Текст книги "Альтернативная анатомия (СИ)"
Автор книги: Шеол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
Даже при том, что Борька немилосердно лихачил, подрезал раздолбанные маршрутки и пару раз ловко проскочил на красный, во всю оправдывая свое экзотическое прозвище, когда мы добрались до места, мой криминальный биолог был уже какой-то подозрительно полумертвый, что не могло не печалить. Ко всем превратностям вдобавок, его восемьдесят килограммов чистого веса практически полностью повисли на моих хрупких плечах, когда я помогала ему покинуть смертельную Борькину тачку. Хотя кому я вру, меня волновало совсем не это.
Краем глаза было подмечено, что машина остановилась у черного хода, на безлюдном дворике, скрывавшемся от посторонних глаз за забором, а теперь еще и за буйной весенней зеленью.
– Если вы умрете, у меня будет моральная травма на всю жизнь, – негодующе предупредила я Громова, чья мертвенная бледность даже в полумраке спутанных коридоров меня пугала. Спасибо хоть, он на ногах сам кое-как еще держался.
– Ой, уговорила, пожалуй, не буду пока умирать, – смиловался биолог. Язва чертова, даже в полумертвом состоянии острит.
Мы остановились перед дверью, ничем не отличающейся от доброго десятка тех, что мы уже миновали. Надпись на табличке я даже прочитать не успела, прежде чем меня оперативно подтолкнули внутрь.
– Ну наконец-то, я заждался, – врач, молодой парень в расстегнутом белом халате, при виде нас спешно вскочил из-за стола. – Уж думал, не доедешь. А ну давай на кушетку.
И Денис тяжело опустился куда указали.
Только митохондриям одним было ведомо, сколько усилий я приложила, чтобы сохранить свою бравую морду кирпичом, пока Дениса латали. Боялась, что, если начну голосить, как овдовевшая дева, меня тут же выдворят. К тому же, я вовсе не овдовевшая. Я вообще не замужем. А так хоть разрешили на табуреточке в углу посидеть.
Доктор ничего не спрашивал, а биолог тем более особой болтливостью не отличался, поэтому все происходило в почти абсолютной, по-больничному зловещей тишине. И это было вдвойне плохо, потому что мне даже самая малость заслуженной экспозиции не перепала.
За окном собирались тяжелые майские тучи, чернющие и страшные, обещая знатную грозу. И та не заставила себя ждать.
– Прям свет-конец, – пробубнил под нос доктор, выпрямляясь. Закончил, видимо. – А ты чего весь с лица сошел? Еще б дольше там посидел, вообще бы мертвым приехал.
– Не мог я раньше времени сорваться, это бы дочерта подозрительно вышло, – недовольно напыщиваясь на нотации, прокряхтел Денис, не слишком удачно пытаясь встать. – Подумай сам, я на урок не явился, Дима в этот же момент пропал. Она бы сложила, как два и два.
Парнишка кивнул, помолчал несколько секунд, а потом с умопомрачительной скоростью увел разговор от злосчастного Димы в кардинально другую сторону.
– А бинтов-то у тебя дома, небось, нет, перевязку нечем делать? Коне-е-ечно, а зачем нам? Ладно, сиди здесь, сейчас принесу, – он выскочил из кабинета и тут же заскочил обратно, показывая на меня пальцем и задавая чертовски своевременный вопрос. – А это кто?
– А я его девушка, – я нашлась быстрее, чем тот, кому он адресован был, пусть и сказала глупость. Чтобы не выгнали.
– Девушка?! – хором охуели Денис и доктор.
– Ага, мы с ним в машине целовались, – с непробиваемостью кирпича сообщила я.
– Ах, ну раз в маши-ине целовались, – парнишка преувеличенно понимающе покивал головой и всё-таки скрылся в коридоре.
Громов мне ничего не сказал, только сдержанно кашлянул в кулак, догадываясь, зачем это было сделано. А я присела тихонечко на край кушетки, рядом.
– Почему он стрелял в вас вдруг среди бела дня? Так или иначе, хорошо, что косой попался, промазал вон…
– Он не косой, – тяжело вздохнул Денис, разглядывая свои бинты. – У него рука дрогнула.
Я чувствовала от Громова волны мрака и какого-то «уйди-от-меня» сигнала, так что сама невольно съёжилась, но продолжить разговор все-таки рискнула, уж слишком жутко было так в тишине сидеть.
– А это ваш знакомый, да? – кивнула на дверь. – Для врача молодой…
– Я студент медвуза, – подмигнул легкий на помине, грациозно просачиваясь в проём, – и по совместительству тут… подрабатываю.
– Он очень толковый парень, – заверил меня биолог, поднимаясь и пряча в карман упаковку бинтов.
– О, я опытный, тут работы хватает, а еще на трупах тренируюсь, – радостно сообщил тот, но тут же вытянулся, как школьник ляпнувший чего-то не того, и сразу же добавил, – …иногда. В морге много трупов.
Однако Громов, не дав оценить по достоинству последнюю фразу чудо-лекаря, спешно, но довольно искренне отблагодарил его и увлек меня за собой прочь из кабинета.
Всю дорогу мы молчали. Даже Борька особо не агрился на окружающих водителей за их «непроходимую тупость и чрезвычайную медлительность».
Я то бездумным взглядом смотрела на мятущиеся по лобовому стеклу дворники, то с тревогой поглядывала на учителя. А его явно здорово измотало, и это было заметно.
Черт, моя бы мамка так обо мне заботилась, как я о малознакомом криминальном мужике, чтоб его…
Когда нас привезли к дому биолога, было ещё не поздно, но из-за тяжёлых туч, будто налитых жидким металлом и низко нависших над крышами, казалось, что уже часов десять вечера.
– Мирослава, дома хватятся, – Громов выглядел как-то не шибко ловко, будто хотел меня спровадить побыстрей, но не знал, как бы деликатно об этом сказать.
– Да кто хватится-то? Отец в загуле опять. И что вы без меня будете делать? Опять котлеты на воде готовить? Тоже мне, гордый кулинар.
А мне стоило догадаться пораньше о его намерениях и подыграть как-то, а то нарывалась на душевные комплименты, как дура.
– Тебе не место не то что в моей квартире, но и во всей моей жизни, – тяжело выдохнул он, ероша волосы.
– Вот сейчас обидно было.
Я так резко развернулась от него лицом, что чуть не попала в лужу. И голос не то чтобы прям дрогнул, просто на секунду сделался глуше, будто задушенней. Потому что мне действительно было обидно.
Биолог растерялся, приятно звякнула прибывшая кабина лифта, и плавно разъехались в стороны двери, выплескивая на пол ослепительный голубоватый свет.
– Ладно, иди сюда, – он втащил меня в лифт, словно мягкую игрушку и потрепал по щеке. – Здорово мы натерпелись за сегодняшний день, а?
– Да уж, здоровее не бывает.
Итак, я все-таки напросилась к нему, в шикарный, полный неожиданных сюрпризов лофт. В мрачную атмосферу ночи и тревожности. Мне нужны были ответы, мне нужно было знать, что все будет в порядке, ну и ещё… но об этом позже.
– У меня много вопросов, и, может, вы не будете вынуждать меня задавать их и сами всё расскажете? А то это не слишком-то приятная процедура.
– Я уже прошел сегодня через не слишком-то приятную процедуру, – Громов, прямо не раздеваясь, завалился на кровать. – Может, хватит одной?
– Вы не учитель биологии, да? – я поморщилась от дурацкого ощущения, что спрашиваю нечто до боли очевидное, и встала над ним, как офицер КГБ на допросе.
– Учитель – не учитель, а двойку тебе за семестр вкатить могу, – хитро улыбаясь, сощурился Громов, сущий кот. Но следующего вопроса от меня он точно не ожидал.
– Чем голосеменные от покрытосеменных отличаются, «профессор»? – прям в лоб, чтобы уж точно.
– Понятия не имею, – неохотно сознался он после нескольких минут партизанства под моим суровым взглядом.
– Ещё бы вы имели. Это программа прошлого года, а вы только в одиннадцатом классе ведете. Не учитель вы никакой. Отсюда следующий вопрос: это из-за Дашки?
– Ты с чего взяла это? – Громов существенно напрягся, даже порывался сесть, но не преуспел. А я говорила, что процедура не из приятных.
– Тот человек, который стрелял, он же Дашкин телохранитель. Трудно не запомнить человека, который был близок к тому, чтобы окунуть тебя мордой в салат. Вдобавок ко всему, он вас узнал. Можно вспомнить ещё о вашем нездоровом интересе к госпоже Козловой. Надеюсь, вы не свято верите, что этого никто не замечает? Вот почему я спросила. Это из-за Даши?
– Видишь ли, какое дело, – Денис потёр переносицу, видно, очень осторожно, тщательно так и слишком напряженно подбирая слова. – Дашка попала… м-м… в не очень хорошую компанию. Не радует родителей, а папка за неё беспокоится, вот и нанял последить в рамках школы. А то, что выстрелили в меня, это уже другой вопрос. У нас были проблемы в прошлом, ну и… Ты не обижайся, тут, чем меньше знаешь, тем лучше.
О да, отца Дашки я знала. Вернее, имела приблизительное представление о том, что это деспотичный богатенький папаша большого семейства и вполне мог бы выкинуть что-то вроде того. Вернее, это было даже меньшим, что он мог выкинуть. Короче, говоря о том, что Дашка попала в плохую компанию, нельзя было утверждать, что отец её принадлежал к хорошей. И доведённая Козлова уже года два назад как-то изменилась под давлением обстоятельств. Скрытная, вечно мрачная и агрессивная быстро растеряла всех своих друзей, и не то что бы она сама этого не хотела.
– Я понимаю теперь, чего вы не развернули меня ещё после уроков. Боялись, что я разболтаю на эмоциях. Я вроде как заложник обстоятельств, получается.
– Да, отпустить тебя на честном слове было бы глупо. Но если подумать, я не представляю, что тут можно ещё сделать. Не пулю же в лоб всадить, в самом деле, – он таки с трудом, но сел, поближе придвигаясь ко мне.
– Вот это… – я неопределенно взмахнула в воздухе рукой, удивляясь своему вдруг хриплому голосу, – это вот была не смешная шутка. Приготовить вам что-нибудь?
А мне вдруг стало очень нужно куда-нибудь сбежать под любым предлогом, хоть на кухню, хоть в туалет. Потому что наедине, в этой странной молчаливой и хмурой близости так остро стало ясно, как меня на самом деле немыслимо к нему тянет. И моё болезненное беспокойство больше не казалось странным, всё встало на свои места. И я… я в полной заднице, оказывается.
– Итак, мы стали причинами беспокойства друг для друга, – вздох вышел обреченным и грустненьким каким-то. – Не то что бы это не могло перерасти в нечто большее…
Громову, наверное, тоже стоило бы сбежать, только он вовремя этого не сделал.
Я с замиранием духа и каким-то странным торможением мыслей чувствовала, как убирают волосы мои с плеча, как целуют открывшуюся кожу. Медленно и аккуратно. Боялась шелохнуться. Одно лишнее движение, и тогда он одумается, поймет, что делает, и наверняка выставит меня за дверь. И я – я тоже приду в себя. А я не хочу приходить в себя, я хочу ещё побыть в этом режиме невозможного бреда. И чтобы так странно щемило на душе, и сжимать одеяло пальцами.
На грудь легло что-то незримое: тяжелое и мягкое, заставляя дышать глубже, чаще и рваней.
Я не знаю, когда мои циничные глупые шуточки переросли вот в это. И сложившиеся обстоятельства ярко сигнализировали звездный пиздец.
========== 13. Между двух огней ==========
– Денис… – вздохнула я, проговорила медленно, шёпотом, следя за движением собственного языка и вовсе не собираясь добавлять чёртово отчество, в котором я вечно путалась.
Меня развернули лицом и сразу же обожгли затуманенным тёмным взглядом. Тише, ну. Я обняла своего недо-биолога, профессора с винтовкой в сейфе, поцеловала вслепую куда-то в шею и накрепко прижала к себе.
Постепенно дыхание восстановилось, стало глубоким и ровным.
Одумались? Вот и хорошо. Если б не рана, я бы, может, и не стала этого прерывать.
За окном уже окончательно стемнело, и по стеклу вновь начал настукивать привязчивый дождь, уже более тихий, чем тот грозовой ливень, но не менее отвратительный.
– Оставишь на ночь?
– Да.
Я ещё не осознала, что вообще-то обрекала себя, да и его на здоровские мучения. Лежать на одной кровати спиной друг к другу, не имея возможности прикоснуться.
– Тебе бы больничный взять.
– И так сойдет. Я же не при смерти.
О том, что сегодня он был именно что при смерти, решено было аккуратно умолчать. Я выскользнула из душа и присела на край кровати, уже лицеприятно одетая. Темноту мягко рассеивал слабый ночник над кроватью. Говорить было неловко, даже смотреть друг на друга было неловко, поэтому мы молчали, растерянные, не особо в силах объяснить, что происходит. К этому нужно было… привыкнуть.
Щёлкнул выключатель, и комнату затопила душная сладкая тьма. В голову наперебой лезли безумно непотребные мысли, изводя изнутри. Ничего удивительного не будет, если мое титаническое терпение завтра вдруг нечаянно лопнет, и я зверски изнасилую Громова в подсобке. Меня сквозь сон притянули поближе очень-очень собственническим жестом… ну это кто кого ещё.
Утро выдалось солнечным. Денис на кухне появился, когда её уже наполнил запах яичницы с помидорами, того единственного, что я могла сообразить по-быстренькому из нехитрого набора местных продуктов.
– Мы опоздали? – сонно пробормотал Громов, задушевно обнимаясь с дверным косяком.
– Не то чтобы. Мне сегодня ко второму, а… тебе?
Первым делом тревожным взглядом скользнула по повязке. Вроде не сползла даже, да и сам Денис получше выглядел. Поживее.
– Тоже… – биолог сосредоточенно сощурился на часы. – Если на машине, то успеем. Кстати, раз уж ты теперь почти моя сообщница, поможешь немного в этом деле? Ну, там сблизиться с Дашкой, разузнать у неё, что как, аккуратно воззвать к морали…
Ого, ишь чего захотел, умом он тронулся что ли?
– Козлова меня презирает всей своей тёмной душой, и я ни за чт… – осеклась, поймав на себе его взгляд и сдалась ему непозволительно и безвольно быстро. – Ладно уж, так и быть, попробуем.
Интересные у него глаза, светлые и добрые, с затаённой внутри виноватой грустью. Громов, как ты попал в эту шайку бандюганов, которые норовят пальнуть в тебя средь бела дня? Вот же действительно угораздило.
Денис сглупил. Вместо того чтобы высадить меня где-нибудь аккуратненько и беспалевно за поворотом, он подвёз прямо на общую парковку для учителей, которая прекрасно обозревалась из школьных окон. Мы были как на ладони, оставалось только наивно надеяться, что никому в голову не придет почём зря в окна глазеть, как бабульки семидесятилетние.
Я, как истинная дама, галантно помогла джентельмену выбраться из машины, стараясь по возможности облегчить для него этот мучительный процесс. Эта «просто-царапина» доставляла Громову массу неудобств, и это заметно было по резким движениям, которые вынуждали его морщиться и резко втягивать воздух.
– Всё-таки осторожней, – буркнула я себе в воротник на входе в школу.
– Это ты осторожней, – добродушно фыркнул в ответ биолог, на том и разошлись.
Стараясь не смотреть на охранника, свято свидетельствующего эту милую сцену, я скользнула мимо него на второй этаж, на географию. О да, осторожность и мне лишней не окажется.
– Барковская! А чё не рассказываешь про свой новый рома-а-ан? – на меня из распахнутой двери хлынули бессвязные восторженно-возбужденные звуки, напоминающие чем-то времена первобытного строя. Предчувствуют шоу, гиены.
А у меня рука заныла от желания стукнуть себя по лбу. Вот же приспичило их уставиться в эти окна. В уме я выдала глубокомысленную и очень красочную матерную тираду. Вслух пришлось озвучить нечто куда более цензурное.
– Надо же, ещё не успел начаться наш бурный роман, а уже стал всеобщим достоянием, ты подумай.
– Ты че эт, как бишь её… путана? – нахмурил брови Вовка Дягтерёв, решив, видимо, сверкнуть глубокими познаниями в области терминологии.
Ну да меня в этом не перещеголять.
– Блудница, попрошу! – я нравоучительно вздернула вверх палец, ярко демонстрируя свои широкие познания в церковно-славянских терминах.
– Кто блудница? – за моей спиной послышался взвизг географички.
Она была экзотической дамой за сорок, предпочитавшей носить колготки там всякие сеточкой или кокетливую кожаную юбочку. Ввиду специфических вкусов в одежде, этот вопрос, поставленный ей со всей серьёзностью, звучал особенно остро. Класс, несмотря на всю серьезность, прыснул, немного даже переключаясь с будоражащей новости.
– У-усаживайтесь, – поняв, что не в теме, прожужжала географичка на высоких тонах испорченным за годы практики голосом. – Давайте-давайте, звонок через две минуты.
– Слава, а как, вы уже обменялись прокариотическими бактериями? – протянула Ира Аксёнова, неплохая, но дохуя остроумная деваха, в моменты своего остроумия сама напоминавшая какую-нибудь прокариотическую бактерию.
– Никак, – вяло огрызнулась я, жалея, что упустила шанс покрыть всю эту шайку сочным матом. – Он меня только до школы подвёз, мы живём рядом.
Но они уже не в меру возбудились и разошлись.
– Чудно, значит, скоро съедетесь! – Ирка энергично хлопнула в ладоши, порождая во мне недюжинное желание хлопнуть её ещё и по лбу в довесок, чтоб мозги на место встали.
– Завидно что ли?
А это уже была не я. И Аксёнова прям с лица сошла, как ядом её окатили.
Класс мгновенно притих, её боялись, Козлову. Не только из-за папки, хотя и не без этого. Даха могла приструнить и сама: тяжёлым словом, а иной раз и делом. Она и злилась на меня отчасти за то, что я знала, никакое она не зло, вылезшее из Преисподней, а всего обыкновенная одиннадцатиклассница с тяжёлым характером. Со скверным даже. Она честно считала это самым большим и сокровенным своим секретом, обладая определенно и куда более пикантными тайнами.
– Ох, батюшки, кто это снизошел до нас, недостойных? Козлова? – я вздёрнула бровь, усаживаясь за парту и с удивлением наблюдая, как она опускается рядом.
– Мне плевать с кем ты крутишь романы и когда, но раз уж вы вместе ехали до школы, спрошу, – она говорила почти сквозь зубы, перебарывая показное пренебрежение, ставшее со временем совершенно искренним, – ты ничего странного не заметила? Он ничего такого не говорил и не делал? – она помедлила пару секунд, потом сменила тон с сугубо делового на наигранно озабоченный. – Больно странно вчера выглядел. Как бы не пропала снова наша биология, да накануне экзаменов.
– Ничего такого, прошёл бодун, видимо, – ответила я, невозмутимая, как гора Фудзияма.
Неправильно было бы сказать, что Козлова не знала своего отца. Очень хорошо знала, и вполне могла ожидать от него подставы вроде слежки, в особенности угодив волею судеб в плохую компанию. А Громов с его постоянными подкатами был на этой должности чертовски палевным. Житейской мудрости Козловой определенно не доставало, а вот ум у неё был острый. Неужто связала громовский вчерашний полумёртвый вид с исчезновением своего горе-снайпера?
– Что-то мрачновата сегодня не в меру, – осторожно внутренне и со старательной небрежностью пробормотала я. – Случилось что?
– Вчера куда-то исчез один мой друг, – хмурясь, Даша закусила колпачок от ручки.
Друг? Димасик-то…
И всё-таки она сложила два и два…
Ох-ох, занятная ситуация вырисовывается, Громов хочет через меня разузнать о Дахе, а Даха – о Громове.
Я оказалась не слишком удачно зажата среди двух огней. Но, конечно, пиздец пришёл, откуда не ждали. Не перемене всё та же злополучная Ирка залетела в класс с дикими глазами и дёрнула меня за плечо.
– Барковская! К директору тебя.
Класс благоговейно замер.
Ох ты ёбаные ландыши, неужто разнесли уже, шакалы? Небось, и без фоток не обошлось. Да и чёрт бы с ними, лишь бы не дошло до мамки.
Половина честно сочувствовала, наблюдая, как я, не торопясь, встаю из-за парты, ну а другая половина, фанатично дрожа, с прилежным старанием выискивала у меня в лице оттенки паники, хоть какой-то намёк. Ну, я вчера ещё навострилась очень талантливо морду кирпичом делать. Вышла из класса с таким видом, как будто это не я сейчас буду готовиться к визиту директрисы, а она пущай ко мне готовится.
========== 14. Блудница вавилонская ==========
Я без стука толкнула хлипкую деревянную дверь, зная, что меня ждут.
Дородная дама с жидким седым пучком воззрилась на меня бледными бездумными глазами. Вот она, местный вертухай, Антонина Львовна Канаева. Сейчас начнет отчитывать за разложение моральных основ нашего учебного учреждения и тяжкий вред, нанесенный духовным скрепам. Удивительно, что она одна, я уж думала, соберут целую высоконравственную коллегию.
– Барковская, поведай мне, что у тебя за роман с нашим учителем биологии? – дребезжащий у нее, старческий, неприятный голос. Так и знала, Канаева уже давно ничем не удивляет.
– Он всего лишь до школы меня подбросил, с каких пор это считается романом?
– По-твоему, слухи рождаются на пустом месте? – спросила директриса, буравя меня своими бледными немигающими глазками, как доисторическое насекомое.
– А по-моему, человек, который считает себя вправе судить других за моральные проступки, не может себе позволить верить слухам, – тяжело вздохнула я.
Все разборки с Антониной проходили по одной и той же схеме. Сначала она бесстрастно издевалась над своей жертвой совершенно монотонным голосом, а в определенный момент, доведенная до точки кипения, срывалась с цепи и начинала орать дурниной, как буйнопомешанная. Я уже ждала, что своими словами значительно приблизила эту точку, но Канаева тихо прикрыла выпуклые веки и выложила на стол телефон с фотографией на экране, сделанной в тот момент, когда я пыхтела над тем, чтоб вытащить Дениса из машины.
– А вот это что? – провокационно и победно проскрипела Антонина, мол, теперь не денешься ты никуда, деточка.
Я завела глаза к потолку.
– Ну сердце у человека прихватило, что ж мне теперь, притвориться, что не вижу, ради ваших весёлых доводов?
– Ты мне сказки не рассказывай, у здорового мужика проблемы с сердцем! А если фотографии попадут в интернет?! Нет, где это видано, а?! Нашей школе не нужна такая слава! – вот и всё, Тонька приподнялась со здорового кожаного кресла, охреначила кулаком по столу, как в древних патриархальных семьях, и понеслась в степи гортанного рёва на всех парах.
– Отставить истерику! – я стукнула кулаком по столу в лучших традициях Севки-сектанта.
Это было настолько неожиданно, что она и правда отставила, тяжело плюхнувшись обратно в кресло. Удивительную смелость ты приобретаешь, зная, что последний школьный учебный год кончится через пару месяцев. У Тоньки дрожала губа. Это был верный признак того, что внутри неё сейчас во всю шёл перезапуск шквальной волны безумных криков.
Поэтому я заговорила очень тихо.
– На деле вы старая женщина, из-за скучной жизни охочая до сплетен и кривотолков. Ищете разлад там, где его нет и в помине. Если хотите устранить все пятна на репутации школы, помните, Вы – самое большое.
Потрясывало от злости.
Я тогда просто свято верила, что между нами с Громовым нет ничего. А ещё меня прямо-таки выводило то, что эта женщина считает себя вправе лезть, куда её совсем не зовут, прикрываясь нравственными порядками. Я бы ей и пощечину шлёпнула с удовольствием, легонько – ну а кто об этом не мечтал? Чтобы остановить себя от этого опрометчивого действа, я стремительно вышла за дверь.
Больше не вернулась ни в кабинет, ни на урок. Что мне досталось от мамки, так это излишняя импульсивность. И пора прекращать давать волю дурной наследственности.
Мне надо было найти Громова. Не знаю, с чего это я вдруг рассудила, что разговор с ним решит все мои жизненные проблемы, но отделаться от этой мысли было уже чертовски сложно. А ещё мне жуть как хотелось просто кому-нибудь пожаловаться. В своём биологическом классе его, конечно, не обнаружилось. Ещё бы, отболтал урок у нашей параллели и смылся радостно невесть куда. А у девятого класса вела уже химичка…
Звонки мои остались без ответа, что на домашний, что на сотовый. Долгие равнодушные гудки, совершенно невыносимые. Сначала внутри всё замерло, будто похолодело, и только потом я поняла, с чего вдруг. Эх, Громов-Пономарёв, у меня ведь были железные нервы, а тут на глазах прямо превращаюсь в психовавшую истеричку. Вдруг ему резко стало хуже? Это ведь совсем неудивительно, после пулевого ранения на следующий день на работу скакать. Либо же он пошёл делать свои тёмные громовские дела, и я даже не знаю, что из этого более вероятно. Дрожащими руками запихнув телефон глубоко на дно сумки, я вышла за школьные ворота.
Прогуглила ещё сегодня утром: та вчерашняя больница находилась на Токарева, не так уж далеко, как мне вчера показалось, и самое главное, рядом с домом моей мамки.
Надо будет навестить студентика, поспрашивать его, вдруг расколется. Даже если Громова там нет…
Я на беду решила сначала дойти до мамкиного дома, а потом уже сориентироваться на месте, куда дальше. Но как раз-таки там меня ожидала подлая засада.
Окно со скрипом распахнулось, посыпая траву засохшей отваливающейся краской, и в проеме показалась встрепанная мамкина голова.
– Мирослава! А ну зайди! Зайди в дом, кому говорят!
Тьфу ты господи, выследила! Неусыпно она бдит, что ли?
Матерь визжала так, что грозилась изгнать с насиженных мест всех бесов в округе, и я, сердобольная, над ними сжалилась, ступая в обитель иконок и святого воздержания.
Пусть и старалась не отходить сильно далеко от двери, мало ли, потребуется срочная эвакуация.
– Таня приходила из соседнего дома, – с заложенными за спину руками она вышагивала вдоль по коридору, как тюремный надзиратель, – ей звонила директриса и просила передать, что нас вызывают в школу!
– Ишь ты, какая сложная у вас система связи.
– Я, право, поражена до глубины души! Я сказала об этом Евсевию. Святой человек! Он выразил готовность выпороть тебя ремнём, чтобы очистить от скверны.
– Мам, мне уже семнадцать лет, не находишь, что я слишком взрослая девочка, чтобы очищать меня от скверны, в смысле, ремнём стегать. Я уже сама кого хочешь отстегаю. В том числе и Севку, – я деликатно понизила голос, пытаясь сделать убедительный зловещий намек, но сарказм не дошел, матерь истово продолжала свои гневные обличающие речи.
– Да тебя надо запереть, блудницу вавилонскую! Скажи мне, вы уже согрешили?
– Нет, мам, мы ещё _не_ согрешили, но знаешь, у меня это в планах, потому что он чертовски горяч.
– Сева, неси ремень, она одержима бесами! – люто взревела маман, делая страшные глаза, как будто я только что созналась в зверском убийстве тридцати человек с последующим расчленением. – Такая же, как твой отец, сатанинский паскудник, нагулял невесть кого и думал, что это простится ему! Бог всё видит! – с этими словами она вихрем унеслась на кухню, чтобы втянуть своего сектанта-старовера в это адовое противостояние.
Пока бог не смотрел, я оперативно скрылась из отчего дома и, перемахнув через хилую оградку едва ли выше колена, оказалась с другой стороны дома, ближе к оживлённым улицам. Пыталась сориентироваться, куда мне теперь податься, чтобы прийти в нужном направлении. С горем пополам, пару раз поворачивая не туда и возвращаясь, я всё-таки восстановила вчерашнюю дорогу по памяти и оказалась перед светлым трёхэтажным зданием. Обнесенное забором и всё такое сверкающее, оно казалось чересчур величественным для больницы, но тем не менее. Во дворе стояли поразительно ровными рядами иномарки, чистенькие, блестящие на солнце. Так, стоп, а это не… Машина чёртова биолога! Ну точно она! Значит, он здесь, всё-таки. Ну, хотя бы сам приехал.
К тому моменту, как я обежала ограду, нашла вход на задний двор, прошло уже приличное количество времени, а ко всему вдобавок, ещё и ручка черного входа не поддалась. Заперлись, ты подумай, сокровища какие.
Ладно, придётся, как белые люди, через парадный. Минуя тихонечко пост с бахилами и грузной медсестрой, морщась от острого неприятного запаха, я всё-таки просочилась внутрь и застыла посреди белого вылизанного коридора в неловкой растерянности. Ну и… куда теперь?
Ладно, я безнадёжно заплутала уже минут через пять, тогда даже не запомнила, что за кабинет это был. И ведь за помощью не обратишься, эх ты ж.
Хотя уже готова была и это сделать, пусть не доставят меня к цели, так хоть из этих катакомб выведут. Но как раз тогда мое внимание привлекли два приглушенных голоса в соседнем коридоре. Разговор шел явно не об истории болезни. И какое счастье, что Севка и маман всё-таки не обратили меня в свою веру, иначе подслушивать было бы грешно. А так меня ничего не смущало.
========== 15. Пять секунд безумия ==========
Я ювелирно подкралась к стене, вслушиваясь в приглушенные женские голоса за углом.
– Да какой же он киллер, раз с расстояния вытянутой руки по цели мажет?
– Язык попридержи, это Салвиния, там никто не мажет. Раз не убил, значит, не хотел.
После этих слов я буквально слилась с побелкой, застряла, как говорится, в текстурах.
Это точно то, о чём я думаю?
– Он уже давно бывший салвинец.
– А бывших не бывает, Лиза. Понятия не имею, что заставило его колебаться, но в качестве мести за перебитую семью, я бы даже задумываться не стала. Ладно, мне работать надо, если ещё будет что известно, ты говори.
– Давай уж.
Каблучки застучали по вылизанной коридорной плитке, и я мгновенно отскочила к кулеру, сделав вид, что окаянный агрегат никак не даёт мне испить живительной влаги.
– Ах, у нас с ним всегда проблемы, – медсестричка беззаботно махнула рукой и врезала по кулеру с какой-то силой Халка, никак не сочетающейся с её-то хрупкой комплекцией.
Агрегат сразу же щедро выдал мне целый пластиковый стакан воды и даже балетки облил.
– Ох-х… с-спасибо, – пробормотала я, отряхиваясь, и тут же спохватилась, ну не упускать пойманную удачу, – а вы случайно не знаете, в каком кабинете работает парень такой, студент, волосы каштановые, взгляд шальной, грозы боится?
Я замялась, не зная, что еще добавить к этому оргазмическому описанию, я ведь этого доктора в лицо и не запомнила толком. Но медсестра криво улыбнулась, демонстрируя, что понимает, о ком я. Решила, наверное, что пассии к нему уже и в рабочее время шастать начали, в край обнаглели, проститутки.
– Вообще-то в пятьсот четвертом, – бросила она куда более холодно и тут же одумалась обратно, – но он сейчас… У него сейчас… перерыв. Подождите на улице.
– Спасибо, но я никак не могу ждать, у меня тут форс-мажор, знаете ли. Этот, как его… обсессивный шизофазит у тетушки открылся, жутко заразная вещь, вы бы знали!
Медсестричка сделала очень несчастные глаза, да так и осталась стоять в коридоре. Видать, заразы испугалась, или диагноз затейливый шибко её озадачил.
Табличка у названного мне кабинета 504 гласила: «Главный врач»; правда, ни фамилии, ни даже инициалов мистического главного врача указано не было. И я как-то замялась перед дверью, не слишком уверенная, тот ли кабинет назвала мне ревнивица в белом халате. Но именно эта пауза принесла мне удивительное открытие. Да это ж, мать твою, громовский голос за дверью! Ох-х, судьба проказница, ты толкаешь меня на один и тот же грех второй раз за сутки. Вернее, за десять минут. Мне очень сильно не понравился диалог двух барышень. Что еще за Салвиния, что за «в качестве мести»? Это что ж получается, наш Денчик – серийный маньяк-убийца? Вот чудно-то.
