Текст книги "Перепутья (СИ)"

Автор книги: slip

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)

Раб (Альберт II)

Не по-весеннему жаркое солнце пекло в голову. Брызги омывавших корабль волн оседали на губах, придавая им солоноватый привкус.

Чертовых пиратов удалось провести один раз, но во второй они уже не попались на тот же самый крючок.

В ту злополучную ночь, когда от спасения их отделял один только звонок, утонул не только комм Ала – вместе с ним пошло ко дну и все его представление. Уже к утру признанный вполне здоровым, Ал обнаружил себя на влажной палубе, вместе напуганными и оттого обозленными пленниками. И все было бы не так плохо, если бы не постоянное позвякивание цепей, что ни на секунду не давало забыть ни кем они теперь были, ни что их ждало впереди.

Один чертов звонок. Один проклятый дождь где-то между ними и Римом – и все было решено.

Малкольм рвал и метал. В нем почти не осталось ничего, что напоминало бы о спокойном и рассудительном, и разве что совсем немного напуганном соседе Густавссона, с которым Ал разговаривал вроде бы совсем недавно, и в то же время словно в другой жизни. У него на острове осталась маленькая дочь, и как отец, Ал его прекрасно понимал, но контраст все равно был слишком и слишком разительным.

Обычно решительная Шимкова словно бы уже истратила весь свой нескончаемый запас энергии и оптимизма и теперь просто таращилась на небо, огрызаясь каждый раз, когда кто-то пытался с ней заговорить.

В отличие от искренне растерянного Франсуа, рот которого не затыкался ни на секунду. Испуг совсем не подходил его квадратному лицу и накачанному телу – и было в этом что-то комичное.

И только Паулю удалось сохранить необычайное и в чем-то даже философское спокойствие. Достаточное для того, чтобы осаживать Малкольма, когда он совсем уже зарывался, успокаивать трясущегося Франсуа и пытаться растормошить Шимкову.

Еще совсем недавно они могли встретиться разве что в “чистой” зоне космопорта – но та жизнь осталась далеко позади. Настолько далеко, что над ней уже словно бы повисла тонкая пелена, размывающая силуэты и вынуждающая сомневаться, а было ли это на самом деле, и если было – то с ним ли?

Корабль прибыл на место назначения следующим утром. Только на горизонте забрезжил рассвет, из темноты над бортами выросли горы. Время шло, солнце поднималось все выше – и горы тоже росли, словно нависая над небольшим в сравнении кораблем.

Пираты бегали по палубе, и в их беготне и только примерно понятных командах чувствовалась слаженность единого организма. Они сложили паруса – и в это же мгновение поднятые до того наверх весла пришли в движение. Всех присутствующих наверху обдало брызгами. Корабль качался из стороны в сторону сильнее, чем в открытом море, несмотря на все уменьшающуюся скорость.

Резкий рывок и звук удара ознаменовал швартовку. Тяжелый деревянный трап опустился вниз, и почти сразу на борт забежал ушлый щуплый мужичок с проплешиной на затылке, едва прикрытой жидкими волосами. В руках у него был какой-то свиток, а его активная жестикуляция сбивала с толку.

Команда пиратов разделилась на две равные части, и когда одна половина сбежала вниз на причал и скрылась из виду, от второй отделился один мужчина и подошел к ним.

Звякнули ключи, и тяжелая цепь, соединявшая их кандалы с мачтой, упала на палубу. Повесив ключи обратно на пояс, пират окинул их равнодушным взглядом и коротко скомандовал:

– Подъем.

Второго приглашения не потребовалось. Все они, как один, поднялись с влажноватых досок и медленно побрели в сторону выхода. И бывшие члены команды Ала, и пассажиры, и те местные бедняги с Китеры, кому не хватило времени скрыться за каменными стенами города – сейчас они едва ли отличались друг от друга хоть чем-то.

Выросший за бортами корабля остров разительно отличался от Китеры, с которой их так бесцеремонно выкрали. Здесь не было ни намека на непривычно приземистые деревья, пожухлую от отсутствия дождей и палящего солнца траву и редкие кустарники, которые хотелось убить, чтобы не мучались – наоборот, все оттенки зеленого резали по глазам и заставляли прищурится.

Если на Китере каменные здания, пестрящие всевозможными цветами, казались уместными и радовали глаз посреди выжженной солнцем полупустыни, то здесь они портили вид своей аляповатостью, перегружавшей и без того перегруженные зеленью рецепторы.

Замыкавшего колонну незнакомого грека толкнули в спину – и все пришли в движение. Ноги Ала не успели задеревенеть окончательно за сутки сидения на палубе – остальным, судя по раздававшимся отовсюду кряхтению и стонам, повезло намного меньше.

– И мы просто так пойдем? – раздался сбоку тревожный шепот, и Ал успел вздрогнуть быстрее, чем понял, что это Шимкова.

– А у нас есть другой выбор? – так же тихо отозвался Ал.

Шимкова замялась – вся палитра эмоций поочередно отражалась на ее лице, пока она не повесила голову, тяжело вздохнув.

Острый укол совести оказался вместе с тем неожиданным.

– Слушай, я что-нибудь придумаю, – прошептал Ал, – Не знаю пока что, но придумаю. Обещаю.

Пообещать было намного проще, чем выполнить.

Какой-то пират спереди окрикнул их и, пусть Ал и не понял ни единого из утонувших в шуме прибоя и порта слов, разговор оказался закончен сам собой.

Нестерпимая вонь стала первым впечатлением от рабского рынка – и с легкостью сбросила с почетного пьедестала “дерьма, которое случилось со мной за сегодня” унизительный осмотр, предшествовавший тому, как их выгнали на заполненную клетками площадь. Куда там какой-то казарме. Тяжелый запах, ударивший в ноздри, не сразу удалось разделить на составляющие. Пот, гниль и дерьмо, дополненные едва уловимыми, но от того не менее тошнотворными сладковатыми нотками.

Если бы в желудке оставалось хотя бы что-то, Ала давно бы вырвало, но тот был пуст – и болезненные спазмы заканчивались только горьковатым привкусом во рту.

Толчок в спину – и их печальная процессия двинулась вперед. Между клетками едва оставался зазор, достаточный для одного человека – так они и шли, тонкой струйкой.

Часть клеток пустовала, часть была заполнена наполовину – и оставалось только догадываться, какой смрад здесь стоял, когда у пиратов выдавалась удачная неделя.

Их сопровождал мрачный, усталый мужик в доспехах. Весь его вид кричал о том, что он невероятно заколебался и ему слишком мало платят за такую грязную работу – и в голову пришла было мысль, что с ним можно попробовать договориться.

Но она очень быстро разбилась о жестокую реальность. Шимкова всего лишь на мгновение замешкалась перед порогом клетки, настолько явно отделявшем их от свободы – и сопровождающий, не поведя бровью, схватил ее за предплечье и с силой толкнул вовнутрь. Запнувшись, она потеряла равновесие и упала прямо в грязь.

Сопровождающий никак не отреагировал на это, словно упала не молодая девушка, а табуретка – и Ала как будто окатило ледяным душем.

Больше никто не пытался сопротивляться. Хлипкая калитка за спиной захлопнулась, звякнули ключи – и они официально превратились из свободных людей в…

Рабов.

Давно позабытое слово откуда-то из далекого и дикого прошлого, хотелось бы считать – но реальность была такова, что рабство сохранялось и в современном мире. Разве что коллеги этих пиратов пересели с обычных кораблей на космические и базы их были не на островах, но на отдаленных карликовых планетах.

В голове не было ни единой идеи. На автомате Ал подошел к уткнувшейся в свои колени в углу Шимковой и, косо поглядывая по сторонам на других пленников, тихо спросил:

– Вы как? Не ушиблись? – присаживаясь рядом.

Она отрицательно покрутила головой, не сменив позы.

– Все хорошо? – дурацкий вопрос, учитывая сложившиеся обстоятельства, но в голову больше ничего не шло.

– Хорошо?! – с надрывом отозвалась Шимкова, резко подняв голову, – Это ты называешь хорошо?! Мы сидим посреди чертового рабского рынка и ждем пока на нас найдется свой покупатель. Это, по-твоему, хорошо?!

– Мисс Шимкова, успокойтесь, – не поднимая голоса сказал Ал и слегка сжал ее предплечье, – Мы что-нибудь придумаем. Никакому идиоту не придет в голову вот так сразу нас покупать, мы даже не знаем местного языка.

– Да какая разница, знаю я язык или не знаю! – вскричала Шимкова, – Тебе вообще легко говорить, тебя никто в бордель не продаст!

Ал не нашелся, что на это ответить – и просто молча положил руку ей на плечи, слегка приобняв. Всхлипнув, она уткнулась в ладони, и ее спина содрогнулась.

Нужно было что-то делать – и чем скорее, тем лучше.

Сказать было проще, чем сделать.

Похожие друг на друга как под копирку дни сменяли один другой.

Охранники курсировали между клеток, периодически проводя по прутьям палками и выбивая мерзкий скрежет – когда чтобы угомонить слишком шумных, но чаще просто в назидание. Реже появлялись чисто и богато одетые люди, – покупатели, – но те всегда проходили мимо их клетки едва обратив на них внимание.

Ал несколько дней бездумно таращился на охранников прежде, чем заметить в их движениях паттерн. Еще несколько дней пристального уже наблюдения понадобились для того, чтобы запомнить их маршрут.

Тот самый мордатый мужик, который и привел их сюда, в очередной раз прошел мимо клетки на рассвете. На поясе его призывно позвякивала связка ключей.

– Что? На охранников засматриваешься? – неожиданный шепот сбоку стал оглушающим.

Половину слов на греческом Ал не знал, но оставшихся было достаточно для того, чтобы понять весь смысл фразы. Легенда, придуманная Джузеппе, все еще оставалась идеальным прикрытием, и, чтобы ей соответствовать, он сперва указал на свое ухо, а потом приложил указательный палец к губам.

Грек все понял без слов.

Уже когда охранник скрылся, Ал заговорил с ним первым. Нарочито поднимая голос, так, чтобы казалось, что звуки едва достигают его ушей:

– Я контуженный. Почти ничего не слышу.

– Я понял, – грек так же поднял голос, заглотив наживку, – Говорю, на охранников засматриваешься?

– Может быть, – уклончиво ответил Ал, – А тебе какое дело?

– Да так, – грек заискивающе усмехнулся, – Я вот думаю. Вечером он пойдет по тому же маршруту. Если мы свистнем у него ключи, до утра никто не хватится. Он всегда уходит последним. Никиас, – добавил он и протянул руку.

– Альбин, – Ал пожал протянутую руку.

И все было решено. Когда солнце скрылось за горизонтом, а охранник пошел в очередной патруль, Никиас одним ловким движением найденной палки подцепил связку ключей. Грязь заглушила звук падения, и охранник даже не повел ухом. Перепачкав руку по локоть, Ал выловил ключи из лужи и перекинул Никиасу.

Когда охранник скрылся в сторожке, а над островом взошла яркая полная луна, Никиас играючи открыл калитку, просунув руку сквозь решетку.

Они ступали аккуратно – так, чтобы не побеспокоить сон других пленников. Как последние крысы, но иначе было нельзя – выпустить всех значило обречь всех и себя в первую очередь.

Тяжелые двери, отделявшие их от долгожданной свободы, были закрыты на массивный замок, приколоченный сверху. В каморке охранников наверняка была лестница, но достать ее было невозможно, и немного подумав, они просто перелезли через невысокую и скользкую после недавнего дождя стену.

Когда ноги Ала коснулись грязи, сзади, из-за стены раздался шум и возбужденные крики.

Их побег вышел не таким тихим, как казалось – и время сузилось до тонкого туннеля.

Крики приближались. Остальные беглецы недоуменно переглядывались между собой.

– Валим! – во всю мощь легких проорал Ал, разом приводя их в сознание.

И они побежали. По пустынным, неосвещенным ничем, кроме полной луны, грязным улицам. Никиас быстро вырвался вперед и теперь задавал маршрут.

Сзади раздавался топот множества ног, оставляя только один возможный путь к отступлению.

– Ты знаешь, где здесь порт? – проорал Ал, обращаясь к бегущему впереди Никиасу.

– Я… Туда… И бегу, – отозвался тот, жадно хватая ртом воздух.

Запрыгнуть на первый попавшийся корабль, спрятаться среди грузов и молиться, чтобы их не нашли.

Счет шел на секунды. Шаги сзади неумолимо приближались, а вместе с ними и огоньки факелов. Шум прибоя едва пробивался сквозь стук сердца в ушах. Ал не знал, откуда в нем взялось столько сил – последние несколько десятков лет он только и делал, что сидел в кресле, раздавая приказы экипажу – и от былой сноровки, казалось бы, не осталось и следа.

Но все равно он до сих пор не упал в грязь носом от усталости.

Они пролетели сквозь дверь в городской стене даже не притормозив. Свет фонарей порта резанул по глазам, а шум неутихающей до конца даже глубокой ночью людской толпы заглушил шаги преследователей. Полностью положившись на Никиаса, Ал просто бежал за ним, лишь изредка оглядываясь назад, чтобы убедиться, что никто не отстал.

Вместо предсказуемого причала, Никиас почему-то завернул в какую-то грязную подворотню, а из нее – в еще одну, после чего остановился и сложился пополам, пытаясь восстановить дыхание.

– Пересидим здесь, – сказал он, когда способность говорить к нему вернулась, – Утром прыгнем на первый попавшийся корабль.

– Почему не сейчас? – от усталости и удивления Ал забыл, что прикидывался глухим, и вопрос вышел тихим.

Никиас ничего не заметил.

– Ты дурак что ли, Альбин? Кто посреди ночи отплывает?

– А погоня? – Ал оглянулся по сторонам. Оживленные бордели и кабаки шумели где-то в стороне, но вокруг них было тихо.

Никиас усмехнулся:

– В порту? Они нас не найдут.

Пусть Ал и не разделял его оптимизма, ночью их действительно никто не побеспокоил. Некоторые из беглецов даже ухитрились поспать, но не он – в крови бурлил адреналин и даже усидеть на месте было непосильной задачей.

В первых лучах рассвета, они, грязные и потрепанные, вышли из подворотни и, попятам за Никиасом, побрели к одному из кораблей. Охрана порта почти не обращала на них внимания, но вместе с тем, Алу казалось, что когда их только привезли, вооруженных людей здесь было меньше.

Не к добру, – мелькнула мысль в голове.

Так и оказалось.

Все началось с одного крика.

– Вон они, вон! – зычный голос разрезал тишину, и гонка началась снова.

По скользкому мокрому причалу, вслед за отчаливающим кораблем.

– Это александрийцы, я их знаю! – проорал Никиас, указывая пальцем на паруса и прибавляя ходу. Через несколько секунд, что растянулись до бесконечности, словно в замедленной перемотке, он первым уцепился за борт.

Весло просвистело в опасной близости от его головы, но, ловко увернувшись, Никиас перемахнул через низкую перегородку и спустя мгновение махнул им. Яна была следующей. Никиас с легкостью втянул ее к себе, и они оба на несколько секунд скрылись за перегородкой.

– Быстрее, они уходят! – тот же зычный голос раздался сквозь толщу воды.

Корабль медленно, но верно отплывал. Еще нескольким незнакомым девушкам с Китеры удалось уцепиться за борт, а следующему за ними Паулю уже пришлось прыгать. Его пальцы только скользнули по дереву – и, не удержавшись, он сорвался вниз.

– Разойдись! – заорал сзади Малкольм и, разбежавшись, прыгнул.

Удача, – или же более молодой возраст, – оказалась на его стороне. Никиас, уже не с такой легкостью и при помощи одной из женщин, втащил его на борт.

Словно ударенный пыльным мешком по голове, Ал смотрел на ровную водную гладь. Ту самую, в которой несколько минут назад пропал Пауль.

Ту самую, которая сейчас отделяла их от спасения.

– А как же мы?! – истерично прокричал Франсуа и вцепился в его предплечье.

Корабль был уже слишком далеко.

– Не допрыгнем, – голос прозвучал неожиданно хрипло.

И все было закончено.

Голоса преследователей раздались за спиной. Раздосадованный хриплый и давнишний зычный

– Да чтоб их!

– Хватай хотя бы этих!

Рука Франсуа вцепилась в предплечье еще сильнее, и прежде, чем его отшвырнули назад, он успел порвать рукав грязной туники Ала. Со стороны воды раздался всплеск, над гладью промелькнуло что-то похожее на волосы, но Ал не успел присмотреться – кто-то набросился на него сзади и повалил на мокрые доски лицом вниз.

Все было закончено.

Связанных толстой веревкой, их, словно пленных на параде, провели назад на рынок, а один короткий вопрос обладателя зычного голоса, и короткий жест Франсуа, указавшего на Ала, подписали ему приговор.

Вопрос звенел в голове, когда, короткий удар в солнечное сплетение на корню оборвал любые попытки сопротивления.

Вопрос продолжал звенеть в голове, когда охранники без труда отволокли его в одно из зданий и швырнули в пустой темный и холодный каменный мешок.

Вопрос отдавался эхом от влажных стен, когда он, закашлявшись, без сил повалился на липкий ледяной пол.

Последний вопрос, в очередной раз разделивший жизнь на “до” и “после”.

“Кто зачинщик?”

Гражданин (Квинт Калавий II)

Город готовился к выборам.

На форуме ораторы надрывались, агитируя то за одного, то за другого кандидата, порой меняя свое мнение в течение нескольких дней. Их речи собирали толпы благодарных слушателей – и протиснуться между ними порой становилось не самой легкой задачей. Развешанные повсюду таблички и раздаваемые мальчишками на каждом углу свитки служили той же цели.

Продвинуть своего кандидата и облить грязью чужого.

В кои-то веки исход выборов не был предрешен еще до их начала. То, что Цезарь не выставил свою кандидатуру стало сюрпризом почти для всего Города, и, когда первичный шок прошел, за свободное курульное кресло разгорелась нешуточная борьба.

Голова Квинта, однако, была забита совершенно другими проблемами – и захватившее Город безумие, в другой раз вызвавшее бы у него приступ воодушевления и интереса, сейчас вызывало только глухое раздражение. За кого отдать свой голос он еще даже не думал.

Ворен и Пулло следовали за ним попятам, ловко уходя от столкновения с толпами соотечественников, которые собрались послушать ораторов. В лагере невозможно было поговорить с глазу на глаз без любопытных посторонних ушей, здесь же их разговор тонул в людских криках и не привлекал к себе никакого внимания.

– Упаковать гладиатора? – переспросил серьезный Ворен, когда Квинт закончил свой короткий пересказ просьбы Цезаря.

Квинт кивнул.

– Да без проблем, – хохотнул Пулло, – Где он? Веди.

– Вот в этом-то и загвоздка, – вздохнул Квинт, – Я пока не знаю. Но в ближайшее время планирую выяснить.

До выборов оставалось каких-то несколько дней, а одна птичка из игорного дома Росция как раз напела Квинту, что Помптин планирует на них присутствовать. Приписанный к той же центурии, что и Квинт, он никак не мог избежать этой встречи, даже если бы захотел.

– Как найдешь его, дай знать, – отозвался Ворен без тени веселья на лице.

Пулло жизнерадостно кивнул, соглашаясь с ним. Квинт окинул взглядом пеструю оживленную толпу, и вопрос сам по себе сорвался с губ:

– Слушайте мужики, а вы уже определились, за кого будете голосовать?

Если не можешь принять решение сам – воспользуйся коллективным разумом легиона.

– Так а что тут думать? – пожал плечами Ворен, – Мессала Руф прикрывал наши задницы во время переворота. За кого нам еще голосовать?

– Прикрывал наши задницы? – недоверчиво нахмурился Квинт.

На лице Ворена не дрогнул ни один мускул. Он точно не шутил.

– Квинт, ты под каким камнем последнюю неделю просидел? – подключился Пулло, – Мессала с Бальбом на эту тему уже всему Городу уши прожужжали.

– Погоди, его же с нами не было. Бальб был, Пизон был, его – не было, – чуя какой-то подвох, Квинт нахмурился еще сильнее.

– Не было, – легко согласился Ворен, – Он ни с кем не общался, кроме Бальба. Кто-то должен был остаться, если бы мы провалились. Я спрашивал у Бальба, он все подтвердил.

И решение было принято. Одной причиной для головной боли меньше.

Стоило им поравняться с Этрусской улицей, Ворен с Пулло многозначительно переглянулись и вдвоем выжидательно уставились на Квинта.

Конечно, ну как он мог подумать, что без этого обойдется?

– Не-не-не, мужики, – он поднял руки в сдающемся жесте, – Сегодня я пас. Ко мне жена с дочерью должны приехать, надо убраться.

– О, так вообще отлично! – воскликнул Пулло, – Сейчас возьмем по паре амфор на брата и пойдем тебе поможем.

Ворен согласно кивнул.

– Ага, – прыснул Квинт, – Знаю я это “поможем”, Тит. Если мы пьяные начнем убираться – или мне придется три дня под любыми предлогами не пускать жену к себе, пока мы протрезвеем и наймем кого-то привести в порядок то, что мы “наубирали”, или уже вечером меня ждет неожиданный развод.

Настойчивость сослуживцев начинала раздражать. Квинт не говорил им о своем переезде – равно как и о назначении, и пока его устраивал текущий статус-кво. Когда-нибудь он расскажет, но не прямо сейчас.

– Ладно, ладно, расслабься, Квинт, – Пулло хохотнул и похлопал его по плечу, – Давай, иди к жене. Если что – мы на подхвате.

Вместе с подозрительно зыркающим Вореном, он направился в сторону Этрусской, и скоро их спины пропали из виду, скрывшись в толпе все прибывающих на форум людей. Все побросали свои дела и тянулись в Город на голосование со всех уголков Республики – а это значило только одно.

В ближайшие дни на улицах будет не протолкнуться, а торговцы снова взвинтят цены до небес.

Уборка не заняла у него много времени. Перебрать все заметки по Аймару и Помптину, выкинуть те из них, что перестали быть актуальными, распихать вещи хотя бы примерно по местам, выветрить остатки витавшей в воздухе вони – у соседей снизу несколько дней назад прорвало трубу канализации, – и квартира снова приобрела товарный вид. Хоть сейчас веди арендаторов.

Стук в дверь раздался ближе к вечеру. Небо уже окрасилось багряными красками заката, а Квинт сидел словно на иголках. Авентин пусть и считался районом не в пример безопаснее Субурры, представлять жену с дочерью бродящими по окрестностям в потемках все равно было беспокойно.

Заслышав стук, Квинт подорвался с кресла и побежал к двери.

– Иду! – крикнул он вникуда, подхватывая ключ со столика и проворачивая его в замке.

Детство, проведенное де-юре на Квиринале, а де-факто – на Субурре, оставило свой отпечаток – и сидя с открытой дверью даже в безопасном районе он чувствовал себя так, как будто стоял голый посреди форума.

– Кто там? – спросил он через толщу двери прежде, чем открывать.

– Квинт, это мы, – раздался голос, который, даже приглушенный деревяшкой, невозможно было не узнать.

Губы сами растянулись в идиотской улыбке до ушей. Квинт толкнул дверь – и в лучах закатного солнца, падающих во двор-колодец инсулы, увидел их.

Геллия держала малышку Калавию за руку, но это никак не смогло остановить последнюю и спустя мгновение она с криком:

– Папа! – бросилась к Квинту. Он подхватил ее на руки и прижал к груди.

Калавия заливисто рассмеялась, и только после этого он осознал, насколько все-таки соскучился по им обеим.

– Квинт, привет! – Геллия улыбалась, и создавалось впечатление, что, не держи он дочь на руках, она бы бросилась ему на шею тотчас же.

Едва заметный укол совести напомнил о том, что еще совсем недавно возвращение домой казалось ему катастрофой, но он быстро заглушил его, подбросив Калавию, и ловко поймав. Та рассмеялась еще задорнее.

– Ну как вы? Как добрались? – спросил Квинт у Геллии. Колено начинало понемногу ныть, но боль не была способна стереть улыбку с его лица.

За спиной у жены мялся парень-носильщик, обвешанный сумками и котомками. Она подошла к путешествию основательно.

– Замечательно! – ответила Геллия, переступая через порог. Квинт отодвинулся в сторону пропуская и ее и парня-носильщика. Калавия никак не хотела его отпускать, – Мы нашли извозчика, который сам ехал в Рим, доехали с ним, можно сказать, с ветерком. Знаешь, я так давно никуда не выбиралась! – каким-то чудом она ухитрилась извернуться и поцеловать его в щеку.

Парень-носильщик занес их вещи в прихожую и теперь смотрел на него через плечо жены явно ожидая оплаты.

– Давай, папе надо расплатиться с носильщиком, – Квинт опустил Калавию на пол и, вытащив из кошеля несколько сестерциев, отдал их парню.

Парень смерил его недовольным взглядом:

– Маловато будет, я от Коллинских их вещи пер.

– Не вопрос, – Квинт пожал плечами и добавил еще столько же.

Такая сумма парня вполне удовлетворила – и он, быстро перепрятав деньги в свой кошель, исчез за дверью.

– Квинт, но зачем все это? – Геллия стояла в проеме, что вел из прихожей в квартиру, и ошарашенно оглядывалась, – Мы что, будем переезжать? Я чего-то не знаю? Эта квартира же целую кучу денег стоит.

– И да, и нет, и не совсем, – уклончиво ответил Квинт, – Я хотел тебе все рассказать при личной встрече. Но сначала. Вы, наверное, голодные с дороги?

Геллия медленно кивнула. В ее взгляде читалось любопытство, смешанное с настороженностью – и отчего-то он так взбудоражил Квинта, что он решил потянуть с новостями еще немного.

– Прошу, – мастерски изобразив полное непонимание ее невысказанного вопроса, Квинт открыл дверь в триклиний и размашистым жестом пригласил их входить.

По такому случаю, на столе красовались разнообразные блюда, которые он купил в куда более приличном месте, чем те, где он обычно ел. От первых доходов в новой должности его все еще отделяло принятие нескольких законов, и разбрасываться деньгами пока было преждевременно.

Но один шикарный ужин он мог себе позволить.

Стоило им устроиться за столом и приступить к еде, разговор продолжился сам собой, словно и не было никакой паузы.

– Ну так что у тебя там, Квинт, не томи! – по лицу Геллии читалось, что она перебрала уже все возможные и невозможные варианты в голове и никак не могла остановиться на каком-то одном.

Квинт загадочно улыбнулся, наслаждаясь моментом, перед тем как объявить, со всей причитающейся торжественностью:

– Мне предложили должность военного трибуна в будущей войне с Парфией!

Вопреки всем ожиданиям, ответом ему стала тишина. Рот Геллии приоткрылся в удивлении, а вилка чуть не выпала из ее руки, но ни единого слова не слетело с ее губ.

Несмотря ни на что, Квинт воодушевленно продолжал:

– Ты только подумай! Сначала трибуном побуду, потом вернусь, попробую избраться в эдилы. Потом… Да какая разница, что потом! Даже если у меня вообще больше ничего никогда не получится, Калавия все равно будет дочерью военного трибуна с приличным состоянием за плечами, а это совсем другой круг потенциальных женихов! А если у нас еще и сын родится…

Будущее играло яркими красками – и за их переливом Квинт не заметил, как изменилась в лице Геллия.

– Квинт, ты сошел с ума? – прозвучало как гром среди ясного неба.

Квинт осекся на полуслове и уставился на Геллию так, словно видел ее в первый раз в жизни.

– А как же мы?! Ты о нас подумал?! – Геллия распалялась все больше и больше.

– Конечно подумал! Ты меня слушала вообще?! – выпалил оскорбленный в лучших чувствах Квинт.

Калавия оторвалась от фиников и скривилась, так, словно с минуты на минуту собиралась разрыдаться.

– Квинт, ты сам-то себя слышал?! Какой жених Калавии, какой сын, если вас там всех парфяне перережут как собак?! – Геллия сорвалась на крик.

Губа Калавии опасно дернулась – и Квинт невероятным усилием воли осадил себя, чтобы не заорать на Геллию в ответ. Никакие разногласия не стоили слез их дочери.

– Да с какой такой радости? – спокойно, даже слишком спокойно, спросил он.

Геллия не поддержала его попытку и воскликнула:

– Ты что забыл, что случилось с Крассом?!

Все крутившиеся на языке слова разом пропали. Квинт осекся и уставился на жену круглыми от неверия глазами.

Запрещенный прием. Удар под дых. Может быть, он не был знаком с Крассом-старшим лично, но зато его младшего сына, Публия, знал еще с Галлии[1]. Славный парень.

Был.

Слухи что о его судьбе, что о судьбе его отца, ходили один хуже другого.

– Слушай, – голос прозвучал неожиданно спокойно, хоть все внутри и клокотало, – Об этом никто пока не должен знать, но Цезарь хочет взять это командование себе. А он не Красс.

Квинт накрыл руки жены своими прежде, чем продолжить:

– Геллия, послушай. Я военный. Я больше ничего не умею делать. Никогда не умел ничего делать. Ну вот закончатся наши последние отступные, и что дальше? На что мы будем жить?

Геллия помотала головой:

– Все как-то живут. Разводят скот, выращивают урожай. И мы приспособимся.

Облако серости снова нависло над головой, высасывая все краски и превращая образ будущего обратно в однообразное опостылевшее нечто, от которого хотелось выть и лезть на потолок.

Собрав оставшиеся силы в кулак, Квинт предпринял последнюю попытку:

– А потом что? Выдадим Калавию замуж за такого же парня, и они будут до самой смерти кверху задницами полоть вместе грядки? Такой шанс выбиться в люди выпадает раз в жизни!

Геллия резко вырвала свои ладони из-под его и подскочила:

– Какой шанс?! Безвестно погибнуть в песках?! – ее голос снова сорвался на крик.

Она не хотела его слышать. Не могла его слышать. Квинт смотрел на нее и не узнавал ту женщину, в которую когда-то влюбился.

Или же с его глаз просто спала та серая пелена, что застилала прошлые несколько лет жизни, и все предстало перед ним в истинных цветах.

Где-то рядом всхлипнула Калавия.

– Я еду в Парфию. Я так решил, – Квинт ударил кулаком по столу, – Если тебя настолько это не устраивает, можем хоть завтра подать на развод.

Геллия отшатнулась и неверящим взглядом уставилась на него. Он поднялся и, бросив незаконченный ужин, большими чеканными шагами пошел к выходу.

– Квинт, ты куда?! – испуганный вопрос раздался сзади.

– Туда, где меня еще не похоронили, – не оборачиваясь, бросил он.

Внутри все клокотало. Ярость и возмущение искали выхода, и лучшим, что он мог сделать сейчас – было просто уйти.

От хлопка входной двери на голову осыпалась штукатурка.

Ноги сами понесли его пятый этаж. Было самое время воспользоваться приглашением.

Сосед оказался неплохим парнем. Он, без лишних вопросов, впустил к себе Квинта. Выслушал, предложил вина и даже выделил ему кровать. С заинтересованностью расспросил его о будущей кампании и расстроился, когда выяснил, что никакие детали ему пока неизвестны.

Придя за ночь в относительный порядок, утром Квинт вернулся домой. Тяжелая атмосфера кладбища, царившая в квартире, сдавила виски, и не хотела отпускать, несмотря на то что Геллия больше не поднимала эту тему.

Испуганные взгляды Калавии так и вовсе резали по живому. Квинт пытался с ней поговорить, объяснить, что папа с мамой просто поссорились, такое бывает, но ясно видел, что его слова разбивались о глухую стену, выстроенную Геллией за ту ночь, что его не было дома.

Выборы стали глотком свежего воздуха в этом бесконечном удушье.

Разбудивший с первыми лучами рассвета шум и невиданное оживление на улицах, переросли в настоящее столпотворение за городскими стенами, ближе к Марсовому, где установленные временные помосты едва виднелись над головами собравшихся.

На удивление, обстановка была предельно спокойной. Сколько Квинт себя помнил, выборы всегда сопровождались беспорядками, но сейчас, продираясь сквозь толпу в поисках своей центурии, он разве что услышал пару раз крики “Он карманник, лови его!” – и ни разу не заметил блеска стали под тогами окружающих.