Текст книги "Перепутья (СИ)"

Автор книги: slip

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 38 страниц)

– А… – не найдя слов, Атия просто указала на его лицо пальцем.

– Ерунда, – отмахнулся Цезарь, – Это мне еще на форуме наваляли, когда я жертвоприношения сорвал. Не разобрались.

Впервые за прошедшие дни Атия смогла вздохнуть полной грудью.

– Но… Зачем? – второй самый страшный вопрос в ее жизни.

Цезарь достал откуда-то из складок тоги что-то похожее на длинную бумажную трубочку, набитую чем-то коричневым, и задумчиво покрутил ее в руках.

– Он испугался.

– Испугался? – Атия удивленно посмотрела на Цезаря.

– Испугался, – кивнул тот, – Испугался, что сейчас потеряет имя – и вместе с ним потеряет все.

Атия смотрела на Цезаря и не понимала, были ли опасения сына обоснованными. Возможно, и были. С жертвоприношениями он действительно перегнул палку – и тогда она просто предпочла об этом не думать.

– Но зачем же так?

Цезарь грустно усмехнулся. В его руках мелькнуло что-то, раздался щелчок, и кончик трубочки, которую он держал во рту, загорелся.

– Война имеет свойство ломать людей. Гражданская война – вдвойне. А он оказался на ней совсем еще мальчишкой, да еще и с огромным грузом ответственности за плечами.

– Мы с Луцием пытались его отговорить, – сказала Атия.

– Не сомневаюсь. Потому что вы взрослые. А он подросток[3]. У него в жилах бурлила злость, ненависть и чувство несправедливости. Ядреная смесь, она полностью заглушает голос разума. А потом… Спираль насилия легко раскрутить, но очень сложно остановить. Хуже того, она ожесточает все стороны. Потом, в какой-то момент, на тебя просто падает пелена – и ты больше не видишь другого выхода, даже не рассматриваешь возможность другого выхода, кроме продолжения насилия.

Цезарь выдохнул облачко дыма, ветер подхватил его и понес прямо на Атию. Слезы брызнули из ее глаз.

– Это не вина Октавия. Это его трагедия.

Цезарь сжал то, что осталось от трубочки в ладони и спрятал назад в складки тоги. Взгляд его все так же смотрел на статую вдалеке – и словно сквозь нее, на что-то видное только ему.

– Дядя, прости меня, – едва слышно сказала Атия.

Цезарь вздрогнул, как будто очнувшись ото сна, и удивленно посмотрел на нее.

– За что?

Процессия выдвинулась на Форум около полудня и этому предшествовала небольшая заминка, связанная с тем, кто понесет ложе на последнем отрезке их траурного маршрута.

Традиция требовала, чтобы это делали сыновья или друзья усопшего, но детей у сына не было, а оба его настоящих друга, испуганно поджав хвосты, сбежали из Города в неизвестном направлении.

В итоге было решено, что ложе понесут Цезарь, Луций и несколько вольноотпущенников сына.

Великолепнейший повод для бесконечного нытья на следующие несколько дней был Луцию обеспечен – и мысль об этом была настолько несвоевременной, что Атия даже ей усмехнулась. Странно и совсем не к месту.

Плакальщицы рыдали где-то впереди, следом за ними шли актеры и музыканты, а все остальные, кто пришел попрощаться, замыкали колонну длинным неровным траурным строем.

За то время, что ушло у них на то, чтобы добраться с Паллатина на форум, Атия едва сказала несколько слов, не считая дежурных ответов на соболезнования. Что говорить дальше, когда придет ее черед произнести речь над телом, она даже не знала. По лицам окружавших ее людей и атмосфере, повисшей в воздухе, складывалось ощущение, что, что бы она ни сказала, никто в Городе не воспримет этого.

Сын успел нажить слишком много врагов и, к сожалению, слишком мало друзей. Даже его солдаты однозначно предпочли ему дядю – а она чувствовала, как ее разрывает на куски.

Установленное на временном помосте ложе. Рассевшиеся вокруг актеры в посмертных масках предков. Немногочисленные – родной отец Гая происходил из незнатного, пусть и богатого рода.

За помостом, Цезарь тихо переговаривался с Луцием. Атия не стояла рядом с ними, но расстояния было недостаточно для того, чтобы она не могла разобрать их слов.

– Как его зовут? – Луций.

– Аймар. Знаешь такого? – Цезарь, – Каллимах говорит, он пропал как раз в тот день, когда убили Октавия.

Атия вздрогнула, но сумела удержать себя в руках.

– Не, не знаю, – отрицательно помахал головой Луций, – И как ты собираешься его искать?

– Развесить везде ориентировки, пообещать солидную награду за любую информацию, – Цезарь пожал плечами.

Распорядитель похорон поднялся на помост и начал свою речь, но его слова проносились мимо ушей Атии не задерживаясь.

– Ага, – хмыкнул Луций, – Он тебе потом спасибо скажет за то, что ты ему фору дал. Не, здесь нужен кто-нибудь со связями на Субурре. Хорошими такими связями, у меня таких нет.

– У меня есть один знакомый примпил, – после непродолжительного молчания, начал Цезарь, – Бывший примпил, в десятом служил. Он сейчас как раз на Субурре живет. Можно попробовать подключить его. Даже если у него у самого нет связей, он по-любому знает кого-то, у кого есть. Не знаю только стоит ли. Вопрос слишком деликатный. Мы не знаем, что там случилось, но я не удивлюсь ничему.

О чем это они?

Луций серьезно кивнул и оглянулся. Его взгляд встретился со взглядом Атии, и он толкнул Цезаря локтем в бок. Тот осекся на полуслове.

О чем бы они ни говорили, Луций не хотел, чтобы она это слышала.

Может быть, он был прав.

– Ладно, все, я пошел, – казалось, его часть тоже давалась Цезарю нелегко, пусть он и сдерживал свои эмоции несоизмеримо лучше, – Ты следующий.

– Хорошо.

Пока Цезарь поднимался на помост, Луций подошел к ней, взял ее под руку и повел на положенные им места. Он ничего не говорил, – и она была ему за это благодарна. Сейчас слова сделали бы только хуже.

Они заняли свои места и Луций, так же молча, ее обнял.

Все-таки зря она к нему так. Пусть иногда он и бывал соершенно невыносим, но куда чаще от одного его присутствия ей становилось лучше. Даже сейчас.

Голос Цезаря разносился над замолкшим форумом.

– Молодость – это пора горячных и спонтанных поступков. Они не всегда рациональны, не всегда благопристойны или даже приемлемы. Они продиктованы чувствами в большей степени, чем чем-то иным. Но что, скажите мне, квириты, имеет большее значение? Внешняя форма или внутренние мотивы? Чувства, что побудили поступить так, или иначе? Праведный гнев. Беспокойство за судьбу раздираемого противоречиями Отечества. Искреннее желание справедливости.

Цезарь сделал паузу, и собравшаяся толпа отозвалась неопределенным гулом.

– В таком юном, неопытном и безусловно эмоциональном возрасте на плечи Октавия упала тяжелая ноша, вынести которую под силу далеко не каждому взрослому, но он не отказался от нее. Не убежал. Не спрятался на Родос, бросив всех и вся, отгородившись от всех невзгод Отечества толстой стеной из денег. Наоборот, он встретил надвигающийся шторм с гордо поднятой головой. Попытался вернуть порядок и спокойствие Отечеству. Согласитесь, квириты, для того чтобы просто решиться на это, в восемнадцать лет, не имея за спиной ничего, требовалась недюжинная смелость. И его у нее было с лихвой.

Толпа отреагировала неуверенным, но все-таки одобрительным гулом, а на Атию навалилась усталость, но одновременно с ней и какое-то успокоение.

– Безусловно, он совершал ошибки, но разве кто-то из нас, квириты, их не совершал в столь юном возрасте? Разве кто-то из нас, квириты, родился с абсолютным знанием?

Сын не был плохим человеком, нет. Неопытным юношей, на которого свалилась слишком тяжелая ноша, которая в принципе не должна была на него свалиться так скоро и при таких обстоятельствах.

И он не выдержал испытания. Могло случиться с каждым.

Скорбь никуда не пропала, но больше ее не раздирало на куски. Наоборот – пришел долгожданный покой.

Луций случайно поймал ее взгляд и его глаза округлились в удивлении. Наверняка он ожидал, что ей станет только хуже. Она и сама этого опасалась только этим утром. Но этого не произошло, и даже она сама не могла ответить себе на вопрос “почему?”.

Атия не знала, говорил ли Цезарь искренне. Это вообще не имело никакого значения. Его слова каким-то образом смогли унять не затихавшую бурю в ее душе – и за одно это она была ему благодарна.

Как только все закончили свои речи, в дело снова включились либитинарии. Они выстраивали процессию обратно в приличествующий традициям порядок. Они отдавали команды горнистам и мимам. Их ликторы выводили особо буйных зевак.

Они заведовали всем.

Процессия следовала на Марсово Поле.

Момент, когда она увидит сына в последний раз неумолимо приближался.

За воротами к процессии, помимо городских зевак, присоединились ожидающие отставки легионеры. Неожиданный, а оттого удивительно приятный сюрприз. Они не отвернулись от сына. То, что случилось, было следствием разногласий – и не более.

Похоронный костер уже был готов и, когда носильщики поставили ложе на землю, она подошла к нему, продираясь через толпу. Просто один последний взгляд.

Ее сын.

Ее мальчик.

Мужчина, который наворотил дел, но которого она, несмотря ни на что, любила материнской любовью.

Рука легла ей на плечо, но она даже не обернулась.

Через траурную столлу она отчетливо ощущала глубокий шрам на ладони.

Либитинарии перенесли тело сына на костер.

Огонь объял его, скрывая от взглядов присутствующих.

Горячие слезы текли по щекам. Уже давно, но только сейчас она обратила на это внимание.

Костер равнодушно горел, забирая с собой не только тело сына, но и какую-то частичку ее самой.

Костер горел невероятно долго – и вместе с тем погас до ужаса быстро. Она бы так и стояла, таращась невидящими глазами на пепелище, если бы Луций не взял ее под руку и мягко, но настойчиво, не увлек за собой. Прочь с Марсового, вглубь лабиринта улочек, где продолжалась жизнь.

Внезапно навалившаяся усталость словно обволакивала ее. Она пропустила момент, когда их нагнал Цезарь, не заметила, когда из ниоткуда появились Октавия с Марцеллом в компании Котты, едва услышала, как к Цезарю подбежал незнакомый раб и сообщил, что все заинтересованные уже в сборе.

Странное наваждение покинуло ее только тогда, когда они завернули в противоположную от их с Луцием дома сторону – и пришли туда же, откуда и вышли сегодня в полдень в составе похоронной процессии.

– Луций, что происходит? – шепотом спросила Атия у мужа.

– Цезарь забрал завещание Октавия, – так же тихо ответил он, – Нужно его вскрыть.

– Но он же… – Атия нашла спину Цезаря и впилась в нее взглядом.

– Формально, он все еще его приемный отец, – пояснил Луций, – Коллегию понтификов по этому вопросу еще не созывали.

Атия молчала, продолжая следить за спиной Цезаря.

– Слушай, если не хочешь, можешь не… – начал было Луций, но она его перебила:

– Все в порядке, – губы растянулись в печальной улыбке, – Он мой сын, Луций, я не могу это пропустить.

Луций не нашелся, что на это возразить.

Людей, собравшихся в атрии бывшего дома сына, было меньше, чем она ожидала. Только близкие росдтвенники, несколько незнакомых лиц и примкнувший к ним непонятно зачем Бальб.

Только убедившись, что все в сборе, Цезарь сорвал восковую печать со свитка и быстро пробежал по нему глазами.

– 75% имущества отходят Марку Випсанию Агриппе, – читал он вслух, – 25% – Гаю Цильнию Меценату. Всем участникам битвы при Филиппах надлежит выплатить по 400 сестерциев . Из оставшихся – 50% отходят Агриппе, 25% – Меценату, а 25% уходят в казну.

Никому из присутствующих сын не оставил ничего. Грустная улыбка, застывшая на губах Атии, превратилась в усмешку.

Почему-то она не была ни капельки удивлена.

– И что нам с этим делать дальше? – недоуменно спросил Котта, разглядывая свиток в руках Цезаря.

– Пока не знаю, – Цезарь задумчиво потер подбородок, – Выплаты легионерам нужно произвести в любом случае, оснований лишать Агриппу с Меценатом их долей тоже, вроде бы, нет, но я не собираюсь бегать за ними по всему Средиземноморью, чтобы лично вручить им причитающееся.

Донельзя серьезный Бальб вмешался в их разговор неожиданно:

– Погоди. Там же половина – собственность проскрибированных. Вторая – твоя. И как с этим быть? – он смерил Цезаря внимательным взглядом.

Сердце Атии пропустило несколько ударов. Пока ничего вокруг не напоминало о содеянном сыном, она чувствовала себя почти нормально. Грустно, невыносимо тоскливо, но нормально. Но стоило хотя бы чему-то намекнуть…

Цепкий взгляд Цезаря скользнул по ее лицу, и он оборвал Бальба на полуслове.

– Потом разберемся. Сейчас не время.

Атия едва смогла выдавить из себя усталую, но благодарную улыбку.

Казавшийся бесконечным и невозможным день наконец-то подходил к концу.

[1] Гай Октавий, который Август, родился в 62 г. до н.э. Через год после заговора Катилины. В 50ых были сплошные беспорядки, из-за которых часто откладывались выборы, и работа государства вообще оказывалась парализованной. Насилие на улицах и прочее прилагается. В 49ом началась гражданская война и продолжалась до 45ого.

[2] Гней Помпей младший – это вообще отдельная тема. Парень так жестил, что от него его же солдаты разбегались и перебегали к Цезарю во время испанской кампании.

[3] Adulescens (лат.) – обозначение мужчин возрастом от 15-16 до 30 лет. По смыслу аналогично не юноше, но подростку.

Идиот (Альберт I)

Потолок и пол постоянно норовили поменяться местами. Ал давно потерял счет времени, не мог отличить реальность от своих нездоровых снов и привык к постоянной качке, но никак не мог свыкнуться только с одним.

Чертовы потолок и пол постоянно норовили поменяться местами.

Все было как в тумане. Он засыпал и просыпался. Его бесконечно тошнило. Обеспокоенное нечеткое пятно, лишь издалека напоминавшее Джузеппе то появлялось, то исчезало, внося нездоровую толику паники в его и без того неприятное существование.

Потолок и пол упорно продолжали меняться местами.

Он не знал, сколько прошло времени до того момента, как туман ушел. Просто в какой-то момент он открыл глаза после очередного беспокойного сна, уставился на влажные деревянные планки над головой, понял, что что-то не так – и это стало первой внятной мыслью за долгие дни беспамятства.

Осознание, что именно, заняло еще какое-то время.

Потолок и пол больше не пытались поменяться местами. Гравитация больше не пыталась его обдурить.

Корабль медленно и мерно покачивался, но тошноты больше не было. Не веря своему счастью, он потянулся к затылку и нащупал плотную повязку на месте, куда пришелся вырубивший его удар. Затем, с опаской сел, свесив ноги с плотного тканевого гамака.

Ничего не изменилось – и только после этого он облегченно выдохнул.

Все-таки он был невероятно везучим идиотом. Несколько ранений, удар по голове, явная черепно-мозговая травма, никакой медицины вокруг – и все равно он каким-то образом ухитрился выжить.

Дуракам везет, не иначе.

Ироничный смешок сорвался с губ – и это не осталось незамеченным.

Тряпка, накинутая на гамак напротив, пришла в движение, и спустя несколько секунд из-под нее показался осоловевший и сонный Джузеппе.

– Ал? Ты очнулся? – отчаянно зевнув, спросил он.

– Нет, я сплю, ты спишь, и у нас коллективная галлюцинация, – иронично отозвался Ал, словно пробуя слова на вкус.

Речь тоже была в порядке.

Джузеппе усмехнулся:

– Вижу, ты оклемался.

– Ага, похоже на то, – неуверенно ответил Ал. Слишком быстрая смена состояния пусть немного, но все-таки настораживала, – Слушай, Джузеппе, где мы? Что вообще происходит? Ничерта не помню.

– Короче смотри, расклад такой, – живо начал Джузеппе. От его сонливости не осталось и следа, – Нас и еще кучку жителей Китеры захватили пираты. Я им навешал лапши на уши, что мы не местные, потерпели недавно крушение. Я – гражданин Рима. Ты – мой знакомый, служил во вспомогательных войсках. Тебя контузило на войне, и теперь ты плохо слышишь. Остальных мы толком не знаем, ни кто они, ни откуда. Мы просто плыли вместе.

– Остальные? Какие остальные? – Ал потер переносицу рукой только для того, чтобы обнаружить затянувшуюся ссадину под пальцами, – Они разве не успели спрятаться за стенами?

– Успели, но не все, – отозвался Джузеппе, – Короче, кроме нас с тобой схватили Пауля, Яну, – это моя соседка по каюте, – Франсуа и Малкольма, не знаю, кто он такой.

– Дерьмо, – констатировал Ал.

– И не говори, – легко согласился Джузеппе.

– И куда нас теперь?

– Как я понимаю, их – на рабский рынок. Тебя – возможно тоже. За меня будут требовать выкуп, – грустно хмыкнул Джузеппе.

– Не понял, – Ал покачал головой, и на секунду мир снова утратил свою устойчивость.

Стоило ему сконцентрироваться, все несанкционированные движения прекратились.

– Ал, я не мог соврать им, что мы все – граждане Рима, – Джузеппе не смотрел ему в глаза, уставившись на свои босые ноги вместо этого, – Они же не дебилы, они бы не повелись. Вы даже по-гречески с трудом говорите, я уже молчу про латынь. А у пиратов с добычей разговор простой – ты попался, значит теперь ты раб, и плевать что ты там и кто ты там был раньше. Исключение – только граждане Рима, никто не хочет схлопотать себе на голову нового Кретика[1] или Помпея.

Ни одно из названных Джузеппе имен не было знакомо Алу, но он предпочел сделать вид, что все понял. Иначе очередной длинной и вдохновленной лекции было не избежать.

– И куда нас везут?

– Насколько я понял, к Агенобарбу[2]. Он после Филипп поджал под себя всех местных пиратов. Готов поспорить, что вся работорговля сейчас тоже под ним, – очередная лекция закончилась, не успев и начаться.

Джузеппе выглядел непривычно тихим и грустным, и несложно было догадаться почему. Вины в том, что они вообще оказались здесь, больше всего лежало именно на нем.

Ал оглянулся. Каюта, в которой они находились, была маленькой и в ней не то, что не было больше ни одного человека – не оставалось места больше ни для одного человека.

– А где остальные? – спросил он.

– На палубе, – отозвался Джузеппе, – Здесь мало кают, и всех, кто не из команды, не почетный пленник, не ранен и не болен, держат на палубе.

Ал бросил на него недоверчивый взгляд:

– Ну я-то ладно, я ранен, а ты тогда что тут делаешь?

– Я для них – гражданин Рима, они будут трясти за меня выкуп. Считай, что почетный пленник, – по грустной усмешке Джузеппе было понятно, что он не питал никаких иллюзий касаемо того, что произойдет, когда правда вскроется.

Неожиданная идея появилась в голове – и Ал потянулся к поясу. Рука нащупала только пустоту. Он перевел удивленный взгляд на Джузеппе и растерянно спросил:

– А где?

– Что “где”? – не понял Джузеппе.

– Моя сумка где? – Ал похлопал себя по бедру, там, где она должна была быть.

– Нас всех обыскали перед тем, как загрузить на борт, – пояснил Джузеппе, – Все отобрали, не только сумки и рюкзаки, даже наручные часы и у некоторых пояса.

Ал начал было громко и протяжно материться, но Джузеппе резко одернул его, чуть не свалившись в процессе со своего гамака.

– Ты дурак, Ал? – раздраженным полушепотом спросил он, – Здесь полно пиратов. Если мы начнем орать среди ночи и кого-нибудь из них разбудим, нам кранты.

– У меня в сумке был комм, – уже намного тише пояснил Ал, – Если ее найти, мы можем позвонить, да хотя бы Марии. Может быть, она и ее новые друзья что-нибудь придумают?

Чем дольше он говорил, тем больше его план напоминал бред, однако Джузеппе, похоже, так не считал.

– Слушай, а точно! – воодушевленно воскликнул он. Вышло слишком громко. Он опасливо оглянулся, прежде чем продолжить, на этот раз заговорщическим шепотом, – Так-так-так… – протатараторил он, щелкая пальцами, – Есть идея. Сейчас, конечно, ничего сделать не получится, – если мы начнем ночью шляться по кораблю и всех будить, нам не поздоровится, но завтра я могу разнюхать, куда они дели наши вещи.

– Джузеппе, ты серьезно? – Ал смерил его подозрительным взглядом.

Джузеппе его не услышал, и продолжал рассуждать:

– Тебе лучше сидеть здесь, прикидываться больным, иначе тебя тоже кинут на палубу и закуют в кандалы, а это сразу труба, один я ничего не смогу сделать. Значит….

– Джузеппе, остынь, – шикнул на него Ал, – Чем Мария вообще сможет нам помочь?

Джузеппе резко осекся и удивленно уставился на него:

– Но… Ты же сам предложил!

– У меня черепно-мозговая, я ляпнул не подумав, – признал Ал.

– Нет-нет-нет, – Джузеппе быстро пришел в себя, – Все равно стоит попробовать. Мы не связывались с Римом больше недели, там все могло совсем поменяться. Чем черт не шутит, может они и Цезаря уже нашли? А это уже совсем другой расклад, если да.

Глаза Джузеппе горели воодушевлением, а Ал не мог найти никаких контраргументов, поэтому быстро сдался.

Остаток ночи прошел в напряженном ожидании, сопровождающемся аккомпанементом пустого живота Ала. Все, что он ел до этого, покидало его желудок не задержавшись, и теперь он был зверски голоден. К утру голод сменился острой болью – застарелый гастрит не нашел лучшего времени, чтобы обостриться, – и ему даже больше не нужно было прикидываться больным.

– Я принесу тебе чего-нибудь поесть, – глядя на скорчившуюся от боли фигуру Ала, сказал Джузеппе.

– Не поможет, – сквозь сцепленные зубы простонал Ал, – Таблетки нужны. Они у меня в сумке.

– Черт, – Джузеппе схватился за голову, – Даже если я узнаю, где она, я же один ее не достану!

– Тогда хотя бы что-нибудь горячее принеси, – простонал Ал, – И еды все-таки тоже.

Голода уже не было, более того – ему казалось, что его стошнит при попытке поесть, но сейчас себя нужно было просто перебороть.

– Хорошо. Я быстро. Держись!

Джузеппе скрылся за старой скрипучей дверью, оставив Ала с болью наедине.

Время тянулось как старая жвачка. Пираты то и дело заглядывали в каюту, но одного беглого взгляда на него им доставало для того, чтобы убедиться в том, что он все еще болен и оставить его в покое. Боль в животе постепенно становилась все менее и менее острой – и к тому моменту, как вернулся Джузеппе, Ал уже был в состоянии сесть.

На лице Джузеппе сиял свежий фингал, а рукав его туники был порван.

– Горячего ничего нет, извини, – сказал Джузеппе, поставив на небольшой столик между их гамаками глубокую тарелку, – Еда вот, с завтрака спер.

– Да черт с ней, с едой, – Ал попытался усмехнуться. Получилось ужасно, – Что у тебя с лицом?

– Малкольм, – односложно отозвался Джузеппе, – Я едва от пиратов отбрехался, чего это он на меня бросается.

Нет, поесть все-таки стоило.

Ал подтянул тарелку к себе. Сыр, оливки, какое-то вяленое мясо. Негусто, но вряд ли можно было ожидать чего-то иного от античного корабля посреди моря.

– Малкольм? Чего это он? – Ал взял с тарелки кусок мяса и кинул его в рот. Желудок отозвался ожидаемым спазмом.

Джузеппе сел на свой гамак:

– Они все считают, что я крыса, – грустно усмехнулся он, – Пристроил свою жопу в тепле, пока они там мерзнут на палубе в ожидании рабского рынка.

Кусок застрял у Ала в горле, и он закашлялся. С такой стороны он на этот вопрос еще не смотрел.

– Да черт! – внезапно воскликнул Джузеппе, – Думаешь, мне самому не тошно? Мне вот где оно все сидит, – он красноречиво провел указательным пальцем по горлу, – Но я не мог по-другому. Я не могу по-другому. Одно подозрение, что мы вообще непойми кто непойми откуда, с минимальным знанием языка – мужиков всех сразу в расход отправят. Кому нужен товар, за который никто не заплатит?!

Ала немного покоробило. Джузеппе мог подобрать слова поделикатнее, но, по сути, он был совершенно прав.

– Мужиков в расход, а Яну? – с опаской уточнил Ал.

Он, конечно, догадывался, каким будет ответ, но все равно тот стал немного шоком:

– В бордель, – мрачно отрезал Джузеппе, – Там говорить не надо.

Пытаясь скрыть беспокойство, Ал скептично цокнул языком:

– Нет, так не пойдет. Нам надо что-то придумать. Кстати о. Ты не узнал ничего про мою сумку?

– Узнал, – быстро и с радостью переключился Джузеппе, – Всю нашу мелочевку капитан пиратов утащил к себе в каюту. Сорока, а не человек. На двери, конечно, есть замок, но, по-моему, он всегда открыт, так что в принципе, если его там нет, и никто не видит, можно смело лезть.

– Всегда открыт? – недоверчиво переспросил Ал.

– Я сначала тоже удивился, – хмыкнул Джузеппе, – А потом подумал и понял. Тут все свои. Мы посреди моря. Если какой-то самоубийца у него что-то и сопрет, то его быстро вычислят и за борт.

С такой точки зрения действительно выходило вполне логично.

– Хорошо, – легко согласился Ал, – Тогда какой план?

Джузеппе пожал плечами:

– Да простой. Капитан почти не торчит в каюте, разве что ночью, так что в принципе можем идти хоть сейчас. Я постою на стреме и заболтаю ему мозги в случае чего, а ты иди за сумкой.

– Почему я? – голова Ала все еще отказывалась варить с прежней мощностью.

– Тебя ударили по голове, не меня. Если что – говори на любом непонятном им языке и делай вид, что полностью дезориентирован.

– А меня за борт не выкинут? – скептически переспросил Ал.

– Не, – помотал головой Джузеппе, – Ты пока в бреду валялся, так уже делал. Они тебя скрутили, притащили сюда и оставили молодого пацаненка прикладывать тебе к голове холодное, пока ты не угомонишься.

Ал присвистнул:

– Такая забота… Неожиданно.

– Нет, ну а что? – отозвался Джузеппе, – Мы все им нужны живыми, а не мертвыми. Мертвых в рабство не продашь и выкуп за мертвых не затребуешь. Все логично.

Действовать они решили без промедления. Корабль очень удачно шел под парусами, гребцы по такому случаю разбрелись с нижних палуб, наслаждаясь каждым моментом отдыха, и лучше времени было не найти.

Им удалось пробраться к каюте капитана незамеченными. Джузеппе прислонился к стене у ведущей наверх лестницы, а Ал, воровато оглянувшись, с опаской потянул на себя дверь. Та скрипнула, – от неожиданности Ал вздрогнул, – и открылась.

Каюта была захламлена сверх всякой меры. Так, словно на съемочной площадке исторического фильма все личные вещи актеров вперемешку с реквизитом за каким-то чертом закинули в одну каморку. Под единственными источником света – окном под самым потолком, – стоял стол, на котором вперемешку лежала всякая мелочь, вроде сумок и кошельков. Самый центр стола был расчищен и на нем лежал чей-то варварски расколупанный планшет, всеми микросхемами наружу, а рядом с ним покоилось орудие преступления – нож.

Не просто патологический накопитель, но исследователь?

Прислушиваясь к каждому звуку и стараясь ничего не зацепить, Ал прокрался к столу и принялся колупаться в сумках. Впопыхах, они оставили в лагере слишком и слишком много вещей – и сейчас это превратилось в проблему.

Снаружи раздались шаги, и он замер с очередным планшетником в руках. Скрипнула половица – и из-за двери раздался голос Джузеппе. Он говорил на латыни, и из его беглой речи Ал понимал в лучшем случае одно слово из десяти. Отвечавший ему мужчина звучал раздраженно.

Затаив дыхание, Ал стоял так, пока голоса не начали удаляться и не стихли полностью. Смахнув выступивший на лбу пот, он шумно выдохнул и принялся с утроенной скоростью копаться в сумках. Времени оставалось в обрез. Вряд ли Джузеппе сможет отвлекать капитана долго.

По закону подлости, его сумка оказалась в самом низу внушительной кучи. Спрятать ее было некуда, поэтому, надеясь на лучшее, Ал так же тихо прокрался к выходу и открыл предательски скрипнувшую дверь.

На палубе не было ни души.

Пронесло.

Джузеппе вернулся в их каюту через какое-то время, растрепанный и взволнованный. Перед тем, как захлопнуть дверь, он обеспокоенно оглянулся и только потом шепотом спросил:

– Ну что, нашел?

Ал кивнул и достал сумку из-под покрывала.

– Сейчас звонить будем?

Мягкий лунный свет падал на них сквозь небольшое окошко под потолком. Судя по времени года, сейчас должно было темнеть достаточно рано, но как это влияло на распорядок дня на корабле он не имел ни малейшего понятия.

– Давай, – кивнул Джузеппе, – Команда скоро пойдет спать, мы же не хотим их разбудить?

Ал подвинулся, освобождая для него место рядом, и трясущимися руками достал из сумки комм. К счастью, очумелые ручки капитана еще не успели до него добраться.

Ал едва успел нажать на кнопку включения и подумать о том, что надо бы настроиться на волну комма Марии, когда комм в его руках разразился трелью входящего сигнала. Даже не глянув на экран, Ал тут же нажал на кнопку приема. Плевать, кто это – лишь бы пираты не услышали шума.

Сердце пропустило несколько ударов, но никаких подозрительных звуков из-за двери не было слышно.

– Ал? – раздался голос из динамика. Хорошо знакомый голос человека, который сейчас никак не мог ему звонить просто потому, что не мог. Ал невольно моргнул. Какого черта? – Ал? Ты меня слышишь?!

– Мик?! – удивленно воскликнул Ал. Джузеппе тут же ткнул его пальцем в ребра. Вышло слишком громко.

– Ал, это какой-то кошмар, – усталый голос Мика звучал так четко, словно тот сидел сейчас рядом с ними. Расстояния не имели значения для квантового коммуникатора, – Мы… Мы ошиблись. Надо было оставаться с тобой.

– Мик, что происходит? – стараясь кричать как можно тише, спросил Ал, – Вы же еще черти когда вышли в варп. План Стива не сработал?!

Какой-то противный голосок внутри так и подмывал его выпалить “А я же говорил, что план – говно”, но Ал старательно его игнорировал.

Судя по голосу, Мик был на грани депрессии или истерики – одно из двух.

– Если бы просто не сработал, – грустно хмыкнул динамик голосом Мика, – Варп-двигатель вышел из строя, люди как будто рехнулись…

– Погоди, погоди, давай сначала, – Ал потер виски, – Что у вас там случилось?

Динамик на какое-то время замолчал, а затем Мик тяжело выдохнул:

– Не знаю. Наверное, все началось, когда мы вышли в варп. Я не очень в курсе, если честно, меня Фло в лазарете держала, но мне рассказывали, что первой свихнулась Дженкинс. Ну, сопровождающая школьников. Как по щелчку пальцев. Раз – и все. Начала бредить, говорить на языке, который никто не понимал. Пыталась выйти в шлюз. Бросалась на людей с ножом.

Снаружи скрипнула половица, и Ал чуть было не подпрыгнул на месте. Больше никаких звуков не последовало. Одними жестами он показал Джузеппе, чтобы тот следил за дверью, и сбавил громкость комма до минимальной.

– Мы ее сдали в лазарет, – продолжал Мик, – Фло сказала, что похоже на острый психоз. Три недели в замкнутом пространстве, не каждая психика выдержит, все такое.

С той стороны комма раздался какой-то невнятный шум, и отдаленный голос Мика ответил кому-то “Ага, сейчас”, прежде чем снова стать четким:

– Так, о чем это я? А. А потом случилось… Что-то. Никто не знает что. Если судить по логам мессенджера, ночью весь корабль слышал какой-то странный звук со стороны космоса.

– Мик, вы там совсем все рехнулись? – перебил его Ал, – Звук в вакууме не распространяется.

– Я в курсе, – хмыкнул Мик прежде, чем снова стать серьезным, – Но в логах написано то, что написано. Лично я не знаю, что там было, я тогда спал, но прикол не в этом. Прикол в том, что никто ничего не запомнил. Я шлялся по всему кораблю, показывал всем их же посты – ты бы видел их глаза! Ни проблеска узнавания, ничего.