Текст книги "Huntington (СИ)"
Автор книги: Remy Beauregard
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
–Мне стоит начать нервничать?
Билл рассмеялся.
–Ничего сверхъестественного. Мы пойдем на каток.
И Том поводит плечами, мотает головой:
–Нет-нет, Билл, даже не думай.
Младший в детстве катался на коньках, даже хотел заниматься этим профессионально. Прошло года три, и он сказал, что ему надоело. Но равновесие и кое-какие элементы он все еще помнит. Том же – полная противоположность – ему огромных сил доставляет просто встать вертикально на коньках.
–Сегодня Рождество, все нормальные люди дома, с семьей. Каток будет пустой, Том. Я не приму отказа.
Том это знает. Еще Том знает, что Билл не падал ни разу, с того момента, как впервые встал на коньки. Ни одного раза колени Билла не коснулись льда. Сейчас, когда Гентингтон окутал суставы и мышцы, как эластичный бинт, одно движение Билла – он падает – даже это может испортить ему настроение недели на две.
Но Том не скажет брату этого, а значит, придется только надеяться, что лед ровный, а тонус мышц в относительной норме. У брата еще есть боковое зрение, его болезнь поражает немного медленнее. Утешение? Да слабое какое-то, что тут скажешь.
–Хорошо. Но едва я падаю – я сижу на скамейке и жду, пока ты накатаешься. Договорились?
Билл, счастливый, кивает:
–Договорились.
***
Ресторан был приятным, но шумным. Слишком много счастливых пар, слишком много счастливых семей. Билл быстро устает от их шума и тащит Тома на каток.
Милан красив в Рождество: гирлянды, яркие вывески. Все так, как должно быть. Каток в центре, решают, что дойдут пешком, посмотрят город.
Билл закуривает, Том кладет зажигалку и сигареты в свой карман.
–Рождество без снега, в чужой стране. Мне кажется, я все еще ребенок, потому что мне это не нравится.
Тому не нравится, что это рождество, вероятно, последнее, которое они запомнят.
–Ты устал?
Билл удивленно смотрит на Тома.
–Нет, с чего? У нас пол Европы впереди, о чем ты.
Хорошо. Том доволен даже этим.
***
Билл ошибся, на льду катаются человек пятнадцать. Том, проклиная все, что есть на свете, зашнуровывает коньки. Младший давно на льду, Том даже думать не хочет, что будет, если он упадет, выполняя что-то дико сложное, потому что на такой скорости он просто сломает себе шею. Тройка, поворот в воздухе, снова тройка, Билл пытается вспомнить все, что когда-то в детстве выполнял, но дается с трудом.
–Билл!
Том зовет брата к себе, потому что самостоятельно на коньки он не встанет. Билл с улыбкой подъезжает к нему, лезвия оставляют порез на льду. Берет брата за локоть, пытается утащить за собой.
–Расслабься, Том. Все тело же болеть будет завтра.
–Оно уже болит. Как я могу расслабиться, если знаю, что шарахнусь на спину в любой момент.
Младший снова смеется, Том держится за брата так, что Билл чувствует его пальцы даже через рукав пальто. Ноги разъезжаются в разные стороны, Том матерится.
–У тебя одна нога на внутреннем лезвии, другая на внешнем. Определись – сразу станет ехать легче.
Том понятия не имеет, о чем говорит брат, смотрит вниз, старается поставить ноги одинаково. Резкое движение правой ноги вперед, громкое «БЛЯТЬ» и Том уже лежит на льду, в очередной раз обещая себе, что это его последний раз, когда он вообще предпринимает какие-то попытки встать на лед. Билл, смеясь, подает ему руку, Том поднимается.
–Одинаково, говоришь?
Том снова хватается за руку брата.
–Не иди, скользи.
–Я блять встать не могу, ты хочешь, чтобы я скользил.
С огромным трудом и потратив на это почти десять минут, Билл доводит Тома до противоположного бортика катка. Том хватается за него и уверено проговаривает:
–Нет, все. На сегодня мне хватит, тащи меня к скамейкам, я подожду тебя.
–То-о-о-м. – Недовольно протягивает Билл.
–Нет. Только время зря со мной потратишь.
Билл соглашается. Потратив еще десять минут, он оставляет брата на скамейках, сам в секунды оказывается в центре катка. Снимая коньки, Том замечает, как к брату в буквальном смысле подкатывает какой-то парень. Билл смеется, указывает рукой на Тома. Он смущенно смотрит на брата, тот подмигивает ему. Парень подъезжает к Тому, с улыбкой спрашивает:
–Он сказал спросить у тебя, позволишь ли ты ему покататься со мной.
Том усмехается:
–Только осторожно. И скажи ему, что я за кофе ушел.
Парень кивает и снова оказывается рядом с Биллом. По крайней мере, хотя бы у одного вечер проходит хорошо.
***
Отель, третий час ночи. Сигареты, виски и кокаин.
–Мы в гей бар-то собираемся вообще, нет? Ради чего мы вообще здесь?
Том смеется, кладет руку на ремень джинсов брата, тот прикусывает нижнюю губу.
–У нас Амстердам впереди, тебя устроит?
Билл усаживается к Тому на колени, целует его.
–Устроит.
========== Chapter thirteen ==========
Hurts – Mercy
Европа не может быть не потрясающей. Ты возвращаешься сюда, даже когда этого не хочешь. У Парижа свои правила. Приехал один раз – вернешься еще сотню, если не останешься здесь. Январское утро, редкий снег, теплый латте. Поцелуи на веранде номера отеля, все время, что близнецы провели здесь – пожалуй, самое теплое и уютное за весь их побег. Том держит брата за руку, когда тот всматривается в небо и считает падающие снежинки, Том держит брата за руку, и он готов поклясться, что слышит удары его сердца. Том напоминает себе, что любая слабость с его стороны – и они обречены, и только поэтому он не падает на мощеную улицу города и не кричит от ярости и боли. Они не могут умереть, они неприкасаемы, они идеальны. Том не может смириться с тем, что они несовершенны, и Билл не будет жить вечно. Том не может принять свой срок годности, потому что совершенство вечно.
Билл чувствует, что Том готов сорваться, поэтому просто обнимает брата и говорит, что все будет хорошо. Билл готов добить его и заставить Тома сказать, от чего они бегут, но любовь к брату сильнее. Том понимает это. Кажется, любить сильнее невозможно. Но они всегда были дефектными, так что и чувства у них дефектные.
Оставляя Париж, оставляя Брюссель, они оказываются в Амстердаме. Ранняя весна, начало марта. Едва они закидывают вещи в номер, Билл тут же хватает Тома за руку.
–Вот здесь я покажу тебе, что такое «жизнь».
–Жизнь наркомана? – Том улыбается, но как-то неуверенно.
–Это будут самые сумасшедшие три недели в твоей жизни, это я тебе обещаю.
Пообещал бы лучше, что не сойдет с ума или не порежет себе руки. Тому это понравилось бы больше.
Но сейчас он только улыбается, целует брата и говорит, что верит ему.
Всегда верил.
***
Как-то даже неприлично хорошо. Разврат, запах алкоголя, сигарет, секса и громкая музыка. Том никогда не думал, что сможет действительно наслаждаться временем в таком месте. Чувствует руки Билла в карманах своих джинсов. Чувствует чье-то чужое дыхание на шее. Видит какого-то обдолбанного парня, стоящего перед ним на коленях. Понимает, что творится какой-то невообразимый хаос, но это ему нравится. Пока Билл рядом – он может позволить себе все, что позволит себе Билл. Сколько парней с ними, сколько наркоты в крови, с ума сойти. В Германии это казалось бы дикостью, но сейчас это норма. Том понимает, что как он не будет пытаться забыть это, вряд ли что получится, этот Амстердам останется в памяти как время, полное свободы и безответственности. Сейчас Том готов остаться здесь, существовать здесь. В перерывах между очередными рюмками водки вспоминает, что, вроде как, они умирают, но в слух шлет все нахуй и возвращается к брату, рубашка на котором почему-то расстегнута. Да, сейчас неприлично хорошо. Пожалеет об этом? Вряд ли.
Жалеют о несделанном, а они, кажется, сделали все.
***
Неделя беспробудного «хорошо» и руки перестают слушаться. Том, скуля, пытается остановить тремор в руках, три часа ночи, Билл спит. Минут двадцать старший сжимает запястье левой руки до боли и синяков. Нервы не выдерживают, челюсти сжаты так, что болят скулы. Том смотрит в зеркало, следы прошедших ночей в буквальном смысле на лице: синяки под глазами, лопнувшие сосуды в белках, волосы собраны как попало и Том не помнит, когда вообще в последний раз приводил их в порядок. Тремор, кажется, становится только сильнее, Том понимает и буквально кожей чувствует, как сдают нервы. Психоз, ему кажется, что стены ванной сжимаются и давят на него. Даже он не может любить так сильно, не может больше молча наблюдать за тем, как умирает. Понимает, что закричал и ударил кулаком в стену, только когда в ванную влетает испуганный Билл.
–Прости…
Младший Каулитц с ужасом смотрит на брата, поднимает его с пола, усаживает на край ванны.
–Какого черта, Том.
Старший рвано дышит, пытается собрать себя, чувствует, как Билл смывает кровь с разбитой руки. Сколько времени прошло?
–Я… Сколько ты со мной?
Билл дрожит всем телом, но молчит. Том смотрит на него, тот поднимает голову, держит Тома за руку, говорит, что пальцы сломаны.
–Что? Сколько ты со мной, ответь.
Билл монотонно произносит:
–Часа полтора сидим тут. У меня бывало так, когда после завязки я накидывался сразу чем попало.
Том помнит, как тряслись руки, и сжимались стены. Том помнит, как кричал. Минуту занимает понять, что Билл списал это на передоз.
Гентингтон.
Том наконец чувствует, как болят сломанные пальцы. Видит разбитую плитку на стене ванной.
Гентингтон.
Том чувствует, как нервы звенят в голове, как подступает тошнота.
Гентингтон.
Том видит испуганного Билла, который сидит на полу рядом с ним. Том понимает, что должен успокоиться, иначе сойдет с ума сам и сведет с ума брата.
–Нам нужно вернуться в Германию.
Билл молчит. Ждал этого, знал, что Том не выдержит. Кивает.
–Знаю.
Том закрывает глаза, Билл убирает пряди волос с его лица, прислоняется лбом к его лбу.
–Скажи мне, что происходит. Ты пальцы себе сломал. Я никогда за все 28 лет не слышал, как ты кричал. Даже если это передоз, психоз не возникает на пустом месте. Скажи мне, что происходит. Куда и отчего мы бежим.
Том молчит, смотрит на Билла.
–Нет.
Младший резко поднимается и уходит.
–Билл, останься!
Младший замирает, оборачивается в дверях. Том понимает, что обратного пути нет. Билл понимает, что Том скрывает что-то, что сломает их. Голос Тома, взгляд Тома – отчаяние.
–Тебе нужно вправить пальцы, – Голос дрожит, Том готов разбить голову, лишь бы не слышать этого страха в тоне младшего. – Я принесу тебе свежую кофту, приведи себя в порядок, спустимся на ресепшен. Я плевать хотел, что происходит. Я остаюсь здесь на оставшиеся две недели, потому что, по-видимому, они последние нормальные в моей жизни. Делай, что хочешь, не держу. Ровно через четырнадцать дней мы возвращаемся домой, и первое, что я услышу от тебя – это то, из-за чего мы здесь.
–Билл…
–Иди к черту, Том. Иди к черту.
Попытка пожить нормально потерпела полное фиаско. Тому плохо так, как не было плохо никогда. Даже положительный результат на хорею не вызвал такого отчаяния.
Начало конца.
Пропавшее боковое зрение, тремор, психоз.
Гентингтон проник в мозг и прочно там обосновался.
Дома.
Чувствуйте себя, как дома.
Умирай сейчас или доживай.
Том перестает верить в то, что стоит жить до того момента, пока не станет совсем плохо.
Жизнь та еще сука.
========== Chapter fourteen ==========
Woodkid – Never Let You Down ft. Lykke Li
Том едва не лезет на стены, когда ждет брата в номере гостиницы. Билл времени не теряет и действительно доживает. Сколько сигарет выкурено, сколько кокаина и мета прошло по венам.
Том понимает, что он сорвался бы, не здесь, так в Барселоне или Лондоне, но это произошло бы. Когда он в двадцатый за четыре часа раз щелкает зажигалкой и закуривает, он понимает, что как бы он ни старался – Гентингтон ему не проигнорировать.
Старший Каулитц сдается. С каждой затяжкой, с каждым вдохом и выдохом. Том сдается.
Когда он затаскивает Билла в номер, когда укладывает его спать, снимает с него обувь, закрывает одеялом. Когда не спит ночами, курит в окно. Осознание смертности приходит с каждым днем. Осознание того, что жизнь закончилась, приходит к нему в утро вторника, в день возвращения в Германию. Домой.
Когда Билл молча берет свой чемодан и идет впереди Тома, не обращая на него внимания, когда садится в такси рядом с водителем, оставляя Тома одного сзади.
Молчание.
И Том даже сказать ничего не может, потому что понимает, что виноват. Хотя, в чем он виноват? В том, что пытался дать им немного больше времени? В том, что ограждал брата от Армагеддона?
Вот оно – вторая стадия умирания – гнев.
Садясь в такси, Том раздраженно и нервно проговаривает:
–Я сделал все, что мог. Ты можешь хотя бы посмотреть на меня? – Билл сидит прямо, смотрит перед собой. – Билл! Посмотри на меня!
Том хватает брата за плечо и разворачивает к себе. Младший прикусывает нижнюю губу, глаза чуть прищурены, руки сжаты в кулаки.
–Дома. Отпусти меня, мне больно. – Билл поводит плечом, Том убирает руку.
–Прости.
Том закрывает глаза. Глубоко вдыхает.
Он не сможет. Он физически не сможет ничего сказать брату. В голове ни одного слова, Том понятия не имеет, что и как сказать. Слишком рано, слишком спонтанно. Виноват. Все-таки, виноват.
Есть только один человек, который знает, что делать. Том умоляет, чтобы Георг не был в туре.
Телефон, сообщение с просьбой ответить как можно быстрее. Короткое: «Я в Германии. Нам нужно поговорить». Ожидание секунд в тридцать, и Том получает такое же короткое: «Хорошо». Договариваются на уже родной Хакельбергер, Том, кажется, начинает снова дышать. Листинг знает, что сказать и что делать. И он в очередной раз спасет Каулитца. Том надеется на это. Потому что больше надеяться не на что.
***
Билл кидает вещи в гостиной, закуривает тут же. Комната мгновенно заполняется запахом сигарет.
–Если ты сейчас скажешь мне, что к тебе прикасался кто-то, кроме меня, я выбью тебе все зубы. – Руки Билла трясутся, в голосе проскакивают истеричные нотки. – Если ты скажешь, что нам нужно жить отдельно, «нормально», сука, Том, я не отпущу тебя.
Дыхание старшего перехватывает, Билл слышит, как он буквально скулит. Мотает головой, судорожно.
–Нет, Билл, никогда. Нет.
Подходит к брату, обнимает его, целует, не отпускает так долго, пока оба не начинают задыхаться.
–Никогда.
Билл успокаивается.
–В чем дело?
Том забирает у него сигарету, затягивается.
–Мне нужно встретиться кое с кем.
Билл истерично смеется:
–Издеваешься, блять, издеваешься.
Том хватает его за руку, снова обнимает и говорит, что ему это нужно.
–Я буду дома к десяти вечера. Сейчас половина пятого. Пять часов, и ты все узнаешь, я обещаю тебя. Я не смогу тебе ничего сказать прямо сейчас. Я не смогу.
Билл отталкивает брата.
–Иди.
Том кивает. Понял.
–Пожалуйста, только не уходи не куда и не пропадай. Я прошу тебя. – Он заглядывает Биллу в глаза. – Слышишь меня?
–Слышу. Иди.
Закрывая за собой дверь, Том понимает, что вернется он уже не домой. Не к Биллу.
***
Георг вскакивает, опрокидывает тумблер с виски, когда видит Тома.
–Живой.
Обнимает его, Каулитц изображает подобие улыбки. Георг просит бармена налить виски Тому, понимает, что слово «живой» было сказано поспешно.
–Вы рано вернулись. Что-то случилось? Что с рукой?
Том смотрит на сломанные пальцы, молчит. Залпом опрокидывает виски, усмехается.
–Я здесь, чтобы спросить у тебя, как мне рассказать все Биллу.
И Георг понимает, что это конец.
–Расскажи мне, что произошло.
Том опрокидывает рюмку водки, говорит, что больше не пьет.
–Амстердам. Неделя жизни Билла. Я знаю, что у нас хорея почти восемь месяцев. Почти восемь месяцев я считаю свой каждый день, как за один из последних. Не могу больше. Не хочу. Много наркоты, Билл привык к этому, я – нет. Гентингтон проявляется сначала в психозах, потом пойдут депрессии, паника, мы перестанем понимать, кто мы и что мы делаем. Беспорядочные, не поддающиеся контролю движения. Невнятная речь. Может быть, еще год. Может быть, два. Я потерял боковое зрение месяцев шесть назад, Билл, вроде как, еще видит. – Том достает из пачки сигарету, кисть дергается, сигарета падает. Том улыбается. – Вот оно. Так будет постоянно, непрерывно. Все тело будет ходить ходуном.
Георг сжимает зубы, смотрит в пол.
–Я впервые в своей жизни потерял контроль над собой. Я сломал пальцы, ударив по стене ванной. Я кричал, думая, что стены ванной сдвигаются. Я родился раньше, но я и схожу с ума тоже раньше. Поэтому мы дома. Скрывать это я больше не могу. Не могу сам, не удастся из-за этого. – Том поднимает правую руку. – И Билл прекрасно понимает, что творится какой-то пиздец. Сегодня он спросил у меня, не собираюсь ли я его оставлять и не появился ли у меня кто-то. Что мне делать?
Георг пьет, кажется, непрерывно. Слушать это он не может и не хочет. Каулитц, его Каулитц, рассказывает ему, как он умирает.
–Почему ты не идешь к врачу сам и не ведешь с собой брата. Каулитц, если не ты, я сделаю это за тебя.
–Это второстепенно. Сейчас мне надо подобрать слова, чтобы рассказать все это Биллу. Как, Георг? И что делать после. Запирать его в квартире? Не спать, чтобы он не сделал с собой ничего? Что мне делать.
Георг снова пьет.
–Я не знаю, как ты скажешь ему об этом. Я знаю только, что переживать ты все это будешь не один. Я отменяю ближайшие три месяца тура, после все равно придется его отработать. Полтора месяца в туре, я объясню все парням. Йосту плевать, главное, чтобы тур был отыгран. Полтора месяца без меня, а после я с вами постоянно. И не вздумай сейчас даже заикнуться о том, что я не обязан этого делать. Обязан, потому что люблю тебя и не оставлю тебя. Мы знаем друг друга тринадцать лет, и я не позволю тебе переживать все это в одного.
Том кивает.
–Я знаю.
Том улыбается. Георг снова пьет.
Оба буквально кожей чувствует, ЧТО их ждет. Тома, Билла, Георга, Гордона, Андре.
Один диагноз, а сколько осложнений.
***
Билл вздрагивает, когда слышит, как поворачивается ключ в двери.
Ты действительно хочешь этого?
Том кусает губы, сжимает кулаки, прикусывает язык. Тошнит, как после хорошей пьянки. Еле стоит на ногах. Проходит в гостиную. Увидев Билла, сидящего на полу с сигаретой в руках, Том пытается не разрыдаться перед братом. Слез с его стороны не было ни разу, и быть не должно. Если он позволит себе это – конец обоих будет сегодня.
Как подобрать слова, когда слов нет? Как сказать брату, что они умирают? Как вообще можно сказать человеку, которого любишь и за которого отдашь жизнь, что он умирает? Кто знает, поделитесь.
Мертв, просто играешь живого. Мертв вот как восемь месяцев уже.
В голове проносятся все двадцать восемь лет жизни. Прикусывает язык сильнее, чтобы не показать слабость и страх.
Билл зачем-то встает с пола, подходит к Тому. Не надо, зачем, так становится только хуже и тяжелее. Когда он близко, когда видно, как он красив, когда ясно, сколько всего он не успел.
–Том?
Ничего не требует, потому что сам физически чувствует состояние Тома. Голова раскалывается, Билл не спит вторые сутки.
Том отходит от брата, запрокидывает голову назад, закрывает лицо руками.
Ты – несостоявшаяся и поломанная жизнь Джека.
–Не молчи.
Том дышать не может, не говоря о том, чтобы что-то сказать.
Кивает.
Пытается.
Старший Каулитц оборачивается, не смотря на Билла, подходит к нему. Поднимает голову, смотрит брату в глаза.
–Ты помнишь, что произошло с нашей матерью?
Билл медленно, даже как-то вязко произносит:
–Нет.
Том кивает. Никто и никогда не говорил близнецам, что произошло с их матерью, пока Том в пятнадцатилетнем возрасте не наткнулся на бумаги о содержании Симоны в больнице. Том помнит жирный шрифт и «Хорея Гентингтона».
–Нет…
–Том, говори.
Ты веришь, пока молод.
Том снова стискивает зубы так, что кажется, что они сейчас начнут крошиться.
–Она умерла от хореи Гентингтона.
Билл слушает, не понимая, какое значение это имеет сейчас.
Том прощается со всем, что когда-то любил.
Начнем.
–Это наследственное.
Том видит, как меняется выражение лица Билла. От непонимания к раздражению, после – к ужасу. Дальше – истерика.
–Что?
Билл внимательно смотрит на Тома, тот пытается взять его за руку, но Билл одергивает ее.
–Еще раз. Скажи мне это еще раз. О чем ты?
Том умоляет Билла не делать этого и не просить его говорить ему в слух, что они умирают. Так легче. Так проще. Но взгляд Билла – и Тому кажется, что мир уже перевернулся.
–Билл, я… Ты начал плохо застегивать пуговицы, ты не всегда мог щелкнуть зажигалкой. Ты ронял вещи. Со мной происходило то же самое. Я не мог не узнать.
Билл понимает сказанное медленно, с трудом.
–Перестань. Скажи мне четко то, о чем ты думаешь.
Билл видит в глазах Тома отчаяние, буквально читает по ним.
–Мы умираем. У нас полтора или два года. Потом мы перестанем адекватно воспринимать и себя и действительность.
Билл начинает смеяться, Том перестает говорить.
–Мы? Умираем?
Том кивает. Билл подходит к нему вплотную.
–И ты хочешь, чтобы я поверил тебе?
Том дышит рвано, Билл, кажется, не дышит вообще.
–Ты должен мне поверить.
Резкое движение, Билл разворачивается и уходит на балкон. Пачка сигарет, зажигалка. Когда кисть дергается точно также, как у Тома незадолго до этого, и сигареты выпадают из рук, Билл понимает, что вот оно. Теперь все встало на свои места. Не оборачиваясь, он спрашивает:
–Мое зрение. Это тоже из-за того, что бы там у нас ни было?
Том сжимает сломанные пальцы через шину, боль адская, но в чувство приводит.
–У тебя пропало боковое зрение? Когда?
Билл молчит. Слова Тома кажутся чем-то второстепенным, почему-то неважным. Он понимает, что, наверное, это плохо, что они умирают. Но сейчас он почему-то ничего не чувствует. Кроме, пожалуй, легкой обиды.
–Когда ты об этом узнал?
–Прошлым летом.
Билл усмехается.
–Прошлым летом.
Том подходит к Биллу, обнимает его со спины.
–Если ты хочешь, мы можем проходить лечение, чтобы выкроить еще год. Может быть, больше.
Кажется, Билл не слушает брата.
–Что у нас?
Том каким-то низким, дрожащим голосом произносит:
–Хорея Гентингтона.
Том понимает, что конец наступил, когда Билл без всяких эмоций на лице тушит сигарету о ладонь.
–Билл! Что ты делаешь, черт, я же не…
–Мы умираем, ты думаешь, это теперь играет какую-то роль?
Том понимает, что конец наступил, когда Билл, рыдая, улыбается.
–Я боялся этого, поэтому ты до сих пор ничего не знал. Наш побег в Европу, я хотел…
–Мне плевать, что ты хотел. Когда ты собирался сказать мне об этом? Что будет с нами дальше, если руки не слушаются меня уже сейчас? Гордон же знает обо всем, так? И Георг, наверняка, тоже. Только я узнаю о том, что умираю, последним.
Том готов кричать так, чтобы сорвать голос и лишиться легких.
–Я не мог сказать тебе, ты…
–Ты смог контролировать то, когда я узнаю об этом. Но то, что я буду с этим делать, ты контролировать не сможешь, это я тебе обещаю.
Билл отталкивает Тома, дойдя до середины гостиной падает на колени, запрокидывает голову назад, Тому кажется, что этот крик и рыдания вытаскивают из него всю надежду, которая осталась.
Билл был готов к чему-то плохому. К чему угодно. Но не к тому, что он умирает.
Том садится рядом с Биллом, берет его лицо в свои ладони, целует его в лоб, вытирает ладонью слезы. Младший не может дышать нормально, не может сказать, что не хочет умирать.
–У нас есть два года. Билл, два года. Может, чуть больше, если проходить лечение. А с тем, что будет потом, мы разберемся. Ты слышишь меня?
Билл не слышит брата, он не слышит даже своих мыслей.
Том знает это, видит это.
Впереди вся ночь, тысячи часов, когда Том будет видеть не только рыдания и истерики Билла.
Жалеет ли Том о том, что рассказал все брату?
Том жалеет только Билла.
И переживает только за его жизнь.
Что будет завтра? Что Билл сделает завтра?
Чего ждать.
Старший удивляется тому, как не разрыдался сам. Странно, но все, что он испытывает – это желание забрать все эмоции у брата, оставив его только с принятием.
Пережить все за двоих.
Оградить Билла.
Спасти его.
========== Chapter fifteen ==========
Imany – Grey Monday
Том просыпается, будто почувствовав, что брата нет рядом. Урывки сна, что ему удалось схватить за эту ночь, сделали только хуже – башка раскалывается. Том поднимается на кровати и видит Билла, все еще сидящего на полу перед зеркалом.
–Привет.
Младший молча кивает в ответ. Том быстро пробегает взглядом по его рукам – целые.
–Зачем ты все еще там?
Билл сидит, поджав под себя ноги, руки лежат на коленях. Смотрит в зеркало, все еще молчит. Том встает, подходит к нему, садится сзади. Обнимает, целует в висок.
–Перестань.
Билл расслабляется, откидывается на Тома.
–За три с половиной часа дернулась только левая рука, единожды. Я все еще могу работать. В показах я больше участвовать не смогу, но фотосессии я потяну. Я хочу полностью поменяться. – Билл распускает волосы, Том тут же запускает в них пальцы. – Сегодня же, я перекрашусь и поменяю прическу сегодня же. Я всегда хотел проколотые уши, бровь и губы. Язык еще, возможно. Я хочу забить все тело татуировками.
Том смотрит на брата в отражении зеркала, не веря тому, что слышит.
–Что?
–Что слышал. С этого дня все будет совершенно по-другому. Пока я не сорвался, я сделаю все, что когда-то хотел.
И Том, до этого надеющийся, что сможет взять все под контроль, перестает дышать. Билл говорит ему прямо, что жить не собирается. Младший даже не пытается сопротивляться или попытаться что-то поменять. Он умирает, а когда он решит, что ждать больше нечего, то ему захочется умереть самому и как можно скорее. Кому нужен срок годности.
–Тебе нужна моя помощь?
–Кофе свари.
Билл резко поднимается, Том успевает схватиться за край кровати, чтобы не упасть.
–Твою мать, не делай вид, что ничего не произошло. Ты бился в истерике и прорыдал всю ночь, а сейчас ты говоришь мне, что хочешь все поменять, но при этом даже не пытаешься сохранить нас, спасти. – Том повышает голос, обвинительный тон, Билл оборачивается в дверях. – Скажи хоть что-то, дай мне понять, что вчера не был наш последний нормальный разговор, что ты можешь и хочешь жить дальше. Даже те два года, что у нас остались. Мне так же паршиво, как тебе, Билл. Скажи хоть что-нибудь.
Младший истерично смеется.
–Также паршиво? Спасти нас? Я мог бы накидаться до передоза этой ночью. Я мог бы устроить Ад, оставив тебя одного. – Билл в одно движение оказывается рядом с Томом, смотрит ему в глаза, улыбается. – Знаешь, почему я этого не сделал? Потому что люблю тебя, люблю себя, и даже сейчас, когда я понимаю, что мы больше не сможем жить нормально, что наша жизнь не будет жизнью, я не оставлю тебя. А уходить ты не собираешься, будешь хвататься за все, чтобы спасти меня. Пока ты будешь на что-то надеяться, я буду подходить к той черте, которая не оставит выбора. Когда будешь готов – уйдем вместе.
Он собирается уйти, но Том хватает его за руку так сильно, что Билл шипит от боли.
–Отпусти, ты с синяками меня хочешь оставить?
–Ты понимаешь, о чем говоришь? – Том вспоминает разговор с Гордоном. Понимает, что чувствовал отец, когда старший говорил ему об этом. – Ты действительно думаешь, что я позволю тебе убивать себя?
–Иди ты к черту, Том. Свари мне кофе, и сделаем вид, что ничего не было. Возвращайся на работу, а то с ума же сойдешь. Пока я даю тебе шанс на нормальное существование, не упускай его.
Билл целует брата, обнимает его. Том готов ударить его, но рука не поднимется. Том готов запереть его в квартире, но не сможет этого сделать. Смириться? Как можно с этим смириться?
–Я в ванную, после в агентство.
Улыбка, Билл уходит.
А Том должен сварить брату кофе.
***
Младший Каулитц говорит, что хочет поменять формат работы.
–С чего вдруг?
–Я работаю у вас три года, пора меняться.
–Это ограничит твои предложения, понимаешь же?
Каулитц кивает:
–Еще бы.
–Оно того стоит?
–Я в любом случае торгую лицом и телом, во мне все чего-то стоит.
Марк, директор агентства, усмехается:
–Хорошо, делай, что посчитаешь нужным. Но если с новой внешностью нет предложений для тебя больше месяца – ты перестаешь с нами работать. Ну, или возвращаешься вновь с черными волосами и чистым телом.
–Понял.
Билл выходит из кабинета и спускается этажом ниже к Саре, девушке, которая занимается внешним видом моделей.
Биллу стоит огромных трудов уговорить ее на то, что он собирается сделать.
Каулитц сидит в кресле напротив зеркала. Черные волосы до плеч. Сколько лет, около 10, наверное, он проходил с ними.
Девушка в ужасе, в сотый раз переспрашивает Билла:
–Ты уверен?
Каулитц смеется:
–Да, давай уже.
Через два с половиной часа Билл снова смотрит в зеркало.
Пепельно-серый цвет и выбритые виски. Он откидывает волосы со лба назад, Сара, кажется, сейчас расплачется. Билл пару минут смотрит в зеркало, то взъерошивая волосы, то укладывая.
–Совершенно другой человек же.
И Каулитц действительно выглядит по-другому. Взрослее, что ли. Мужественнее?
–Краситься тоже больше не собираешься?
Билл мотает головой:
–Нет, и должен был перестать еще много лет назад.
Оглядывается на зеркало, в котором видит себя во весь рост. Синие джинсы, красная рубашка в клетку. Одет просто, но лицо выдает его.
–Модель в любом виде и состоянии модель. Красивый ты, хоть что с тобой делай, красивым и останешься.
Билл неохотно и как-то вымученно улыбается.
–Спасибо тебе, а я пошел еще кое-куда сгоняю.
Сара хочет спросить, куда и зачем, то Каулитц уже ушел.
Что-то происходит, но что?
***
Мастер говорит, что лучше все сделать с перерывом хотя бы в день, но Билл говорит, что ему нужно все и сейчас. Приходят к компромиссу – сегодня уши и бровь, через неделю нос и губы.
Три прокола в левом ухе, один в правом. Пробитая правая бровь. Каулитц снова смотрит в зеркало.
Да, все так, как должно быть.
***
Крис перестает вести эфир, когда видит Каулитца в студии. Тот кивком здоровается с ним, Крис ударяет Китти по руке и говорит ей обернуться. Идиот, снова устроил цирк.
Том возвращается только из-за того, что если не будет ничего делать, сойдет с ума. Работа, которую он когда-то любил, должна спасти.
Его берут обратно в этот же день, эфиры он будет вести со следующей недели. Нет никакого желания разговаривать ни с Крисом, ни с Китти. Пошли к черту оба.
Георг звонит, когда Том садится в машину.
–Как ты?
У старшего нет сил даже на разговоры.
–Я расскажу тебе все, как только смогу и как только осознаю все, что услышал.
Георг почему-то ничего другого и не ожидал.
–Хорошо, пиши.
Том закуривает, когда звонит Билл и просит забрать его.
Все так, как было еще полгода назад.
Исключая только то, что его брат в любой момент может решить, что жить больше не нужно.
***
–Что это?
Том внимательно смотрит на Билла, тот улыбается.
–Что ты сделал с собой?
–А раньше ты сказал бы мне, что я красивым любым.
Почему-то серые короткие волосы, пробитая бровь и уши.
–Я же сказал еще утром, что хочу поменяться.
