ты… сволочь, – шиплю сквозь зубы, чтобы не разбудить Сашу, но внутри все кричит от ярости, которая разрывает меня на части.

Эти слова, такие холодные, такие расчетливые... Они перечеркивают все. Все годы, все "люблю", все "мы – семья".

Игорь не просто сбежал. Он бросил сына одного, больного, в темноте. Оставил его без света, без воды, без присмотра, как ненужную вещь.

Это уже не просто измена, это предательство, которое сжигает все мосты, все воспоминания, все, что когда-то связывало нас.

Глажу Сашу по щеке, поправляю одеяло, которое уже сто раз сбивалось.

– Ничего, – шепчу, наклоняясь к его уху, чтобы он услышал меня даже во сне. – Я с тобой. А папе... – голос предательски дрожит, – папе мы устроим такую сказку, что ему и не снилось.

За окном воет ветер, будто пытается прорваться внутрь, чтобы разделить со мной эту боль, эту ярость.

Где-то там, в ночи, Игорь, наверное, уже у Ольги, сидит в тепле, смеется, рассказывает, как "избавился от проблем".

Но это неважно.

Важно то, что теперь я свободна.

Свободна мстить.