Текст книги "Не забудь меня (ЛП)"
Автор книги: roberre
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
Свет льётся на тропу из маленького окошка на уровне фундамента, освещая каждый кирпич и отбрасывая мягкие жёлтые блики на дощатый забор. Это определяет местонахождение Голда и полностью лишает её способности видеть в темноте. Когда Эмма наклоняется, опираясь на колени и моргая, чтобы заглянуть в окошко, она видит прялку и рядом – кучу соломы. Но никаких следов Голда.
Ей требуется меньше двух минут, чтобы найти (и открыть) дверь в подвал.
И ещё три минуты, чтобы собраться с силами и спуститься по бетонным ступенькам.
Не то, чтобы она боится. Просто за свою жизнь она посмотрела слишком много серий «Криминальных умов» и «Грани» и она знает, что подвальные лестницы всегда ведут к трупам или монстрам (или и тому и другому). Жизнь в Сторибруке, в общем-то, не опровергла ни одну из этих возможностей.
Чтобы не сжимать кулаки, Эмма хватается одной рукой за перила, а другой – цепляется в свой пояс. Первые пять ступенек она пробегает трусцой.
– Голд? Вы внизу?
– Ну я же не могу позволить вам слоняться здесь без присмотра, верно? – Его голос едва слышно доносится из дальнего угла комнаты.
– И вам доброго вечера, – бормочет она и проходит оставшиеся ступеньки, в относительно чистый, сухой и безобидный подвал.
Голд стоит у освещаемого единственной лампочкой стола из грубо обтёсанной древесины, под полкой c несколькими слабо мерцающими бутылочками. Полка выглядит так, будто её недавно обыскивали: если счесть свидетельствами этого разбросанные по столу пустые бутылочки и осколки стекла, валяющиеся у стены. Кажется, что даже на поверхности стола видна пульсация света от пролитых жидкостей. У Голда яркое зелёное пятно на предплечье серой рубашки (пиджак он снял), и он использует стол как опору (трости нигде не видно). С помощью металлического стержня он помешивает что-то в полуразъедённом на вид котле, содержимое которого шипит и искрится.
– Эй, Голд… – Эмма показывает на зелёное пятно на его руке. Оно начинает дымиться. – Кажется, вы сейчас загоритесь.
Он смотрит вниз, не меняя выражения, как раз когда крошечные изумрудные язычки пламени перепрыгивают с пятна и начинают лизать его руку вверх к локтю. Его губы чуть сжимаются, когда он перестаёт помешивать, чтобы взмахнуть рукой над огнём. Тот исчезает с тихим шипением. Голд хмурится от вида кожи, проглядывающей сквозь прожжённую в ткани дырку.
– Так… как успехи?
Он ворчит. Когда от взмаха его опалённой руки над котлом не происходит ничего, кроме выброса дыма, он берёт одну из колб и бесцеремонно разбивает её о стену. Осколки приземляются в кучу стекла, оставляя на кирпиче оранжевые брызги. Он возвращается к помешиванию.
– Значит, не очень хорошо.
Губы Голда сжимаются сильнее.
Она засовывает руки в карманы куртки.
– Я так и думала.
– Чего вы хотите, мисс Свон?
Она хочет много чего. Она хочет ещё один сэндвич. Она хочет очень большую чашку очень крепкого кофе. Она хочет лечь в кровать и проспать двенадцать часов кряду. Но больше всего она хочет найти Джейн, и это желание осуществить будет сложнее всего, так что еда и тёплая постель могут подождать.
– Я хочу помочь, – говорит она.
Она помогала весь день, как ей кажется. Разговаривала с горожанами. Обыскивала парки, больницы и бесконечные пустые улочки. Прочёсывала дом Вэйла, квартиру Джейн, ездила кругами, гоняясь за малейшим намёком на улику. Уговаривала Руби и (очень несчастную и оставшуюся без свидания на годовщину) Мэри Маргарет провести выходные, отвлекая людей от большого-открытия-библиотеки-которое-не-состоится.
Но она хочет доказать Голду, что она полезна. И, возможно, дать им обоим немного надежды.
– Помочь, – повторяет он.
– Да.
– Как?
Эмма снова пожимает плечами, достаёт руки из карманов и показывает на загромождённый стол.
– Магией?
Голд моргает. Уголок его рта приподнимается, и губы складываются в нечто, слишком суровое, чтобы быть улыбкой, и он поднимает брови.
Она откашливается и решает объяснить подробнее.
– Я подумала, что мы прошли сквозь тот барьер довольно быстро, когда нас было двое. – Всё ещё нет ответа. – Или, если вы не хотите работать вместе, может быть, сработает лучше, если буду только я.
Брови Голда поднимаются ещё выше. Его молчание давит на неё словно на плечи набросили свинцовое одеяло.
Под его молчаливым оценивающим взглядом мысли в голове еле ползают, и она пытается подобрать слова, чтобы выразиться точнее.
– Что, если Кора прячет Джейн именно от вас? Мэри Маргарет и Дэвид рассказывали, что вы смогли защитить их от магии Реджины – в том, другом месте… может быть, Кора делает то же самое с вами. Будто блокирует ваш IP-адрес.
Он моргает.
Наверное, ей не следовало говорить последнее предложение. Эмме трудно представить Голда в одной комнате с компьютером. Она вздыхает.
– Ну же, это не может повредить, и у нас не так много вариантов.
Правда об их затруднительном положении мелькает в его глазах подобно пугливой собаке: видимая, но съёжившаяся. Эмма знает, что права. Знает, что у них почти нет времени. Но он упрям и насмешлив, и он хромает вокруг стола, чтобы разговаривать лицом к лицу.
На один, два, три шага ближе. (На три шага – это уже слишком близко.)
– Магия может ранить, дорогуша. Сильнее, чем вы можете себе представить.
Она чувствует запах гари от его прожжённого рукава, видит напряжение, усталость и полное отчаяние в его глазах. (И скорбь, и лёгкую злость, и она не хочет находиться достаточно близко, чтобы видеть всё это, потому что, как ни странно, он менее пугающий, если представить его усатым изворотливым злодеем.) Она делает полшага назад, пытаясь немного увеличить дистанцию между ними не отступая.
– Эй, я не это имела в виду.
Он не шагает за ней. На самом деле, он вообще не двигается. Он просто стоит на месте выпрямив спину и чуть приподняв бедро, чтобы не переносить вес на больную ногу, и наблюдает за ней.
– Магия всегда имеет цену, – говорит он медленно.
– Да, я это уже слышала. – Несколько раз. Из более, чем одного источника.
– И эта цена всегда выше, чем вы ожидаете. Вы уверены, что хотите ввязываться?
– Разве не поздновато это спрашивать? А как же заклятие барьера?
Он машет рукой, отметая её протесты как особо надоедливую муху.
– Безвредное. Незначительное.
Она поднимает бровь.
– Тогда зачем было заморачиваться и учить меня?
Дерзкий жест рукой.
– А почему нет?
Она закатывает глаза.
– Так вы позволите мне попробовать найти Джейн или нет?
Голд складывает руки, сплетая (спрядывая) пальцы вместе. Он бормочет «хммм», о чём-то размышляя. Наконец он измеряет её взглядом сверху донизу, как будто оценивает противника перед боксёрским раундом, и говорит:
– Скажите мне, шериф, что бы вы сделали, чтобы спасти своего мальчика?
Она делает шаг вперёд и поднимает руку, утыкаясь пальцем в его грудь, будто пистолетом.
– Не вмешивайте его в это.
– Это простой вопрос. – Эта новая близость между ними будто поощряет его. – Если бы жизнь Генри была в опасности, на что бы вы были готовы пойти?
Она открывает рот и снова его закрывает. Дважды, прежде чем заговорить. Напряжение покидает её, смягчая её хмурый взгляд. Её голос звучит шёпотом.
– На всё.
– Вы бы отдали свою жизнь?
– В тот же миг.
Весь шквал его лёгких незаметных движений – руки, пальцев – прекращается. Затухает в тишине и опасности. Это придаёт его словам ощущение свободного падения и заставляет её желудок сжаться.
– А жизни других?
– Я…
Этот невозможный вопрос порождает целый выводок новых вопросов. (Каких других? Скольких других? Он говорит о человеческом жертвоприношении или самозащите?) Она не может просто делать поспешные выводы о гипотетических моральных ситуациях, стоя здесь, в его подвале, в одиннадцать часов вечера. Может быть, он способен видеть будущее, но она видит только его, наблюдающего за ней, и ожидающего, когда она даст неправильный ответ.
(Она видит только лицо Генри, его улыбку и то, как он чуть высовывает язык, когда концентрируется. И его объятия, и временами он так похож на неё, что она смеётся, а временами так похож на отца, что от этого больно, словно сапогом ударили в коленную чашечку – и его лицо, бледное и безжизненное на больничной койке всего лишь год назад.)
– …я не знаю, – говорит она.
Он пристально смотрит на неё. Она смотрит в ответ. Его пальцы снова складываются вместе.
Не говоря больше ни слова, он хромает обратно к столу. Поднимает с пола большую кожаную сумку (она выглядит как старомодный докторский саквояж), и открывает её.
– Любая магия имеет свою цену, – Он достаёт из сумки мелкие пузырьки и пакетики с чем-то похожим на сушёные травы. (Один из пакетиков выглядит так, будто в нём дохлые насекомые.) – Часто эта цена взымается жизненной силой либо создателя, либо накладывающего заклинание. Особенно когда имеешь дело с серьёзными начинаниями, результаты могут быть… непредсказуемы.
Эмме требуется момент, чтобы осознать его слова (и заставить образ Генри покинуть задворки её сознания). Она подступает ближе к столу, хмурясь. Она не знает, что такого сказала, чтобы изменить его мнение, но, очевидно, это был правильный ответ.
Она смотрит вниз, на разнообразие ингредиентов на голдовском столе. Он отодвигает шипящий и кипящий котел к краю, чтобы освободить побольше места.
– Что вы подразумеваете под жизненной силой?
– Жизненная сила может принимать форму энергии, боли, лет жизни, здоровья… даже стоить жизни. Магия может убить – и убьёт – неосторожных. Он равномерно расставляет ингредиенты на столе, чтобы их легко можно было разглядеть на грубой древесине. Он показывает на них широким взмахом руки. – Зелья и рецепты являются буфером между ценой и пользователем. Обычно, ингредиенты способны удовлетворить стоимость заклинания. Для их создания требуются большие знания и затраты времени, но зелья значительно менее изменчивы.
Голд тянется, чтобы достать с полки позади пустую колбу с широким горлышком.
– Наиболее действенное заклинание поиска требует образца крови. Мы же применим второе по действенности и используем объект, принадлежавший Джейн. – Он достаёт маленький мешочек из ткани из своего докторского саквояжа, который всё еще стоит на столе, и выкладывает его со звуком битой посуды. Устанавливая колбу одной рукой, он запускает другую в задний карман брюк и вынимает оттуда сложенную страницу. – Для пущей уверенности мы используем два.
Голд кладёт страницу на стол, и Эмма читает название «Джейн Эйр», а под ним – информацию об авторе.
Она не думает, что Джейн одобрила бы вырывание страницы из своей книги. Но она так же не думает, что Джейн нравится быть в плену у похитителей, так что она не спорит. Вместо этого она улыбается, кивает, и ждёт, когда профессор Снейп продолжит свой урок.
– Главными ингредиентами этого заклинания, – говорит Голд, бросая быстрый взгляд на Эмму, чтобы убедиться, что она слушает внимательно, – являются связующий элемент, источник энергии и основа. – Он указывает по очереди на мешочек с чем-то похожим на травы и металлическую стружку, мешочек с насекомыми и флакон с мерцающей голубой жидкостью. На столе так же лежат не менее пятнадцати других ингредиентов, и он ловит её настороженный взгляд, доставая из заднего кармана ещё один листок и кладя его перед ней с громким хлопком. – Однако дьявол прячется в деталях. Поэтому не стоит проявлять небрежность.
Эмма разворачивает новый листок бумаги и читает рецепт, переписанный угловатыми каракулями. Она пристально смотрит на ингредиенты, на колбу и на новый котелок, что он ставит на стол, и хмурится.
– Я правильно это прочла?
– Зависит от того, что там сказано.
– «Сто двадцать минут непрерывного помешивания»?
Он достаёт из едва заметно заклубившегося в воздухе дыма деревянную ложку и протягивает ей.
– Спасибо, что вызвались помочь.
Комментарий к Глава 19.
Перевод выполнен Etan.
Редакция принадлежит La donna.
========== Глава 20. ==========
Глава 20
Эмма не любит куховарить. Она любит фруктовые колечки, слоёные пирожки и сэндвичи. Она пользуется тостером или микроволновкой, и если нужно больше пяти минут, чтобы приготовить еду, она ест её холодной или голодает. Поэтому помешивание зловонного зелья (оно отдаёт запахом домашнего скота и ацетона) на протяжении двух часов кажется ей особо изощрённой формой пыток. Она надеется, что ей больше никогда не придётся делать этого снова. Никогда.
Она перекладывает ложку в другую руку – кажется, уже в пятнадцатый раз, и мысленно благодарит высшие силы за то, что в её телефоне есть музыка и что заряда батареи достаточно, чтобы она играла. Так что из крошечных колонок её телефона раздаются песни ACDC, а в любую минуту может прозвучать сигнал таймера (даже если она повторяет себе это уже двадцать пять минут подряд). Уже больше, чем час ночи, и она почти не чувствует рук ниже локтей, а всё просто ужасно.
И, как соль на рану, пока она как рабыня прикована к кипящему вонючему зелью, Голд сидит у своей прялки и прядёт больше денег, чем она может заработать в год.
Она думает, что в этом он мастер. Кажется, будто он двигается даже не думая – так же легко, как дышит. Он вращает колесо с помощью маленькой педали под здоровой ногой, подносит горсти соломы к концу нити, затем резко соединяет их взмахом руки. Плетётся нить, затем – пуф – и нить уже золотая. Кажется, что в этом нет смысла, и трудно поверить глазам, но зато Эмме есть на что смотреть, даже если плавное движение колеса грозит усыпить её едва ли не каждые пять минут.
Это продолжается до тех пор, пока не раздаётся сигнал таймера на телефоне – звук воздушной тревоги на полную громкость (потому что это единственный звук, который способен будить её по утрам), и её сердце почти останавливается. Эмма вытаскивает ложку из котла так быстро, что чуть не проливает половину его содержимого на стол, и разбрызгивает капли голубовато-зелёной жидкости на полку позади.
– Э… Голд?
Он поднимает взгляд, не прекращая прясть.
– Кажется, оно готово?
Она надеется, что оно готово. Она держит ложку так, чтобы стекающие капли не попадали на её сапоги и морщит нос. Теперь, когда она перестала помешивать, её пальцы сводит судорога, запястья протестующе ноют, и такое чувство, будто Голд вместе с соломой превратил в золото и её руки.
– Оно голубое? – спрашивает он.
Эмма изучает капли жидкости на ложке.
– Хм?
Голд кладёт руку на прялку, резко останавливая колесо. Он подбирает свою трость у стены, встаёт, и в три больших шага преодолевает разделяющее их расстояние. Его лицо остаётся непроницаемым, когда он тычет тростью в капли на полу и затем заглядывает в котелок.
– Вы его пробовали?
Ложка почти выпадает из её онемевших пальцев.
– Вы с ума сошли?
– Это выслеживающее зелье, – говорит он так, будто она глупейшее создание из всех, с кем ему доводилось иметь дело.
– Оно вам не навредит.
– Оно воняет как дерьмо.
– И если вы смешали ингредиенты неправильно, на вкус оно будет таким же, как и на запах. – Он окунает в смесь свой мизинец, соскребая голубовато-зелёный осадок со стенок котла. – Давайте надеяться, что вы хорошая ученица, – говорит он и засовывает палец в рот.
Она наблюдает за ним, ожидая катастрофы.
Выражение его лица совсем не меняется.
– Так… я сделала всё правильно?
Он показывает на котёл.
– Сами скажите.
– Ни за что!
Он пожимает плечами.
– Вы сказали, что хотите помочь.
– Я хотела помочь найти Джейн, а не играть в Адскую кухню!
Он трясёт головой, криво ухмыляется и крепче налегает на трость.
– Мой подвал – мои правила. Дверь наверху, если хотите уйти.
Эмма свирепо смотрит на него и поднимает ложку ко рту, не разрывая зрительного контакта. Стараясь не кривить лицо как двухлетний ребёнок при виде горохового пюре, она быстро слизывает с ложки остатки зелья, ожидая катастрофы и перебирая в уме самые ужасные ругательства и проклятья, чтобы обрушить их на Голда.
Но голубоватый осадок на вкус… нормальный. У него консистенция как у яблочного соуса, но по вкусу он напоминает кленовый сироп. Она не жалуется. Ей даже нравится.
Должно быть, шок Эммы всё-таки пробрался через невысказанные ругательства и отразился на её лице, потому что голдовская невыносимая улыбка становится шире. Он наклоняет голову в поклоне, изображая жест «Я же говорил».
– Поздравляю, мисс Свон. Вы приготовили своё первое выслеживающее зелье.
***
Ему требуется ещё полчаса, чтобы подготовить всё для заклинания. К счастью, на это время он предлагает ей свой стул у прялки – при условии, что она не уснёт. Пару раз Эмма почти засыпает, потому что наблюдение за тем, как он зажигает свечи и регулирует угол наклона зеркал, не совсем способствует бодрствованию, но ей всегда удаётся вернуть себя в сознание. (Помогает то, что всякий раз, когда она отключается, Голд постукивает тростью по её голени.)
Она слышала от Дэвида, что выслеживающие заклинания предполагают отчаянную погоню по городу за летающими неодушевлёнными предметами. Но каждая погоня за летающими осколками чашки, которую она может себе представить, заканчивается мучениями. Особенно когда эти воображаемые погони ведут прямо в логово Коры и Реджины – тогда всё заканчивается мучениями и смертью.
Её это не устраивает.
Очевидно, Голд пришёл к такому же выводу, потому что он заверил её, что это конкретное заклинание не предполагает никаких летающих объектов. (К тому же, он сказал, что другому зелью требуется несколько дней для правильного брожения, а он не собирается ждать.) Вместо этого нужны свечи, зеркала и серебряная чаша, которая превращает голубоватое зелье в такую же отражающую поверхность, как свежеотполированный бампер автомобиля.
Как раз когда глаза Эммы снова начинают слипаться, Голд отступает от последней свечи и бросает зажигалку на пол. Та исчезает прежде, чем успевает упасть.
– Готово, – говорит он и делает торопливый жест рукой, как бы говоря «Вставайте».
Эмма со стоном заставляет себя подняться со стула, идёт к Голду и останавливается у стола. Она видит своё отражение в чаше и в зеркалах. Отражения её отражений, её сонное лицо, повторяющееся в зеркалах бесконечное количество раз. Голд выключает свет в подвале одним взмахом руки, и в свете свечей тени оживают. Такой свет кажется слишком тусклым, чтобы рассеять темноту. Осколки чашки и страница из книги лежат на столе рядом с сосудом с дурно пахнущей голубовато-зелёной жидкостью.
Эмма не хочет надеяться. Это её первое заклинание, и даже Голд оказался неспособен найти Джейн, потому что, скорее всего, она находится за чертой города – а разочарование всё ещё на вкус словно горькие опилки – несмотря на то, что Эмма пробовала его годами. Она практически уверена, что Голд чувствует то же самое, потому что он старается выглядеть равнодушным и осторожным, пока становится рядом с ней напротив чаши. Они оба делают вид, что не нервничают и что их руки не трясутся как у кофеинозависимых, когда он без лишних слов опускает бывшую чашку и страницу в ёмкость с жидкостью.
Несколько мгновений ничего не происходит.
Несколько мгновений Эмма грызёт покрытые чёрным лаком ногти.
На несколько мгновений глаза Голда сужаются, и он вглядывается в зеркала, будто ищет подсказку в собственном отражении.
Затем, несмотря на закрытые окна, дует ветер. Свечи мерцают. Наиболее отдалённые отражения в зеркалах начинают меняться. Ближние отражения остаются прежними, разве что отражение скучного разочарования на лице Эммы сменяется удивлением, и её руки опускаются по бокам. Отражение Голда (и настоящий Голд) кривит губы в улыбке и складывает вместе трясущиеся руки, мягко их потирая.
Наиболее отдалённые зеркала, отражённые в зеркалах (отражённых в зеркалах и так до бесконечности) показывают незнакомые места, и изображения меняются так быстро, что это выглядит так, будто кто-то стремительно листает страницы книги. Сначала камень и гобелен в детской, потом Большой зал, потом конюшни, потом старинная кухня, потом библиотека… скоропалительное слайд-шоу из жизни средневекового замка. Зимние сцены, летние сцены, внутри, снаружи, снова, снова и снова, замки, сады и леса, кареты, бальные залы и дворы. Быстрее и быстрее. Ближе и ближе. Крохотные отражения сменяют друг друга, сплетаясь в цепочку словно пороховой дым, и, наконец, затмив отражения Голда и Эммы, заполняют зеркала.
Нигде на этих картинках не присутствуют люди. Только пустые брошенные места.
Тихо, только ветер и постоянное мелькание изменяющихся картинок создают иллюзию звука.
– Это её прошлое, – говорит Голд. От звука собственного голоса он вздрагивает, точно и не собирался заговаривать вслух.
Картинки прыгают дальше. На них меняются места. Там всё ещё изображён замок, но этот замок тёмный, с зубчатыми стенами, и расположен в горах, а не на широкой равнине. В этом замке есть подземелья, большой зал с высокими окнами и тяжёлыми занавесками и библиотека. И комнаты, заваленные разнообразными вещами.
И прялка.
Предметы в комнате разлетаются на осколки, и картинки снова прыгают дальше. (Теперь только две отражённые копии Голда и Эммы отделяют их от реального мира.)
Голд рядом с Эммой напрягается и отворачивается.
Ещё одна клетка. Она отличается от предыдущей – круглой, с койкой у стены, от пола до потолка покрытой отметинами дней. Другая – судя по всему, современная – похожа на психбольницу, с маленьким зарешеченным окном и массивной стальной дверью. Она неподвижно зависает перед ними на длиннейшие десять секунд жизни Джейн. Голд выглядит так, будто готов раскрошить зеркало на кусочки голыми руками.
Прежде, чем у него появляется такой шанс, изображения снова набирают скорость, полностью охватывая зеркала. (Единственные отражения Голда и Эммы остаются на серебряной чаше, не касающейся мигающих зеркал и мерцающей синим светом.)
На изображениях мелькает магазин Голда. Дом Голда. Кухня, сад, спальня, гостиная. Закусочная «У Бабушки». Черта города среди ночи. Больница, набережная, дом Мэри Маргарет, снова магазин Голда, снова его дом и снова библиотека. Снова, снова и снова библиотека. Затем, на короткое мгновение, кабинет. И затем, молчаливо и неподвижно наполняя подвал теплом полуденного солнца, в зеркале появляется городская черта.
Черта задерживается на долгую минуту – неподвижная оранжевая линия на тяжёлом тёмном асфальте – затем зеркала чернеют.
Осознав, что всё это время она задерживала дыхание, Эмма выдыхает.
– Это всё? – спрашивает она.
Голд вглядывается в чёрное зеркало с голодным выражением, которое ей уже знакомо, и его глаза сужаются, когда там снова медленно проявляются их отражения. Он не вспотел, но гнев сочится из всех его пор, будто он в сауне. Он стоит убийственно прямо – никаких мимолётных движений кроме слишком спокойного дыхания. Он выглядит так, будто хочет разбить каждое зеркало в этой комнате, растоптать осколки в пыль, а пыль бросить в огонь. И она его не винит – потому что если бы кто-то отнял у неё Генри, она захотела бы сжечь дотла весь мир. (На тостере Мэри Маргарет всё ещё остались колотые следы, доказывающие это.)
– Чаша показала бы её, если бы смогла найти. – Голд говорит так, будто лишь наполовину осознаёт, что его губы двигаются. Его голос звучит как голос человека, вернувшегося после долгого путешествия – слишком утомлённого, чтобы чувствовать. Но когда он идёт к прялке, его рука взлетает в коротком жесте, и серебряная чаша с громким стуком ударяется о землю.
Эмма проводит рукой по волосам (спутавшимся от ветра), затем протирает уставшие и воспалённые глаза.
– Значит, она за чертой.
– Похоже на то, – он тяжело опускается на стул и берёт в руки горсть соломы, не обращая внимания на то, что лужица голубовато-зелёного зелья ползёт по бетонному полу и впитывается в его солому.
– Хорошо. Тогда какие у нас варианты?
Он с тщательной медлительностью вращает рукой колесо, сплетая соломинки в золотую нить.
– Вы шериф. Сами скажите.
– Ну, я могу обзвонить аэропорты. Может быть, полицию Бостона. Возможно, мы могли бы объехать ближайшие городки и повесить плакаты. Поспрашивать местных.
Он только взмахивает рукой.
– Да-да, хорошо.
– Вы можете по-быстрому сварганить ещё того пересекающего-черту-зелья-памяти. Я могу собрать команду, чтобы прочесать лес. – Она достаёт телефон из заднего кармана, чтобы проверить наличие новых уведомлений. И хоть их у неё примерно ноль, она указывает телефоном в сторону Голда. – И я уже выследила кредитную карту Реджины. – Не совсем законно, но это не может быть ещё более незаконным, чем магическое выслеживающее заклинание. (Наверное.)
Он не отвечает. Он не делает ничего, только прядет. Прядёт и прядёт, с потемневшими глазами и сжатыми губами. И пять минут назад он был пугающим, а сейчас он жалок – и она лучше бы смотрела на то, как он спускает на город призрачных чудовищ, чем на то, как зелье пропитывает пыльную кучу соломы.
– Вы собираетесь что-нибудь сказать?
Его голос звучит слишком тихо.
– Что вы хотите, чтобы я сказал?
– Я не знаю. Предполагалось, что вы будете мозгом операции. – Она снова засовывает телефон в карман и вскидывает руки. – Как насчёт «Молодец, Эмма»? «Ты устала?» Как насчёт «У меня есть отличная идея, как найти Джейн»? Или, может быть, «Ложись пока спать, мы подумаем об этом утром, на свежую голову»?
Скрипит колесо. Он поджимает губы и трясёт головой, как будто отказываясь слушать её тираду.
– Серьёзно?
Он набирает ещё горсть соломы.
Она издаёт стон и засовывает руки в карманы.
– Знаете, наверное, мне стоит взять себе в напарники кого-то другого. Может быть, Понго. Или Крюка. Наверное, от них будет больше…
Колесо останавливается.
Она поднимает взгляд на Голда. (В глубине его глаз сверкает то же самое намерение-немедленно-разбить-зеркала.) Она бросила эту колкость наугад, чтобы задеть его, и это подействовало. И, как дополнительный бонус, это дало ей новую зацепку. Она гений!
Её губы складываются в улыбку, несмотря на то, что его – сжимаются ещё крепче, и она бесцеремонно пожимает плечами.
– Вообще-то, думаю, мне стоит завтра утром нанести Киллиану Джонсу визит. Наверняка Скрюченный Капитан может предоставить нам несколько интересных сведений о двух женщинах, оставивших его гнить за решёткой.
Золотой зуб Голда блестит в свете свечей.
– Уверен, что так и есть. А у меня очень недурно получается заставлять людей говорить.
Эмма сужает глаза.
– Не обманывайтесь, Голд. Вы со мной не пойдёте. Не в этой жизни.
Её решимости хватает только до вершины подвальной лестницы и ни на шаг дальше.
Комментарий к Глава 20.
Перевод выполнен Etan, pедакция – La donna.
========== Глава 21 ==========
Глава 21
Когда Эмма въезжает на больничную парковку, Лерой и Голд уже стоят на обочине. Голд изо всех сил старается спрятать своё нетерпение за безразличием, а Лерой просто хмурится. Она выбирается из машины и вцепляется в стаканчик кофе, будто он способен оттянуть неизбежное наступление дня. (Она хоть раз хотела бы прибыть первой, чтобы иметь возможность бросать убийственные взгляды и делать язвительные замечания.)
– Мисс Свон, – говорит Голд, – как мило, что вы к нам присоединились.
Тем временем Лерой складывает руки на груди и говорит:
– Я не могу поверить, что ты позволила ему прийти.
Она решает игнорировать Голда и обращается к Лерою. (Обычно это не очень хорошая идея… Но Голд вряд ли её ударит, а в гноме она не так уверена.)
– Он очень убедителен, – говорит Эмма, потирая лоб и радуясь, что тёмные очки защищают её от солнца и от хмурого осуждения на лице Лероя. Он поднимает бровь, а она делает глоток кофе, – попробуй сказать ему «нет».
– Попробую, – говорит Лерой. Как будто вспомнив, что их с Голдом разделяет меньше, чем два шага, он сжимает кулаки, выпрямляет плечи и поворачивается к нему, – ты туда не войдёшь.
– Уверен? – спрашивает Голд.
– Уверен.
Голд хихикает. Солнечные лучи отражаются от его золотого зуба.
– Посмотрим.
Он остаётся расслабленным: свободная поза и невозмутимая улыбка. Может быть, Лерой на несколько дюймов ниже, но зато это компенсируется лишними фунтами веса и недоразвитым чувством самосохранения. Голд может превратить его в чашку за полсекунды, но вполне вероятно, что прежде Лерой успеет сломать его крючковатый нос. Похоже, обоим на это наплевать.
Эмма решает вмешаться до того, как они начнут выяснять, у кого длинней. Ей и так придётся иметь дело с Крюком (у него в голове столько ветра, что хватило бы на все паруса Весёлого Роджера), а значит, для одного дня тестостерона будет более чем достаточно. Она идёт строго между ними и входит в главные двери больницы, не утруждаясь проверить, следуют ли они за ней. (Они следуют – она слышит ворчание одного из них или сразу обоих, а затем шарканье обуви и знакомый (к сожалению) стук трости Голда.)
Кое-как они добираются до подвала-тире-отопительной-тире-психушки-тире-тюрьмы без огненных шаров и ударов киркой по голове. Внизу лестницы Эмма допивает свой кофе и оставляет стаканчик вместе с солнцезащитными очками в холле на полу, а Лерой нашаривает большую связку ключей. Голд идёт неторопливо, оставаясь позади на лестнице. (Эмма почти удивлена, что он не наточил свою трость ради такого случая.) Несмотря на момент слабости, его острый взгляд, кажется, вот-вот пробуравит тяжёлую стальную дверь насквозь.
Лерой хмуро смотрит на Голда из-под бровей, будто обновляя угрозу, затем поворачивается обратно к Эмме. Перебирая ключи в связке и кивая на пол прямо за дверью, он говорит:
– Я буду ждать снаружи. Если он попытается что-нибудь сделать, просто кричи. Я буду счастлив познакомить его смазливое личико со своим кулаком.
– Если Голд тебя не опередит.
– Я же сказал: он туда не войдёт.
– Не вижу, как ты сможешь меня остановить, – перебивает Голд, шагая мимо них, – так ты собираешься открывать дверь или нет? – Он постукивает тростью по металлу.
Лерой только пожимает плечами и заглядывает в глазок. Он стучит в дверь кулаком.
– Эй, пират! Отойди от двери, – кричит он, – хорошо, дальше. Ещё дальше. Ещё. – В ответ раздаётся шаркающий звук, и Лерой просовывает ключ в замочную щель, разворачивает тяжёлую цепь и отодвигает засов. Кивком указывая на Эмму, он приоткрывает дверь.
Эмма пытается встать прямо напротив открывающегося проёма, но Голд преграждает ей путь.
Лерой осматривает его сверху до низу, будто взвешивает взглядом особо неподатливый валун. Наконец он пожимает плечами и открывает дверь.
– Располагайтесь.
(Но Эмме не кажется, что он смирился.)
Голд, самодовольно как и всегда, бормочет «спасибо», жестоко ухмыляясь. Когда Лерой открывает дверь, чтобы впустить его, он шагает вперёд. Эмма рассматривает камеру через плечо Голда. Камера ни большая, ни уютная, но у пирата есть несколько довольно мягких покрывал на койке, стул для сидения, несколько книг и крошечный письменный стол с лампой. У него есть три готовых модели кораблей (Эмма понятия не имеет, как ему удалось собрать их одной рукой), и ещё одна незаконченная. Это определённо тюрьма, но точно не темница.
