Текст книги "Цикл «Идеальный мир»: Реквием по мечте (СИ)"

Автор книги: rrrEdelweiss

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

https://ficbook.net/readfic/11495593

И к работе даже арт есть: https://vk.com/wall-195887723_962

====== Огонек. Дитя войны ======

Спустя 18 лет после победы над Плутарком.

– Ты отнял у меня честь воина! – Огонек дернулся в захвате одного из охранников и почти смог вырваться, но удар по ногам и пощечина Лидера снова уронили его на колени. Глаза Стокера загорелись огнем, обещая расплату за брошенные в ярости слова. Старик не глядя протянул руку, и в нее послушно лег бластер. Старый воин, не бросив на него даже взгляда, проверил заряд: смотреть не нужно – тело прекрасно помнит, как обращаться с оружием. Огонек, следя за его действиями, слизнул кровь с разбитой тяжелым перстнем из плутаркийской стали губы. То, что сейчас произойдет – очевидно, и он готов был принять свою участь, но только глядя Стокеру прямо в лицо.

– Я верил тебе! А ты совсем, как она! – выплюнул Лидер и вскинул руку.

«Прости, родная моя, я обманул те…»

За 17 лет до победы над Плутарком.

Огонек был ребенком, когда на Марс пришла война, но его память хранила множество ярких воспоминаний о мирных днях.

Он помнил, как его златовласая сестра играла с ним в какую-то настольную игру. И как мама учила ее печь блинчики. Как Праймер крутилась перед зеркалом, примеряя новое платье: завтра она в первый раз должна была идти в нем в школу. Стоило лишь закрыть глаза – и в памяти всплывали цветы, которые мать выращивала в их доме: розовые, желтые, красные. Они наполняли комнаты ароматом, привлекая пушистых пчел и бабочек. Мама обожала растения, знала все особенности ухода за ними, и могла подолгу рассказывать детям об их полезных свойствах.

Его детство было счастливым, наполненным запахами домашней выпечки и душистых розовоцветов, бабушкиными сказками и звонким смехом, но потом пришли плутаркийцы и все это отняли.

Сначала родители стали дарить им с Праймер меньше игрушек, и сестра перестала с радостными воплями выскакивать из комнаты, показывая, как кружится ее новая воздушная юбка. Затем мама со вздохом выбросила все цветы, которые так любила, а на их месте посадила овощи, ставшие редкостью в магазине, да и значительно подросшие в цене. Ей хотелось, чтобы дети могли нормально питаться, и небольшой огород расцвел под ее заботливыми руками. Потом папа потерял работу: его компанию выкупил бизнесмен с другой планеты и уволил всех в один день. Отец Огонька не принадлежал касте воинов – горячую кровь защитников Марса будущий генерал унаследовал от матери. Родитель его был механиком, конструировавшим узлы для марсианских мотоциклов – собственно, «Чоппер» дяди Модо стал его последним детищем, собранным в подарок на совершеннолетие младшему брату любимой жены, одержимому скоростью.

Огонек помнил вечер, когда отец вернулся домой и, пряча глаза, объявил об увольнении. Он думал, расстроенная этой новостью жена весь вечер проплачет, а она лишь выпрямила спину, обняла растерянного мужчину и пообещала, что все будет хорошо. Отец, которому мать ежедневно не давала хандрить и подбадривала, несколько недель пытался куда-то устроиться, но плутаркийцы контролировали все рабочие места в этой местности, и папа, как и все в их городке, снова и снова получал отказ. Жители начали обсуждать вариант переезда, но из других районов приходили похожие вести: марсианские предприятия переходили под контроль пришельцев, и работников выбрасывали на улицу новые хозяева. Растерянность, непонимание как жить, как кормить детей, достигли своего апогея – но тут всем им пришли приглашения на встречу от бизнесмена, купившего завод, поселившие в сердцах мышей надежду на лучшее. По-видимому, плутаркийцам не удавалось самостоятельно справиться со сложной техникой, и квалифицированных работников попросят вернуться во имя общего блага!

Как же они ошибались!

Шокированные марсиане на месте высокотехнологичных производственных линий увидели развороченные цеха, выдранные с корнем уникальные механизмы, разрушенные внутренние помещения. Опытным механикам, бухгалтерам, юристам, инженерам предложили разбирать камень и копать котлован, готовить плодородную почву к отправке на Плутарк за мизерное вознаграждение. Одни, включая отца Огонька, согласились, и, как выяснилось, смогли хоть немного отсрочить беду в семье. Другие, возмущенно ругаясь, ушли, чтобы спустя месяц вернуться выпрашивать контракт с еще более рабскими условиями. Не зря рыбоголовые славились умением вести бизнес: они получили дешевую рабочую силу для выполнения своих задач.

Кто-то уезжал, все же решив попытать счастье в другом месте. Родители Огонька остались. Отец уходил рано утром и возвращался поздно вечером, чтоб семья могла хоть как-то свести концы с концами. Дядя Модо заезжал время от времени и, глядя на них, хмурился все больше. Несмотря на тяжелые времена, он всегда привозил им с Праймер гостинцы: сладкую булку, деревянную, вырезанную своими руками, машинку, нарядную ленточку сестре. А когда наставал вечер, взрослые, вздыхая, обсуждали, что так, как здесь, теперь везде на Марсе. Пришельцы выкупили все: заводы, здания, леса, озера – и стремительно переправляли ресурсы на Плутарк. Даже океан, к которому отец всего несколько лет назад возил семью в отпуск, исчез: его заморозили и вывезли, чтобы в нем могли плавать хищные рыбоподобные инопланетяне.

Вскоре деревья почти исчезли. Вслед за ними пропали звери. На глазах планета, чьи богатства нещадно разграбили, становилась голой пустыней. Но мыши почти не замечали этого, занятые ежедневной тяжелой работой и борьбой за выживание.

Тогда стали приходить первые сообщения о восстаниях рабочих, которые хватали лопаты, кирки и нападали на плутаркийцев, а потом вскрывали и грабили продовольственные склады. Об этом рассказывали не по телевизору – все телевизионные башни пришельцы давно купили и отправили в виде металлолома на родную планету – а через дядю Модо и других знакомых, путешествующих по Марсу. Рыбоголовые, опасаясь мятежей, усилили охрану своих территорий крысами и ужесточили условия контрактов.

В памяти Огонька навсегда останется роковой день, когда отец, проснувшись утром, закашлялся и не смог подняться с кровати. Мама, побледнев, пересчитала имеющиеся у них деньги, вздохнула и пошла в аптеку, но вернулась ни с чем: фармакологическая отрасль к тому времени была почти уничтожена, и даже самые простые лекарства на планете стали дефицитом. Отец кашлял все сильнее, мама тихо плакала, когда думала, что никто не видит, и заваривала травки, которые предусмотрительно посадила в отдельном горшке недавно – как чувствовала, что могут пригодиться.

А вечером, когда Огонек с Праймер резали овощи на ужин, входная дверь едва не слетела с петель – так громко в нее стучали. Сестра вжала голову в плечи и спряталась за мать. Отец пошел открывать, держась за стену и едва не падая.

– Ты! – вместо приветствия ему в лицо уткнулся коготь на крысином пальце. – Какого сраного пса тебя не было на работе?!

Отец закашлялся кровью, и за него ответила мама, выступив вперед и гордо расправив плечи:

– Мой муж болен, но мы не смогли купить лекарств. Я боюсь, завтра он не сможет выйти на работу.

– Вот как? – крыс оглядел статную женщину с ног до головы и плотоядно ухмыльнулся. – А знаешь ли ты, красотка, что по контракту, пропустив день, твой муженек должен заплатить штраф?

– Нет, я не знала. – Мама не опустила глаз, все также прямо глядя в лицо незваного и нежеланного гостя.

– Так вот… – крыс облизнулся и обернулся к отцу, все еще кашляющему при попытке сказать хоть слово. – Давай заключим сделку! Ты отлеживайся… Да хоть неделю болей, я прикрою! Найду, на кого раскидать твою норму… Но вот пропуск придется отмечать каждый день, иначе отсутствие заметят. Вот пусть твоя женушка и приходит с ним по утрам, – он перевел взгляд на мать и похабно оскалился. – Ммм, придешь, красавица? Только трусы не надевай, они тебе не понадобятся…

Папа, собрав силы, зарычал и бросился на того, кто посмел предложить такое матери его детей. Крыс лениво развернулся и ударил его в живот, а когда отец согнулся, хватая воздух, нанес точный удар локтем в голову. Отец рухнул, мама закричала и кинулась к нему, Праймер спряталась за креслом, уткнувшись в колени и плача. Огонек переводил взгляд с одного взрослого на другого, и до его сознания никак не доходило, что же происходит – лишь детские, но уже крепкие пальцы инстинктивно сжались сильнее на ручке шеф-ножа, который он так и не выпустил из рук. В чувство его привел дикий, отчаянный вой матери:

– Он не дышит! Ублюдок, ты убил его!

В этот момент мальчишка как-будто загорелся изнутри. Он перехватил нож так, как учил дядя Модо в последний визит: лезвие плотно прижато к предплечью и совсем незаметно, пальцы четко фиксируют рукоять. Подойдя к противнику, нужно в один миг сменить хват и ударить с разворотом – стремительно и вложив силу всего тела. Мозг еще вспоминал последовательность действий, а Огонек уже сделал три коротких шага как-будто к родителям, но потом точно и чисто выполнил прием – и вот крыс, скуля, схватился за бок, а ему в лицо уставились полыхающие ненавистью и болью глаза восьмилетнего мальчишки. Мама пронзительно закричала. Чужак, тяжело дыша, покачнулся, зажал ладонью рану и в следующее мгновение вывалился за дверь, проклиная мышей и подвывая. За ним тянулась дорожка из густых бурых капель.

Что было дальше, Огонек помнил плохо. Кажется, мама звонила дяде Модо, а потом, глотая слезы, судорожно собирала вещи. И все это время мальчик сидел подле бездыханного отца, сжавшись в комок, но не выпуская из руки холодеющих пальцев. Потом дядя вез их куда-то, а мышонок то проваливался в сон, то резко просыпался, снова и снова видя полный ненависти взгляд и чувствуя, как по его руке течет теплое. И каждый раз на грани сна и яви глаза раненного им (или убитого? Он не знал!) крыса как будто менялись, становились глубокими, как сама вечность, и Огоньку казалось, что сам Великий Марс, о котором рассказывали мать и бабушка, смотрит на него, будто оценивая. Мама кутала его в захваченный из дома плед и обнимала, но время от времени украдкой вытирала о буро-рыжую, как у отца, макушку, горячие слезы.

Наконец, они приехали в лагерь, спрятанный посреди гор в одном из проходов Большого Каньона. Дядя куда-то сходил, с кем-то поговорил, и им позволили остаться, выделив закуток для ночлега. На следующие несколько лет он стал их домом.

За 12 лет до победы над Плутарком.

Там, в лагере, Огонек решил, что должен заботиться о сестре и матери, сделать все, чтобы не дать их больше в обиду. Отец пусть и не принадлежал военной касте, но постоянно общался с родственниками жены и принял многие их взгляды. А потому постоянно твердил, что он, Римфайер, – мужчина, а значит, оберегать женщин – его долг. И мальчишка отчаянно защищал Праймер от юнцов, живших рядом – пары подростков, которые наслушались разговоров старших, насмотрелись на творившийся вокруг беспредел и попытались приставать к сестре. Благодаря не по возрасту высокому росту и урокам, которые давал в прошлом дядя, Огоньку оказалось не сложно объяснить окружающим, как не нужно обращаться с женщинами его семьи. Несколько раз разъяренный мальчишка, взбешенный тем, что тощий сын старосты лагеря, подражая отцу, пытался зажимать в углу Праймер и запускать руки той под юбку, налетал на него, яростно колотя. И противник, даже превосходя Огонька ростом и возрастом, мог лишь закрывать голову руками да молиться, чтоб кто-то из взрослых скорее пришел на шум и оттащил от него этого мелкого психа, пока тот не сломал что-то скулящему от боли и плюющемуся кровью обидчику. Спасало от наказания только то, что начальник лагеря, прознавая о происшествии, каждый раз сам отвешивал отпрыску подзатыльников, чтоб не повадно было «скулить, пока тебя такой сопляк лупит». Закон силы был единственным, что уважали староста и его подручные…

Огоньку случалось защищать от мужчин и мать. Пользуясь ее одиночеством, они поначалу пытались навязать привлекательной женщине вариант, как упростить жизнь в тяжелых условиях. Но однажды, застав в их закутке одного из особенно рьяных «благодетелей», Огонек в ярости сломал тому пару ребер, вооружившись куском металлической трубы. Эта история, а также слухи о том, почему им приходится скрываться, быстро облетели общину, и потенциальные ухажеры, оценив бешенство в глазах мышонка и травмы, которые он наносил обидчикам, охладили свой пыл. Скорее всего, мальчишку бы тихонько убили за эти выходки, но побоялись серого здоровяка, что привез их, и поэтому решили просто не связываться.

Всего за пару лет Огонек научился выживать всеми возможными способами. Запасы делили на всех поровну, но еды постоянно не хватало, и каждый пытался добыть что-то еще сверху пайка. Он быстро освоил, как найти плутаркийский склад с продовольствием и взломать замок, как стянуть у зазевавшегося вражеского солдата оружие. Он научился виртуозно прятаться. Все это легко и быстро дается, если есть природный талант и обстоятельства заставляют спешно осваивать науку спасения жизни.

Он был подростком, когда впервые убил плутаркийского охранника за продукты, которые были нужны семье. И даже годы спустя, вспоминая тот день, четко знал, что не поступил бы иначе. Дядя печально качал головой, слушая жалобы на выходки племянника, но сделать ничего не мог. Он понимал: в условиях войны, которая с каждым днем все сильнее и сильнее разгоралась на Марсе, главное, что он должен делать – воевать за родную планету. А значит он не может отсиживаться в лагере, воспитывая резвого мальца – ему нужно сражаться в рядах повстанцев, взявших себе имя «Борцы за свободу». Мышь понимал: пусть и не хотел бы он таких умений племяннику в столь нежном возрасте, но тот делал ровно то, что должен делать мужчина, заботясь о женщинах своего рода. Поэтому, приезжая в общину, Модо старался показать мальчишке хотя бы один новый прием, вложить в голову хотя бы одно новое знание о выживании. А также попасться на глаза как можно большему количеству живущих здесь, чтобы дать понять: тому, кто обидит эту семью, есть перед кем ответить!

Огоньку исполнилось тринадцать, когда война снова полностью перевернула его жизнь, безжалостно ворвавшись в нее и определив всю дальнейшую судьбу. В день своего рождения он рыскал по одному из каньонов, выслеживая горную ящерицу для праздничного ужина – хотелось порадовать маму свежим мясом в благодарность за то, что подарила жизнь. Зорко оглядывая скалы, он старался не пропустить малейшее движение, готовый выстрелить туда, где его заметит, и думал. Думал о том, что новый глава лагеря зачастил к ним в гости. Он пришел на смену подонку, что несколько лет беспредельничал в общине, пока о его преступлениях не прознали «Борцы за свободу» и не повесили вместе с парочкой отморозков. Новый старший над гражданскими был военным в звании майора, но ранение в одном из боев не позволило ему больше сражаться, поэтому командование отправило его к ним навести порядок. В последние полгода широкоплечий мышь, хромающий на правую ногу, но держащий выправку, захаживал по вечерам, приносил детям скромные, но очень ценные в это страшное время гостинцы, а потом усаживался напротив матери и, взяв из рук тепло улыбающейся мышки чашку чая, расспрашивал о делах. А уходя, всегда долго смотрел в глаза и учтиво целовал кончики пальцев… Огоньку, пожалуй, нравился этот мужик – в его намерениях он не видел ничего, от чего хотелось схватиться за припрятанный в укромном углу кусок тяжелой трубы. Он даже думал, что мог бы оставить под его защитой своих женщин, когда уедет с дядей сражаться с рыбомордыми обмудками…

Внезапно почва под ногами заходила ходуном, а сверху посыпались камни. Мальчишка несколькими ловкими прыжками забрался на уступ повыше, припал к земле и, как учил дядя, закрыл голову руками. Падающие осколки больно били по пальцам, спине и ногам, сдирая кожу, сыпался песок, в нос забивалась пыль, мешавшая дышать, гул вокруг стоял такой, что звенело в ушах, но Огонек не двигался, молясь, чтоб обвал не усилился. Ему повезло: ревело где-то дальше, а он отделался лишь ссадинами и синяками. Когда камнепад и тряска закончились, подросток осторожно поднялся, отряхнулся и двинулся в сторону лагеря, сообразив, что грохотало именно с той стороны. У них, конечно, есть укрепления против землетрясений, но вдруг маме нужна помощь?! Видимо, придется его именинного ящера отложить на завтра!

Внезапно что-то кольнуло в груди, сжало ее обручем, и он сам не заметил, как перешел на бег. Ему казалось, будто кто-то снова, как несколько лет назад, неотрывно следит за ним, оценивает. Ловкий и быстрый, юноша прыгал с камня на камень, цеплялся кончиками пальцев, хвостом, подтягивался. Какое-то тревожное чувство гнало его к семье. Он задыхался, удивляясь, почему отказало ему сейчас так хорошо тренированное дыхание. Еще пара поворотов – и вот уже должен показаться вход в их пещеру… но его нет… нет темного грота, возле которого всегда стоял дозорный, нет даже куска горы, что служила им домом – вокруг лишь обломки камней да пыль, которая еще не осела после обрушения. Горло внезапно сдавило, словно на шее резко затянули удавку.

Как?! Как мог случиться обвал, они же постоянно проверяли стены и укрепления потолка?! Неужели что-то взорвалось в лагере? Может ли быть, что завалило только у входа, а внутри, там где его семья, все цело?!

Мальчишка бросился к камням, голыми руками пытаясь разгрести проход. Резал пальцы острыми обломками, то тут, то там пытаясь сдвинуть валуны в половину его самого, и звал, звал, звал… Сестру, маму, главу лагеря, повара, что по утрам раздавал безвкусную кашу, старика-учителя, что преподавал детям грамоту и делился своими огромными знаниями.

Огонек выкрикивал их имена, пока не сорвал голос.

Внезапно его рука наткнулась на металл. Он напрягся, навалился спиной, ободрал плечи, но отвалил камень, и склонился над куском стали, искореженным и почерневшим. Кончиками пальцев коснулся его, счищая копоть, и под грязью явственно проступила ненавистная эмблема плутаркийских ВВС.

Все мгновенно встало на свои места! Не было обвала: их лагерь обнаружили захватчики, и похоронили всех, кто в нем был, под камнями. Похоронили маму. Похоронили сестру. Похоронили учителя и широкоплечего майора. Всех, кого знал подросток, не стало из-за того, что эти трусливые ублюдки нанесли авиаудар по тем, кто даже не мог сопротивляться! Они снова разрушили его жизнь, будто того, что из-за них умер отец, а мать и сестра ютились в сырых пещерах, было недостаточно!

Огонек всхлипнул, но сжал зубы, твердя сам себе, что не даст волю слезам. Его душил комок, застрявший в горле, и чтоб хоть как-то выплюнуть его, он хрипло втянул воздух и завыл, задрав голову к небу.

Почему?

Почему и их отняли у него?!

После потери отца он делал все, чтобы сохранить своих женщин. Но не смог! Не справился! Почему смерть забрала их, но оставила жизнь ему? Зачем? Чтобы показать, что он – бесполезный мальчишка, не способный ни на что, кроме охоты на ящериц?! Или… он столь жалок, что не стоит даже ее внимания?!

Боль рвала грудь, не давала дышать. Ему отчаянно хотелось упасть прямо тут, мертвому. А еще отчаянно хотелось мести.

Он опустил веки и представил перед собой плутаркийца. Представил, как загоняет пальцы ему в жабры, как сжимает их и резко рвет. Как вцепляется зубами в ненавистное горло того, кто нажимал на гашетки орудий, кто правил кораблем, расстреливающим беззащитных. Он ощутил, как кровь течет по его рукам, как скользят в них и пульсируют еще теплые органы врагов, которые он только что выдрал с глухим чпоканьем.

И внезапно ему стало немного легче дышать.

Он вырастет и обязательно сделает все это! Какой прок от его смерти? Она не вернет мать и сестру, зато живой он сможет лишить жизни тех, кто забрал их. Будет делать все то, что только что увидел в своих мечтах. Если от одной мысли о расправе на душе стало легче, значит, когда он осуществит задуманное, ему станет совсем хорошо.

«Мама! Праймер! Клянусь вашей памятью! Я отомщу!»

Тот, кто наблюдал за мальчишкой, улыбнулся, довольный тем, что прочел в кровоточащем сердце. Еще один воин ступил на путь службы ему. Еще один из его сыновей будет славить Великого Марса, проливая кровь. Этот мальчик достоин дара, который дается лишь лучшим: он получит пламя ярости и ненависти в обмен на детство, которое забрала кровавая и беспощадная Война – одна из любимых жен беспощадного бога.

Отец касты воинов сощурил красные глаза и посмотрел на то, что последние годы было домом юного марсианина. Нашел взглядом женщину и совсем еще юную девушку. Младшая из них была наполовину завалена камнями и плакала от боли в израненном теле, моля смерть скорее избавить от мучений. А старшая, уже поняв, что выхода нет, держала ее голову на коленях и гладила по слипшимся от крови золотым волосам, проклиная мир, в котором эта ласка – то единственное обезболивающее, что может дать мать умирающей дочери. Женщина тяжело дышала и время от времени утирала пот со лба: кислород в крошечном пространстве заканчивался. Но вот младшая мышка сделала короткий вздох, и последняя влажная дорожка скатилась по ее грязной щеке. Мать наконец позволила себе зарыдать, упрекая судьбу за жестокость, и в то же время молясь, чтобы сын избежал их ужасной участи. Марсианка из последних сил отчаянно просила для второго из своих детей возможности выжить.

Великий Марс милосерден: он исполнит волю матери воина. Бог кивнул своей верной спутнице – Смерти – и та раскрыла обреченным объятия, порождая из их душ демонов-хранителей.

И в тот миг, когда в груди мальчишки разгорелась жажда мести, а едва живая мышка баюкала на коленях его мертвую сестру, по велению Отца касты воинов их желание исполнилось. Душа юной девушки, чья весна только-только началась, обернулась красным пламенем, яростным и всепожирающим. Та, что подарила ей жизнь, вскрикнула и упала бездыханная, а на ее месте, обвившись вокруг красного, зачернел мрак, непроглядный и безжалостный, словно ненависть. Свившись клубком, новорожденные демоны устремились к тому, кто звал их – к серому мальчишке, что так и стоял, закрыв глаза, тяжело дыша и чувствуя на руках кровь врагов. Черно-красный клубок ударился о грудь, едва не сбив с ног и на минуту отняв дыхание, и слился с пожаром, что бушевал в совсем еще юном марсианине.

Демоны, обернувшись вокруг сердца, заключили его в надежную броню, уютно улеглись и задремали, готовые пробудиться по первому зову. Они сохранят сына Марса. Они дадут ему силу. Он с такой радостью принял их, пообещав вдоволь поить кровью и выпускать резвиться на волю!..

Огонек распахнул глаза.

В них горело Пламя.

Там, на развалинах лагеря, и нашел его Модо. Борцы за свободу перехватили сигнал с плутаркийского крейсера и смогли расшифровать спустя несколько часов после удара. Великан, побледнев как полотно и бросив через плечо, что там его семья, мчался почти сутки, молясь всем известным ему богам. Он небрежно кинул на бок байк и попытался пробраться туда, где раньше был проход, крича и срывая голос. Двое прибывших с ним – рыжий парень с челкой, которая постоянно лезла в глаза, и невысокий белоснежный марсианин – не сказав ни слова присоединились к расчистке завала. Модо едва не упал, когда на его зов спустя несколько минут вышел племянник – покрытый кровью и пылью, со стеклянными глазами, будто повзрослевший лет на десять за те пару месяцев, что они не виделись. Словно призрак, мальчишка скользил по камням, которые стали кладбищем для его близких. Взгляд Огонька казался пустым, но дядька все же разглядел на самом их дне то, чего там не было раньше – боль и всепоглощающую ненависть. Мужчина сгреб его в медвежьи объятия, на которые тот не ответил, и прижал к груди что есть сил.

– Живой… хоть ты – живой… – бормотал взрослый хрипло и шмыгал носом.

Когда первые эмоции от встречи схлынули, обвал просканировали, и рыжий парень возрастом чуть младше дяди с сочувствием посмотрел на них и покачал головой. Модо закрыл лицо руками и надавил кончиками пальцев на глаза – орать хотелось невыносимо, но нужно было держаться ради племянника. Великан постоял так минуту, давая себе лишь это короткое время для того, чтобы справитсья с горем, а потом резко развернулся и махнул своей группе, что можно уезжать. Он усадил Огонька позади себя на мотоцикл, «Чоппер» тронулся следом за черным «Харлеем» и красным спортбайком. Мальчишка не задумывался, куда и зачем его везут. Он снова и снова прокручивал в голове одну мысль: «Мамы и Праймер больше нет. Но я отомщу!»

В лагерь Борцов за свободу они приехали поздно ночью. Огонек, вымотанный физической и душевной болью, практически задремал, убаюканный плавным ходом «Чоппера», и обязательно бы свалился, если бы Модо не подстраховал, обхватив хвостом вокруг тела. Дядя стащил его с байка и, не говоря ни слова, отвел в закуток, служивший им с друзьями местом для ночлега.

– Подожди меня, хорошо? Я сейчас вернусь, спальник тебе раздобуду… Винни, присмотришь? – он кивнул белому пареньку и ушел куда-то. Альбинос, который был на голову ниже дяди, но лишь немногим уступал тому в ширине плеч, весь путь от развалин лагеря закладывал лихие виражи и бросался под колеса синего «Чоппера». От постоянно мелькавшего то слева, то справа красного спортбайка у Огонька разболелись глаза, и он уткнулся лицом дяде в спину, пахнущую бензином и немытой шерстью, но все равно каждый раз вздрагивал, когда бешеный рокер проносился мимо. В другое время юноша бы оценил и мотоцикл, и виртуозное вождение того, кто им управлял, но сейчас суетливость и создаваемый вокруг шум вызывали только раздражение.

Альбинос кивнул и опустился на один из спальников, разложенных прямо на полу.

– Ты присядь, парень, Модо, может, придется побегать. Вот этот – твоего дяди, – он указал на аккуратно расправленный спальный мешок рядом со своим. – Склад скорее всего уже закрыт, а ключ у Тэсс, нашего механика. Поди ее еще найди в такое время! – Винни как-то многозначительно, но беззлобно ухмыльнулся. Огонек, не глядя на него и слушая вполуха, плюхнулся на зад и бездумно начал рисовать узоры на пыльном полу. Его пальцы со слипшейся от крови шерстью оставляли красноватые следы. Он дышал короткими глотками, и каждый вдох болезненно стискивал горло.

– Оу, ну и ссадины на руках! Давай-ка я обработаю! – Альбинос засуетился, порылся в изголовье своего спальника, вытянув оттуда фляжку и аптечку. – Давай, давай сюда руки! И футболку снимай, вся спина разодрана!

Подросток послушно протянул взрослому израненные острыми камнями кисти, безучастно глядя на то, как белый сначала аккуратно отмыл грязь, а потом обработал раны и наложил бинты. По команде стянул рваную тряпку, прикрывающую торс, и позволил продезинфицировать спину. Ему было абсолютно все равно, что с ним происходило, он даже не чувствовал, как жжется антисептик.

Когда они закончили, Винни снова порылся около своего спальника и протянул ему футболку – старенькую, но чистую.

– Ммм… Огонек, да? Мне… я сочувствую тебе. Держись, парень, хорошо? – красные глаза альбиноса смотрели внимательно, как будто и вправду ему было дело до чувств одинокого подростка. Огонек, не говоря ни слова, на автомате кивнул, натянул майку и уставился на носки своих потрепанных ботинок. Повисло тягостное молчание, которое прервал пришедший через несколько минут Модо:

– А вот и спальник! – он бросил рядом со своим еще один такой же. – О, Винни обработал раны? Спасибо, бро! А теперь давай-ка спать, завтра будем разговаривать и решать, как жить дальше.

Не говоря ни слова, Огонек забрался в свой мешок и отвернулся. Ему бы заплакать, но слезы не шли. Глаза слипались и болели, но заснуть никак не получалось. Хотелось расслабиться, но мышцы собрались в тугие, ноющие от напряжения комки, хотелось делать глубокие вдохи, но грудь как будто стянули стальными обручами. Где-то внутри плескалась ярость и только она грела его, будто только одна с ним и осталась.

Внезапно на голову, точно между антенн, легла большая, мозолистая ладонь дяди. Огонек закрыл глаза и вспомнил, что у отца были вот такие же руки: надежные, уверенные, теплые. Пальцы взрослого зарылись в буро-рыжую челку, почесывая и успокаивая. Лучше не стало и боль не ушла, но через пару минут обруч на груди как будто ослабили. Он уже проходил это: когда умер папа, он также не мог поверить, не мог принять, а потом его накрыло пониманием, что это случилось, и ничего не вернуть. Так и теперь: сильные пальцы в его волосах – они есть, а мамы и Праймер больше нет. Плечи вздрогнули, он почти беззвучно заскулил, болезненными толчками проталкивая в легкие воздух сквозь сжавшееся горло, но слезы так и не пролились из глаз.

Его семьи больше нет. Но он понял, что все еще дышит.

Командир Борцов за свободу детей в своих рядах не приемлел, но Огоньку можно сказать повезло: именно в тот момент, когда он оказался в лагере, единственный вход в каньон, который вел к базе, заблокировали псы. Вот почему вывезти его к бабушке, как планировали, оказалось невозможно. Огоньку это было на руку: он не собирался возвращаться к мирным жителям и стремился всеми способами остаться с теми, кто воюет за Марс.

Наутро после прибытия ему удалось вызнать у дяди, что, судя по перехваченной передаче с плутаркийского крейсера, какая-то сволочь сдала лагерь за мешок продуктов и исправный транспорт. Мальчишка поклялся себе, что найдет виновного в гибели семьи, и в юном сердце окончательно поселилась лютая ненависть к рыбоголовым захватчикам и всем, кто им помогает. Оказалось, что стратегия подкупа и предательства стала обычной для плутаркийцев: они изводили мышей голодом и лишениями, а потом, когда удавалось захватить кого-то из гражданских, мучили, но предлагали еду и жизнь в обмен на информацию об убежищах. Год назад семья Винни также погибла из-за предателя, продавшего лагерь, где жили родители и трое маленьких братьев альбиноса.

Жизнь Борцов за свободу, несмотря на осаду, шла своим чередом, лишь усиленные посты дозорных отправляли, чтобы постоянно следить за позициями псов. Вернувшись с дежурства, группа отдыхала, а после тренировалась, обязательно каждый раз одной и той же боевой связкой. Дядя Модо был в той самой тройке байкеров, с которыми он забирал племянника из развалин лагеря, и в составе которой долгими часами отрабатывал приемы и выполнял упражнения на доверие и чувство друг друга. Формирование сплоченных боевых мини-групп и создание из них высокоэффективных ударных сил было особой стратегией командующего Борцами за свободу – бурого, косматого и вечно хмурого дядьки по имени Стокер. Иногда он появлялся на тренировках, опирался плечом о стену и, прищурившись, внимательно смотрел на то, как работает каждая из связок воинов. Время от времени что-то показывал, очень редко – делал перестановки, но чаще всего парой фраз подсказывал лидеру боевой единицы, как эффективнее работать с бойцами и на что сделать упор.