Текст книги "Перепутья (СИ)"

Автор книги: slip

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 38 страниц)

Дракон (Альберт VIII)

Яркое южное солнце и обилие красок вокруг вступили в неразрешимый конфликт с предчувствием надвигающейся войны, что появилось, как только нога ступила с трапа корабля на мокрое дерево причала – и с тех пор не отступало ни на секунду. Обеспокоенные перешептывания и взгляды, отнюдь не мирная суета, обилие вооруженных людей вокруг – все намекало на то, что война должна была начаться со дня на день.

С кем – оставалось для Ала загадкой недолго.

– Вот ведь ублюдок, – под нос прошипел Марк, когда мимо них, чеканя шаг, прошла группа мужчин в кольчугах.

Говорить громко было опасно – вокруг было слишком много любопытных ушей. Агрос уже навострил одно из них, но остался ни с чем – тихий разговор тонул в гуле переполненного людьми города.

– Кто? – шепотом спросил Ал.

– Секст, – прошипел Марк в ответ, – Люди говорят, что Цезарь со дня на день отплывает на Восток. Он ударит ему в спину, помяни мое слово.

Был ли он прав, ошибался ли – Ал не мог знать, но Секст не понравился ему с первого взгляда.

Он встретил их с распростертыми объятьями и доброжелательной улыбкой. Он общался с ними на равных, несмотря на очевидную даже Алу разницу в социальном статусе. Он без проблем перешел на греческий, когда понял, что не все из них хорошо владеют латынью. Он легко и непринужденно пошел на соглашение с ними. Он выглядел и вел себя как идеальный лидер.

Но каждую секунду, проведенную в его кабинете, Ал чувствовал фальшь.

Словно тонкая ткань маски, надетой на его лицо, иногда на мгновение отходила, являя миру то, что было скрыто под ней – что-то, куда менее доброжелательное и куда более неприятное.

Несоответствия и несостыковки порождали недоверие. Недоверие порождало подозрения. Подозрения порождали желание сбежать отсюда как можно скорее.

Едва покинув забитый людьми дом, Ал отряхнулся, словно пытаясь убрать с голой кожи рук невидимую грязь – и стало немного легче. Марк заметил этот жест и, встретившись с ним взглядом, понимающе ухмыльнулся, но ничего не сказал.

Просители Секста вряд ли отнеслись бы к столь нелестной оценке своего благодетеля хоть сколько-нибудь положительно.

Несколько следующих дней окончательно убедили Ала в необходимости как можно скорее делать ноги – и главный аргумент выглядел как один из подручных Помпея, что под вечер наведался в ту таверну в порту, которую они заняли целиком.

– Это вы – рабы из Кампании? – деловито сверившись с восковой табличкой, что была у него в руках, спросил он.

Несколько человек, неуверенно переглянувшись, кивнули, а один подскочил со скамьи, бросив амфору с пивом на пол, и крикнул:

– Мы не рабы!

– Да-да, извините, – едва усмехнувшись, быстро поправился посланник, – В общем, вы знаете условия. Мы признаем вашу свободу, но официальный Рим об этом иного мнения. Если вы не хотите снова оказаться в кандалах, за это придется побороться.

Бывшие рабы встретили его заявление с неимоверным воодушевлением. Душный зал таверны наполнился радостными и воинственными криками, но, когда посланник снова открыл рот, все они затихли.

– Вы будете приписаны к вспомогательным войскам, – сказал он.

И таверна взорвалась ликованием.

В тот самый момент, как они сошли с борта корабля на твердую землю, сброд рабов-преступников словно по мановению волшебной палочки превратился в церковный хор. Никаких грабежей и нападений, пьяных драк и убийств. Словно была какая-то разница, быть беглым рабом на континенте или на острове. Раньше Ал думал, что она действительно была.

Сейчас причина этой метаморфозы стала очевидной. Они точно знали, что законно получат желаемое совсем скоро – и ради этого стоило потерпеть.

Ликование захватило всех, кроме Ала и Агроса, который перебрал с пивом и теперь дремал, уронив голову на стол.

Ловушка захлопнулась – и, если и был какой-то шанс выбраться из этого баркаса, несущегося на баррикады, он отзывался на имя Марк.

Найти его в этом столпотворении оказалось не так-то просто. Обычный вечер резко превратился в торжествующую попойку – и Алу с трудом удалось выйти из ее эпицентра в относительно трезвом состоянии.

Марк стоял поодаль от всеобщего празднования и, нахмурившись, следил за происходящим.

– Пойдем выйдем, – протиснувшись сквозь толпу к нему, сказал Ал.

Марк обернулся и вздернул бровь:

– Если бы это был не ты, я бы напрягся, Альбин. Что случилось?

– Разговор есть, не для посторонних ушей.

Марк не стал отпираться и через несколько минут они вынырнули из невыносимой духоты в теплую прибрежную ночь. Вдалеке виднелись огни кораблей, что стояли в бухте, но сам порт уже затих. Под покровом ночи в мирное время не отплывал никто.

– Ну, о чем ты хотел поговорить? – Марк воровато оглянулся, и Ал инстинктивно повторил за ним.

Никакого хвоста не было.

– Нам надо сваливать, срочно, – полушепотом отозвался Ал.

Одиночество могло оказаться обманчивым. Уши могли быть где угодно, даже у стен.

– Я уже почти все выяснил, – сказал Марк, – Еще одна встреча завтра – и ночью можем выдвигаться.

Ал оглянулся назад.

– А Агрос? – спросил он.

– А что Агрос?

– Ты ему ничего не расскажешь? Он, вроде, тоже нормальный мужик.

Марк усмехнулся и приоткрыл дверь. В уши тут же ударил пьяный шум. Неожиданный праздник только набирал обороты.

– Посмотри сюда, Альбин, – Марк обвел собравшихся руками, – Здесь все преступники. Все, до единого. И Агрос не исключение. То, что его хозяин, с его слов, был редкостным ублюдком никак не отменяет того, что он убийца.

Ал помотал головой:

– Но я тоже убийца, – Марк недоуменно вздернул бровь, и он пояснил, – Тот охранник. Я его убил.

Марк помотал головой:

– Это не считается, во-первых – это была самооборона. Во-вторых – ты сделал это по моему приказу и, если что, ответственность тоже на мне.

Ветер доносил до ушей обрывки фраз из глубины таверны – и они только подтверждали слова Марка. Ал поежился.

– Не боишься, что тебя раскроют?

Марк тихо закрыл дверь поплотнее перед тем, как ответить:

– Они? Боюсь. Я же тебе говорил, если я хотя бы заикнусь перед ними о том, кто я – мои шансы дожить до завтра резко упадут. Все припомнят, и даже еще немного больше.

– Нет, – Ал помотал головой, – Я имею ввиду Помпея и его людей.

– А, – Марк безразлично махнул рукой, – Если бы меня кто-то узнал, мы бы с тобой уже не разговаривали. Секст очень скор на расправу. Точно такой же, как и его брат, – его губы растянулись в усмешке, – Только поумнее.

– Поумнее? – не понял Ал.

– Тогда в Испании Гней отпустил свой нрав и делал все, что заблагорассудится, и в итоге его бросили все, кто только мог, кроме иберийских племен и Тита Лабиена[1], ну так эти и сами не лучше него были, – несмотря на тепло, Марк поежился, – Секст научился на его ошибках.

– С чего ты взял?

– По городу ходят слухи. Много слухов. Все, кто ему мешают, довольно быстро или погибают, или пропадают без вести, но… – Марк развел руками, – Все по-разному. Кто-то напился и утонул, кто-то повздорил с мошенниками в порту и его пырнули ножом, и так далее. Не подкопаешься. Научился, говорю же.

Ала передернуло:

– То есть мне не показалось…?

Марк понял его с полуслова:

– То есть тебе не показалось.

Пьянка продлилась почти до самого утра – и разрушила таверну разве что не до основания. Бедняга-хозяин тихо сидел в углу и молился своим богам, даже не пытаясь остановить эту вакханалию, пока они с Марком не наткнулись на него и не вывели в безопасность.

К огромному удивлению Ала, Марк тоже не пытался воззвать к здравому смыслу бывших рабов, но ответ на его немой вопрос нашелся быстро.

– Мне больше нельзя лезть на рожон, Альбин, – тихо сказал Марк.

Их шаги глухо отражались от толстых стен домов. Узкие подворотни, где и двоим было сложно разминуться, были едва ли не единственным местом, где можно было перекинуться парой слов при свете дня и остаться никем не услышанным.

– Если меня убьют, в Риме не узнают о том, что задумал Секст, пока не станет слишком поздно. Он имитирует переговоры с консулами и, судя по тому, что Цезарь действительно переправил войска и позавчера отплыл на Восток сам, у него вышло пустить пыль в глаза всем.

Переулок закончился, и они вышли из тенистой прохлады на раскаленное солнце порта. Яркий свет ударил в глаза, и Ал на мгновение ослеп, а когда снова смог видеть – все равно был вынужден щуриться.

Солнце было только половиной беды – его блики отражались от спокойной водной глади и слепили со всех сторон. Сейчас не помешали бы солнцезащитные очки, но его собственные давно кормили рыб в Средиземном море, вместе с его сумкой.

– Может, давай я с тобой схожу на эту встречу? – предложил Ал.

Они почти дошли до разоренной ночью таверны – и показываться на глаза бедолаге-хозяину, что пытался привести ее в порядок, было стыдно, хоть он и не участвовал в разгроме.

– Не надо, – Марк отрицательно помотал головой, – Так можно и информаторов спугнуть. Давай так, встречаемся в начале первой стражи возле базилики.

– А почему не в порту? – не понял Ал.

– Пойдем длинным, но более безопасным путем, – неопределенно пояснил Марк, – И не удивляйся, если меня не узнаешь – эту дурацкую бороду давно пора сбрить.

Тьма накрыла негостеприимный и ощерившийся оружием город. Как и было оговорено, Ал подпирал стену базилики. Сумка с его немногочисленными пожитками стояла на земле, ожидая своего часа.

Вокруг не было ни души. Город засыпал с закатом – и на улицах не оставалось никого, кроме нечистых на руку, а они, в свою очередь, предпочитали держаться припортовых районов.

Негромкие шаги в тишине звучали как набат. Задремавший было, Ал встрепенулся и подхватил сумку с земли. На свет фонаря из переулка выскользнула тень, но быстрее, чем он успел понять, кто это, тьма снова поглотила ее.

Голос раздался с другой стороны:

– Альбин, – и Ал обернулся.

Марк шел к нему, и слабый свет фонарей едва выхватывал из темноты его усталое и непривычно гладковыбритое лицо. Если бы он не предупредил Ала заранее, Ал бы его не признал.

– Все в порядке, можем выдви…

Две тени за спиной Марка появились словно из ниоткуда.

– Осто… – только и успел начать Ал, как…

Время одновременно свернулось в точку – и растянулось до бесконечности. На мгновение перед глазами все померкло, исчезли звуки и ощущения. Мысли запутались в мутной воде – и исчезали, не успев появиться.

Изображение вернулось первым. Жизнь проносилась перед глазами – странная, непонятная и незнакомая. Не воспоминания, а что-то другое. Раздвоенная картинка – словно две разные версии наслаивались друг на друга, переплетаясь в причудливые формы.

Не прошлое, но будущее.

Как странный предрассветный сон.

В одном из них Ал уходил с площади, так никого и не дождавшись – в другом они вместе с Марком крались за ворота Лилибея под прикрытием темноты.

В одном сознание заволакивала жгучая обида. Его просто кинули. Развели, как последнего идиота. Марк просто растворился в том злосчастном переулке для того, чтобы никогда не вернуться – и теперь Ал был обречен.

В другом царил страх. Страх погони, что шла за ними попятам и только каким-то чудом им раз за разом удавалось уворачиваться от нее и выходить сухими из воды.

Сознание словно раздваивалось и складывалось обратно раз за разом, едва успевая переварить увиденное и кое-как склеить его в пусть и противоречивую, но все-таки картину.

В один момент он выходил из кабинета Секста Помпея, и весь мир был обернут в мрачное злорадство – которое спустя секунду разбилось о полное ненависти окровавленное и едва узнаваемое лицо Марка.

“Ублюдочный предатель… А я ведь тебе доверился... Я должен был раньше догадаться…”

Оцепенение накрыло с головой – и вслед за ним пришел стыд. Кровавый плевок стекал по лицу. Молодчики Помпея снова подхватили Марка под руки и деловито куда-то потащили.

“Ты все сделал правильно, Альбин” – в раздавшемся из-за плеча звонком голосе звучало удовлетворение.

Но следом за этим шла радость и неимоверное облегчение. Соленый ветер, что бил в лицо – и улыбающийся Марк – удивительное зрелище, – трясущий его за плечи:

“Мы это сделали, Альбин!”

Слова звучали одновременно – но были отделены невидимой непроницаемой в норме, и несуществующей сейчас стеной.

Радость сменялась ненавистью к себе – и кровавым месивом бесконечных боев. В каждом из них он был совершенно уверен в том, что именно сегодня умрет, но из каждого из них он, в обнимку с ненавистной пращей, неизменно возвращался живым.

Вместе с ней шла дорога – лошади, повозки, порты, нарастающее ощущение спешки и опоздания, что достигло своего пика, когда из-за деревьев вырос огромный по местным меркам город.

Кровавая бойня – и спешная подготовка к неизбежной атаке. Торжествующий Помпей – и в лихорадке собирающий войска откуда только можно Марк. Зарево, разрезавшее ночь.

Цветастый и шумный триумф, идущий по широким мощенным улицам и отзывающийся полным опустошением внутри – и Ал, одновременно чеканящий шаг в торжественной колонне – и с ужасом наблюдающий за тем, как удавка затягивается на горле его единственного местного друга с постамента статуи какого-то незнакомого грека.

Время ускорялось до бесконечности – но, едва достигнув предельной скорости, коллапсировало в невидимую точку

Ал моргнул – и словно проснулся от запутанного и бредового сна.

Размытая цветастая картинка перед глазами сменилась темной лилибейской ночью. Две тени в капюшонах стояли в слабом свете фонарей без движения.

Казалось, что он прожил как минимум несколько месяцев – но на деле не прошло и секунды.

– Ч-ч-ч-что это было? – обескураженно прошептала одна из теней.

– Н-н-н-не знаю, Эгнаций, – отозвалась вторая, – Я… Я… Что мы здесь делаем? Я только что был на триумфе…

Марка нигде не было видно. Заторможенность отступила, уступив место панике.

Не осознавая, что именно он делает, Ал подхватил с земли свою котомку – и ватные ноги сами понесли его куда-то. Прочь от злосчастной базилики – и этих двоих.

Ошеломленные удаляющиеся голоса раздавались сзади:

– Я тоже… Мы же… Мы же победили? Что случилось? Почему мы опять в Лилибее…

– Н-н-не знаю…

Одни темные переулки сменялись другими. В какой-то момент, когда ему казалось, что он сейчас упадет, из-за спины раздались звуки погони, и у него открылось второе дыхание. Но не надолго.

Силы покидали его, но вместе с ними исчезала и паника. Окончательно обессилев, Ал сполз по какой-то стене на прохладную брусчатку.

Погони не было слышно. Полная луна молчаливо выглядывала из-за туч.

– Ма-а-а-арк! – в отчаянии позвал он, но никто не откликнулся.

Другого выхода больше не оставалось. Он должен был бежать. Эти двое не позволили бы ему выжить и рассказать свою историю, если бы не это странное помутнение, что накрыло и его, и их – и обречены были утром продолжить свои поиски и погоню.

Таверна больше не была безопасной. Лилибей больше не был безопасным.

Немой вопрос крутился в голове и раз за разом оставался без ответа. Немой вопрос не покидал его ни на секунду ни днем ни ночью.

Ощерившийся оружием солнечный Лилибей остался позади. С Сицилии обратно на континент можно было попасть двумя путями – или по морю, забитому военными кораблями под завязку, или через узкий перешеек. Он выбрал второе – и шел к своей цели без размышлений и сожалений.

Где-то в Риме была Мария – во всяком случае, так было, когда они говорили в последний раз, – и он должен был до нее добраться, во что бы то ни стало.

В момент эта цель стала самой важной в жизни – и больше ничего не имело значения, кроме нее…

И немого вопроса.

Что это было?

[1] Отец Квинта Лабиена, который на Востоке безобразничает. Погиб в битве при Мунде в 45 г. до н.э.

Феликс (Марк Агриппа III)

Этот сон был самым странным, что Агриппа видел за всю свою жизнь. Длинный и причудливый – наутро он оставил странное послевкусие и ощущение, как будто прошла не ночь, а несколько месяцев как минимум.

Избавиться от ощущения, что сон перепутался с явью не выходило. Даже когда он, полностью проснувшись и позавтракав, добрался до разогретого беспощадным южным солнцем атрия дома Помпея, настойчивое чувство, что сейчас он моргнет – и проснется посреди празднования их победы в Риме, никуда не делось.

– Агриппа? – сонный Помпей вышел из сада и, смачно зевнув, потянулся, – Ты зачем пришел в такую рань? Что-то случилось?

Агриппа неопределенно хмыкнул:

– Ты же не забыл, что мы сегодня начинаем переброску войск в Мессану?

Странный сон умудрился затмить даже эту, такую важную, мысль – и он сам далеко не сразу вспомнил, что ему нужно в штаб.

– Не, – Помпей упал на кресло и подозвал к себе раба.

Несколько слов и несколько минут – и перед ними образовался легкий утренний перекус.

– Ты уверен? – хитро прищурился Агриппа, – Нам выходить через два часа, а ты спишь.

– Да… – Помпей махнул рукой, – Эгнаций под утро разбудил с докладом. Он разобрался с Лепидом, нам больше ничего не угрожает. В последний момент успел, представь себе. Лепид уже собирался бежать из города.

Агриппа не разделял его расслабленного веселья:

– Везунчик ты, Магн.

– Да ладно тебе иронизировать! – Помпей легкомысленно махнул рукой, – Все будет супер, гарантирую. Мне сегодня такой вещий сон приснился, м-м-м.

– Вещий сон? – Агриппа вздернул бровь.

– Ага, – с набитым ртом кивнул Помпей, – Я даже не знаю, как это описать. Я, как будто, увидел всю войну. Проснулся – долго не мог понять, где я, что я и почему я не еду по Риму в одеждах триумфатора.

– Погоди-погоди, – Агриппа выставил вперед руки, словно пытаясь отгородиться. С каждым мгновением происходящее нравилось ему все меньше и меньше, – Что именно тебе приснилось?

– Я же говорю, вся война! – воскликнул Помпей, – От начала и до конца. Но это не важно. Важно то, что мы победили, Агриппа! Мы победим. Это знак богов, говорю тебе. К гарпиям все сомнения, к гарпиям Скрибония с его неопределенностью, к гарпиям этого придурка, Красса-младшего и его дурацкую месть. Победа будет за нами, и больше ничего не имеет значения.

С каждым его словом Агриппа мрачнел все сильнее и сильнее – и это не осталось незамеченным:

– Эй, ты чего такой смурной? – улыбчивый Помпей похлопал его по плечу, – Ты слишком сильно паришься, прекращай. Все будет хорошо.

– Понимаешь, Магн, я тоже видел этот сон… – глухо сказал Агриппа, и Помпей осекся на полуслове.

– В смысле “тоже?” – удивленно переспросил он.

– В прямом, – с настороженностью продолжил Агриппа, – В точности, как ты описываешь. Вся война, потом триумф. При этом как будто… Даже не знаю, как это объяснить. Как будто два разных сна друг на друга наслоились. Основная канва одинаковая, а детали разные…

– Да-да-да, – активно закивал головой Помпей, – Я уже почти все забыл, это посреди ночи было, но помню, триумфа как будто было два варианта. В одном не помню, кого я победил, а во втором помню, что Лепида. Интересно, как такое может быть, если Эгнаций мне только вчера его голову приволок? – его губы растянулись в скептичной ухмылке.

Агриппа натянуто улыбнулся и потянулся к еде, только чтобы занять чем-то неловкую паузу.

– Слушай, – Помпей поднялся с кресла и принялся ходить туда-сюда, в задумчивости потирая подбородок, – Если я видел этот сон, и ты тоже его видел – это точно знак богов. Как иначе?

Агриппа пожал плечами. Как иначе – он не знал и от одной попытки задуматься об этом начинало стрелять в голове.

– Веселее, Агриппа! – Помпей не оставлял попыток его подбодрить, – Правда на нашей стороне, боги на нашей стороне. Мы восстановим справедливость. Возьмем то, что наше по праву. Мы победим, у нас просто нет другого выхода.

Доля правды в его словах была, это нужно было признать. Боги определенно им благоволили. Несмотря на все мрачные опасения далекого от слепого оптимизма Агриппы, любые авантюры Помпея раз за разом заканчивались успехом – и отъезд ничего не подозревающего Цезаря на Восток стал вишенкой на торте его безграничного везения.

Даже Скрибоний, зять Помпея и шурин Августа, несмотря на все мрачные опасения, до сих пор не воткнул первому нож промеж лопаток.

Игра, которую они вели, была невероятно рискованной – но стоила всех свечей в мире.

Перед ними простилалось людское море. Ощерившееся оружием, выстроенное в торжественный порядок и безмолвно ожидающее, что скажет Помпей. Агриппа стоял по правую руку от него, Агенобарб по левую – и все было готово.

Мессана виднелась вдалеке. В тесном и застроенном домами городке не нашлось места для того, чтобы разместить такую многочисленную сходку – и его пришлось искать за его границами. Хозяин этого поля вряд ли был доволен тем фактом, что их взор пал именно на его собственность, но у него не было никакого выбора.

– Сегодня, – зычный голос Помпея пронесся над затихшим строем, – Начнется то, чего мы все так долго ждали.

Он выступил вперед и сжал эфес меча правой рукой. Блики солнца на его начищенной новой мускулате слепили солнечными зайчиками.

– Сегодня мы заявим о себе. Сегодня мы возьмем то, что наше по праву. Боги распорядились так, что иначе чем силой это сделать невозможно, но кто мы такие, чтобы оспаривать их решения? Но заклинаю вас, не заблуждайтесь. Победа пока не в наших руках и для того, чтобы ее обеспечить, всем нам понадобится проявить свои лучшие качества. Доблесть. Верность. Сплоченность. Другого шанса у нас не будет – и мы должны сделать так, чтобы нам сопутствовал успех здесь и сейчас. Сегодня мы заставим их признать нас. Считаться с нами. Или умрем пытаясь.

Толпа взорвалась одобрением. Слова Помпея задевали нужные струны – и даже напряженность, нависавшая над головой Агриппы все последние дни, словно немного развеялась.

Воодушевленный реакцией, Помпей продолжал:

– Вы все знаете, о чем я говорю. Мы все, каждый из нас, испытали на себе несправедливость, беззаконие, порой почти звериную жестокость… – заглушая его слова, бывшие рабы внизу разразились аплодисментами, а проскрибированные встретили его слова ликующими улыбками.

Иногда Антоний заходил слишком далеко. Иногда и Август заходил слишком далеко.

Дождавшись, пока бурная реакция стихнет, Помпей продолжил:

– Каждый из нас был лишен того, что ему причитается по праву. Должностей, славы, друзей, свободы, здоровья, некоторые даже жизни. Никто из них не забыт. Ничто из содеянного не забыто. Если наши противники думали, что мы слишком слабы для того, чтобы представлять им настоящую угрозу – пусть боги предоставят им шанс подумать еще раз и осознать, потому что я дарить им такую привилегию не собираюсь!

Слова снова утонули в одобрительном гуле толпы. На мгновение на лице Помпея промелькнула довольная усмешка, видная только тем, кто был здесь – на возвышении, рядом с ним, но она быстро пропала, уступив место суровой решительности.

Небольшая победа, но именно из таких, как из маленьких кирпичиков, складывалась большая.

Триумф из сна снова стоял перед глазами – и сейчас Агриппа практически верил в то, что это было ничто иное, как видение будущего.

Сходка закончилась – и началась рутина. Погрузка грузовых кораблей, последние проверки личного состава легионов.

Агенобарб покинул их первым – и через несколько дней прислал короткую весточку о том, что блокада Италии со стороны Адриатики установлена. Это значило только одно – им предстояло выступать в ближайшие дни.

Весь план строился на неожиданности, и любое промедление грозило стать смертельным.

В полном обмундировании, Агриппа стоял рядом с Помпеем на причале. Груженые корабли уходили в море и постепенно превращались в маленькие, едва различимые точки.

– Что будем делать дальше? – вопрос невольно сорвался с губ, Агриппа даже сперва не понял, что именно он его задал.

Довольно улыбающийся Помпей пожал плечами:

– Воевать.

– Нет, – Агриппа помотал головой, – Я имею ввиду после.

Помпей обернулся и внимательно посмотрел на него. От былого веселья в его взгляде не осталось и следа.

– Агриппа, – начал он, – Я не хочу планировать настолько далеко. Это попросту опасно. Вон, то сенатское дурачье в лагере у отца так бежало вперед, что даже успело составить проскрипционные списки – и чем все закончилось[1]?

Агриппа сглотнул. Обычно Помпей не вспоминал той войны, – во всяком случае, не в его присутствии, – и разница между их опытом и лагерями не была столь очевидной. Сейчас же нескольких слов хватило, чтобы Агриппа почувствовал себя чужим и ненужным.

Заметив его замешательство, Помпей улыбнулся. Тепло, но в его взгляде все равно сохранялся холод:

– Агриппа, мне плевать на них. На Катона, на Сципиона[2], на все это мерзкое болото, – он с отвращением сплюнул, – Они не дали отцу победить. Они бездарно упустили свой собственный шанс. Они – единственная причина, по которой смерть моего отца до сих пор не была отмщена. Я их презираю. Мне плевать что с ними стало. Но мы не должны допустить их ошибок.

Они не могли допустить их ошибок. Помпей заранее позаботился обо всем – и в его ближайшем окружении не было никого, кроме вольноотпущенников его отца – и Агриппы с Меценатом.

Видимо, они были расценены как подбитые всадники и признаны безопасными.

На правду обижаться не стоило – но все равно было немного неприятно.

Запыхавшийся Метиох прервал этот неспешный философский разговор своим возбуждением. Прорвавшись сквозь слои оцепления, он подбежал к Помпею, на ходу крича:

– Магн! Магн, Скрибон сбежал!

Проскользив по мокрой от морских брызг брусчатке, он остановился перед Помпеем.

– …сбежал… – выдохнул он, пытаясь восстановить дыхание.

В голове у Агриппы тут же пронеслись тысячи вариантов – и проблем, и решений, и решений, которые влекли за собой проблемы, но все слова застряли в горле, когда Помпей бросил короткое:

– И что?

Агриппа замер, как идиот – с открытым ртом и назидательно поднятым вверх пальцем.

Новость ни на йоту не побеспокоила абсолютно спокойного Помпея.

– Это его выбор, и я его уважаю, – прокомментировал он, заметив общее замешательство. Ни единой эмоции не читалось на его словно высеченном из мрамора лице, – Но и относиться к нему теперь иначе, чем как к врагу, я более не обязан. Скрибония[3] меня поймет.

В последней фразе звучало столько уверенности, что Агриппа не решился вставить свои пять ассов.

– Если ты сделал выбор – будь добр, неси за него ответственность, – Помпей смотрел поверх головы Метиоха, на водную гладь, и обращался словно бы ко всем, и ни к кому конкретно, – Если ты сделал выбор, будь добр – иди до конца, а не проси рабов заколоть тебя, как только что-то пошло не так[4], – желчь, горечь и обида сочились со слов Помпея. Его ладони превратились в кулаки, и он твердо добавил, – Если до того дойдет, враг возьмет победу только из моих холодных рук, и никак иначе.

Странный и неуместный момент откровенности, но такой подход нравился Агриппе куда больше. Такой подход был… Честнее. И к себе – и к другим.

То, чего ему не хватало все эти годы за ширмой из лжи и лжи.

Ауспиции и жертвоприношения вторили странному сну – и были невероятно благоприятными. Таких Агриппа не видел за всю свою жизнь – но надеялся, что только такими они будут и впредь.

Видимо, это ночное видение, которое видели все, действительно было знаком.

Они отправлялись на север. Короткая остановка на Сардинии, чтобы подобрать последние легионы – и молниеносный бросок в Кампанию.

Мягкий морской бриз трепал волосы на голове. На ясном небе не было ни единой тучки. Даже погода была на их стороне – и ни у кого больше не оставалось никаких сомнений, на кого сделали ставку боги в этой войне.

Но Агриппа не был бы Агриппой, если бы даже в этом благолепии не нашел подвоха

– Ты уверен в Агенобарбе? – сказал он Помпею.

Так уверенный в том, что расслабляться и заранее праздновать победу не стоит еще каких-то несколько дней назад, сейчас тот топтался по тем же граблям, что и отец – и тема будущих проскрипций уже не раз и не два всплывала в разговорах, заставляя Агриппу переживать.

– Конечно, – Помпей довольно щурился, подставляя лицо теплому весеннему солнцу.

– Ты же не хуже меня знаешь, что его верность можно купить за горстку денариев и плотный ужин из перепелок и фалернского, – нахмурился Агриппа.

– А еще он ленивый, – Помпей повернулся к нему. Его глаза улыбались, – И это только нам на руку. Пока я делаю вид, что полностью ему доверяю, он может пытаться плести свои сети у меня за спиной, но чего он точно не попытается сделать – так это перебежать к Цезарю.

С такой стороны Агриппа на этот вопрос не смотрел.

– Ты только в глаза Агенобарбу все это не говори, – хохотнув, Помпей хлопнул его по плечу, – Иначе он может забыть, как трясся, опасаясь, что Цезарь придет по его голову – и пойти с ним договариваться. Этого нам не надо. Каким бы скользким гадом он ни был, флота у него больше, чем мы можем когда-либо надеяться наскрести.

Погрузка легионеров на корабли стремительно подходила к концу. Шумный порт пустел – и до отправления оставалось всего-ничего. Агриппа задумчиво смотрел на водную гладь и точки кораблей вдалеке. Помпей молча стоял рядом.

Их пути должны были разойтись сейчас. Пусть флотилия Помпея и должна была сопровождать его вплоть до высадки в Кампании, лично они должны были увидеться не раньше, чем в Риме.

План был продуман до малейших деталей – и этого не требовалось.

– Увидимся после победы, – было последним, что Помпей сказал ему перед тем, как подняться на свой корабль.

Матросы подняли трап, весла пришли в движение – и никакой дороги назад больше не оставалось.

Подгоняемая попутным ветром флотилия неслась вперед. Насколько хватало взгляда, все море было заполнено их кораблями.

Какой-то день – и они будут на Сардинии. Соберут местный гарнизон, заберут часть припасов – и по прямой направятся к берегам Италии. Агриппа – на Неаполь, а Помпей займется тем, что умеет лучше всего – замкнет полную морскую блокаду полуострова.

Им нужны были два генеральных сражения – на воде и на суше, и не было способа лучше голода для того, чтобы выманить противника из-за укрепленных стен городов и навязать ему бой на своих условиях. Это должно было сработать. Не могло не сработать.

Научившийся на ошибках своего отца, Помпей оставил всех многочисленных истеричек из своего окружения на Сицилии – и никто не мог повлиять на их продуманный до мельчайших деталей план своими криками и дурацкими требованиями.

Короткая остановка на Сардинии – всего два дня, недостаточно даже для того, чтобы ноги перестали ходить ходуном, как при качке, – заполненная бесконечной административной работой, сверкой списков, подсчетом людей и припасов – и они были готовы отправляться дальше.

Сердце отбивало неровный ритм, когда Агриппа, поднявшись на борт предпоследним, скомандовал:

– Отдать швартовы. Курс на Неаполь.

И все было предопределено.

Скоро была война.