Текст книги "Не забудь меня (ЛП)"
Автор книги: roberre
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
– Значит, вы думаете, что это Кора.
– Конечно, это Кора.
– И зачем же Коре похищать вашу девушку?
– О, я уверен, что у неё есть причины. И сомневаюсь, что нам придётся долго ждать, прежде чем она их озвучит.
Что-то в его голосе пробирает её ознобом до самых костей.
Он смотрит на неё терпеливо, почти не двигаясь, и ждёт ответа. Её чувства внезапно обостряются, и она слышит, как поскрипывают ботинки Голда, когда он едва заметно шевелится. (Все в нём сейчас кажется слишком острым, точно он состоит из лезвий, скреплённых яростью).
Она убирает прядь волос с лица и заставляет себя расслабиться, держаться свободно и сохранять здравомыслие. Она подбирает со стола апельсин, чтобы отвлечься от напряжённого взгляда Голда.
– Слушайте, Голд, Конечно же, я хочу, чтобы она была в безопасности, но…
Его губы сжимаются, ноздри раздуваются от едва скрываемого гнева, а костяшки пальцев белеют на золотой рукояти трости.
Эмма пожимает плечами. Она вертит в руках фрукт, пробегая пальцами по шершавой кожуре. Она глубоко втягивает воздух.
– Ещё не прошло двадцать четыре часа. Вы не думали, что она, возможно, просто вышла на прогулку?
– А вы не думали заняться своей работой? – Он почти рычит. Это само по себе звучит угрожающе. – Часть которой, по счастливой случайности, включает в себя поиск пропавших людей.
– Я занимаюсь своей работой. И, по счастливой случайности, игры в вашу няньку в неё не входят. – Эмма разводит руками, пожимает плечами, зажав апельсин между колен, чтобы тот не скатился на пол. – Эта идея вам в новинку, но, возможно, Джейн просто нужно личное пространство.
– Ах да, личное пространство, – он кивает с саркастической улыбкой и жестоким взмахом руки. – Без завтрака, накануне открытия библиотеки, никому не сообщая, где она, Джейн исчезает, просто потому что ей нужно личное пространство. Это всё очень логично.
Она с громким хлопком опускает руки на колени, почти выбивая зажатый апельсин.
– Голд, расслабьтесь. Почему во всём обязательно должна быть замешана Кора?
– Потому что обычно так и есть.
– Нет, обычно во всём замешаны вы.
Кажется, что он дёрнулся, хотя на самом деле он не шевельнулся. Переменил позу, и в воздухе потянуло чем-то, словно внезапно расколотили окно. Лишь моргнув, качнув головой и стиснув зубы, он превращается в нечто, внушающее опасение. Он не выше неё и выглядит как обычно, вот только внезапно он кажется великаном. (Когда он заговаривает, она почти ожидает, что покажутся когти и заостренные клыки. Это абсурдно, но именно такое он производит впечатление.)
– Не играйте со мной, шериф.
Она криво улыбается.
– Я думала, вам нравятся игры.
Его губы раздвигаются, обнажая зубы.
– Не сегодня.
Эмма знает, что нажала слишком много кнопок. Обычно он в ответ делает то же самое. (Но сегодня ему просто хочется крушить всё вокруг.)
Она не желает признаваться в этом, но ей хочется ещё надавить на него, кольнуть его. Пока не покажутся капельки крови. Ей хочется уколоть его не для того, чтобы ранить, но чтобы отплатить ему за все те случаи – а их сотни – когда он одерживал над ней верх и заставлял ощущать себя идиоткой. Чтобы отплатить за его манипулирования ею и его смех. Чтобы хоть раз обыграть Голда в его игре.
Но Эмма знает, где провести черту – знает по опыту, даже если порой задевает эту самую черту. И поэтому она поднимает руки в защитном жесте.
– Ладно, спокойнее, – говорит она, стараясь рассеять напряжение. Её голос звучит слишком жестко для спокойствия. – Она и мой друг.
Когда она заговаривает, на его щеке подёргивается мускул, в глазах вспыхивает недоверие. На мгновение ей кажется, что он сейчас что-нибудь разобьет. (Вряд ли он накинется на неё, но окно за спиной беззащитно перед позолоченной рукоятью его трости).
Она почти ощущает, как вокруг него пылает магия, как искорки магии пробегают по её телу, словно паучки из электричества и ужаса.
Его руки сжимаются на трости (и они сильнее, чем кажутся, они удивительно сильны – она знает, помнит, как отрывала их от Мо, заковывала в наручники или следила за тем, как они накладывают чары или создают мерцающие зелья).
С вызовом встречая его взгляд, она делает глубокий вдох и пытается не раздавить апельсин в руке.
Голд смотрит на неё с тем напряжением во взгляде, с каким следят за спортивными состязаниями или столкновением машин на автостраде.
Межу ними повисла тишина, нарушаемая только гулом кондиционера, извергающего поток ледяного воздуха прямо на её шею. Медленно она подбирает слегка приплюснутый апельсин с колен и перебрасывает с ладони на ладонь. Ловит и подбрасывает, снова ловит – снова подбрасывает… – почти не глядя на свои движения. Вместо этого она наблюдает за Голдом, сузив глаза и пытаясь прочесть бурлящее в нём нетерпение, скрытое за внешним спокойствием.
Наконец Голд отводит глаза.
– Одно из двух: вы либо поможете мне, либо нет, – говорит он мягко, – так что же?
Она тяжело вздыхает.
– Что вы хотите, чтобы я сделала?
– Найдите Белль.
Эмма моргает. Она почти роняет апельсин.
– Она не Белль.
Голд поднимает руку с трости и вскидывает в нетерпеливом жесте, но это движение не несёт в себе никакой реальной угрозы.
– В данном случае мне плевать, пусть зовет себя хоть чёртовой Марией Антуанеттой! Я просто хочу, чтобы она нашлась! – Он говорит так… точно потерпел поражение. Она больше не хочет его уколоть. Ну, может, совсем немного. Она понимает, что все это время он притворялся. Принял храбрый вид, замаскировал страх яростью. (Ярость или равнодушие – это одно и то же, и она узнаёт то изнеможение, что это притворство несёт вместе с собой.) Теперь он выглядит раздавленным. Усталым. Она никогда ещё не видела его таким испуганным.
Она думает о Коре и Реджине, о зловещем молчании, окружившем их перемещения. О Джейн, одинокой и дрожащей.
– Хорошо, – говорит она.
Голд заметно расслабляется.
Эмма спрыгивает со стола и снимает с крючка куртку.
– Я поспрашиваю и дам вам знать.
– Спасибо, – тихо говорит он. Из-за тёмных кругов под глазами он выглядит очень бледным. (Карие глаза смотрят грустно.)
– Поблагодарите меня, когда найдем её, – говорит Эмма и выходит из участка.
***
Эмма сидит в «жуке», припаркованном на обочине, и смотрит на океан сквозь опущенные окна.
Насколько она может судить, Джейн здесь нет. Её нет и «У Бабушки». Джейн так же не с Руби, не с Лероем, не в библиотеке, не в своей квартире и не в парке. (Насколько она может судить, мистер Голд, может быть, прав.) Но ещё слишком рано утверждать что-либо наверняка, поэтому она продолжит поиски.
Изогнувшись, чтобы дотянуться до заднего кармана, она вынимает телефон и набирает номер Дэвида.
Когда он отвечает, она сразу же слышит, что он обедает. Звон стаканов и тарелок, жужжание посетителей, перемежающееся редкими восклицаниями Бабушки в адрес повара, подсказывают Эмме, где именно.
– Дэвид, привет, это Эмма.
– Привет, Эмма. Как успехи?
– Никак.
– Ты проверила больницу? – спрашивает Дэвид.
– Это следующий пункт, – отвечает Эмма. – А у тебя получилось поговорить с Мери Маргарет?
Класс Мери Маргарет несколько недель назад получил заказ от Джейн – изготовить баннер для большого открытия библиотеки. Мери Маргарет назначила каждому ребёнку задание по вырезанию букв. Когда Эмма в последний раз видела баннер, среди блесток, клея, чехарды цветов и узоров читалось: «Обще…я би…тека Ст…бр..ка: большое …ие!» – всеми цветами радуги.
– Ага, – говорит Дэвид, – я говорил с ней около часа назад. Дети должны были сегодня повесить баннер, но Мери не смогла попасть в библиотеку. Она сказала, что пыталась дозвониться, но ответа не было.
– Странно.
– Это точно. – Он делает паузу, и Эмма слышит, как он отпивает глоток. – Так… что думаешь?
Эмма пожимает плечами.
– Думаю, бумажная работа может подождать. Можешь вместо этого помочь мне?
– Конечно. Куда мне отправляться?
Эмма смотрит на исчерканный лист, который она прикрепила к приборной панели. На стикерах она нацарапала различные места, в порядке вероятности, где может находиться Джейн.
По мере того, как она обследовала одну локацию за другой, она бросала стикеры на пол. Теперь под ногами уже кучка смятых желтых бумажек, и ещё пять остались на панели.
– Я обследую все обычные места, – говорит она. – Но, может, ты заглянешь в менее обычные? Например, в «Кроличью нору». В аптеку. Начни опрашивать горожан.
– Я начну с Мо, – говорит Дэвид.
– Сомневаюсь, что она у него. Мо не похож на рецидивиста.
– Я тоже так думаю. Но он должен знать. – Дэвид делает паузу, чтобы отпить ещё глоток, затем добавляет: – Он её отец.
Эмма отвечает уклончивым ворчанием. Её больше волнует то, что Мо может сказать им, чем то, что они скажут Мо, но эта идея не хуже, чем любая другая.
– Конечно. Звучит неплохо. Сообщи, если что-нибудь выяснишь, а я сообщу тебе.
– А если мы ничего не выясним?
Эмма заводит машину и застёгивает ремень безопасности.
– Поговорим через час. – Она отключается, бросает телефон рядом, на пассажирское сидение, и выезжает на дорогу.
(Мистер Голд, может быть, и прав, но она ни за что не собирается признавать это без крайней необходимости.)
Комментарий к Часть 2. Глава 17
Перевод выполнен Etan при участии Helena.
========== Глава 18 ==========
Глава 18
Когда Эмма подъезжает к дому доктора Вэйла, Голд уже поджидает её снаружи.
Несмотря на усиливающуюся жару, на нём обычный костюм, угрожающе красный галстук и круглые солнцезащитные очки а-ля Джон Леннон. Он опирается на трость и пристально смотрит на Эмму.
(Иногда он, действительно, бывает крайне жутким.)
Она паркуется на подъездной аллее, потому что машины Вэйла нигде не видно, и выбирается на асфальт. Её тёмные джинсы мгновенно нагреваются, и она оставляет куртку в машине.
– Быстро вы добрались, – говорит она. Она позвонила ему меньше, чем пять минут назад, прямо из больницы, как только выяснила, что Джейн приходила к доктору Вэйлу.
Он никак не реагирует на её замечание.
– На этот дом наложено заклятие барьера, – говорит он. – И оно чрезвычайно сильное.
Эмма щурит глаза от солнца и смотрит на дом. Здание выглядит приземистым, тихим и совершенно неинтересным. Она засовывает руки в карманы.
– Вы можете разрушить заклятие?
Даже тёмные солнцезащитные очки не могут скрыть проступившую на его лице надменность. Он выглядит так, будто она только что спросила, может ли он превратить кислород в двуокись углерода. Затем он смеётся. (На самом деле, это больше похоже на смешок, на «хо-хо-хо» Санта-Клауса, лишённое всякого веселья, на сверкнувшую золотым зубом усмешку.) Она не уверена, нарочно он пытается вести себя снисходительно или это лишь привычка.
– Конечно, могу, – говорит он. – И вы можете мне помочь.
– Повезло мне.
Он сворачивает с подъездной аллеи и следует по выложенной камнями дорожке к парадному входу. Она раздражённо вздыхает (поскольку он её игнорирует, и она не ожидала ничего другого) и плетётся за ним.
Она сужает глаза и вглядывается в дом, выискивая приметы магии, о которой говорил Голд.
В её голове пульсирует ощущение, которое всегда появляется перед более или менее случайным проявлением магии, но, насколько она может судить, всё выглядит нормально. Пара резиновых галош у парадной двери (по какой-то необъяснимой причине покрашенной в бордовый цвет); сплетённый из тростника коврик; дверной звонок, который светится оранжевым так, чтобы можно было увидеть даже в темноте; бронзовый номер «65», ввинченный в кирпичную стену; сыроватая газета в тонированном синим цветом почтовом ящике. Никаких признаков преступной деятельности или магической активности.
Видимо, Голд замечает её недоумение: он берёт крошечный камушек с бетонной ступеньки и, размахнувшись, бросает в парадную дверь. Воздух мерцает, как поверхность мыльного пузыря, затем выплёвывает камешек обратно так яростно, что тот пролетает через всю улицу и зарывается в ствол дерева. Она изумлённо смотрит на дыру в коре, затем вновь на Голда. Внезапно она радуется, что решила не стучать.
Он победно улыбается.
Она смотрит, как мыльный пузырь магии меркнет, и снова становится невидимым.
– Так… вы можете это устранить?
– Конечно, могу.
– И как это касается меня?
– Ну, я могу провести несколько часов, распутывая этот сложный клубок магических узлов… – он смотрит прямо на неё. – Или мы вместе снесём дверь, так сказать. – Он поворачивается от двери к ней, всё еще улыбаясь так, будто она городской эксперт по взламыванию дверей. (Вероятно, так и есть.) – Надеюсь, вы не против грубого подхода.
Она не против. Но она знает, что он этого и ждёт, поэтому равнодушно пожимает плечами, просто чтобы отказать ему в удовольствии.
– Что я должна делать? – спрашивает она.
Голд протягивает ей руку.
Она смотрит на неё.
– Вы шутите.
Он не шутит.
Она вздыхает. Сердито пронзает его взглядом (возмущаясь тем, как насмешливо кривятся его губы и посверкивают глаза) и смотрит на него, пока ей не приходит в голову, что выглядит она почти капризно.
Эмма медленно вкладывает свою руку в его. Ладонь к ладони. Кожа к коже.
Он сжимает пальцы и снова улыбается.
– Не думайте, – говорит он, осторожно направляя их соединённые руки на дверь. – Почувствуйте это. Вспомните, что я говорил: магия – это эмоции.
– Да-да, хорошо.
Но тяжело не думать, когда его пальцы впиваются в её руку. Когда её окружает слабый аромат дорогого одеколона (потому что она так близко к нему, что может чувствовать его запах – и это совершенно новый для неё опыт, который она ни за что не захочет повторить – даже частично). Когда кровь так сильно стучит в её запястьях, что она думает, что он может почувствовать её пульс.
Она думает о том, что её ладони потные, и он, наверное, чувствует отвращение.
Она вспоминает, как Мэри Маргарет говорила, что у Румпельштильцхена раньше были чешуйки, и, возможно, они всё ещё у него есть, скрыты манжетами рубашки и кожей.
Она думает, что их обоих может отбросить на встречную полосу, едва они коснутся барьера.
Она нарочно не обращает внимания на приятную пульсацию энергии в грудной клетке, или на то, как тепло от магии разливается по всему телу и обжигает до самых костей.
Вместо этого она закрывает глаза и пытается сконцентрироваться.
По рукам бегут мурашки. Ветерок овевает их ноги и взмётывает вокруг них пыль (серую, почти голубую, сверкающую на солнце как кусочки стекла). Медленно, Голд приближает их руки к дому. Вокруг её пальцев нарастает давление, воздух тягуч, точно она пытается прорваться через желе. Она ощущает… что-то между ними, подобное мигу напряжения перед бурей, когда поднимается ветер, и наступает холод. Тепло сохраняется только между их ладонями, обжигая их.
Она открывает глаза как раз вовремя, чтобы увидеть (и почувствовать), как их руки ложатся на бордовую дверь.
Штормовое напряжение лопается как мыльный пузырь. Ветер обрывается. Дневные звуки (машины в отдалении, шуршание листьев, пение птиц) возобновляют свой хор. Голд выпускает её руку и поворачивает дверную ручку.
– И это всё? – спрашивает Эмма. Она понимает, что слегка задыхается. Она вытирает ладони о джинсы и снова засовывает руки в карманы.
– А чего вы ожидали? Бурных аплодисментов? – он толкает дверь кончиком трости, и та легко отворяется.
Эмма вглядывается внутрь. Когда её глаза привыкают к тусклому освещению, тени обретают форму, открывая их взгляду хаос. Тумбочка перевёрнута, шарфы и перчатки разбросаны по всей крошечной прихожей. Пол усеян обрывками газет. Упавшая вешалка валяется в беспорядке одежды. Примятая алюминиевая бейсбольная бита и несколько клюшек для гольфа. Не меньше шести различных пар обуви.
Она смотрит на разорённую гостиную и жалеет, что оставила пистолет в бардачке “Жука”.
Прежде чем у неё появляется шанс исправить ситуацию, Румпельштильцхен отбрасывает ботинок кончиком трости и заходит в дом.
– Когда будете готовы, шериф, – говорит он, его голос эхом отдаётся в беспорядке вэйловской гостиной.
Её рука подёргивается – пальцы соскальзывают к жетону на поясе и проводят по вытертой коже, где должна бы находиться кобура – и она входит в дом следом за ним. (Румпельштильцхен, вероятно, лучшее оружие в городе… и честно говоря, если за ним не присматривать, может приключиться что-нибудь скверное). Они пробираются через беспорядок. Эмма осторожно переступает через вешалку для одежды и прихватывает с пола увесистую клюшку для гольфа – на всякий случай. Став шерифом, она пыталась играть по правилам – более-менее, ради Генри – но она уверена, что где-то в городском уставе есть подпункт, дающий ей право огреть Кору по голове клюшкой для гольфа прежде, чем упрятать эту ведьму за решётку на десять пожизненных сроков.
Несмотря на заклинание, следы борьбы и их собственные шаги, тишина окутывает дом, как пыль – антиквариат Голда. Гудит холодильник, механические часы отсчитывают секунды слишком громким тиканьем, которое растягивается на сотни миль. Ни Вэйла, ни Коры. Ничего и никого не видно, когда Эмма следует за Голдом в кабинет, библиотеку, кладовку с бельём, маленькую ванную.
В подвале тоже никого, и это её искренне удивляет. Там она крепче перехватывает клюшку для гольфа обеими руками, проверяя пространство за сделанным в домашних условиях лабораторным оборудованием, и игнорирует снисходительную ухмылку Голда.
Затем они медленно поднимаются по лестнице, хотя Эмма предпочла бы более бодрый темп, и выходят на второй этаж. Переходят от бетона и труб в подвале, через разорённый холл, к коридору второго этажа, выкрашенному в белый и светло-серый цвета. Если не считать плинтусов светлого дерева, коридор выглядит совершенно стерильным. Это нарушается лишь разбросанными там и сям по голым стенам масляными картинами. (Совсем как в больнице).
И в конце коридора, сквозь проём крайней справа двери, на ковер льётся мерцающий свет. Голубой и зеленый, персиковый, снова голубой и снова зеленый.
Впервые с того момента, как они вошли в дом, Эмма идёт впереди Голда. Ковёр почти полностью приглушает шаги, она крадётся вдоль стены к открытой двери, высоко подняв клюшку для гольфа. Может быть, Голд с его волшебным дымом и руками, создающими огненные шары – лучшее оружие в городе, но у него нет монополии на причинение травм грубой силой.
Дверь уже наполовину открыта, и это обеспечивает укрытие и позволяет заглянуть внутрь. Её взгляд выхватывает неожиданно современный декор: стены покрашены в разные оттенки серого с обертонами голубого, мебель и полки окрашены в чёрный, расставлены безукоризненно, обстановка смелая и с приятными линиями, и выглядит прямо как страница из каталога Икеи. На кровати лежит распластанная фигура. Это мужчина – и он дышит ровно.
Вэйл.
Она входит, не опуская клюшки, отказываясь от укрытия ради детального изучения комнаты. Она быстро оглядывает углы (Коры нет) и с досадой понимает, что пленительные огоньки были всего лишь отражением скринсейвера с телевизора, укреплённого на стене возле кровати. Она суёт голову в шкаф и прилегающую ванную.
Голд тоже заходит в комнату. Она почти подпрыгивает, напуганная его тихим появлением.
– Никаких следов Коры, – говорит она и раздражённо швыряет клюшку в дальнюю стену.
– Я пришёл к такому же выводу из того факта, что вы всё ещё живы. – Он выглядит не больше раздражённым из-за отсутствия Коры, чем выглядел бы, если бы ступил в лужу и расплескал грязь на ботинки. Только плотно сжатые губы и обыскивающий комнату острый взгляд говорят о чём угодно, только не о равнодушии.
– Выглядит так, будто она нейтрализовала Вэйла и ушла. – Эмма делает два шага к кровати, наблюдая, как вздымается и опускается грудь доктора. Вэйл одет в свою обычную одежду: чёрные штаны, бледно-лиловая рубашка и полуразвязанный узорчатый галстук. У него на щеках, как минимум, однодневная щетина, а под глазами тёмные круги, будто он не спал целую неделю.
Голд хромает к противоположному от Эммы краю кровати и внимательно смотрит на Вэйла. Он держит руку в нескольких дюймах от лица доктора и водит взад и вперёд над его глазами. Медленно. Возможно, что-то считывая. Накладывая заклинание.
Эмма складывает руки.
– Я только надеюсь, что для его пробуждения не нужен поцелуй Истинной Любви или что-то вроде того, потому что от меня он его не получит.
Голд пристально на неё смотрит. Он поднимает бровь. И, не отводя глаз от Эммы, резко шлёпает Вэйла по щеке.
Глаза Вэйла открываются, и доктор вскакивает, принимает сидячее положение, вскрикнув от неожиданности и боли. Он хлопает рукой по лицу и карабкается назад, отбрасывая одеяла в попытке спешно сбежать. Прижимаясь к изголовью, Вэйл таращится на них расширенными глазами и тяжело дышит. Он моргает, и его изумление превращается в ужас.
– Шериф, я… что вы… почему он в моей комнате?
Эмма игнорирует самодовольную ухмылку Голда (как она должна была догадаться, что мужчина всего лишь спал?) и поворачивается к Вэйлу.
– Мы ищем Джейн.
– В моей спальне?! – Вэйл осекается, облизывает губы и поворачивается к Голду, поднимая руки так, будто собирается отразить удар. – Эй, послушайте, она классная девчонка, но клянусь, я никогда…
Обнажая зубы, Голд приподнимает трость. Он держит её за ствол, и золотой набалдашник угрожающе покачивается у лица Вэйла.
– Не в этом смысле, – говорит он, – она у Коры.
Морщины на лбу Вэйла расправляются. Понимание зажигается в глазах. Он нервно смотрит на трость.
– И если вы как-то в этом замешаны… – Голд улыбается так, словно может в любой момент поджарить Вэйла до хрустящей корочки, – …я заберу обратно вашу руку. – Он слегка постукивает тростью по плечу Вэйла. – Итак, вам есть что нам рассказать?
Вэйл беззвучно шевелит губами, затем откашливается.
– Мы можем поговорить на улице? – тяжело сглатывая, он мягко отталкивает трость Голда от своего плеча. – Я был заперт здесь с вечера среды, и сейчас очень хотел бы подышать свежим воздухом.
***
Эмма сидит на парадных ступеньках Вэйла, щуря глаза от солнца и наблюдая, как Дэвид вылезает из патрульной машины на лужайку перед домом. На нём ремень с кобурой для пистолета поверх голубой рубашки, и он намного больше похож на шерифа, чем она, хотя она ни за что не признает этого в ближайший миллион лет. Он несёт бумажный пакет и кричит «Привет!» , как только оказывается в пределах слышимости.
Она машет в ответ, заставляя себя улыбнуться сквозь сморившую её волну сонливости. Она не встаёт, чтобы поприветствовать его. Внезапно она чувствует себя такой же тяжёлой, как фонарный столб, и примерно настолько же мотивированной к движению.
– Где Вэйл? – спрашивает Дэвид, переступая с газона на кирпичную дорожку, ведущую к парадному крыльцу.
– В больнице. Парамедикам пришлось едва ли не связать его, чтобы он поехал с ними.
– А Голд?
– Сказал, что собирается испробовать ещё некоторые выслеживающие чары. – Она беспомощно пожимает плечами. – Но кто знает, чем он на самом деле занят?
Дэвид улыбается и кивает. Он присаживается рядом с ней на ступеньках, улыбаясь своей странной отцовской улыбкой (и, наверное, она никогда не поймёт, отчего её кожу покалывает – оттого ли, что улыбка покровительственна… или оттого, что раньше никто никогда так на неё не смотрел). Похоже, он ощущает её неловкость, и переводит взгляд на бумажный пакет в руках. Он протягивает его ей.
– Я принёс тебе обед, – говорит он.
– Спасибо? – говорит она. Уже почти полпятого – скорее ужин, чем обед – но она ничего не ела, кроме апельсина примерно в одиннадцать часов, и она не собирается спорить о названиях.
Она переворачивает содержимое пакета себе на колени: пластиковый контейнер от «Бабушки», в котором: сэндвич с пастрами и горка картошки фри, банка Сассапариллы и стопка салфеток.
Он смотрит, как она откусывает громадный кусок сэндвича и говорит:
– Я приготовлю тебе что-нибудь на завтра, если хочешь.
– Тебе не нужно этого делать, – её слова звучат приглушенно из-за того, что рот набит пастрами. Она глотает и вытирает губы салфеткой. – Знаешь, я уже взрослая.
Он игнорирует её протест и снова улыбается.
– Я оставлю еду в холодильнике с пометкой, чтобы Генри не съел вместо тебя.
– Хорошая идея. Этот ребёнок поедает всё подряд.
Дэвид выгибает бровь.
– Удивляюсь, от кого он это унаследовал.
Она упирается в него едким взглядом, но тут же кидает в рот солёный ломтик картофеля.
– История Вэйла подтверждается.
Эмма отпивает Сассапариллы и кивает. Она рада, что хоть один из них вспомнил причину его приезда. Чувство голода сместило для неё все приоритеты.
– Я так и думала.
Когда добрый доктор перестал греться на солнышке, как медведь, только проснувшийся от спячки, то рассказал Голду и Эмме свою историю. По-видимому, он проснулся рано утром в четверг и обнаружил, что находится в ловушке. Бардак в прихожей был результатом его первых попыток выбраться на свободу. Оказавшись не в состоянии открыть двери, окна, воспользоваться телефоном или позвать на помощь, он зажил однообразной жизнью. Они обнаружили его, когда он лёг вздремнуть после очередной двухчасовой попытки выбраться.
– Значит, это точно Кора? – вопрос Дэвида звучит почти как утверждение.
– Заклятие барьера? Липовый доктор Вэйл, похищающий девушку Голда, а затем растворяющийся в воздухе? Думаю, придётся мне признать, что Голд был прав. – Она хмурится и смотрит на Дэвида уголком глаза. – Не говори ему, что я это сказала.
Он поднимает руки.
– Слово скаута!
Обычно Эмма не слишком доверяет подобным обещаниям. Но она поверила бы Дэвиду, даже если бы он поклялся на мизинце, дал залог верности, или просто пожал плечами и сказал: «хорошо, Эмма». Он ещё к этому не привыкла. Доверять кому-то, это всё равно что балансировать на проволоке или скрываться от закона – неверный шаг и очутишься внизу – но она думает, что со временем освоится.
– Ты хоть немного продвинулась в её поисках?
Эмма пожимает плечами.
К этому моменту почти восемь часов поисков, расспросов, зависания на телефоне, разведки, применения магических заклинаний и споров с мистером Голдом подтвердили только четыре вещи: Джейн пропала; вероятно, она у Коры; они не имеют ни малейшего понятия, где она; и завтра будет длинный день.
Очень длинный день.
– Честно говоря, я больше не думаю, что она вообще в Сторибруке. Я думаю, они забрали её за черту.
Он делает долгий выдох.
– Ты намекала на это Голду?
– Думаю, он подозревает. Если подозреваю я – он тоже. Но мы об этом не говорили.
– У тебя есть план действий?
Она пожимает плечами.
– Она может быть где угодно. – Если Джейн за чертой города, они все облажались. Если Джейн за чертой города, план действий – это паника и слепая удача.
– Предполагаю, что никакого большого открытия библиотеки не будет.
– Только если у тебя есть в запасе чудо, и я могу его одолжить, – говорит Эмма.
– Значит, мне следует ожидать, что придётся работать в выходные?
Эмма стонет и сопротивляется искушению прикрыть лицо масляными руками. Он подменял её в прошлые выходные. У него веками не было нормального выходного. И он собирался в этот уик-энд сводить Мэри Маргарет на свидание. На настоящее свидание. Свидание типа «пригласить её к «Бабушке», подарить белые розы и снять комнату в отельчике, чтобы провести немного времени наедине, потому что приближается их годовщина». Она подавляет желание выругаться (громко и красочно, как научилась, побывав во многих приёмных семьях) и жадно втягивает Сассапариллу, пока через соломинку не начинает поступать воздух.
– По шкале от одного до десяти, насколько тяжким будет наказание?
– Мэри Маргарет поймёт.
– Она говорила об этом неделями.
Дэвид пожимает плечами. Он выглядит задумчивым, но не слишком взволнованным.
– Нам немало пришлось пережить за последние годы.
Это преуменьшение. Судя по тому, что слышала Эмма, несколько покушений на убийство, бесконечная разлука, вынужденный разрыв, проклятье и фальшивый брак – лишь часть долгой истории. – И, собственно, наша годовщина лишь во вторник.
– Я у тебя в долгу. В крупном долгу.
Она уже многим задолжала. Но, по крайней мере, Дэвид-то уж точно не станет куражиться над ней. Не то что некоторые другие.
– Ну, в таком случае… – на губах Дэвида шальная улыбка, от которой сотрясается проволока доверия под ногами Эммы и желудок скручивается в узел, – пожалуй, ты сама ей всё расскажешь.
Эмма округляет глаза и смотрит на своё обнажённое запястье. Внезапно услуга, которую она задолжала Голду, перестаёт казаться такой уж пугающей.
– Вот чёрт, смотри сколько времени, мне надо бежать. – Она двигается, чтобы встать, но Дэвид пришпиливает ее взглядом, от которого она замирает. Она пытается смягчить его взгляд, предложив картошки, но это не срабатывает. Она вздыхает.
– Ладно. Я позвоню ей и всё объясню.
– Сегодня?
– Ага, – она смотрит на солнце, затем достаёт телефон из заднего кармана джинсов и действительно проверяет время.
– Мне правда надо бежать.
Дэвид кивает.
Она закрывает пластиковый контейнер (сэндвич доеден, горка картошки фри едва тронута), собирает мусор и встаёт.
– Эмма?
Она оборачивается, чтобы посмотреть на него.
– Просто… эм… будь осторожна, хорошо?
Он выглядит так, будто хочет потянуться к ней. Его рука неловко подрагивает на колене, когда он смотрит на неё с нежностью и волнением, от которых ей неловко. Обычно Мэри Маргарет – та, кто пытается быть родителем, а Дэвид просто… Дэвид. Но он волнуется. И, вероятно, у него есть на то веские причины. Но всё равно, его забота обжигает ей горло, заставляет её отступать, улыбаться и искать отговорки, чтобы уйти.
Она улыбается и поднимает руки, держа бумажный пакет и контейнер в руках как трофей.
– Спасибо за обед, – говорит она. – И не ждите меня.
Комментарий к Глава 18
Перевод главы выполнен Etan при участии Helena.
========== Глава 19. ==========
Глава 19
Эмма открывает высокие деревянные ворота, нащупывая защёлку в темноте, и ступает на задний двор Голда. Где-то вне поля зрения тихо щебечут сверчки. Она чувствует себя вором или правонарушителем (а она знает, что это такое – она несколько раз бывала в роли и того и другого), даже в свете того, что Голд в каком-то смысле её пригласил.
Пригласил, потому что не отвечает на телефонные звонки. А им необходимо поговорить.
Насколько она может видеть (конечно же, она не взяла с собой фонарик, потому что это было бы более, чем разумно), сад Голда хорошо ухожен. Голубоватые контуры цветов, кустарников и винограда выделяются на фоне общей черноты. Общая картина заставляет её думать о Джейн, о прогулке в больничном саду глубокой ночью, с горячим шоколадом и парящими в воздухе сотнями тысяч вопросов. Сейчас, в коротком промежутке между поздней весной и ранним летом, воздух всё еще прохладен после заката, и холод просачивается сквозь Эммину кожаную куртку. Дрожа и надеясь, что Кора не настолько бессердечна, чтобы отказать пленнице в одеяле, Эмма идёт по дорожке, заворачивая за угол дома.
