Текст книги "Не забудь меня (ЛП)"
Автор книги: roberre
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Глубоко зарывшись в одеяла, включив все три лампы и верхний свет в придачу, чтобы отогнать тени, Джейн читает, пока её паника не утихает. Когда же напряженное тело расслабляется, а сердце замедляет бешеный ритм, она заставляет себя встать, надеть свитер и сунуть ноги в тапочки. Включая свет на своём пути, она пробирается вниз, в кухню. Нержавеющая сталь, чёрные гранитные стойки, тёмные деревянные полы, светящиеся лампочки над головой. Теперь она знает эту кухню так же хорошо, как и любое место в Сторибруке.
К тому времени, как Румп, хромая, заходит в кухню через садовую дверь – Джейн знала, что он войдёт именно оттуда – она стоит у стола, по локоть в миске с тестом. Когда он закрывает за собой дверь, она машет ему деревянной ложкой.
Он выглядит уставшим.
Она тоже.
Ей интересно, как она выглядит в его глазах: с собранными в беспорядочный пучок волосами, в слишком большой пижаме и серой толстовке с капюшоном, со следами муки на одежде. Судя по всему, он не имеет ничего против. (Он видел её и в гораздо худшем состоянии.)
– Привет, – говорит он.
– Привет, – отвечает она.
– Я… не ожидал, что ты проснёшься так рано.
Она пожимает плечами и продолжает энергично замешивать тесто.
– Я готовлю блинчики. – Деревянная ложка стучит по пластиковым краям миски. Она оценивающе смотрит на получившуюся смесь и добавляет туда внушительную горсть шоколадной крошки. – Надеюсь, ты голоден.
Он стоит, окружённый темнотой, проглядывающей сквозь садовую дверь, и потирает пальцами набалдашник трости.
– Можно и поесть.
– Хорошо. Потому что блинчиков будет много.
Он подходит к ней на шаг ближе.
– Помощь нужна?
Она качает головой и несёт миску к плите, где на огне уже стоит большая сковородка.
– Нет, спасибо, – она наливает тесто на раскалённую сковородку, тщательно отмеривая размер блинчиков. Они шипят, заполняя кухню звуками радиопомех. – Только компания.
Только ещё кто-нибудь неспящий в пять пятнадцать утра, – кто-нибудь, кто дышит, создаёт шум и шевелится, помогая рассеять темноту.
Румп кивает и идёт к кухонному столу – уже сервированному двумя тарелками и двумя стаканами апельсинового сока. Он садится на тяжёлый деревянный стул и прислоняет трость к его спинке.
– Тебе хоть удалось поспать? – спрашивает он.
Джейн берёт лопатку со стойки и окунает её в тесто. В воздухе начинает витать аромат блинчиков и расплавленного шоколада.
– Немного.
– И плохо, как я понимаю.
Она полуповорачивается к нему и полуулыбается через плечо.
– Есть ночи для отдыха, а есть ночи для готовки завтрака в пять утра.
Он улыбается, но будто из-под палки – лицо расчерчено какой-то пародией на улыбку – пустой и неуместной на измученном лице. Верхняя пуговица на его воротнике расстёгнута, и галстука тоже не видно. Он выглядит почти так же «хорошо», как чувствует себя она.
Джейн суживает глаза и тычет лопаткой в его грудь. Кажется, Румп вздрагивает (как если бы это был нож), и она опускает руки.
– К тому же, – говорит она, – не тебе меня судить.
Он поднимает пальцы к тёмным кругам под глазами и снова улыбается, на этот раз немного мягче.
– Похоже, из нас отличная пара, мисс Френч.
– Похоже на то, мистер Голд, – она улыбается ему в ответ, затем отворачивается, чтобы перевернуть блинчики. Полуприготовленное тесто снова шипит на раскалённом металле.
Несмотря на звуки готовящейся еды и редкий тихий стук кольца Румпа по стакану с соком, мир снова сжимается к тишине. Джейн не может от этого сбежать. Её жизнь – это тишина, прерывающаяся слишком громким шумом (крики, сирены и звуки выстрелов). Её жизнь – это темнота, рассеиваемая слишком ярким светом (ослепляющая яркость больницы и жаркого летнего солнца после долгих дней в сыром подвале). Спокойствие – это всё, чего она хочет.
Может быть, она просит слишком многого, желая отыскать золотую середину. Может быть, крайности – это обычное дело в этом мире, а она пытается порушить фундамент естественного порядка.
Но она решает в любом случае продолжать пытаться.
– Я хочу пойти сегодня в библиотеку, – говорит Джейн, не оборачиваясь, но слышит, как Румп замирает на полувдохе. Она начинает выкладывать блинчики на приготовленную тарелку. – Я неплохо прибралась здесь и, думаю, свежий воздух пойдёт мне на пользу. Знаешь, смена обстановки…
Они уже выходили из дома до этого – но всегда только вместе. Она так хотела. Ради защиты, поддержки и компании. Но Румп не может сопровождать её вечно.
Джейн наливает следующую порцию теста на шипящую сковородку и поворачивается к нему.
– Ты же не возражаешь, правда?
Он ставит свой стакан с апельсиновым соком. Медленно качает головой, сжав губы.
– Ты вольна делать всё, что хочешь, Джейн. Ты моя гостья, а не пленница.
– Я знаю, – говорит она, прокручивая в руках лопатку, – но мне больно от мысли, что придётся оставить тебя одного.
Он улыбается и разводит руками.
– Мне к этому не привыкать.
Её лопатка замирает.
Он не это имел в виду. Он говорит о том, что привык находиться в одиночестве (и, может быть, он действительно привык к тому, что она всегда его оставляет, но он имел в виду не это). Но всё равно такое ощущение, будто её окатили холодной водой.
Румп осознаёт свою ошибку. Он открывает рот, подбирая слова, но Джейн снова начинает орудовать лопаткой, поддевая блинчики, и поводит плечами, будто стряхивая с них пылинки.
Она улыбается, чтобы успокоить его (и себя), и продолжает разговор. Как и всегда.
– Я хочу переназначить Большое открытие на конец месяца, и у меня целый список незаконченных дел. Я очень благодарна тебе за то, что позволил мне пожить здесь…
– Но ты хочешь вернуться в свою квартиру, – заканчивает за неё Румп, – конечно.
– Это сэкономит мне время. И все мои вещи там. И защитное заклинание… – Последнее она не собиралась произносить вслух. Она откашливается и продолжает выжимать жизнь из своей лопатки. – Ты тут ни при чём, Румп.
– Конечно, – он снова делает глоток апельсинового сока, его лицо спокойно, но непроницаемо. – Я совсем не обижаюсь.
– Честно?
Он наклоняет голову и разводит руками.
– Ты свободная женщина, Джейн. Я не буду тебя удерживать.
Она суживает глаза.
– Перестать быть таким самоуничижительным. – Она поворачивается к блинчикам и поддевает лопаткой один из них, чтобы проверить готовность. Переворачивая их один за другим, она продолжает: – ты меня не удерживаешь.
– Думаю, мало что смогло бы тебя удержать, – говорит он.
Она пожимает плечами, но, смотря на него, чувствует, как уголки губ тянутся вверх.
– Ну, например, наручники. Верёвки, – говорит она. – Психбольница.
Он поднимает бровь.
– И кто же теперь занимается самоуничижением?
Защищаясь от вопроса, она вместо ответа переворачивая блинчики. Она не смотрит на него, спрашивая в свою очередь:
– Так… ты точно не возражаешь против моего переезда?
– Точно, – отвечает он.
(Она не уверена, что ей нравится его ответ, но это то, что ей нужно было услышать.)
– Я перееду в пятницу, – говорит она.
– Делай так, как, по-твоему, будет лучше.
Она хмурится, глядя на дожаривающиеся блинчики. Затем выключает конфорку, складывает их поверх уже готовых блинчиков на тарелке и несёт к столу.
– Румп? – говорит она.
Он поднимает глаза, чтобы встретить её взгляд.
– Я знаю, что в последнее время ты был занят, – она ставит тарелку с блинчиками на стол и садится напротив него, – но… ты же будешь заходить в гости, правда?
Какой-то миг он выглядит так, будто она сбила его с ног его же тростью. Его сложенные на столе руки застывают на месте.
Ей не кажется, что она просит слишком многого. Она знает, что он был занят – и знает, что ему нужно личное пространство – и она не жалуется, когда он исчезает в подвале, чтобы попрясть, забыв при этом поесть или пожелать ей спокойной ночи. Но он пообещал, что не оставит её. (И она нуждается в нём.)
– Пожалуйста, Румп, – говорит Джейн.
Его странное сопротивление рушится.
– Конечно, буду, – говорит он. Его голос звучит натянуто, а глаза выглядят тёмными (грустными и карими), но он кивает и протягивает к ней руку на середину стола. – Как я смогу быть вдали от тебя?
Она вкладывает свою руку в его ладонь.
Они доедают завтрак в тишине, улыбаясь друг другу.
***
Джейн переезжает в пятницу, как они и договорились.
Он отвозит её в библиотеку на Каддилаке, загрузив заднее сидение двумя картонными коробками и чемоданом. Она включает на его старинном приёмнике радиостанцию классического рока и постукивает пальцами по коленям в такт музыке. Он одевает солнцезащитные очки. Они опускают окна.
Он провожает её до самой комнаты (чтобы проверить, не притаились ли в шкафах монстры), и готовит чай, пока она распаковывает вещи – и учит её, как управляться с кондиционером… который она сразу же отключает, открыв взамен все окна в квартире. Они едят консервированный суп и печенье на десерт, потому что ей не из чего приготовить обед, а в холодильнике всё испортилось.
Она включает радио, и квартира наполняется звуками джаза.
И она счастлива.
(Видя, как он улыбается в ответ, она думает, что, может быть, он тоже счастлив.)
И она надеется, что так будет и дальше.
Комментарий к Часть 3. Глава 27
========== Глава 28 ==========
Глава 28
Внутри «Кроличьей норы» воздух пропитан дымом. Музыка, льющаяся из стоящего в углу автомата, перекрывает голоса, звон стаканов и удары бильярдных шаров (и сопровождающие их крики радости или разочарования участников партии). Воздух кажется слишком осязаемым и слишком тяжёлым, их столик липкий, а бармен улыбается Джейн с каким-то озадаченным терпением (как будто она здесь лишняя).
Ей это не нравится.
Но они всю неделю были заняты на работе, а это единственное место, открытое так поздно вечером в выходной день (и она не могла ни секундой дольше оставаться в квартире, среди одиночества, разбившегося на тысячи острых осколков, где не спастись от подступающей паники, готовой опутать её своими липкими нитями – Джейн не уверена, что смогла бы сама смотать эти нити обратно в клубок). Так что она сидит в углу, положив сумочку на колени, и наблюдает за тем, как Руби ловко пробирается к столику, неся тарелку картошки фри.
– Можешь говорить что угодно об этом заведении, – говорит подруга, причаливая к столику, улыбаясь и опуская тарелку на липкую поверхность, – но на фритюре у них точно волшебники работают.
На секунду Джейн думает, что она говорит буквально. (В городе, где живёт Румпельштильцхен, где есть прялка, превращающая солому в золотые ожерелья, возможно, что волшебники действительно работают в ночную смену, поджаривая картошку.) Но потом Руби улыбается, присаживаясь рядом, и Джейн понимает, что это всего лишь игра слов.
– Тебе не обязательно верить мне на слово, – говорит Руби, подталкивая тарелку ближе к ней, – попробуй.
Картошка выглядит жирной, и вероятно, к ней нужен кетчуп, но Джейн доверяет вкусу Руби (в еде, если не в выборе места), поэтому берёт особо длинный ломтик из горки и откусывает половинку.
– Итак… – говорит Руби, глядя на Джейн широко раскрытыми глазами во внезапном приступе сочувствия, – … насколько всё плохо?
Джейн прикрывает рот рукой, пережёвывая еду, и качает головой.
– Нет. Это… это на самом деле очень вкусно.
– Я говорила не о картошке.
Джейн хмурится, жуя медленнее. Она сглатывает и отпивает немного коктейля. Напиток застревает в горле, но вкус приятный, и она подавляет кашель. (Может быть, коктейль и называется «Лонг-Айлендский чай со льдом», но это не чай.)
– Тогда… о чём?
Руби выбрала себе другой коктейль – в высоком стакане, красного цвета, пахнущий фруктами. Она помешивает его соломинкой, стуча кубиками льда.
– Вы с Голдом поссорились, так ведь?
– Нет, – говорит Джейн.
Руби поднимает бровь.
– Нет?
– Нет.
– Так ты проводишь вечер субботы со мной и Эммой – в баре – потому что у вас всё отлично?
Джейн смывает комок в горле длинным глотком не-чая.
– И последние пятнадцать минут ты постоянно проверяла телефон, потому что у вас всё отлично?
Телефон предательски лежит на столике поверх бумажной салфетки рядом со стаканом. Джейн постукивает ногтями по стеклу.
Руби улыбается совсем не злорадно, попивая коктейль через соломинку.
– Мы не поссорились, – говорит Джейн.
Руби снова улыбается.
– Мммм…
– Мы просто… в последнее время не общались, – она прикусывает нижнюю губу, – вообще.
– И как долго длится это «последнее время»?
Говорить об этом вслух – как признаваться в чём-то постыдном (но ещё это приносит облегчение – точно она выпустила что-то заточённое в клетку и отчаянно рвущееся на свободу).
– Две недели, – она бросает быстрый взгляд на телефон на салфетке, – он мне не перезванивает.
– Этому есть причина?
Джейн разводит руками.
– Я не знаю. Трубку он не берёт. – Она пытается говорить ровно, но её печальный тон никак не вяжется с показной беззаботностью. Ей противно от того, какой беспомощной она себя чувствует, какой одинокой – несмотря на Руби и на целую толпу незнакомцев в зале.
– Может… может, он просто хочет дать тебе немного личного пространства? – улыбка Руби чуть шире, чем необходимо, чуть ярче отражается в её глазах. Но Джейн знает, что она пытается быть любезной – ради неё, если не ради Голда.
– Я не хочу личного пространства, – отвечает Джейн, – я не знаю, чего я хочу… – (она хочет завтраков с блинчиками, объятий с ароматом дорогого одеколона, разговоров, солнечного света и хорошего сна по ночам, и чтобы её жизнь, наконец-то, наладилась) – … но точно не личного пространства.
– Хорошо… – выдавливает из себя Руби, – может быть, личное пространство нужно ему?
Джейн не будет его винить, если так и есть. Он замкнутый человек. А она вторглась в его дом. Ела его еду. Сортировала его безделушки. Она женщина без воспоминаний, которая вместо сна всю ночь занимается готовкой, и которую похищают, по меньшей мере, несколько раз в год. Он замкнутый человек, и, возможно, он думает, что она причиняет слишком много хлопот.
– Может быть, – говорит Джейн.
Руби протягивает руку по столу, и, взглянув на неё, будто спрашивая разрешения, успокаивающе сжимает её пальцы.
– Эй, всё будет хорошо. Я уверена, что вы двое во всём разберётесь.
– Надеюсь.
На лице Руби мелькает широкая искренняя улыбка. Она отпускает руку Джейн и откидывается на спинку стула, хлопая ладонями по столу так, что в стаканах начинают дребезжать кубики льда.
– А если через пару недель он всё ещё будет строить из себя недоступного, я скажу бабушке не продавать ему утром кофе – до тех пор, пока он не образумится.
Джейн смеётся. Мистер Голд без своего утреннего кофе выглядит почти так же сурово, как Эмма – без своего.
– Я знаю, тебе тяжело, но постарайся не думать об этом. Хотя бы сегодня. Сегодня у нас девичник. – Руби хмурится и наклоняется, чтобы посмотреть на входную дверь, – который начнётся, как только к нам присоединится Эмма.
Джейн ещё раз бросает взгляд на телефон – тот не подаёт признаков жизни. Она прячет его в сумочку и застёгивает молнию.
– Спасибо, Руби.
Руби в ответ улыбается.
Эмма появляется через полчаса (к этому времени они за непринуждённой беседой успели выпить по коктейлю и съесть целую тарелку картошки фри). Она пробирается к их столику в дальнем углу, сопровождаемая косыми нервными взглядами некоторых посетителей с сомнительной репутацией – очевидно, узнавших в ней шерифа. Дойдя до кабинки, она бросает ключи от машины на столик и плюхается на сидение рядом с Джейн.
– Мне нужна громкая музыка и напиток покрепче, – говорит Эмма.
Руби ухмыляется.
– Тебе повезло – здесь можно получить и то, и другое.
– Тяжёлый день? – спрашивает Джейн.
Эмма издаёт стон и наклоняется вперёд, пряча лицо в сложенных на столе руках.
– Ты даже не представляешь, насколько.
– Может быть, картошка фри поможет? – спрашивает Руби.
Эмма выпрямляется, с энтузиазмом хватаясь за это предложение.
– И двойной виски. Очень прошу.
– Вернусь через минуту, – говорит Руби, улыбаясь своей лучшей официантской улыбкой, и отходит к бару, чтобы сделать заказ.
Эмма снова издаёт стон и откидывается на спинку стула, прислонив голову к стенке кабинки. Под её глазами залегли тёмные круги. Она выглядит так, будто вступила в кулачный бой со сном и проиграла.
Джейн складывает руки на коленях, постукивая по ним пальцами.
– Как… твои уроки магии?
– Ты спрашиваешь о том, как проходят мои уроки магии или о том, как дела у мистера Голда? – спрашивает Эмма, даже не открывая глаз.
– Ммм… И о том и о том, наверное.
– Голд в порядке, – говорит Эмма.
Джейн медленно кивает и повторяет:
– В порядке?
– Он… – Эмма пожимает плечом, – он Голд. – она открывает глаза и бросает косой взгляд на Джейн, как будто измеряя собственные слова степенью её хмурости. – Капризен, нелюдим, неуловим… – Эмма прерывается и снова пожимает плечами, будто не зная, что ещё можно сказать. – Он делает инвентаризацию в магазине.
– Я знаю, – говорит Джейн. – Иногда я вижу его из окна библиотеки. (У неё нет причин краснеть – здания находятся как раз напротив друг друга.)
– Полагаю, он всё ещё тебе не перезвонил?
Джейн поджимает губы и качает головой.
Эмма закатывает глаза и бормочет что-то, что звучит как «чёрт».
Джейн подносит стакан к губам, и кубики льда стучат о её зубы, а талая ледяная вода просачивается в рот.
Они обе молчат. Эмма как будто не может решить, куда смотреть. Её взгляд обращён то на стол, то на Джей, то на Руби, стоящую у бара, но на пустую тарелку из-под картошки фри.
Джейн смотрит на свой стакан. От помады там остался отпечаток губ на краю, и она размазывает его пальцем. Слёзы застилают глаза, превращая кубики льда в сплошное размытое пятно. Так по-дурацки – плакать, когда жизнь налаживается, и глаза уже много дней оставались сухими – но неопределённость разъедает её и без того исстрадавшуюся храбрость.
– Он злится на меня? – спрашивает Джейн.
Эмма, хмурясь, поворачивается к ней.
Джейн сглатывает и продолжает, прежде чем Эмма успевает ответить. Вопросы (незаданные, потому что телефоные звонки так и остались неотвеченными) бурлят в ней, разжигая внутри панику.
– Он говорил с тобой? Говорил тебе, что случилось? Это я сделала что-то не так?
Эмма поднимает руки, обрывая Джейн.
– Эй, эй! – говорит она. Её голос твёрд, словно камень, преграждающий путь бурному потоку эмоций. – Ты ничего не сделала.
– Может быть, я должна была что-то сделать? Что-то случилось, пока меня не было?
– Ничего подобного.
– Тогда что…
Эмма, обычно весьма сдержанная в проявлении чувств (на публике на её лице можно заметить лишь три выражения: довольное, жёсткое и саркастически раздражённое), демонстрирует неожиданное разнообразие эмоций: симпатия сливается с сочувствием и смешивается с волнением. Её глаза презительно сощурены и блестят от раздражения, злости и чего-то, подозрительно похожего на стыд (и Джейн надеется, что она злится не на неё, надеется, что не виновата в том, что друзья постоянно отдаляются от неё).
Эмма складывает руки на груди и делает глубокий вдох.
– Это никак с тобой не связано, Джейн, – на её лице снова отражается нечто вроде сочувствия и волнения, – наверное, ему сейчас просто тяжело без магии.
Джейн моргает.
– Что?
Эмма пожимает плечами.
– Я хочу сказать, я бы отлично прожила и без этого, даже лучше, чем отлично. Но он владел магией целую вечность. Должно быть, у него такое ощущение, будто отрезали руку или что-то вроде того. Всё равно не нормально, что он так тебя избегает, но, думаю, этим можно всё объяснить…
– Постой. Что ты имеешь в виду, говоря, что у него нет магии?
Джейн не понимает почему, но в глазах Эммы мелькает триумф, когда она отвечает:
– Ах, да. Он не хотел, чтобы ты знала.
– Что… что случилось? – слова крошатся у Джейн во рту, не желая сходить с языка и угрожая встать поперёк горла.
Эмма пожимает плечами.
– Он отказался от неё.
Джейн подносит ладонь к сплетённому из золота ожерелью, пробегая пальцами вдоль цепочки.
Воспоминания об огненных шарах, исцелении и прядении золота из соломы грозят стереться, словно этого никогда и не было. (Но всё это было на самом деле, потому что она не сумасшедшая.) И мистер Голд действительно это делал – она сама видела, и все знают, что у него есть магия.
Но теперь нет.
Никаких больше незабудок из роз.
– Почему? – спрашивает она, её голос едва ли громче шепота, – он любил магию.
И когда Джейн перестала этого бояться, часть её тоже любила магию.
– Он обменял её на кое-что, что любил больше, – отвечает Эмма. Она смотрит прямо на Джейн, не обвиняюще, но настойчиво – и улыбается.
(Это всё объясняет.)
У Джейн получается улыбнуться в ответ, хотя её губы, покрытые красной помадой, дрожат.
И эта улыбка остаётся на её лице весь остаток вечера: когда Руби возвращается с ещё одной тарелкой картошки фри и ещё одной порцией коктейлей; когда они вытаскивают Эмму из-за столика, чтобы сыграть в бильярд несчётное количество партий; когда музыка звучит так громко, создавая ощущение, что по её вискам кто-то стучит кулаками или играет как на барабанах; и все смеются слишком громко (и она тоже); когда полночь уже далеко позади, и она забывает о своём телефоне в сумочке, забывает о вине, сковывающей её внутренности – и забывает, как больно ходить на каблуках много часов подряд (поэтому она сбрасывает туфли и идёт по прохладному тротуару босиком, возвращаясь в библиотеку под руку с Эммой и Руби).
Но потом подруги уходят. Джейн закрывает за ними дверь. Захмелевшая, она поднимается по лестнице в пустую квартиру. Не утруждаясь включить лампу (ей достаточно и лунного света), она бросает туфли и сумочку на кровать. Спустя минуту она растягивается рядом, зарывшись лицом в матрас.
Мир кружится, словно вращающееся офисное кресло, с которого только что резко встали. Телефон в сумочке издаёт писк, оповещая о низком заряде батареи.
Лишь на миг Джейн забыла, как отчаянно скучает по звуку голоса Румпа.
xxxx
Джейн не собиралась задерживаться так надолго. Она не собиралась так много пить. Но проблема с алкоголем в том, что это не чай. Когда она пьёт слишком много чая – у неё появляется кофеиновая эйфория, и она убирается в квартире, смеётся над всякими глупостями и плохо спит (но она всегда плохо спит, поэтому не возражает). Алкоголь тоже заставляет её смеяться над глупостями, но всё вокруг кажется слишком нечётким, и ей хочется поспать дольше обычного (но сон приносит с собой ночные кошмары, так что она борется с ним, пока от этих усилий не начинает болеть голова).
Проблема с алкоголем в том, что, поднявшись наконец с матраса, она понимает, что на часах уже четыре утра, и она смотрит на номер Румпа на скоростном наборе в телефоне, и каждая связная мысль, на которую способен её мозг, пропитана виной.
Она очень хотела бы избежать этого момента. Она очень хотела бы оставить всё как есть на века, на многие дни, на сотни попыток испытать собственную голосовую почту – ей нужно время, чтобы настроиться, чтобы набраться смелости. Но от незнания такое ощущение, будто пуля пронзает плечо, и если она будет медлить, то может совсем потерять самообладание.
(Проблема с алкоголем в том, что он заставляет её чувствовать себя храброй.)
Она зажимает большим пальцем кнопку с цифрой «1» и забирается в кресло у окна. Рядом лампа разрезает темноту оранжево-жёлтой полосой. В телефоне раздаются гудки.
Гудок. Гудок. Гудок.
А затем гудки прекращаются.
– Это Голд, – говорит голос в телефоне, – оставьте сообщение.
Она стискивает зубы и крепче сжимает пальцами телефон. Бесконечно долгие секунды она только хрипло дышит в трубку.
– П-привет, мистер Голд, это Джейн. Я… я просто хотела попросить прощения. За всё. Я знаю, как тебе было тяжело. Потерять Белль, помогать мне.
Она говорит, словно идёт, спотыкаясь и падая, и кажется, найти выход из путаницы слов ей никак не удастся. И, возможно, дело в алкоголе или в недостатке сна, или, может быть, это просто паника, потому что, возможно, это её последний шанс с ним поговорить.
– Меня… не должны были похитить. Мне стоило быть осторожнее. Я понимаю, если ты злишься и больше не хочешь со мной разговаривать. Просто надеюсь, ты понимаешь, что я не хотела… чтобы так получилось. – Она вытирает губы тыльной стороной ладони (помада уже давно стёрлась), вцепляется пальцами в подлокотник кресла и продолжает: – Мне жаль, что ты потерял магию. Надеюсь, ты не будешь ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь.
Джейн выключает лампу и тянется вниз, чтобы подобрать с пола шерстяной плед. Она натягивает его до самого подбородка.
– Ладно, – говорит она, – хорошо. Пока.
Она вытирает уголок глаза рукавом и захлопывает телефон.
Комментарий к Глава 28
Перевод – Etan
Редакция – La donna
========== Глава 29 ==========
Глава 29
Джейн стоит в библиотечном вестибюле, прижавшись ладонями к прохладному металлу двойных парадных дверей. Снаружи утренний воздух наполнен гулом нетерпеливых голосов, а внутри, за спиной, суетится команда её друзей, заканчивая последние приготовления.
Мэри Маргарет поправляет украшения и приклеивает к полкам ярлыки «Библиотекарь рекомендует», орудуя скотчем с таким видом, будто готова обмотать им любого, кто посмеет ей помешать. Дэвид стоит снаружи, сложив руки наподобие вышибалы, чтобы удерживать толпу посетителей. (Мимолётный взгляд в окно удивляет Джейн тем, что там действительно толпа, хоть и не сильно многочисленная). Эмма перепроверяет компьютерную систему, Генри помогает Руби и Бабушке сервировать стол с закусками, а Лерой в одиночку справляется с пуншем.
Сегодня день открытия.
Сегодня её ждёт успех.
Позади раздаётся стук каблуков по плиточному полу, и Джейн оборачивается, встречая приближающуюся Эмму.
Эмма улыбается и протягивает бумажную тарелку с разрезанными на четверти сэндвичами – очевидно, прихваченную со столика с закусками. Она выглядит ровно настолько же расслабленной, насколько Джейн напряжена, её волосы собраны в беспорядочный хвост, легко покачивающийся в такт шагам.
– Перекусишь перед открытием? – спрашивает Эмма.
Джейн прижимает к животу сжатый кулак.
– Не сейчас.
– Нервничаешь?
– Так заметно?
– Не волнуйся. Ты отлично справляешься.
(Может быть, Эмме легко говорить, потому что, скорее всего, она спала ночью больше трёх часов и, очевидно, ела на завтрак не только диетическое печенье и кофе – ведь Эммины надежды на нормальную жизнь не зависят от того, насколько гладко пройдёт открытие библиотеки.)
Джейн проводит рукой по своему небесно-голубому кардигану, расправляя несуществующие складки и спрашивает:
– Откуда ты знаешь?
– Потому что ты сильнее, чем думаешь, – Эмма прерывается и берёт с тарелки сэндвич. – К тому же, книжнее тебя людей я не встречала. – Она коротко улыбается и откусывает кусок сэндвича.
Джейн не совсем понимает, что значит быть «книжнее всех» в понятии Эммы, но та каким-то образом умудряется придать ей смелости одним своим видом – только жуя свой сэндвич – так что Джейн решает, что это комплимент.
– А я… – говорит Эмма, дожёвывая сэндвич и прикрывая рот рукой, – я начала читать «Отверженных».
– О, – Джейн надеется, что её голос звучит не слишком шокировано. – Почему… почему ты выбрала именно «Отверженных»?
– Во-первых, Мэри Маргарет постоянно слушает саундтрек из этого мюзикла и отказывается прекращать это делать, пока кто-нибудь не «разделит её увлечение». Эмма кривится и оглядывается через плечо, но Мэри Маргарет всё ещё возится со скотчем далеко за пределами слышимости. – И ты читала эту книгу несколько недель назад, так что я подумала, что мы могли бы… неплохо пообщаться на эту тему.
Джейн хмурится.
– Разве сейчас мы общаемся плохо?
– Нет. Но мы могли бы поговорить и на… другие темы.
– Другие темы?
Эмма поджимает губы. Она поводит плечами и неопределённо взмахивает рукой.
– Книжные темы.
– Ага. Ладно.
Эмма снова оглядывается через плечо, будто опасаясь, что их подслушивают. Она кашляет в кулак и берёт с тарелки ещё один сэндвич.
Джейн понятия не имеет, какие «книжные темы» могли так взволновать Эмму, но прежде, чем она успевает спросить, за тяжёлой дверью слышится строгий голос Дэвида.
Эмма хмурится, заглядывая через плечо Джейн.
– Что за чёрт?
Джейн поворачивается, выглядывает в окно и видит, как Дэвид преграждает путь коренастому мужчине в бейсбольной кепке. Дверь приглушает голоса, но у неё получается разобрать несколько слов из разговора двух мужчин. Слова «подождите», «нет» и «в очередь, вместе со всеми остальными» от Дэвида. Слова другого мужчины долетают до неё только в виде бессмысленных слогов и тревожно знакомого тембра.
– Хочешь, чтобы я от него избавилась? – спрашивает Эмма. Она уже ищет, куда бы пристроить тарелку с сэндвичами.
– Думаю, всё в порядке, – отвечает Джейн. Она вытягивает шею, чтобы лучше видеть.
Человек пытается пройти дальше, но резко останавливается, наткнувшись грудью на ладонь Дэвида. Долгую минуту мужчина (коренастый, напористый мужчина со знакомым голосом) молчит. Затем он произносит слово «отец» слишком громко – с акцентом, который Джейн не может проигнорировать.
Она закрывает глаза и прислоняется лбом к холодному стеклу.
– Моё предложение в силе, – говорит Эмма, и снова слышится стук сапог по полу, когда она делает несколько шагов вперёд. Джейн чувствует решимость в её голосе. – Я оставила наручники в патрульной машине, но Мэри Маргарет принесла как минимум три упаковки скотча.
– Я поговорю с ним, – отвечает Джейн. Она отрывается от двери, потирает лицо и делает глубокий вдох. (Новое начало – это новое начало, но иногда прошлое снова наваливается на тебя, стоит только открыть ему дверь.)
– Ладно… – медленно говорит Эмма, вглядываясь в дверь с таким видом, будто Мо может вломиться туда в любой момент. – Я буду за компьютером, если понадоблюсь.
– Хорошо.
– Держись, Джейн. Ты справишься.
Желудок Джейн пытается совершить тройное сальто, но ей удаётся улыбнуться в ту сторону, где стоит Эмма.
– Спасибо.
Когда стук сапог Эммы отдаляется, компьютерное кресло отъезжает по полу, и слышен скрип кожзаменителя под внезапным напором веса (когда смелость Джейн из искорки разгорается в пышущее пламя), она выходит на улицу.
Дэвид полуоборачивается, всё ещё держа руки на уровне груди Мо.
Мо смотрит на неё: на его лице застыло смешанное выражение из возмущения и стыда. Его губы двигаются, будто он жуёт невидимую ириску.
Голубые глаза встречаются с голубыми, и Джейн стискивает зубы.
– Пожалуйста, можно с тобой поговорить? – спрашивает она. Она смотрит на Дэвида (в поисках одобрения или разрешения, или, может быть, дело в том, что на него смотреть проще, чем на собственного отца) и придерживает открытую дверь. – Внутри?
Дэвид опускает руку и отступает на шаг назад. Несмотря на недавнюю настырность, Мо смотрит на открытую дверь так, будто та ведёт прямиком в логово Медузы. Когда он, наконец, с трудом отрывает ноги от земли (будто они вросли в асфальт) и следует за Джейн в вестибюль, она закрывает за ними дверь с мелодичным звоном металла. Каждый присутствующий в комнате поднимает взгляд, отвлекаясь от своей работы. Лишняя упаковка скотча лежит на компьютерном столе, в угрожающей близости от Эмминой тарелки с сэндвичами, и при желании к ней легко можно дотянуться рукой.
